Текст книги "Расколотая"

Глава 4

Я склоняюсь над своим рисунком, рука – правая рука – неистово порхает над листком, рисуя листья, ветки. Новый учитель рисования, которого, наконец, нашла школа, не внушает ни опасности, ни вдохновения. Никакой. И в подметки не годится Джинелли, которого заменяет. Но пока я могу рисовать что угодно, пусть даже просто деревья, как велено, мне наплевать, что он скучный и пресный.

Ходит по классу, время от времени делая вежливые замечания, потом останавливается за моим плечом, изрекает «хмм… хмм… интересно» и идет дальше.

Я смотрю на свой листок. Целый лес злобных деревьев, и в тени под ними какая-то темная фигура с глазами.

Как бы воспринял это Джинелли? Он сказал бы: притормози, прояви больше старания, и был бы прав. Но такая необузданность ему бы тоже понравилась.

Начинаю заново, умиротворенная скрипом угля по бумаге. Деревья уже не такие злобные, и теперь уже сам Джинелли смотрит из их тени. Никто, кроме меня, не узнал бы его тут: мне известно, что бывает, когда рисуешь пропавших, вроде него. Нет, я рисую его таким, каким, мне кажется, он мог быть – молодым человеком, скрывающимся в наброске. Не стариком, которого утащили лордеры.

Час спустя сканирую свою карточку у дверей в класс для самоподготовки и вхожу. Направляюсь к заднему ряду…

– Кайла?

Я останавливаюсь. Этот голос… здесь? В нерешительности оборачиваюсь. Нико стоит, прислонившись к учительскому столу. Улыбается медленной, ленивой улыбкой.

– Надеюсь, тебе сегодня лучше.

– Да, спасибо, сэр, – отвечаю я, поворачиваюсь и умудряюсь дойти до задней парты, не споткнувшись.

Его присутствие в качестве скучающего дежурного учителя, который следит, чтобы мы занимались молча, не должно было удивить. Они все время меняются, так что рано или поздно должна была настать и очередь Нико. Тем не менее я не ожидала столкнуться с ним так скоро и теперь сижу несколько минут, держа руки на коленях, пока они не перестают дрожать.

Открываю домашнее задание по алгебре – его я делаю обычно без труда, так что и притворяться особенно не приходится. Сижу, смотрю на страницу, не забыв взять ручку в правую руку. На столе перед Нико стопка тетрадей на проверку, однако я вижу, что он притворяется так же, как и я, а сам то и дело поглядывает в мою сторону. Разумеется, я бы не знала этого, если бы сама не наблюдала за ним.

Я вздыхаю и пытаюсь решить уравнение с переменными, но цифры расплываются, не слушаются, а мысли скачут туда и сюда. Рассеянно вожу ручкой по краям листа, потом рисую цветочные узоры вокруг даты, которую, как обычно, проставила вверху.

Вдруг взгляд мой отчетливо фокусируется на цифрах: 3.11. Третье ноября. И в следующий миг очередной кусочек пазла с почти слышным щелчком становится на место: сегодня мой день рождения. Я родилась в этот день семнадцать лет назад, но я единственная, кто это знает.

По рукам пробегают мурашки. Мне известна дата моего настоящего дня рождения, а не та, которую назначили в больнице, когда изменили мою личность, украли мое прошлое.

Мой день рождения? Я мысленно прощупываю эту фразу со всех сторон, но не нахожу больше ничего. Ни тортов, ни вечеринок, ни подарков. Одна только дата. Воспоминаний, которые должны были бы ей сопутствовать, нет. И все же я чувствую, что в глубинах моего мозга таится еще много всего такого, что я могла бы узнать, если бы копнула поглубже.

Некоторые из вернувшихся воспоминаний – просто голые факты, словно я прочла досье на себя и какие-то куски вспомнила, а какие-то нет. Все это не вызывает у меня никаких эмоций.

Из веб-сайта о пропавших детях известно, что меня звали Люси и что я исчезла в возрасте десяти лет, но из той жизни я не помню ничего. Потом я вновь появляюсь – подростком, уже с Нико, и только из того периода ко мне прокрадываются воспоминания. О том же, что было раньше, – ничего.

Нико… Вот у кого могут быть ответы. Все, что мне нужно, это сказать, что я его помню. Но действительно ли я хочу все это знать?

Когда звенит звонок, я медлю, несмотря на то что все инстинкты во мне кричат, требуют скорее бежать и избавить себя от этого выбора – говорить с ним или нет – до тех пор, пока я не разберусь, что все это значит. Я медленно иду к двери, у которой стоит Нико. Все остальные ученики уже ушли. Мы одни.

«Ну, иди же», – приказываю я себе и намереваюсь пройти мимо.

– С днем рождения, Рейн, – говорит он, понизив голос.

Я оборачиваюсь. Наши глаза встречаются.

– Рейн? – шепчу я. Примеряю имя к себе, пробую его на вкус. Рейн[1]1
  В переводе с английского rain означает дождь.


[Закрыть]. Еще одно воспоминание всплывает, яркое и отчетливое. Я выбрала это имя сама три года назад, когда мне исполнилось четырнадцать. Я помню!

Это мое имя. Не Люси, имя, которое мне дали родители при рождении. Не Кайла, как назвала меня какая-то равнодушная медсестра, заполнявшая больничный бланк после того, как мне стерли память. Рейн – вот мое настоящее имя. И, словно произнесенное вслух, оно наконец рушит последнюю преграду в моей душе.

Его глаза расширяются и вспыхивают. Он знает меня. Более того, он знает, что я знаю его.

Кровь вскипает в жилах, энергия бьет ключом: пан или пропал.

Но в следующее мгновение он стирает с лица всякое выражение и отступает назад.

– Постарайся не забыть про домашнее задание по биологии на завтра, Кайла, – говорит он, и взгляд его скользит поверх моего плеча.

Я оборачиваюсь и вижу миссис Али. В душе вспыхивает ненависть, потом страх. Но это страх Кайлы. Я не боюсь ее. Рейн ничего не боится!

– Постарайся не забыть, – повторяет Нико, на этот раз опуская бессмысленное упоминание о домашнем задании, предназначенное для ушей миссис Али, и выскальзывает в коридор.

Постарайся не забыть…

– Мне нужно с тобой поговорить, – говорит миссис Али и улыбается. Она наиболее опасна именно тогда, когда улыбается.

Что ж, посмотрим, кто кого. Я тоже улыбаюсь.

– Конечно, – отвечаю я, стараясь ничем не выдать своего ликования. Мое имя! Я – Рейн!

– Я больше не буду сопровождать тебя на переменах, – сообщает она. – Ты уже вполне освоилась в школе.

– О, спасибо вам большое за вашу помощь, – как можно любезнее отзываюсь я.

Глаза ее подозрительно сужаются.

– Я слышала, ты в последнее время хандрила, ходила с несчастным видом и была невнимательна на уроках. Однако сейчас кажешься вполне счастливой.

– Мне очень жаль. Я уже чувствую себя намного лучше.

– И, Кайла, ты же знаешь, если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь поговорить со мной. – Она снова улыбается, и меня пробирает озноб.

Будь осторожна. Пусть официально ее должность – помощник преподавателя, но этим ее обязанности явно не ограничиваются. Она все время наблюдает за мной в поисках какого-либо признака, симптома отклонения от строгого, предсказуемого поведения Зачищенной. Малейший намек на возвращение моих преступных наклонностей, и меня могут вернуть лордерам. Уничтожить физически.

– Все отлично. Правда.

– Что ж, надеюсь, так будет и дальше. Ты должна прилагать максимум усилий и в школе, и дома, и в обществе, чтобы…

– …выполнить свой договор. Использовать свой второй шанс. Да, я знаю! Но спасибо, что напомнили. Буду очень стараться. – Я широко улыбаюсь, такая счастливая, что готова поделиться улыбкой даже со шпионкой лордеров. То, что миссис Али больше не будет ходить за мной по пятам – неожиданный бонус.

На лице ее отражается борьба между замешательством и раздражением. Миссис Али определенно больше нравится, когда я робею в ее присутствии.

– Да уж постарайся, – ледяным голосом и без намека на улыбку роняет она.

Какая жалость, что Рейн не из робкого десятка.

Красный, золотой, оранжевый. Дуб, растущий у нас во дворе перед домом, укрыл траву толстым, пестрым ковром, и я несу из сарая грабли.

У меня есть имя.

Я атакую граблями листья, сгребаю их в кучи, потом расшвыриваю ногами и начинаю заново.

У меня есть имя! То, которое выбрала я сама, когда была тем, кем хотела быть. Лордеры попытались отнять его у меня, но почему-то им это не удалось.

Через дорогу останавливается машина, которой я никогда раньше не видела. Из нее выходит парень примерно моего возраста или, возможно, чуть постарше. На нем мешковатые джинсы и футболка, такая помятая, будто он вел машину или спал в ней несколько часов кряду (нужно надеяться, не в одно и то же время). И все же этот вид, словно говорящий: «плевать мне, во что я одет», ему идет. Он открывает багажник. Вынимает коробку и несет ее в дом. Снова выходит, замечает, что я смотрю, и машет рукой. Я машу в ответ. Кайла не стала бы. Она, вероятно, смутилась бы и покраснела, но Рейн – девушка смелая.

Он достает еще одну коробку, по другую сторону машины изображает, будто спускается по воображаемому эскалатору, и оглядывается, – смотрю ли я. Я закатываю глаза. Он продолжает проделывать разные другие фокусы, а я запихиваю листья в мешок, везу на тележке на задний двор и захожу в дом.

– Спасибо, что убрала листья, – говорит мама. – А то уже замусорили весь двор.

– Не за что. Мне хотелось что-нибудь поделать.

– Чем-то заняться?

Я киваю, потом напоминаю себе немного сбавить обороты, не то слишком частая смена настроений вынудит ее отвезти меня в больницу на проверку. Эта мысль не на шутку тревожит меня, и улыбка сползает с лица.

Мама кладет руку мне на плечо, легонько стискивает.

– Будем обедать, как только…

Дверь открывается.

– Я дома! – вопит Эми.

Минут через пять мы уже сидим за столом и слушаем подробный отчет о ее первом дне в качестве помощницы врача в хирургическом отделении. И, как выясняется, работа там – поразительный источник местных сплетен. Вскоре мы узнаём, кто ждет ребенка, кто свалился с лестницы, перебрав виски, что нового парня через дорогу зовут Кэмерон, что он приехал с севера и по неизвестным пока причинам будет жить со своими дядей и тетей.

– Мне там безумно нравится. Жду не дождусь, когда стану медсестрой, – говорит Эми, наверное, уже в десятый раз.

– А ты видела какие-нибудь серьезные заболевания? – поддевает ее мама.

– Или увечья? – добавляю я.

– О, кстати. Вы ни за что не догадаетесь…

– О чем? – спрашиваю я.

– Это случилось утром, поэтому сама я не видела, но слышала об этом все-все.

– Ну, так расскажи нам, – просит мама.

– Какого-то мужчину доставили в больницу с ужасными ранениями.

– Бог ты мой! – охает мама. – И что с ним стряслось?

А меня начинает охватывать дурное предчувствие. Тревога змеей вползает в душу.

– Никто не знает. Его нашли в лесу на конце деревни, избитого до полусмерти. Черепно-мозговые травмы и переохлаждение, пролежал там, по-видимому, не один день. Просто чудо, что он еще жив.

– Он сказал, кто это сделал? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь унять бешено колотящееся сердце и выглядеть безучастной.

– Нет и, может, никогда не скажет. Когда его к нам доставили, он был уже в коме.

– Кто же он? – спрашивает мама, но я и без Эми знаю ответ.

– Уэйн Бест, ну, тот противный строитель, который делал кирпичные стены между участками.

Мама просит нас держаться подальше от леса и проселочных троп. Она беспокоится, что где-то в округе бродит маньяк.

Но этот маньяк – я.

– Можно, я пойду к себе? – спрашиваю я, внезапно почувствовав дурноту.

Мама поворачивается ко мне.

– Что-то ты побледнела. – Она кладет теплую ладонь мне на лоб. – И кожа липкая.

– Немного устала.

– Иди, ляг пораньше. Мы сами помоем посуду.

Эми стонет, а я направляюсь к лестнице.

Лежу, вперив невидящий взгляд в темноту. Себастиан успокаивающе посапывает рядом.

Я сделала это: избила человека до полусмерти, ввергла в кому. Точнее, Рейн. Она вернулась в это же время. Или что? Я и она – это одно целое или две разные личности в одном теле? Иногда я чувствую себя ею, словно воспоминания и то, кем была она, берут верх.

А порой, как сейчас, она ускользает, словно ее никогда и не было. Но кем на самом деле была Рейн? Еще и Люси каким-то образом вписывается в прошлое Рейн, но вот каким? Нас связывает один день рождения – третье ноября. В душе я цепляюсь за это знание, эту тайну. Какими бы несовместимыми ни были эти кусочки меня, третье ноября – день, когда я пришла в этот мир.

Мало-помалу мысли расплываются, меня одолевает сон. Но внезапно дата отчетливо отпечатывается в голове. И глаза распахиваются.

Сегодня мне исполнилось семнадцать. Я вышла из больницы в сентябре, пробыв там девять месяцев. Стало быть, мою память стерли меньше одиннадцати месяцев назад. Мне уже было шестнадцать. Но стирать память тем, кому больше шестнадцати, незаконно. Правда, лордеры время от времени могут нарушать свои собственные законы, если имеется достаточно веская причина, но почему это произошло в моем случае?

В голове по-прежнему не складываются отдельные кусочки. Иногда я чувствую, что вижу всю картину, но едва только пригляжусь повнимательнее, она исчезает. Словно нечто такое, что я могу видеть только сбоку, краем глаза.

Нико, наверное, сможет объяснить, если захочет; мое прошлое в качестве Рейн, по крайней мере. Но что он потребует взамен?

Быть может, Рейн и все, что с ней связано, лучше забыть.

Я могла бы продолжать жить своей новой жизнью, быть пай-девочкой, держаться подальше от неприятностей и оставить Нико в прошлом. Избегать его, делать вид, что ничего не было.

Так или иначе, Уэйн может положить всему этому конец.

Тебе следовало его прикончить.

Прекрати.

Глава 5

На следующий день, на биологии, меня ждет сюрприз. Новый парень, Кэмерон, появляется в дверях класса. Замечает меня и направляется прямиком к пустому стулу рядом со мной. Глупо ухмыляясь, садится.

Место Бена. Я складываю руки перед собой, часто моргаю, не смотрю на него. Пустое место рядом причиняет страдания, но то, что кто-то сидит там, еще хуже.

Нико поворачивается и идет к доске. Все девчонки не сводят с него глаз: при ходьбе брюки обтягивают ноги, шелковая рубашка очерчивает мускулы, когда он поднимает руку, чтобы начать писать.

Стоя у доски, он разворачивается лицом к классу.

– Что это означает? – спрашивает он, указывая на написанные им слова: «Естественный отбор».

– Выживают только сильнейшие, – говорит кто-то из учеников.

– Это верно, но лишь отчасти. Необязательно быть самым сильным, чтобы победить, иначе динозавры съели бы всех наших предков на обед. – Он обводит взглядом класс, пока его глаза не останавливаются на мне. – Чтобы выжить, нужно просто быть… лучшим. – Он смотрит мне прямо в глаза, произнося эти слова медленно, растягивая их.

Наконец он отводит взгляд. Начинает рассказывать про эволюцию и Дарвина, а я пытаюсь записывать, делать вид, что поглощена новой темой.

Только бы пережить этот урок, убраться отсюда и…

Что-то шлепается мне на тетрадь. Сложенный клочок бумаги? Я разворачиваю его, читаю: «Вот мы и встретились снова!» – написано там.

Я взглядываю на Кэмерона. Он подмигивает.

Пряча улыбку, пишу ниже: «Мы еще не встречались».

Потом, делая вид, что потягиваюсь, бросаю бумажку на его учебник.

Через какое-то время она прилетает назад. Я бросаю взгляд на Нико. Никакой реакции. Продолжает разглагольствовать про динозавров. Я разворачиваю записку.

«Нет, встречались. Ты Та-что-Набрасывается-на-Листья, а я Тот-кто-Таскает-Тяжелые-Коробки-из-Багажника. Также известный как Кэм».

Значит, Кэм, не Кэмерон, как принесла на хвосте эта сорока Эми. И такой же шалопай, каким показался мне вчера.

Я сижу, в задумчивости кусаю ручку. Не обращать внимания или…

В запястье мне тычется его ручка. Шалопай и торопыга. И все же мне известно, каково это – быть новеньким. Когда никого не знаешь.

Ладно, я пишу на бумажке: «Королева Листьев, также известная как Кайла». Складываю бумажку, бросаю назад.

– Поздравляю! – провозглашает голос справа. Это Нико. Он стоит рядом с нашей партой и смотрит прямо на меня. Как и все до единого в классе.

– Э…

– Ты счастливый победитель в номинации «Лишение обеда». И до конца урока постарайся внимательно слушать.

Краска заливает мне лицо, но не от того, что на меня смотрит весь класс. Нико словно сказал: «Попалась!» Гепард атаковал. И я ничегошеньки не могу с этим сделать.

Кэм, к его чести, возражает, что это его вина, но Нико не обращает на него внимания. Урок продолжается, и я то и дело поглядываю на часы, надеясь, что еще кто-нибудь будет пойман за какой-нибудь другой проступок, что мы не останемся один на один. Но подобное маловероятно, раз уж это зависит от Нико.

Звенит звонок, и все начинают собираться. Кэм стоит с удрученным видом.

– Прости, – говорит он одними губами и уходит следом за последним учеником. Дверь за ними закрывается.

Одни.

Нико пристально смотрит на меня, лицо его непроницаемо. Секунды тикают и тикают, и в душе моей… что… страх? Нет, это больше похоже на нечто другое. Словно страх, порожденный чем-то одновременно пугающим и возбуждающим, вроде прогулки в грозу или по краю обрыва.

Кивком головы он велит мне следовать за ним. Мы выходим из лаборатории и идем по коридору к кабинетам. Посмотрев по сторонам, он вытаскивает из кармана ключ и отпирает дверь одного из этих кабинетов.

– Заходи, – говорит он холодно, без улыбки.

Я вхожу вслед за ним, волоча ноги. Выбора у меня нет, но душа уходит в пятки. Он запирает дверь, а затем вдруг резко хватает меня за руку и выворачивает ее за спину, вдавливая лицом в стену.

– Кто ты? – тихо рычит он. – Кто ты? – На этот раз громче, но сдержанно. Никто не услышит. Еще сильнее стискивает руку, тянет кверху.

Боль в плече действует, словно триггер, и я вспоминаю. И вот уже я – это кто-то другой. Время и место – тоже другие. Где внезапные проверки Нико вроде этой мог выдержать не каждый. Но я-то знаю, как нужно действовать! С мимолетной вспышкой радости от этого воспоминания я подпрыгиваю, чтобы освободить руку от его хватки, выворачиваюсь и впечатываю кулак в твердые мускулы его живота.

Он отпускает меня и начинает смеяться, потирая живот.

– Я должен был удостовериться. Извини. Как рука?

Улыбка расплывается по моему лицу. Я вращаю плечом.

– Нормально. Но если бы ты действительно хотел удержать меня, то дернул бы руку выше. Это была проверка.

– Да. И этот маневр как раз в духе Рейн. – Он снова смеется, глаза светятся радостью.

– Рейн! – восклицает он, раскрывает руки, и я шагаю к нему в объятия, теплые и крепкие. И чувствую, словно вернулась туда, где мое место, где мне предназначено быть самой судьбой. Где я знаю, кто я и что, потому что знает Нико.

Потом он отстраняет меня на длину вытянутых рук и пристально, оценивающе вглядывается в мое лицо.

– Нико? – неуверенно бормочу я.

Он улыбается:

– Ты помнишь меня. Хорошо. Я всегда знал, что ты выживешь, моя особенная Рейн. – Нико усаживает меня на стул, сам присаживается на край стола рядом. Берет мою руку и смотрит на «Лево». – Он ведь работал, не так ли? Эта штуковина – всего лишь вещь. – И он крутит его вокруг моего запястья: ни боли, ничего. Уровень – близкий к счастливому.

Я криво улыбаюсь, но улыбка тут же сползает:

– Работал? Нико, прошу тебя, объясни. Я помню отдельные фрагменты, но все они смешались у меня в голове. Я не понимаю, что со мной происходит.

– Серьезная, как и всегда. Нам следовало бы прыгать от радости! Праздновать. – И его такая заразительная, такая живая улыбка заставляет и меня улыбаться. – Ты должна рассказать мне, что в конечном счете подстегнуло твою память.

Но я даже думать об этом боюсь. Если он узнает об Уэйне, то разберется с ним точно так же, как и с любой другой угрозой его собственности. Его собственности. Мне приятно это чувство принадлежности.

– Ты несколько раз была близка к этому, я видел. Мне кажется, тот случай с Беном сыграл роль пускового механизма.

Бен. Упоминание о Бене причиняет боль, и это, должно быть, отражается у меня на лице.

– Отпусти боль, она делает тебя слабой. Ты помнишь как, Рейн? Мысленно доводишь ее до двери и запираешь там.

Я качаю головой. Не хочу забывать Бена. Ведь не хочу же?

И ко мне возвращаются обрывочные отголоски моих ночных мыслей: Нико и его методы опасны.

Я произношу вслух то, что все это время брезжило на краю моего сознания, но до поры оставалось неузнанным:

– Ты ведь состоишь в АПТО, антиправительственной террористической организации, не так ли?

Нико вскидывает бровь:

– Ты уже все забыла! – Он берет мою руку в свою. – Не называй нас так, Рейн – так называют нас лордеры. Мы – «Свободное Королевство». Те самые зубы, роль которых должна была играть «Свобода», но так никогда и не играла. Мы – заноза в заднице лордеров, ты и я. Они нас боятся. Скоро им придет конец, и наша великая страна снова станет свободной. Мы победим!

Лозунг из прошлого всплывает у меня в голове: «Да здравствует «Свободное Королевство»! Да здравствует «Свободное Королевство»!

И я вспоминаю, как Нико восполняет пробелы, оставленные уроками истории. После выхода Соединенного Королевства из Евросоюза, закрытия границ и всех студенческих беспорядков и погромов 2020-х лордеры одинаково жестоко расправлялись с мятежниками, преступными бандами и террористами независимо от их возраста. Их либо сажали в тюрьмы, либо убивали.

Но когда беспорядки утихли, лордеры вынуждены были пойти на компромисс со «Свободой» – организацией, состоящей в Центральной Коалиции, и суровые наказания для лиц, не достигших шестнадцати, были запрещены. Стало применяться стирание памяти, дававшее им второй шанс, новую жизнь.

Но «Свобода» сделалась марионеткой лордеров, которые все больше и больше злоупотребляли своей властью. «Свободное Королевство» восстало в ответ, возжелав любой ценой избавиться от гнета лордеров.

Любой ценой. Любыми средствами.

Зубы – это террор. Я качаю головой, какая-то часть меня отвергает то, что, как мне известно, является правдой.

– Я не террористка. Ведь нет?

Он мотает головой:

– Мы не террористы, ни один из нас. Но ты была с нами в нашей борьбе за свободу, и до сих пор оставалась бы, если бы лордеры не схватили тебя и не украли твою память. Или, по крайней мере, так они думали.

– Однако вот она я, здесь. И я знаю тебя. Я помню кое-что, но…

– На тебя так много всего навалилось разом, да? Послушай меня, Рейн. Ты не обязана ничего делать, если сама этого не хочешь. Мы – не лордеры. Мы никого ни к чему не принуждаем.

– Правда?

– Правда. Я просто очень рад, что ты в порядке. Ты – это снова ты. – И он улыбается и опять обнимает меня.

Новые воспоминания всплывают на поверхность. Нико обычно скуп на улыбки или объятия. Они так редки, что, если уж ты заслужил его одобрение, это как дар Божий. Мы сражались за его одобрение, могли бы убить за него. Готовы были на все, лишь бы удостоиться даже мимолетной его улыбки.

– Послушай. Есть кое-что. Нам с тобой нужно как следует потолковать. Мне нужно понять, как с тобой все было, чтобы знать, как мы можем помочь другим пережить Зачистку. Ты ведь этого хочешь?

– Конечно.

– У меня для тебя кое-что есть, – говорит он и выдвигает ящик стола. Задняя стенка фальшивая, и за ней спрятан какой-то маленький металлический приборчик, тонкий и гибкий. Он показывает мне. – Смотри. Это передающее устройство, коммуникатор, ком. Видишь? Нажимаешь вот эту кнопочку и ждешь, когда я отвечу. С помощью этой штуковины мы можем переговариваться. Будешь звонить мне, если и когда я понадоблюсь.

Не успеваю я подумать, куда же спрятать это приспособление, как Нико показывает. Он ловко подсовывает коммуникатор под мой «Лево» и защелкивает его. Тонкая панель не видна и почти не ощущается.

– Тут его обнаружить невозможно. Даже если ты будешь проходить через металлодетектор, прибор ничем себя не выдаст.

Я кручу «Лево» на запястье, но даже не чувствую, что он там.

– А теперь иди, обедай. Поговорим еще, когда будешь готова. – Он дотрагивается до моего лица. От прикосновения его ладони к щеке по всему телу бегут электрические искры.

Нико отпирает дверь.

– Иди, – велит он, и я, как в тумане, выхожу в коридор. Через несколько шагов оглядываюсь. Он улыбается, потом запирает дверь.

Чем больше удаляюсь я от Нико, тем стремительнее тают тепло и радость, оставляя холод и одиночество. Ко мне возвращаются новые кусочки и фрагменты прошлого. То обучение в моем сне… Оно было на самом деле. Обучение с Нико в «Свободном Королевстве». Я и другие скрывались в лесу. Учились сражаться. Обучались всем возможным приемам и методам борьбы с лордерами. За свободу! И все девчонки были влюблены в Нико, а все мальчишки хотели быть на него похожими.

Сегодня мне хватило нескольких минут наедине с ним, чтобы почувствовать все то, что я ощущала тогда. Взглянув на себя глазами Нико, я убедилась в том, кто я есть; это сделало меня той Рейн, которую он знал. Часть меня хочет, чтобы Нико руководил мной, говорил, что думать, как себя вести. Чтобы мне не нужно было делать это самой.

Но чем дальше я удаляюсь от него, тем сильнее это меня пугает.