Текст книги "Дело табак"

По другую сторону стола жена какого-то отставного военного уверяла, что он, невзирая на твердое собственное убеждение, не любит тушеные креветки. Бедняга напрасно заверял, что на самом деле он любит креветки, – ответом ему было мягкое:

– Возможно, ты и любишь креветки, Чарльз, но они не любят тебя.

Ваймс проникся сочувствием к человеку, которого, кажется, изрядно озадачила мысль о том, что он нажил себе врагов среди низших ракообразных.

– Э… а омары меня любят, дорогая? – спросил Чарльз, но в его голосе не звучало особой надежды.

– Нет, дорогой, они совершенно с тобой несовместимы. Помнишь, что случилось у Парсли за вистом?

Старик взглянул на стол, ломившийся под тяжестью еды, и предпринял очередную попытку:

– Как по-твоему, а гребешки могут хоть на пять минуточек со мной поладить?

– Ох, боги, нет, Чарльз.

Он снова искоса окинул взглядом стол.

– Подозреваю, мой лучший друг – это салат, да?

– Ты абсолютно прав, дорогой.

– Да, я так и думал.

Военный посмотрел на Ваймса, безнадежно улыбнулся и произнес:

– Я слышал, вы полисмен, ваша светлость. Это правда?

Ваймс впервые окинул его критическим взглядом – усатый старый вояка, которого, так сказать, выпустили на травку… и, скорее всего, ничего другого жена не позволила бы ему съесть без возражений. Шрамы от ожогов на лице и на руках, псевдополисский акцент. Нетрудно догадаться.

– Служили в легкой кавалерии, сэр?

Старик явно обрадовался.

– В точку, дружище! Мало кто нас помнит. К сожалению, только один я и остался. Полковник Чарльз Огастес Примирит – странная фамилия для военного, а может быть и нет, не знаю, право, – он фыркнул. – Теперь мы – всего лишь обугленная страница в истории военного дела. Смею предположить, вы не читали моих мемуаров – «Двадцать четыре года без бровей». Нет? Ну, вы в этом не одиноки, должен признать. В те годы я и познакомился со своей женушкой. Она утверждала, что невозможно вывести драконов, годных для военного дела. И она была права, вот что. Разумеется, мы не оставили попыток, потому что так у нас, у военных, водится!

– В смысле громоздить одну неудачу на другую? – уточнил Ваймс.

Полковник рассмеялся.

– Ну, иногда что-то да получается. У меня до сих пор остались несколько драконов. Я без них просто не могу. День без ожога – все равно что день без солнца. Здорово экономишь на спичках, ну и, конечно, они отпугивают незваных гостей.

Ваймс отреагировал, как рыбак, который, продремав некоторое время на бережку, вдруг понял, что приближается косяк рыбы.

– Ну, наверное, здесь таких немного.

– Вы так думаете? Вы и половины не знаете, молодой человек. Я мог бы кое-что порассказать… – Он внезапно замолчал, и супружеский опыт подсказал Ваймсу, что полковника толкает под столом супруга, вид которой был далеко не довольный – впрочем, судя по морщинистому лицу, довольным он не был никогда. Пока полковник брал у официанта очередную порцию бренди, она наклонилась к Ваймсу и ледяным тоном спросила:

– Ваша светлость, ваша юрисдикция распространяется на Графства?

«Еще одна поклевка», – подумал рыбак в голове у Ваймса. Вслух он сказал:

– Нет, мэм, моя сфера деятельности – Анк-Морпорк и окрестности. По традиции, впрочем, стражник имеет право расширить свою юрисдикцию, если идет по горячим следам за злоумышленником, совершившим преступление на его территории. Но, разумеется, Анк-Морпорк отсюда далеко, и я сомневаюсь, что забежал бы в такую даль…

За столом послышался смех, а госпожа полковница сдержанно улыбнулась.

Не спеши дергать, не спеши…

– И все-таки, – продолжал Ваймс, – если бы здесь и сейчас я стал свидетелем тяжкого преступления, то был бы вправе произвести арест. Гражданский арест, но чуть более профессиональный, после чего передал бы подозреваемого местным властям или иной подходящей организации, по своему усмотрению.

Священник, которого Ваймс заметил краем глаза, с интересом прислушивался к разговору. Подавшись вперед, он спросил:

– По вашему усмотрению, ваша светлость?

– Моя светлость тут ни при чем, сэр. Состоя в анк-морпоркской городской Страже, я обязан гарантировать подозреваемому безопасность. В идеале, я посадил бы его в холодную. В городе их больше нет, но, насколько я понимаю, они еще сохранились в большинстве сельских местностей, пускай обычно в них и сидят только пьяницы и сбежавшие свиньи.

Послышался смех, и мисс Бидл сказала:

– У нас действительно есть деревенский констебль, ваша светлость, и он держит свиней в каталажке у старого моста.

Она пронзительно взглянула на Ваймса, который и бровью не повел. Он спросил:

– А людей ваш констебль когда-нибудь туда сажает? У него есть служебное удостоверение? А значок?

– Ну, иногда он сажает под замок какого-нибудь пьяницу, чтобы тот протрезвел, и говорит, что свиньи не особо возражают, но я понятия не имею, что такое служебное удостоверение.

Снова послышался смех, но он быстро увял, рассеянный суровым молчанием Ваймса.

Наконец он произнес:

– Я бы не назвал вашего констебля стражником. Пока я не смогу убедиться, что он работает в рамках поддержания должного правопорядка, я буду считать его не стражником – по моим стандартам – а заважничавшим уборщиком. Кое-какая польза от него есть, но он не стражник.

– По вашим стандартам, ваша светлость? – уточнил священник.

– Да, сэр, по моим. Мои решения. Моя ответственность. Мой опыт. Моя шкура, если что-то пойдет не так.

– Но, ваша светлость, как вы сказали, здесь у вас нет полномочий, – кротко напомнила госпожа полковница.

Ваймс чувствовал, как нервничает ее муж, и дело было уж точно не в еде. Полковник искренне желал убраться отсюда поскорей. Забавно, но люди всегда хотят поговорить со стражниками о преступлениях и не понимают, какие признаки выдают их тревогу.

Он повернулся к супруге полковника, улыбнулся и сказал:

– Как вы уже слышали, мэм, если стражник обнаруживает вопиющее преступление, юрисдикция протягивает ему руку помощи. И, с вашего позволения, давайте сменим тему. Не хочу обидеть вас, дамы и господа, но с течением времени я заметил, что банкиры, военные и коммерсанты обычно ужинают в мире и спокойствии, тогда как бедный старый стражник вынужден говорить о своей работе, которая, по большей части, довольно скучна.

Ваймс снова улыбнулся, чтобы никого не обидеть, и продолжал:

– И, наверное, особенно скучно стражникам здесь. Насколько я могу судить, в деревне тихо… как в могиле.

Мысленно он отметил: старый полковник вздрогнул, а священник уставился в тарелку, хотя, возможно, не следовало принимать это всерьез, поскольку редко можно найти священнослужителя, не способного воздать должное вкусной еде.

Сибилла, на правах радушной хозяйки, разбила лед.

– Кажется, время для главного блюда, – произнесла она, – а именно, превосходной баранины а-ля, никаких больше разговоров о стражниках! Знаете, если как следует раскачать Сэма, он будет цитировать законы и обычаи Анк-Морпорка и устав Стражи, пока в него не бросишь подушкой!

«Умница, – подумал Ваймс, – по крайней мере, я теперь поужинаю спокойно». Он расслабился, а разговор вокруг стал более непринужденным и вновь наполнился повседневными сплетнями, жалобами на соседей и на прислугу, видами на урожай и – да, ненавистью к гоблинам.

Ваймс прислушался. Гоблины. В городской Страже имелся как минимум один представитель каждого разумного двуногого вида плюс Шнобби Шноббс. Это стало традицией – кто сумел стать приличным стражником, сумеет стать и расой. Но никто и никогда даже не предлагал Ваймсу принять в Стражу гоблина, по той простой причине, что все считали их вонючими, злобными, недостойными доверия мелкими каннибалами.

Разумеется, все знали, что гномы – это мелкие мошенники, которые надуют тебя при первом удобном случае, тролли просто живые камни, живущей в городе Медузе лучше не смотреть в лицо, вампирам нельзя доверять, как бы они ни улыбались, вервольфы – это те же вампиры, только летать не умеют, сосед – сукин сын, который бросает мусор через забор, а жена у него та еще шалава. Но, опять же, в мире должно быть разнообразие. И дело не в предубеждениях, потому что, в конце концов, даже в университете работает орк, но он любит футбол, и кого угодно можно простить, если он способен забить гол с середины поля, и, в конце концов, некоторые вещи приходится принимать как есть… но только не проклятых гоблинов, ни за что. Люди гнали их прочь, если гоблины появлялись в городе, и в конце концов они, как правило, оказывались в низовьях реки, у Гарри Короля и ему подобных – варили мыло, дубили кожу и собирали железный лом. Достаточно было немного отойти от городских ворот, чтобы оказаться вне досягаемости закона.

А теперь гоблины появились поблизости Овнец-Холла, о чем свидетельствовали пропавшие куры и кошки. Что ж, не исключено; но Ваймс помнил, как в краже кур обвиняли троллей, хотя ничто в курице не способно заинтересовать тролля. С тем же успехом можно сказать, что люди едят штукатурку. Но, разумеется, он промолчал.

Да, ни у кого не нашлось для гоблинов доброго слова, но мисс Бидл вообще помалкивала. Она не сводила пристального взгляда с лица Ваймса. Лица сидящих за обеденным столом можно считывать, если знать как; а если ты стражник, то наверняка ясно понимаешь, что каждый обедающий думает об остальных. Все написано во взгляде. Сказанное и несказанное. Люди, входящие в магический круг, и не входящие. Мисс Бидл была чужаком, которого не вполне принимают, хоть и терпят, потому что, разумеется, никто не отменял хороших манер. Как там говорится? «Не нашего поля ягода».

Ваймс осознал, что смотрит на мисс Бидл. Они улыбнулись друг другу, и Ваймс подумал, что человек любознательный непременно нанес бы визит милой особе, сочиняющей книжки, которые так нравятся Юному Сэму, и вовсе не потому, что она выглядит так, как будто собирается открыть огромный вентиль на плотине.

Мисс Бидл слегка нахмурилась, когда речь зашла о гоблинах, и время от времени соседи, особенно того сорта, который Ваймс мысленно обозначил как «госпожа полковница», поглядывали на нее, как на ребенка, который делает что-то не так.

Ваймс продолжал изображать внимание, в то же время перебирая в голове события минувшего дня. Этот процесс прервала госпожа полковница, сказав:

– Кстати, ваша светлость, мы очень обрадовались, когда узнали, что сегодня вы отколотили Джефферсона. Этот человек ведет себя просто возмутительно. Он нас весьма огорчает!

– Да, я заметил, что он не боится озвучивать свое мнение, – сказал Ваймс. – Как и мы, правда?

– Но, разумеется, вы, ваша светлость, не считаете, что работник не хуже хозяина? – спросил священник, вскинув голову.

– Зависит от работника. От хозяина. И от того, что вы считаете плохим и хорошим, – ответил Ваймс. – Я сам был работником, но когда речь заходит об анк-морпоркской городской Страже, я – хозяин.

Госпожа полковница уже собиралась о чем-то спросить, когда леди Сибилла вдруг бодро произнесла:

– Кстати говоря, Сэм, я получила письмо от миссис Уэйнрайт, которая очень тебя хвалит. Напомни, чтобы я его тебе показала.

У всех пар, долго проживших в браке, есть свой шифр. С его помощью жена, например, может вежливо намекнуть мужу, что второпях или по рассеянности он забыл застегнуть ширинку[12]12
  См. книгу доктора Бентли Скупа «Викарий придет на чай, или Сто двадцать семь предупреждений в неловких ситуациях» (издательство Незримого университета).


[Закрыть]. В случае с Ваймсом и Сибиллой упоминание о миссис Уэйнрайт значило: «Если ты не перестанешь смущать людей, Сэм Ваймс, вечером семейная идиллия будет несколько омрачена».

Но на сей раз Сэм Ваймс хотел оставить последнее слово за собой. Он сказал:

– На самом деле там и сям я знаю нескольких поднявшихся из грязи работников, и, кстати говоря, из них зачастую получаются хозяева лучше, чем те, кто прежде ими командовал. Они просто ждали своего шанса.

– Обязательно напомни мне показать письмо, Сэм!

Ваймс сдался, и прибытие пудинга из мороженого немного понизило температуру, особенно после того, как ее светлость позаботилась, чтобы все бокалы были заново наполнены – а в случае полковника это происходило почти непрерывно. Ваймсу хотелось бы еще поболтать со стариком, но за ним тоже бдительно наблюдала жена. У этого человека явно было что-то очень важное на уме, отчего он нервничал в присутствии стражника. И его нервозность передавалась остальным.

Во всяком случае, вечер был полуофициальный: Сибилла устроила этот маленький прием, прежде чем закатить что-нибудь более роскошное, и гости по-дружески простились с хозяевами задолго до одиннадцати. Ваймс внимательно прислушивался, как полковник и его жена шли к карете (он слегка пошатывался). Но донеслось до него только шипение:

– У тебя весь вечер конюшня была нараспашку!

Ответом было ворчливое:

– Все равно жеребец давно спит, дорогая моя.

Когда они помахали вслед последнему гостю и крепко заперли большую входную дверь, Сибилла сказала:

– Сэм, я понимаю, правда, понимаю, но они же наши гости.

– Да. Извини. Но они как будто вообще ни о чем не думают. Мне просто захотелось слегка их встряхнуть.

Госпожа Сибилла взглянула на бутылку хереса и долила свой бокал.

– Надеюсь, ты не думаешь, что у кузнеца действительно было право биться с тобой за Овнец-Холл?

Сэм пожалел, что сейчас не может выпить.

– Нет, конечно. То есть… тогда не было бы конца и краю. Люди тысячи лет выигрывали и проигрывали судьбе в старую добрую рулетку. Но ты знаешь мое мнение: если хочешь остановить колесо, подумай и о тех бедолагах, которым вечно выпадает зеро.

Жена ласково взяла его за руку.

– Но мы открыли больницу, Сэм. Сам знаешь, как дорого это обходится. Доктор Газон обучает всех, кто выказывает способности к медицине, даже если они, по их выражению, приходят без штанов. Он позволяет учиться девушкам! На врачей! Он даже принимает на службу Игорей! Мы меняем мир, Сэм, шаг за шагом, давая людям шанс помочь самим себе. А посмотри на Стражу! В наши дни дети гордятся, если их отцы – или матери – служат в Страже. Хорошо, когда есть чем гордиться, Сэм.

Ваймс сжал руку жены.

– Спасибо, что ты так добра к парню с Куроносной улицы.

Она со смехом отмахнулась.

– Я слишком долго тебя ждала, Сэмюэль Ваймс, и не позволю тебе растратить порох даром!

Сэм Ваймс решил, что самое время спросить:

– Ты не будешь возражать, если мы с Вилликинсом прогуляемся в Мертвяковую логву, прежде чем я лягу спать?

Госпожа Сибилла улыбнулась, как обычно женщины улыбаются мужьям и маленьким детям.

– Ну, я вряд ли могу сказать «нет», и в атмосфере действительно витает что-то странное. Хорошо, что ты берешь с собой Вилликинса. И на холме действительно очень красиво. Если повезет, ты услышишь соловья.

Ваймс поцеловал ее, прежде чем идти переодеваться, и сказал:

– На самом деле, дорогая, я надеюсь услышать кукушку.

Скорее всего, ни один герцог и даже ни один командор городской Стражи не находил в своей гардеробной то, что лежало на постели у Сэма Ваймса. Гвоздем программы был секатор – весьма полезный сельскохозяйственный инструмент. Ваймс видел днем несколько штук в саду. Он напомнил себе, что «сельскохозяйственный инструмент» не значит «безобидный». Иногда они появлялись у уличных банд и были опаснее тролля с головной болью.

И, конечно, дубинка. Личная дубинка Ваймса, которую камердинер предусмотрительно захватил. Разумеется, на ней вилась серебряная гравировка, потому что это была церемониальная дубинка командора Стражи, а вовсе не оружие, ни в коем разе. С другой стороны, Ваймс твердо знал, что он – не торговец сыром, а потому вряд ли сумел бы объяснить, отчего у него при себе около фута проволоки для нарезания сыра. Проволоку он намеревался оставить, а секатор взять. Плохо дело, если человек, гуляющий по собственным владениям, упускает возможность подровнять веточку там и сям. Но для чего была нужна груда бамбука, которая на поверку оказалась составным нагрудником и безобразным шлемом? На кровати лежала маленькая записка, написанная почерком Вилликинса. Она гласила: «Друг лесничего, командор. Пригодится!!!»

Ваймс поморщился и стукнул дубинкой по нагруднику. Он спружинил, как живой, и дубинка отлетела через всю комнату.

«Век живи, век учись, – подумал Ваймс. – Или, точнее, век учись, век живи». Он прокрался вниз и вышел в ночь… которая оказалась черно-белой, как шахматная доска. Он забыл, что в городе смог, дым и пар окрашивали мир в тысячу оттенков серого. Ночью в деревне все было черным и белым. Воплощенная метафора.

Ваймс знал путь на холм, промахнуться было невозможно. Луна освещала путь, словно хотела упростить для него задачу. Сельское хозяйство здесь заканчивалось. Поля сменились дроком, кролики превратили почву под ногами в нечто похожее на сукно бильярдного стола, и, поскольку кролики не только щиплют траву, желающие могли бы сыграть в бильярд очень маленькими шариками. Кролики бросались прочь, пока Ваймс карабкался на холм; он подозревал, что чересчур шумит, но это была его земля, а значит, он просто вышел прогуляться. Поэтому он небрежно прошел еще немного по одной-единственной тропе и увидел в лунном свете виселицу.

«Что ж, – подумал Ваймс, – на карте ведь написано Холм Мертвеца, правда? В старые времена так часто делали». И металлическая клетка, в которой трупы помещали стоймя, чтобы воронам не нужно было наклоняться, там тоже имелась. Закон и порядок на старый добрый лад, так сказать, в самый раз, чтобы охладить горячие головы. Груда рассыпающихся костей у подножия виселицы свидетельствовала о старых добрых порядках в действии.

Ваймс почувствовал легкое прикосновение лезвия к шее.

В следующую секунду Вилликинс поднялся с земли и принялся старательно чиститься.

– Ловко, сэр, – сказал он, переводя дух. – Вас не застанешь врасплох, командор.

Он остановился, поднес руку к лицу и фыркнул.

– Вы меня одним ударом свалили! Я весь в крови! Вы ведь меня не заметили, сэр? Вы просто развернулись и двинули мне в живот, причем, позвольте заметить, весьма профессионально.

Ваймс потянул носом. Со временем учишься распознавать запах крови. Она пахнет металлом. Говорят, металл не пахнет? Нет, он пахнет. Кровью.

– Ты пришел сюда заранее, как собирался? – спросил Ваймс.

– Да. И ни души не видел, – Вилликинс опустился на колени. – Вообще ничего. Я бы и кровь не заметил, если бы вы не пихнули меня в лужу. Тут все залито кровью.

«Жаль, что с нами нет Игоря», – подумал Ваймс. Он поручал судебную экспертизу профессионалам. С другой стороны, приобретаешь соответствующие навыки и сам, и, помимо запаха крови, Ваймс учуял убийство. Слишком уж большим было совпадение. В деревне все держат глаза открытыми. Джефферсон собирался увидеться с Ваймсом, но в роще Джефферсона не оказалось, зато в избытке хватало крови – и в то же время наблюдалось примечательное отсутствие трупа. Мозг Ваймса методично раскладывал всё по полочкам. Разумеется, он принимал как данность, что, если рядовой гражданин хочет втайне поведать полицейскому некий секрет, скорее всего, кто-то не желает, чтобы этот разговор состоялся. И если упомянутого гражданина найдут мертвым, то упомянутого полицейского, у которого была с ним незадолго до того ссора, наверняка сочтут хотя бы косвенно причастным, когда подведут итоги – а пока итоги будут подводить, тот, кто очень хочет втянуть Ваймса в неприятности, доставит сюда и труп кузнеца, правда?

– Я кое-что нашел, сэр, – сказал Вилликинс, выпрямляясь.

– Ты – что?

– Кое-что нашел, сэр. Нащупал на земле.

– Но тут кругом кровь, дружище.

Вилликинса это, казалось, не беспокоило.

– Кровь – пустяки, командор, по крайней мере, если она не моя.

Что-то лязгнуло, и появился свет: Вилликинс приоткрыл потайной фонарь. Он протянул его Ваймсу и поднес к свету что-то маленькое.

– Кольцо, сэр. Похоже, вырезанное из камня.

– Что? То есть камень с дыркой?

Вилликинс вздохнул.

– Нет, сэр, он гладко отполирован. И надет на палец. Похоже, гоблинский.

Ваймс подумал: «Кровь. Отрубленный палец. Но гоблины не настолько велики. Кто-то пришел сюда лишь за тем, чтобы убить гоблина. В чем смысл?»

Теоретически, лунный свет должен облегчать поиски, но он обманчив и создает тени там, где их быть не должно. Вдобавок поднялся ветер. С фонарем или без, сейчас Ваймс мало что мог сделать.

Шторы были опущены, но в «Голове гоблина» еще горел свет. Видимо, здесь действовали законы о торговле спиртными напитками. Хороший стражник всегда готов испробовать их на прочность. Ваймс обошел с черного хода и постучал в маленькое деревянное окошко, прорезанное в задней двери. Через несколько секунд Джимини отодвинул заслонку, и Ваймс просунул руку в отверстие, прежде чем трактирщик спохватился.

– Нет, ваша светлость, только не вы! Магистрат меня на собственных кишках повесит!

– Могу поручиться, будет очень оригинально, – сказал Ваймс. – Не бойся. Ручаюсь, что примерно треть твоих постоянных клиентов еще поглощает здесь спиртные напитки, и среди них как минимум один представитель магистрата… нет, эти слова я беру назад. Члены магистрата пьянствуют дома, где нет питейных законов. Я никому ни слова не скажу, но мир, видно, катится в тартарары, если жаждущий стражник не может выклянчить в неурочный час кружечку у бывшего собрата.

Он шлепнул несколько монет на крошечную полочку по ту сторонку окошка и добавил:

– Двойную порцию бренди для моего слуги, а для меня – адрес кузнеца, мистера Джефферсона.

– Вы не имеете права, вот что.

Ваймс взглянул на Вилликинса.

– Да?

Камердинер кашлянул.

– Здесь действует феодальное право, командор. Вам принадлежит земля, на которой стоит этот паб, но у хозяина паба прав не меньше, чем у вас. Если он исправно платит ренту, вы не можете даже войти в дом без его разрешения.

– Откуда ты все это знаешь?

– Изволите видеть, командор, в свое время мне доводилось гостить в Танти, а в тюрьме всегда лежит масса книг по юриспруденции, поскольку преступники с большим интересом изучают старые судебные глоссы, на тот случай, если вдруг окажется, что нарядить члена враждебной банды в бетонные сапоги и сбросить его в реку – совершенно законное деяние. Некоторые вещи как-то сами собой запоминаются.

– Но сейчас я расследую таинственное исчезновение. Кузнец очень хотел встретиться со мной на холме, но, поднявшись туда, я ничего не обнаружил, кроме лужи крови. Джефферсон хотел мне что-то рассказать, и уж ты-то понимаешь, чем это пахнет для стражника!

«Хоть я и сам не уверен», – добавил он мысленно.

– Здесь явно творится неладное, можешь не сомневаться!

Трактирщик пожал плечами:

– Не мое дело, сквайр.

Ваймс ухватил его за запястье, прежде чем Джимини успел убрать руку, и с такой силой рванул, что прижал трактирщика лицом к доске.

– Никакой я тебе не сквайр. Здесь что-то происходит. Что-то очень скверное. Я это подметками чую, и, поверь, у меня очень чувствительные подметки. Человек, который держит деревенский трактир, всегда в курсе дел, и это знаем мы оба. Если ты не на моей стороне, значит, ты у меня на пути, и ты что-то знаешь, я по глазам вижу. Если тебе известно что-то насчет кузнеца, следовательно, ты являешься сообщником, как говорят законники, постфактум или антефактум, если я возьмусь за дело всерьез, но так или иначе у тебя будут проблемы, и вот это уж фактум как он есть.

Джимини задергался, но хватка у Ваймса была стальная.

– Ваш значок здесь не действует, мистер Ваймс, вы это знаете!

Ваймс услышал слабую нотку страха в голосе трактирщика, но старые стражники – крепкие орешки. Если ты слабак, то никогда не станешь старым стражником.

– Еще одну минутку, сэр, – на языке стражников это означало «тварь дрожащая». – Ты думаешь, что юридически у меня здесь нет никакой опоры? Может быть, ты прав, а может, и нет, зато мой камердинер – не полицейский, и он не привык работать аккуратно, как обычно работаем мы, стражники, так что, вполне вероятно, в конце концов у тебя самого выбьют опору из-под ног. Я предупреждаю как друг. Мы оба знаем, во что играем, правда? Ты, наверное, работал в баре, когда на холме убили гоблина, да?

– Я вообще первый раз слышу, что гоблина убили! Поэтому откуда мне знать, когда это могло случиться? Мой вам совет, сэр, – сказал Джимини, прибегая к тому же самому приему, что и Ваймс, – лучше сообщите поутру о случившемся местным властям. То есть молодому Фини. Он себя называет стражником. Слушайте, мистер Ваймс, я ушел на покой, и, в том числе, это значит не лезть на рожон. Я не сую нос в те дела, которые меня не касаются. Да-да, здесь есть много разных вещей, которыми вы бы могли заняться, только вы ими заниматься не станете, но, чтобы вам не идти домой с пустыми руками, я скажу: Джетро живет там, где всегда живут кузнецы, прямо в центре деревни, с видом на выгон. Он живет со старушкой матерью, и в это время суток я бы не стал ее беспокоить. А теперь, сэр, мне пора закрывать. Не хочу нарушать закон.

Окошко захлопнулось, и послышался звук щеколды, встающей на место. В следующую секунду раздался освященный временем вопль: «Что, парни, а не пора ли вам по домам?» Входная дверь открылась, и улочка наполнилась людьми, пытающимися заставить голову двигаться в ту же сторону, что и ноги. Ну или наоборот.

В тени на заднем дворе трактира, где пахло старыми бочонками, Вилликинс сказал:

– Хотите заключить пари, что ваш кузнец мирно спит в своей постели, сэр?

– Нет, – ответил Ваймс, – но я чую неладное. По-моему, тут случилось убийство, только трупа нет – во всяком случае, нет целиком, – мрачно добавил он, когда Вилликинс открыл рот. – Чтобы с уверенностью назвать это убийством, Вилликинс, у жертвы должно недоставать чего-то жизненно важного, например головы. Или, допустим, крови, но в потемках ее все равно трудно собрать.

Они зашагали прочь, и Ваймс продолжал:

– Мертвец, по крайней мере, никуда уже не денется… ну, как правило… и вообще, это был долгий день, и мы много ходили, и возраст дает о себе знать, правда?

– Со стороны не особенно заметно, командор, – преданно отозвался Вилликинс.

Дверь открыл зевающий лакей, и, как только он ушел, Вилликинс вытащил из кармана пальто вонючий гоблинский палец и положил на стол в передней.

– Не такой уж большой ущерб для гоблина, если голова осталась на месте. Смотрите-ка, и правда кольцо. Судя по всему, каменное. Неплохая работа для гоблина.

– Животные не носят украшений, – сказал Ваймс. – Сам знаешь, Вилликинс, я и раньше это говорил, но из тебя бы получился отличный стражник, если бы не тот факт, что из тебя успел получиться прекрасный убийца.

Вилликинс ухмыльнулся.

– Я действительно подумывал в юности, не стать ли мне наемным убийцей, сэр, но, к сожалению, происхождение у меня неподходящее, и потом, у них правила.

Он помог Ваймсу снять куртку и продолжал:

– А на улице, командор, правило только одно: «Выживи». И мой старик, наверное, перевернулся бы в гробу, если бы я решил стать стражником.

– А я думал, ты не знал своего отца.

– Да, сэр, вы совершенно правы, но надо же учитывать наследственность, – Вилликинс вытащил щеточку и смахнул пылинку, прежде чем повесить куртку на вешалку. – Иногда мне действительно недостает отца, и тогда кажется вполне разумной идеей пойти на кладбище Мелких богов, крикнуть: «Папа, я хочу стать стражником!» – и посмотреть, какое надгробие шевельнется, сэр.

Камердинер по-прежнему ухмылялся. Ваймс не в первый раз подумал, что у него весьма необычный слуга, особенно учитывая, что оба они принадлежали к числу людей, которым идея слуги и господина совершенно чужда.

– Вилликинс, – и учти, я говорю совершенно искренне, – на твоем месте я бы сходил к Танти и крикнул это в известковую яму рядом с виселицей.

Лицо Вилликинса расплылось в улыбке.

– Спасибо, сэр. Вы сами понимаете, как это для меня много значит. А теперь, с вашего позволения, сэр, я сначала схожу и брошу свою куртку в печь для мусора, прежде чем лечь спать.

Сибилла перевернулась и уютно причмокнула во сне, когда Ваймс лег рядом. День выдался долгим, и он погрузился в розовый транс полусна-полубодрствования, что еще лучше сна, всплывая на поверхность каждый час, когда кто-то звонил на улице в колокольчик и кричал, что все спокойно.

А потом Ваймс проснулся, услышав грохот тяжелогруженой повозки по булыжникам. Пока он лежал в полусне, подозрения помогли ему проснуться окончательно. Камни? Вокруг Холла был сплошь проклятый гравий. Немногочисленные мозговые клетки, дежурившие в ночную смену, заработали, вопрошая, какого рода сельскохозяйственные работы производятся ночью. Местные жители выращивают грибы? Или репу нужно убирать в дом с холода? Может быть, это и есть так называемый севооборот? Мысли плавились в сонном мозгу, как крупинки сахара в большой чашке чаю, скользя и перетекая от клетки к клетке по нервным волокнам, пока не добрались до рецептора под названием «подозрение», который на медицинской диаграмме мозга стражника, скорее всего, был бы представлен хорошо заметной шишкой, гораздо крупнее выпуклости под названием «способность понимать длинные слова». Ваймс подумал: «А, контрабанда». Приободрившись и исполнившись надежд на будущее, он закрыл окно и вернулся в постель.

Кормежка в Холле была обильной, пышной и прочая и прочая. Ваймс был достаточно умудрен опытом и не сомневался, что старшие слуги доедают за господами остатки, а стало быть, уж позаботятся, чтобы остатки были. Памятуя об этом, он положил себе изрядную порцию рыбного жаркого и съел все четыре ломтика бекона, которые лежали у него на тарелке. Сибилла поцокала языком, но Ваймс ответил, что он, в конце концов, в отпуске, а значит, может делать то, чего не делает в другие дни. Сибилла логично заметила, что, следовательно, на повестке дня не должна стоять ловля правонарушителей, не правда ли? Но Ваймс был к этому готов и сказал, что, разумеется, он это понимает и именно поэтому намерен сводить Юного Сэма на прогулку в деревню, чтобы заодно поделиться подозрениями с местным стражником. Сибилла с явной ноткой недоверия сказала: «Ну ладно» и попросила взять с собой Вилликинса.

Это было еще одно свойство Сибиллы, которое глубоко поражало Ваймса. С той же уверенностью, с какой она считала, что под грубой оболочкой Шнобби Шноббса бьется золотое сердце, Сибилла полагала, что Ваймсу будет спокойней в обществе человека, который не отправлялся в путь, не прихватив с собой различные образчики уличного оружия, и однажды открыл бутылку пива чужими зубами. Сибилла была права, но некоторым образом это беспокоило.

Ваймс услышал звон дверного колокольчика; лакей открыл дверь, донесся приглушенный разговор и звуки чьих-то шагов по гравиевой дорожке к черному ходу. Это все были ненужные подробности – в том числе шаги лакея, вошедшего в комнату и что-то шептавшего госпоже Сибилле.

Он услышал, как жена сказала:

– Что? Что ж, наверное, его лучше пригласить.