Электронная библиотека » Тигран Осипов » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Битва при Гастингсе"


  • Текст добавлен: 1 февраля 2023, 06:46


Автор книги: Тигран Осипов


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Глава 3

В которой выясняется, что некоторые люди верят в приметы.


– Владислав Сергеич, надо было ему что-нибудь подарить.

– Надо было. – согласился Слонов – Завтра придет на открытие, подарим.

– А что подарим? У меня кроме шахматной литературы ничего нет.

– Вот одну книгу и подаришь. – объяснил Владислав – Ему самому может и не к чему, а внуку сгодится. Хочешь сделать подарок дедушке – подари что-нибудь внуку.

– Ладно. – согласился Гриша – Что-нибудь придумаю.

– Вот и ладно.

Недалеко от аптеки сверкал витриной магазин. Через стекло хорошо были видны полки с фруктами и овощами. Пройти мимо было никак невозможно. Купили любимое лакомство советских людей – бананы и апельсины. На улице кушать сочли неудобным. Вернулись в гостиницу. Съели по паре бананов и разделили один апельсин. Будь они в Москве, съели бы все. А когда дефицита нет (ешь, сколько хочешь!), азарт исчезает, аппетит притупляется.

– Владислав Сергеевич, у меня печенье есть. Может чайку организуем?

– Нет Гриша. Давай попозже. А то уже темнеет. А нам бы хорошо дорогу проторить в турнирный зал.

– Но двадцать минут ничего не решат.

– Неужели без чая никак? Может, устал от ходьбы?

– Устал. Вернее не устал, а ногу натер. Мне бы посидеть чуть-чуть и пройдет.

– Гриша! Я ведь нормальный человек. Не надо передо мной сцену разыгрывать. Натер – покажи. Чего стесняться-то.

Гриша показал ногу. Оказалось, натер очень сильно. И как только терпел?

– И ты все время молчал? Да ты… жалко сейчас не война. Я б тебя в партизаны определил. С таким болевым порогом ты любые пытки вынесешь. Ну не переживай. Я знаю, как это поправить.

Говоря все это Слонов доставал из своей сумки сверток. Там были разложены в кармашках разные медицинские штучки: пластырь, бинт, йод, зеленка, пипетка. В общем, набор для оказания первой помощи. Минут через двадцать выяснилось, что Слонов оказывает помощь вполне профессионально. Гриша смог надеть ботинок и прошелся по комнате. Не сказать, чтоб с большим комфортом, но боли не было.

– Ну что, к походу готов?

– Да можно.

Когда вышли на улицу, стемнело совершенно. Само по себе это не страшно. Освещение городское работало исправно. А вот людей на улицах не стало. Их и днем было не много, а сейчас и вовсе никого. Типичная картина для провинциального города.

– И давно у тебя заболело?

– Еще в самолете. – нехотя ответил молодой шахматист – Нет раньше, в Шереметьево.

– И что ж ты молчал? – удивился Слонов – Думал с болячкой за границу не пускают?

Вопрос этот Гришу разозлил.

– Смеетесь надо мной?

– Не смеюсь, а шучу. А это совсем разные вещи. Так что не надо на меня обижаться. Григорий! Ты уже взрослый человек – обидами жизнь не выстроишь.

Довод оказался действенным. Гриша смягчился.

– А если скажу, смеяться не будете?

Слонов приложил руку к сердцу:

– Даю слово офиц… официальное слово.

– Меня отец так учит. Болит – терпи. Само должно зажить как на собаке.

Слова Гарова вызвали такое удивление, что Владиславу потребовалась остановка с папиросой, разумеется. Впоследствии Гриша будет говорить: «Есть автобусные остановки, а есть папиросные»

– А для чего тебя отец так учит? Чтобы научиться терпеть?

– Нет. Он говорит, что если я не буду обращать внимание на болячки, то буду хорошо чувствовать свой организм.

– Это конечно здорово чувствовать свой организм. Но есть болячки, приводящие к смерти. И без доктора не обойтись. Ну, или скажем без посторонней помощи.

– А папа мой говорит, что если чувствовать свой организм, то когда придет болячка, с которой самому не справиться – организм пошлет сигнал. Обязательно. И еще. Такая метода тренировки организма: хочешь, не хочешь, он вынужден заниматься саморегулированием.

– То есть самолечением?

– Ну, в общем да.

– Ты хочешь сказать, что если в организме не хватает какого-то вещества, он может сам его создать и доставить в нужную точку?

– Да. Папа считает, что если смолоду организм, если конечно он здоровый, приучать справляться самому, можно вообще про врачей позабыть. Если захотите, я вам много еще чего об этом порасскажу.

– Захочу. Обязательно захочу. То, что ты говоришь… Нечто подобное я слышал уже, но все же предпочел бы слушать не на ходу, а сидя в кресле, за чайком. Ну что, Григорий Григорьевич, а не пора ли нам уже найти турнирный зал и на сегодня дела закончить?

Вот чудеса: Слонов обратился по имени отчеству! Как к старшему. Значит, Гриша чем-то вызвал уважение. Было очень приятно.

Продолжили путь. Прошли квартал. До нужного поворота оставалось всего ничего. И тут дорогу им перебежала, кто бы вы думали? Ну конечно черная кошка! Красивая черная кошка с ярким белым пятном на боку. Не просто перебежала. Сначала она сидела, смотрела по сторонам, выставляла вперед лапку. Убирала. Опять выставляла. Как будто думала бежать – не бежать. И, когда друзья уже совсем с ней поравнялись, стрелой перелетела на другую сторону улицы. Они остановились как вкопанные. Глупо смотрели на свои ботинки, на кошку на другой стороне улицы, опять на ботинки, друг на друга.

– Да! Дела. Гриша, ну что ей не сиделось здесь? Что там лучше что ли?

– Мой папа говорит, что кошка чувствует опасность.

– От нас какая опасность? Кыс-кыс. Иди назад, мы тебя не тронем.

– А может она нас предупреждает: «Не ходите, там опасность!»

Глупо и стыдно. Идти надо. Время позднее. А перешагнуть боязно.

– Владислав Сергеевич, а вы в приметы верите?

– Нет. Не верю. Я же коммунист, какие приметы! Двадцатый век на дворе. А ты веришь?

– Я? Нет, я тоже не верю. Пойдем?

– Ага, пойдем – уверенно ответил Слонов. При этом оба продолжали стоять. Ступни вросли в асфальт, лишь головы глупо крутились по сторонам. Вслух не сказали, но оба ждали – вдруг кто-нибудь пересечет кошкину линию. Но, увы! Вечером в провинциальном городе ни прохожих, ни машин. Пришлось поворачивать назад и идти в обход. Получилось долго. Забрели даже на какую-то улочку без названия.

Глава 4

В которой появляется очень интересный человек.


Но тут на узкой улочке появился прохожий. Никуда не спешил. Гулял себе вечером, дышал полезным морским воздухом. Положив руки в карманы серого плаща, мерил неспешными шагами улицу. Лет ему было примерно пятьдесят-пятьдесят пять, щуплый, среднего роста, в больших роговых очках. Из под берета торчали совершенно седые волосы. Смотрел не прямо и не в сторону, а скорее сквозь пространство. Вот так Пушкин гулял по Александровскому саду, отрешался от всего и в голове у него рождались стихи. Знакомые удивлялись: «Странно себя ведет Александр Сергеевич. Проходит мимо, не здоровается. Смотрит на нас и не замечает как будто.»

– Добрый вечер, сэр. Извините нас за беспокойство. Не могли бы вы нам помочь?

Человек поднял голову и своим колючим взглядом пропорол Гарова и Слонова. Вдруг отчего-то взгляд смягчился, в глазах появились искорки, и незнакомец изрек нечто неожиданное:

– А я смотрю, вы гуляете без головных уборов?

– Нам не холодно.

– В приморском городе, в пятистах ярдах от берега очень опасно вечером без головного убора. Внезапный порыв ветра и отправитесь в больницу. Хотя откуда вам это знать – в Москве ведь нет моря, правда?

Это было уже слишком! Можно подумать, что у незнакомца в очки встроен миниатюрный рентгеновский аппарат, который вместо внутреннего строения показывает полное досье. Первым прервал немую сцену Гриша:

– Простите, сэр, неужели вы определили по акценту?

– Ну, нет. Английский ваш безупречен.

Гриша не унимался:

– Но как же вы узнали? На нас ведь не написано.

– Написано. Вот здесь, на вашей куртке. И даже очень четко написано, хоть и не крупно.

Даже наблюдательный Слонов поразился:

– Но ведь эти буквы можно принять за Болгарские или Сербские.

– Какая может быть Болгария, если здесь написано Москва.

Оба посмотрели на куртку. И действительно слева на белом фоне было написано «Фабрика Большевичка Москва»

– Так что я вас разочарую: никакой дедукции тут нет.

– А я уже подумал, что вы Шерлок Холмс – с улыбкой сказал Гриша.

– Нет. Я не Шерлок Холмс. Я Уотсон.

Грише показалось, что погружается в сказку, в параллельный мир:

– Доктор Уотсон?

Незнакомец усмехнулся слегка. Видимо этот вопрос ему уже задавали и не раз.

– Нет, просто Уотсон. Хотя, тоже немножко литератор.

– И вы по-русски умеете читать?

Уотсон с легкостью перешел на русский и сказанул такое, что у друзей рты от удивления открылись:

– А вас это удивляет господин… ох! Извините товарищ Гаров? А объясняется все просто. Сегодня в клубе Пауэр мне сказал, что из России приехали двое шахматистов. Но даже если б и не сказал, я бы все равно догадался.

– Догадались бы, как?

– Если не ошибаюсь, в июньском номере шахматного журнала «64» обзор юношеского фестиваля в Москве и на обложке ваше фото, кажется Гриша?

– Значит, вы имеете отношение к шахматам?

– Вы не наблюдательны господин Гаров. Или скорее у вас избирательная память. А это хорошо для коммерции, но не для шахмат. А не желаете ли по чашке чаю? Я живу здесь рядом. Разговаривать гораздо приятнее сидя в уютном кресле, за чашкой чая.

Опытный Слонов задал в ответ обязательный вопрос:

– Удобно ли это? У вас семья?

– Семья. – неопределенно ответил Уотсон.

– Мы не разбудим? Ой, простите, я не представился. Слонов.

– Господин Слонов, знаете, что такое the ground floor?

– Ну, это первый этаж по-английски.

– Не совсем. Видите, вот мой дом. А вот эти пять ступенек ведут в… как по-русски лучше сказать… полуподвал, да? Отсюда и ground floor. Окна прямо вровень с землей. Там мой кабинет. Причем видите с отдельным входом.

– А семья? – спросил Слонов

– Семья там – Уотсон показал куда-то вверх. Вроде бы в район верхнего этажа.

Комната оказалась довольно приличных размеров, с необычайно большим количеством дверей (Одна входная, с улицы, вторая вела наверх, еще одна в туалет, и, наконец, четвертая в кухню) и имела три центра притяжения: камин, с тремя креслами полукругом, стол под свисающим абажуром и тоже три кресла, и, наконец, телевизор и опять же три кресла. Но самое удивительное, что в самой середине комнаты стояло кресло с механизмом, которое с помощью рычага легко поворачивалось и занимало место у телевизора, у стола, у камина. Это конечно было хозяйское кресло с кармашками, в которых лежало много необходимых вещей: бумага, ручки, карандаши, газеты, спички, справочники. На стенах висели картины, фотографии, а снизу их подпирали книжные шкафы.

По всей комнате стояли пепельницы. Их было так много, что целый полк мог зайти, покурить и пойти на войну. Особого упоминания заслуживает демонстрационная шахматная доска с плоскими фигурами на магнитах, висевшая прямо над камином. Как правило их используют для занятий с молодежью или во время турниров для показа партий публике. Обычную доску больше чем с двух-трех метров не рассмотришь.

– Это для красоты? – Слонов спросил не из любопытства, а так, чтобы начать разговор с чего-то.

– Нет. Это от лентяйства. – ответил Уотсон, колдуя над чайником – Или как правильно, от лени.

И вот на каминном столике в рядок выстроились три чашки, чайник, сахарница, молочница, корзина печенья и еще какие-то вкусности. Сидя в уютном кресле, у горячего камина и, попивая чаек, Гриша подумал: наверное, счастье – это когда тепло, вкусно и мама не болеет.

– Мистер Уотсон, а почему вы сказали, что демонстрационная доска это от лени?

– А вы Гриша что делаете, когда у вас появляется проблемная позиция?

– Решаю.

– А если не можете решить? – настаивал англичанин.

– Опять решаю. Ну, еще с тренером советуюсь.

– А я расставляю ее над камином и она целый день у меня перед глазами. И так иногда надоедает на одно и тоже смотреть, что решение приходит само собой. А иногда приходят друзья-шахматисты и вдруг выстреливают идеи, иногда ученики.

– Так вы тренер? – поинтересовался Слонов.

– Да, коллега. Есть у меня такое хобби. Обожаю возиться с молодежью. Сам я умею, может и мало, но зато много знаю. Могу делиться. И делюсь. И не только с молодыми. Взрослые тоже мимо не проходят.

– Так тренерство – это ваша профессия?

– Если вы о заработке, то нет. Именно хобби. А что, могу себе позволить такое развлечение. За предыдущие годы я заработал достаточно. Такое мне вышло везение.

Гриша спросил-ответил: «Может не вам повезло, а вашим ученикам?»

– Наверное. Хотя, кто знает, кому это больше приносит радости.

Слонов опять вступил в разговор:

– А в шкафу я видел книги вашего сочинения. Учебники шахмат?

– Да, но не только. Жизнь я прожил длинную, интересную. Есть что рассказать не только о шахматах. А во время турнира будет презентация моей книги стихов.

– Как стихов? Так вы и поэт?

– Поэтом был Байрон, а я так, пробовал рифмовать. Книга называется «Шахматные рифмы». Накопилось за жизнь много, вот решил издать. Там стихи о шахматистах, о дебютах, задачах.

– А как можно написать стихи о шахматной задаче?

Оказалось можно

– Вот через пару дней придет тираж – почитаете. Я хотел к открытию турнира, но не успели в типографии. Жаль. И еще жаль, что у вас в стране, в СССР этого никогда не прочитают.

У Слонова перехватило дыхание: «Там что какие-то мысли против нашей страны?»

Англичанин покачал головой.

– А почему у нас издать нельзя?

– Я не представляю, как перевести стихи на русский. Прозу-то не всегда легко, а стихи…

Гаров, страстный любитель поэзии, не мог не вставить свое слово: «Извините, что я вмешиваюсь, но мне кажется, перевод возможен. Читаем же мы по-русски Шекспира.»

– Увы, юноша, пример ваш не годится. Когда переводишь длинные тексты, всегда можно передать мысль автора. А как это сделать, если всего четыре строчки, да плюс игра слов?

– Мистер Уотсон! Это тоже возможно! Зависит, конечно, от квалификации переводчика. Но смогли же перевести четверостишия Роберта Бернса. У нас он очень популярен. Хотите, я вам подарю сборник?

– Буду вам признателен.

– Вы прочитаете и сможете оценить качество перевода.

– Боюсь, что для этого придется сначала перевести Бернса на английский. (Два очень удивленных взгляда устремились на Уотсона) Шотландским я не владею.

Тут Слонов задал вопрос вроде бы по обсуждаемой теме, но как-то незаметно переводящий разговор в другую сторону: «А кроме русского знаете еще какие-то языки?»

– Я их столько знаю, что они у меня смешались в голове. – Уотсон протянул руку и вытащил у Слонова из пачки Беломора одну папиросу, понюхал, повертел в руках, попробовал прикурить и как ни странно не закашлялся. – А знаю много. Да. Видимо талант. Хотя, судите сами: некоторые я учил по необходимости. Французский – моя жена француженка. Русский, потому что шахматисту надо знать. Книги, журналы: все на русском. Немецкий во время войны. Были у нас курсы, а потом был длительный курс в лагере.

– В концентрационном?

– Да. В самом настоящем. Точнее даже в нескольких. Вот там языки постигал не хуже, чем в университете. Ну и русский, конечно, там подтянул, чтобы зря время не терять.

– Мистер Уотсон, вы так с улыбкой все это вспоминаете. И войну, и концлагерь.

– А почему я должен расстраиваться, Гриша? Плакать, вспоминая прошлое, это для вышедшей в тираж кинозвезды.

– Вам что страшно не было?

– Ну да, было страшно. Мог погибнуть. Много раз. Но ведь не погиб. Да и время было такое, что погибнуть можно было не только в лагере, а где угодно. И вот Гриша вас улыбка моя удивляет, а чего мне плакать? Люди обычно плачут от горя или от ненависти, которую нельзя утолить.

Слонов спросил: «А у вас не осталось ненависти к фашистам?»

Уотсон покачал головой: «Ненависть иссушает душу. Надо во всем видеть положительное. Ну, или стараться искать во всяком случае.»

– Вы способны найти что-то хорошее в Гитлере?

Уотсон сделал неопределенный жест головой и рукой. Мол, вроде и да, но не совсем. Пораженный Слонов снова спросил: «Странно для бывшего узника.»

– Да нет! Как бывший узник я к нему нежных чувств не испытываю.

– А как же вас понять мистер Уотсон?

– А понять вот как. Национализмом в том или ином виде люди болели всегда, во все эпохи. Читали Библию? Ну, так почитайте, хотя бы как исторический документ. Перечитайте после этого историю средних веков. Вы там найдете много гитлеров. Просто у них не было танков и самолетов и истребление и порабощение других народов не было столь массовым. Но оно было. Было. Было во все эпохи. Знаете, как сказал французский поэт Брассанс? «Люди, как правило, не любят тех, кто на них хоть чуть-чуть не похож» Красиво, правда?

– Красиво, но вы так и не объяснили, что хорошего в Гитлере.

– Хорошего – ничего. Ничего не было, и быть не могло. Но если отрешенно на произошедшее посмотреть, то благодаря Гитлеру… глупо звучит! Так вот благодаря этому негодяю человечество получило прививку от национализма.

– Десятки миллионов жизней, не слишком ли дорогая цена за прививку?

– Как посмотреть. Вот произойди это лет на десять позже, и жертв было бы больше. Намного. Атомная бомба появилась бы уже.

– Вы прямо философ.

– С возрастом любой человек начинает философствовать.

– Так что же фашистов поблагодарить надо за содеянное?

– Благодарить их не надо. Не за что. Но и искать их по всему миру, чтобы посадить, сейчас тридцать лет спустя я бы не стал. Нюрнбергский процесс выбил из под них стул. Навсегда! Фашизм осужден мировым сообществом. Заметьте: не Гитлер с Геббельсом, а их ученье. Это очень важно! Теперь никто и никогда не сможет проповедовать идеи нацизма.

– Это правильно. Но почему не преследовать бывших нацистов? А если они почувствуют свободу? Могут пустить корни.

– И что вырастет? – поинтересовался Уотсон.

– Что вырастет? – удивленно переспросил Владислав и тут же уверенно ответил – То же что и у Гитлера, только с другим названием.

– Вы что, же верите, что пустить могут корни так, что еще лет через тридцать у вас на Красной площади хайль Гитлер будут кричать и руку в фашистском приветствии выбрасывать?

– Упаси Боже! Такого я уверен никогда не будет, но ловить бывших нацистов все же надо, я уверен.

– А вы не боитесь, что после начнется охота на сочувствующих, а потом на подозрительных и так далее?

– Я считаю, что сочувствующих тоже надо наказывать. Пусть и не так строго, но наказывать. Кем бы они ни были.

– Пример можете привести?

– Сколько угодно. Вот у вас галерея чемпионов по шахматам висит. А ведь Макс Эйве играл при фашистах в турнирах, разъезжал по Рейху.

– Да играл. Но это было прикрытие. Как у вас говорят? Потолок?

– Крыша.

– Ах да, крыша! Знали бы немцы, что он за их спиной и на их же деньги… ха-ха-ха! А ведь если поймали бы, не посчитались бы ни с чем. Так что, дорогой Владислав, никогда не судите опрометчиво. Макс Эйве, сидя на вашем месте, рассказывал мне, как работал в тайной антигитлеровской организации в Голландии. Видите он в моей галерее чемпионов на фото как раз в этом кресле. – Уотсон протянул руку к галерее – Вот, прошу вас.

И только сейчас Гриша присмотрелся: фотогалерея чемпионов была не полной! Не хватало Вильгельма Стейница и Роберта Фишера. Весьма странно. Если уж вешали фото чемпионов, то всех. Это портрет короля или президента можно снять и повесить нового, а в шахматном королевстве свои законы: чемпион мира – звание вечное, это король, которого можно победить, но нельзя свергнуть.

Уотсон угадал мысль и предвосхитил вопрос.

– Я вижу, вы хотите знать, почему из двенадцати чемпионов здесь только десять. Так?

Оба кивнули, значит, Слонов тоже заметил.

– Все объясняется просто. Это фото только тех, с кем я знаком. Присмотритесь повнимательнее: здесь не просто автографы. Это пожелания на память. Мне.

После этой фразы на какое-то время установилась почти полная тишина, слегка прерываемая потрескиванием, доносившимся из камина. Больше никаких звуков не было. И не могло быть. Дыхание перехватило. Прямо с фотографии им улыбался САМ Хосе-Рауль Капабланка! А где-то от кармана его элегантного светлого пиджака и до правого угла снимка наискось четким ровным почерком было написано: «Можно добиться успеха в шахматах и, не становясь чемпионом. С наилучшими пожеланиями мистеру Уотсону. Х-Р Капабланка 1 января 1935 года»

Наверное, минут пятнадцать москвичи стояли и молча, смотрели на фотографии, читали подписи. После такого разговаривать уже было совершенно невозможно. Требовалось время, чтобы «переварить» увиденное. Друзья поблагодарили хозяина и откланялись, пообещав прийти завтра вечером и показать сыгранную партию.

Глава 5

В которой, наконец, начинается Битва при Гастингсе.


Утром легко нашли игровой зал. Точнее даже не искали. Просто увидели много людей идущих в одном направлении. Кое в ком узнали вчерашних попутчиков, но главное встретили двух Браунов, аптекаря и его внука Макса, с которым тут же познакомились.

Турнирный зал оказался довольно внушительных размеров. Городской шахматный клуб не мог вместить такого количества игроков, тренеров, зрителей, поэтому раз в год на время турнира арендовалось это просторное помещение. В 9—00 началась регистрация и жеребьевка, а в 10—00 после речи мэра города и президента фестиваля Гриша уже сидел за столиком номер девять.

В соперники ему на первый тур достался Грегори Алмонд, местный шахматист. Хорошего в этом было мало. И не, потому что надо играть на чужом поле (для шахмат это не важно), а важно и очень то, что Гриша об англичанине ничего не знал, а значит, не представлял, в какую силу тот играет, какой тактики придерживается, какие дебюты использует. Сложность была еще и в том, что Алмонд вполне мог знать о Грише. Партии Гарова уже публиковались, что доказал вчерашний разговор с Уотсоном.

Как играть? Броситься на него в надежде на блицкриг? Опасно. А вдруг отобьется. Проигрывать в первом туре никак нельзя. Может настроение испортиться на весь турнир – ничем не поправишь. Никто не рискует чрезмерно в первом туре. Ну, почти никто. Только восьмой чемпион мира гениальный Михаил Таль в свои лучшие годы в первой партии почти всегда… проигрывал! Но копировать гения бесперспективно. Что дозволено Юпитеру…

Давно уже прозвучал гонг. Задвигались пешки, кони, слоны, застучали кнопки шахматных часов, заскрипели ручки, записывая ходы на бланках. Только на Гришиной доске фигуры застыли в первоначальных позах. Прошло три минуты, а он все сидел, подперев рукой, подбородок и не мог решить каким ходом начать игру.

Читатели знакомые с шахматами знают, что из двадцати возможных первых ходов белых восемь откровенно плохие. Гаров (мастер по шахматам!) конечно, это знал. И дело было вовсе не в том, чтобы выбрать один из двенадцати. Они тоже не равноценны.

Он перебирал в голове свои опубликованные партии, сыгранные белым цветом. К счастью их пока было не так много. Оказалось, что в печать просочились только те, в которых он первым ходом отправлял в бой королевскую пешку. Значит, соперник может быть готов к первому ходу E2-E4. Надо убить его подготовку и двинуть не эту пешку, а ее соседку с клетки «D2». Рука уже сама потянулась к ферзевой пешке, но в последний момент отдернулась. Гриша вдруг вспомнил свою партию со Слоновым в самолете. И тут уже уверенно взял королевского коня и переставил на клетку «F3».

Размышления над первым ходом отняли у Гарова небывалые тринадцать минут! Но он так долго думал не зря и пошел именно Конь «F3» очень удачно. В шахматах начало игры (дебют) имеет огромное значение, а к этому первому ходу соперник, как мы уже выяснили, готовиться не мог (Гриша так сыграл впервые в жизни), да и схема, разыгранная Слоновым в самолете, озадачила молодого москвича не на шутку. А значит и Алмонда она может озадачить.

Но самое главное свое достижение молодой шахматист, погруженный в свои размышления, не увидел. Эти тринадцать минут Алмонд ерзал на стуле, поправлял очки, протирал их платком, крутил головой, стряхивал пылинки с пиджака. Его одолевал страх. И чем дольше думал Гаров, тем больше страх англичанина превращался в ужас. К моменту, когда ход был сделан, Алмонд просто перегорел и нормально играть уже не мог: из него за эти тринадцать минут как будто бы выпустили всю энергию, как воздух из воздушного шарика. Как-то совсем вяло он передвинул фрезерую пешку на клетку «D5» и постепенно попал под атаку, которую мы с вами уже наблюдали во время перелета в Лондон, а читатели-шахматисты, конечно, знают ее по партиям Арона Нимцовича. Игра превратилась в пытку к счастью Алмонда недолгую. Он не просто расстроился: был убит горем настолько, что не стал анализировать со своим соперником сыгранную партию и очень быстро, подписав протокол, исчез из турнирного зала.



Закончив игру, Гриша прошелся вдоль шахматных столов. Посмотрел на соперников. Многих он знал по фамилиям, но в лицо видел впервые. С интересом понаблюдал партию рейтинг-лидера турнира Ричарда Бишопа. Рано или поздно с ним придется сразиться. Хорошо, что не в первом туре. Нашел столик, за которым играл Браун. Глазами улыбнулся его дедушке-аптекарю. Слонова в зале не было видно. Но Гриша уже достаточно хорошо изучил своего старшего товарища, а потому уверенно двинулся к курительной комнате – единственному месту в турнирном зале, где можно не только курить, но и разговаривать. Там часто проводят время тренеры-наставники, делая короткие вылазки в турнирный зал: проверить обстановку. Обычных зрителей в курилку не пускают, но для журналистов преград не бывает. Эти проходят везде. Хотя шахматный турнир посещают максимум два раза: в первый день открытие плюс первый тур и в самом конце последний тур. Но если на закрытии бывает много представителей прессы (тут и фуршет с хорошими напитками, и победители с медалями – щелкнул фото репортаж готов), то на открытии негусто, человека четыре из которых двое представляли местные газеты. Большие издания тоже были представлены. Один солидный дядечка, не дожидаясь результатов первого тура уже отстукивал на портативной машинке материал.

Рядом со Слоновым в курилке сидела красивая молодая женщина, судя по надписи на аккредитации репортер «Guardian». В руках у нее был прямоугольного вида прибор при ближайшем рассмотрении оказавшийся маленьким магнитофоном (диктофоном) – по тем временам роскошь невиданная. «Да, классная вещица» – подходя к Слонову подумал Гриша, большой любитель технических новинок.

– Ну, что уже закончил? – спросил Слонов. Гриша кивнул.

– Мисс Скоулз, позвольте вам представить восходящую звезду наших шахмат. Грегори Гаров.

– Очень приятно – улыбнулась блондинка.

Гриша скорчил такую рожицу, что стало понятно: восходящей звездой себя не чувствует: «Ну, о чем вы… Восходящая звезда – это Каспаров.»

– Каспаров? Кто это? – спросила корреспондент.

– Скоро узнаете. – скупо пообещал Гриша.

– Вы так хорошо владеете английским. – сделала комплимент англичанка.

– У меня способности к языкам. – уточнил Гриша.

– Вот как? А вот Анатолий Карпов был несколько раз в Англии, а язык наш не освоил. У него нет таланта?

– Не знаю – развел руками юный шахматист – Зато у него шахматный талант.

Слонов объяснил журналистке, неискушенной в премудростях великой игры: «Карпову действительно не очень надо, ведь все шахматисты говорят по-русски. Во всяком случае, на гроссмейстерском уровне.»

– Неужели все?

– Практически все.

– А что такое случилось, почему все вдруг освоили русский?

– Это не сейчас началось. Это давно. Возьмите, к примеру, первых чемпионов. Стейниц, Ласкер, Капабланка. Они тоже русским в той или иной степени владели.

– ОК Мистер Слонов…

– Влади. Просто Влади.

– ОК! Влади! А вот вы сказали, что знаете чемпиона мира Карпова с детства.

– Да. – подтвердил Слонов

– А скажите, сможет кто-либо обыграть Карпова?

– Обыграть Карпова? Не вижу никого, кто в ближайшие десять лет смог бы…

– А Корчной? Что вы скажете о нем.

Слонов задумался, что ответить, а нетерпеливая журналистка перенаправила вопрос Грише

– А вы мистер Гаров, что думаете о Корчном?

Гриша уже открыл рот, но Владислав начал первым:

– Дорогая Барбара! Мы с удовольствием ответим на все ваши вопросы, но не сегодня. Сейчас – он постучал по наручным часам – спешим по срочному делу. Нас ждут. Простите нас и до завтра.

– Да конечно господа, до завтра.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации