Текст книги "Ассасин Его Святейшества"

Тим Северин
Саксонец. Ассасин Его Святейшества

Tim Severin

Saxon: The Pope’s Assassin

Copyright © Tim Severin 2015

Перевод с английского Александра Шабрина

Глава 1

Рим, 799 год н. э. 23 апреля, праздник cвятого Марка

Маячившие в проулке головорезы представляли собой типичное римское отребье: сальные прилизанные волосы, землистость лиц, кислая вонь пропотелого тряпья – словом, обычные обитатели многоэтажных трущоб у изгиба Тибра. Услуги этой швали обычно стоят дешево, но и надежности от нее не жди: по деньгам и товар. Тут же с ними стоял и их наниматель, заметно отличавшийся от них – он был выше остальных на голову. Кстати, насчет головы: на нее была нахлобучена громоздкая меховая шляпа, куда более уместная для зимних холодов, чем для яркого весеннего утра Вечного города. Под подбородком шляпу туго стягивали тесемки – явно из желания владельца получше скрыть лицо. От этого вид у долговязого был ущербно-зажатый и одновременно нахохленный.

– Гляди-ка, ежик колючками вовнутрь, – смешливо прошептал своему дружку один из наймитов.

Долговязый вслушивался в звучание хора на ступенях церкви Сан-Лоренцо, находящейся в паре кварталов слева, – торопливая распевка перед утренним торжественным шествием. Но вот, пока еще едва слышно, с противоположного направления до слуха собравшихся донесся перестук копыт.

– Изготовились, – сухим от напряжения голосом проронил долговязый, – он рядом.

Наймиты теснее вжались в косой провал тени от высокой боковой стены монастыря, именованного в честь святых Стефания и Сильвестра.

Звонкое цоканье копыт постепенно приближалось. По обе стороны Виа Лату – ровный как линейка проезд перед церковью – окаймляла пока еще негустая толпа прихожан и зевак, вытягивающих шеи в предвкушении зрелища близящихся всадников. Хор умолк, а над головами в воздух грузновато взметнулся массивный, разлапистый деревянный крест, белый с желтым. Под своей тяжестью он слегка покачивался, держась на весу усилиями одного из бедолаг, назначенного на ответственную роль носчика от здешней богадельни. Следом, один за другим, над толпой стали взрастать кресты поменьше и полегче: их золоченые древки были увиты цветастыми лентами. Эти кресты хранились в особых запасниках и доставались специально для торжественных процессий, которые праздничными ручейками вытекали за пределы городских стен через Фламиниевы ворота. По дороге такой крестный ход делал остановку для молебна пред кальвариями[1]1
  Кальварии – у католиков 14 изображений крестного пути Христа, расположенные около церквей или по дороге к ним. (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть], после чего через Мульвийский мост струился к своему конечному пункту назначения – базилике Святого Петра, где при стечении народа проводилась Большая литания.

Долговязый на полшага выдвинулся из затенения, чтобы видеть поверх людских голов. Толпа состояла в основном из женщин, с вкраплением пожилых людей, праздных зевак и не более чем горстки сошедшихся в Рим паломников. Именно они выказывали наибольшее любопытство, с волнением высматривая, что там за сановники едут по городу. Поблизости не было ни солдат, ни стражи, ни караульщиков, что оказалось весьма кстати.

На виду показались всадники: небольшая группа, всего лишь семеро. Помимо двоих, все были в изысканных церковных облачениях – длинных ризах из темного текучего шелка, отороченных золотистой каймой, что поблескивала на солнце. На предводителе кавалькады – пухлолицем, томно-бледном человеке средних лет – башенкой возвышалась белая митра в тон объемистому одеянию из узорчатой парчи. Головы остальных венчали лиловые шапочки с серебристой оторочкой. Еще двое ехали простоволосыми, в незатейливых темных рясах.

Долговязый цепко следил, как всадники замедляют ход, останавливаются в каком-нибудь десятке шагов и начинают неторопливо спешиваться. Он дождался, когда наземь сойдут все, а лошадей под уздцы уведут конюшие.

– Пошли! – рявкнул он, и шайка головорезов прянула из укрытия.

В их сторону никто не глядел, а потому внезапность была полная. Первые крики послышались, когда разбойники повыхватывали из-под одежды ножи и дубины, замахиваясь ими на встречных. Толпа в панике рассеялась. В несколько размашистых шагов нападающие добрались до намеченной жертвы – сановника в белой митре. Подсеченный ударом по ногам, он грузно рухнул на плитняк проезда и остался лежать, частично оглушенный, с занявшимся от удара дыханием. Головорезы, чиркая в воздухе клинками, с грозной руганью напустились на его спутников. Те порскнули кто куда, поднимая на бегу ризы, чтоб, упаси бог, не запнуться. Оказать сопротивление попытался лишь один, но от удара в лицо он отшатнулся, брызжа кровью из расшибленного дубьем носа. Мелькнувшая разбойная рука сдернула у него с шеи усыпанный каменьями крест на золотой цепи. Этот сановник тоже поспешил прочь. Минуты не прошло, как Виа Лата опустела – остались только нападающие и их несчастная, распростертая на земле жертва.

Долговязый шагнул к лежащему человеку и бесцеремонно пнул духовную особу в живот. Запутавшийся в своем одеянии церковник смог лишь свернуться в клубок и поднял руки, чтобы прикрыть ими голову. Дорогой плащ и черные мягкие туфли с него послетали, а парчовая риза скабрезно задралась до колен, открыв белые льняные чулки.

– Милостью Божией… – тихо прогнусавил он.

– Займитесь им, – бросил долговязый.

Двое разбойников ухватили жертву под мышки и поставили на колени. Третий, с ножом в руке, встал перед оцепеневшим от ужаса сановником. Белая митра свалилась у того с головы, обнажив тонзуру в темных крапинах, окруженную венчиком жидких седеющих волос.

Тот, что держал нож, несколько замешкался.

– Ну же! – прикрикнул высокий предводитель. Не дождавшись ответа, он обогнул коленопреклоненного сзади, схватил его за уши и зажал между ладонями его голову. – Делай как велено, – распорядился он.

Наймит с мелким вдохом выступил на полшага и ткнул острием жертве в левый глаз. Сановник в ужасе слепо дернул головой вбок, и тычок пришелся мимо, оставив над скулой длинный рубец.

– Еще раз! – прорычал долговязый.

Снова тычок, и снова мимо глаза. И еще один рубец, от которого лицо жертве залило кровью.

– Остолоп косорукий! – прошипел высокий человек.

Выпустив уши жертвы, он яростно присосался к порезу на своей руке. Лезвие ножа прошло по скуле вскользь и чиркнуло ему по костяшкам пальцев. Вместе с тем двое других сообщников ослабили хватку, и сановник, обильно кропя свои ризы кровью, пал лицом вперед, неразборчиво хныча.

– Убираться отсюда надо, – тревожно бросил один из наймитов.

Его сообщники уже исчезали один за другим. Один из них по дороге прихватил богатый плащ, каким-то образом слетевший за время потасовки. Разбойник, что сорвал нагрудный крест, скрылся в самом начале. Невдалеке на Виа Лате стал кучками скапливаться люд, с нервным любопытством поглядывая на происходящее. Свары между шайками были в Риме обычным делом, но нечасто это происходило настолько публично.

– Утащить этого ублюдка! – скомандовал долговязый. Оглядевшись, он увидел, что из дюжины головорезов при нем осталось всего трое – тот, что с ножом, и те, что держали сановника. Чуть сдвинув на голове меховую шляпу, предводитель нагнулся и ухватил окровавленного церковника за воротник ризы, после чего поволок его ко входу в церковь.

Наймиты бросились помогать: отворили дверь и пособили затащить окровавленное полубесчувственное тело на мраморный пол атрия.

– А язык? – находясь уже внутри храма, зло напомнил высокий разбойнику с ножом. – Ты же должен был еще и оттяпать ему язык?

– Это не так легко, как кажется, – буркнул тот в ответ.

Сгибая и разгибая пальцы руки, которую полоснул нож, долговязый шумно вздохнул.

– Времени совсем в обрез. – Он посмотрел вниз, туда, где возле его ног жалобно постанывала немощно раскинувшаяся одутловатая фигура. Чуть сдвинув на голове шляпу, долговязый кивнул на дверь, которая вела из атрия в крыло монастыря. – Оттащите его пока туда.

Под мрачным взглядом своего нанимателя головорезы проволокли кулем обвисшую жертву через дверной проем в монастырь и заспешили там по коридору. Дверь в одну из келий была открыта, и разбойники швырнули пленника туда, наземь, с грохотом задвинув за его спиной засов. Когда они затем вернулись в церковь, вожак разбойничьей троицы требовательно протянул руку и застыл в ожидании, пока долговязый не сунул ему в растопыренную пятерню кожаный кошель. После этого все вчетвером окольным проходом выскользнули в проулок. Здесь их пути разошлись: наниматель, ссутулившись, заспешил в сторону Целиева холма, а его сообщники отправились в противоположном направлении, к трущобам.

– Надо было, Гавино, стребовать с этой шляпы побольше монет, – рассудил вожак разбойников, взыскательно пробуя кошелек на вес. Товарищи поглядывали на него настороженно: уж не думает ли дать деру?

– Что, обсчитали нас? – криво ухмыльнулся Гавино – это был тот самый мужчина с ножом. Даже темная щетина не могла скрыть уродливую россыпь оспин, покрывающих ему щеки и подбородок. – Надо было нам, дуракам, выяснить, что за птица этот долговязый, и пригрозить, что донесем на него, если он не додаст нам денег.

– Слишком рискованно. Эти церковники вконец подмяли под себя наш город. Все судьи пляшут тут под их дуду.

– Кровопийцы все как один, сверху донизу, – согласился его товарищ. С громким хрюком вобрав в себя слюну и слизь, он смачно харкнул в канаву. – А ты, получается, не удосужился пнуть башмаком по тем сиятельным ягодицам?

– Ты про того старого пердуна, которому мы сейчас наваляли?

– Ну а про кого ж еще, олух ты царя небесного!

– А кто это, кстати, был?

– А вот именно он и был. Наместник Царя Небесного на Земле, Его святейшество Папа. Или как он там себя величает.

Глава 2

Франкия – Падерборнский дворец, 21 мая

Посланник от епископа застиг меня у ограды с леопардом: я как раз щурился в нее через железные прутья.

– Не ты ли будешь Зигвульф? – учтиво осведомился посыльный.

Подмышки его бурой шерстяной рясы намокли от пота, а распаренное лицо рдело от несвойственной этому времени года жары. Судя по выговору, этот монах был откуда-то с запада Франкии и в Падерборне мог считаться чужаком. Должно быть, кто-то сказал ему, что я изъявил интерес к королевскому зверинцу.

Я кивнул в ответ на вопрос посыльного и принял протянутый мне лист бумаги, аккуратно сложенный вчетверо.

Снаружи лист был запечатан расплющенным катышком желтоватого воска, на котором отправитель сделал нехитрый оттиск: строгий крест с равновеликими сторонами, охваченный кружком. Сломив печать ногтем большого пальца, я развернул тихо хрустнувший лист. Внутри была всего одна строка, выведенная ровным каллиграфическим почерком:

«Зигвульф, я рекомендовал тебя архиепископу Арну Зальцбургскому. Алкуин».

Это, собственно, объясняло наличие креста. Алкуин нынче значился епископом Турcким[2]2
  Тур – город на западе Центральной Франции.


[Закрыть], хотя я был с ним знаком в бытность его дворцовым советником и приватным наставником семейства нашего верховного сюзерена, короля франков Карла. Именно Алкуин, помнится, восемь лет назад назначил меня для отбора диких животных – в том числе двух полярных медведей – в Багдад, в дар тамошнему халифу от короля Карла. Отсюда происходил и мой неизбывный интерес к королевской коллекции зверей.

Ни для кого не секрет, что Алкуин из своего далека по-прежнему пытался влиять на дела государства и поддерживал переписку с членами королевского совета. Однако сейчас я ощутил что-то похожее на беспокойство: как-никак письмо было адресовано лично мне, хотя я при обширном дворе короля Карла значился не более чем milites, эдаким солдатом благородного сословия. У меня и звания-то определенного не было, хотя время от времени на меня навешивали те или иные задания, которые я с переменным успехом выполнял.

Между тем письмоносец в рясе, отирая рукавом лоб, стоял в ожидании моего ответа.

– А на словах Алкуин ничего не передавал? – поинтересовался я.

– Ничего, господин. Сказал лишь, чтобы я провел тебя на встречу с архиепископом Арном.

– Ты знаешь, где искать архиепископа?

– Знаю. Я ему вот только доставил одно из писем моего господина. Так что он у себя в покоях.

Напоследок я еще раз глянул, как там обстоят дела в ограде. Была надежда, что майское солнышко выманит леопардиху-мать наружу вместе с двумя детенышами, которых она принесла пару недель назад. Но нет, из закутка так никто и не появился.

– Что ж, изволь, – пожал я плечами, – веди меня.

Посыльный – мне он представился как Бернар – повел меня через хаотичное нагромождение строений, теснящихся внутри крепостных стен. Падерборн был лишь одной из резиденций короля Карла (вторая находилась в Аахене, а третья в Ингельхайме), которую король воздвиг на землях саксонцев как символ своей победы над их союзом. Этим ратным подвигом он расширил свои колоссальные владения так, что они теперь простирались на пол-Европы. Саксонцев король считал хронически ненадежными, а потому Падерборн велел окружить высоким земляным валом с деревянной стеной, внутри которой строения теснились в полном беспорядке. И не всегда было понятно, где здесь казармы, где склады, а где помещения жилые или служебные. Даже дворец государя, куда сейчас вел меня Бернар, был частично резиденцией, частично залом приемов, а отчасти базиликой.

Десятиминутной прогулки мне хватило на то, чтобы внутренне более-менее собраться перед аудиенцией с архиепископом Арном. Его репутация фанатичного поборника государевой воли многих повергала в трепет. Не так давно король Карл избрал его для осуществления тяжелой, тернистой цели: обращения закоснелых в своем язычестве, неудержимых в конном бою и варварски неистовых аваров в христианство, и с некоторых пор Его величество мог, наконец, заявить о покорении этих строптивцев. До этого же они на протяжении поколений когтили своими буйными набегами восток Европы – жгли, грабили, обкладывали людей данью… Базилевс Византии и тот бывал вынужден от них откупаться. Но войско Карла, наконец, сокрушило аваров, и теперь король ждал их повального обращения в истинную веру. В Арне же государь, несомненно, усматривал ту плеть, которой достанет хлесткости перешибить упорство этих язычников, ну а если уместней плети окажется острие меча, то быть по сему.

Внешнее обличье архиепископа, когда я предстал перед ним, вполне вторило ходившей о нем зловещей славе: массивный, грубо отесанный, под стать испещренному царапинами походному столу, за которым он восседал. Все в этом человеке было грубо затупленным – от мощных рук с узловатыми, поросшими рыжим ворсом пальцами до литых плеч и лица, тяжелые черты которого обрамляла коротко стриженная, с инеем проседи борода. В своей простецкой шерстяной котте и шоссах он смотрелся как какой-нибудь каменотес.

На вид ему было лет сорок пять (на десяток зим старше меня), и в его серо-стальных глазах, прицельно сверкнувших на меня из-под кустистых бровей, не было ни намека на приветливость.

– Что ты можешь сказать о римских политиканах? – отрывисто бросил он с порога.

Его посыльный, едва меня представив, бесшумно ретировался. Помимо архиепископа, в комнате находился лишь секретарь, который сидел в углу за столиком и, не поднимая глаз, делал записи на вощеной дощечке. Голос архиепископа соответствовал его внешности – эдакое ворчливое скобление.

– Змеиное гнездо, мой господин. Несколько лет назад мне довелось провести там зиму, в составе королевского посольства ко двору багдадского халифа, – ответил я.

– Добавлю, что на сей раз те змеи выказали свои ядовитые зубы.

Я молчал, выжидая, что он скажет дальше.

– Папа Лев прямо на улице подвергся нападению разбойничьей шайки. Его избили, выкололи глаза и отрезали язык, – бесстрастно сообщил подробности Арну.

Видимо, на лице моем выказалась потрясение. Во время своего пребывания в Риме я не раз наблюдал Папу Адриана, предшественника Папы Льва. Люди его страшились, а сам он оберегал свою персону как зеницу ока. С трудом представлялось, чтобы кто-нибудь мог не то чтобы изувечить, а хотя бы поднять руку на наследника престола Святого Петра.

– Кто же на него напал? – спросил я.

– Именно это мне и нужно, чтобы ты выяснил.

Я посмотрел на архиепископа, расширив глаза в изумлении.

А тот снова мрачно загудел:

– Алкуин пишет мне, что у тебя в Риме, прямо в лоне Церкви, есть полезный знакомец.

– Ах да, Павел Номенклатор, – быстро сообразил я. – Он по долгу службы ведал ходатайствами Его святейшеству насчет аудиенций и пожертвований. Мне это тогда несказанно пригождалось. Но сейчас этот человек, видимо, уже ушел на покой.

– Может, есть кто-нибудь еще?

Я покачал головой.

Арн поднял со столешницы лист бумаги – исписанный, судя по всему, тем же почерком, что и в полученном мною послании. Только текста там было больше, на целую страницу.

– Выясни, что там произошло на самом деле, причем действуй осмотрительно и расторопно, – распорядился мой собеседник.

– Гм, – начал было я, – у меня нет уверенности, что мое давнишнее пребывание в Риме сподобит меня…

– Королевский совет желает знать, кто стоит за тем нападением, – властно перебил архиепископ. – Безопасность и благополучие Его святейшества есть дело государственной важности. Можешь считать это миссией по велению короля Карла.

Я внутренне напрягся. Прекословить воле Карла Великого – да смею ли я?

– Есть ли какие-либо добавочные сведения, способные помочь мне в моих поисках? – смиренно спросил я.

Брови Арна глухо надвинулись на глаза, а взгляд мелькнул на письмо, которое он держал перед собой в руке.

– Алкуин упоминает некие слухи насчет Папы Льва. В частности, сетования о его частной жизни.

– Какого рода слухи? – поинтересовался я осторожно, с нарочитым почтением.

– Что он приторговывает выгодными церковными наделами, а также должностями.

В сущности, ничего нового в нашем бренном мире. Павел Номенклатор, помнится, к симонии[3]3
  Cимония – продажа и покупка церковных должностей или духовного сана.


[Закрыть] внутри Церкви относился как к чему-то вполне естественному и сам успешно грел на этом руки.

Между тем Арн еще не закончил.

– Ходят слухи и об адюльтере, – со значением сказал он.

Я допустил оплошность: усмехнулся.

– Тогда, может статься, на него напал чей-нибудь ревнивый муж?

На мое легкомыслие архиепископ нахмурился:

– Не относись к этому столь ветрено, Зигвульф. – Он возложил свою здоровенную, как лопата, ладонь на ближнюю стопу бумаг и пергаментов. – Вот, взгляни: все эти письма пришли сюда из Рима. В основном они анонимны, но некоторые написаны кое-кем из весьма высоких духовных особ. И все они в один голос сетуют о нечестии и прегрешениях Льва.

– Мне надлежит изучить эти письма с целью выявления подозреваемых? – спросил я.

Это предложение Арн отверг:

– До них очередь дойдет, когда и если королевский совет решит начать формальное расследование грехопадения Папы Льва. Пока же твоей задачей будет разыскать, кто был ответственен за нападение, и незамедлительно сообщить об этом мне, и только мне.

Похоже, аудиенция с архиепископом подходила к концу.

– Мой господин, в Рим я готов отбыть завтра же с рассветом, – сказал я, вставая. Грудь я при этом слегка выставил вперед. Было видно, что архиепископ Арн привычен не только к беспрекословному повиновению своих подчиненных, но и к их расторопности.

– В пути можешь опросить очевидца того злодеяния, – сказал он вдруг.

– В пути?

– Самая короткая дорога на Рим лежит через Ратисбон. По дороге ты встретишь большую депутацию, следующую сюда из Рима. Снег в этом году сошел рано, так что отроги Альп путники уже миновали. Среди них должен находиться некто Альбин.

– Как я его узнаю?

Архиепископ мрачно улыбнулся:

– У него с недавних пор перебит нос. Он распорядитель папского двора, а при попытке защитить хозяина ему прилетело по лицу дубьем.

– Тогда, может статься, среди путников будет и сам Папа Лев?

Губы Арна сжались в две твердые терракотовые пластинки.

– После того, что произошло, Папа опасается за свою жизнь. Осведомители мне сообщают, что он направляется к королю Карлу с прошением о заступничестве. Герцог Сполето, один из самых верных вассалов короля, сопровождает его с эскортом своих солдат.

– Быть может, мне следует опросить еще и Папу?

Арн взмахнул рукой, как будто отгоняя муху:

– Версия событий, подаваемая Львом, скорее всего, недостоверна. Он будет склонен очернять своих врагов, а не излагать правду.

– А Альбин? Он ведь тоже может лжесвидетельствовать и…

Меня осек хладно-проницательный взгляд собеседника.

– В своем письме Алкуин говорит, что ты не глупец. И я рассчитываю, что при встрече с ним ты отличишь истину от лжи.

Архиепископ протянул руку к другому документу на своем столе.

– Пошли мне с дороги отчет обо всем том, что сможешь выведать у этого Альбина, – властно прогудел он. – Мой секретарь снабдит тебя деньгами на дорожные и сопутствующие расходы. Взятки давай по минимуму.

Из его покоев я вышел, тихо проклиная Алкуина за то, что он втравил меня в это дело. От Падерборна до Рима было больше двух тысяч миль, а беды Папы Льва меня ничуть не задевали. Я прекрасно себя чувствовал, влача свою теперешнюю непритязательную рутинную службу. В самом деле, от меня требовалось единственно являться на нечастые смотры, худо-бедно упражняться в верховой езде и владении оружием под окрики сержанта да ошиваться где-нибудь на краю королевской свиты. При таком раскладе у меня оставалась уйма свободного времени на помощь хранителям королевского зверинца в часы кормежки. Становиться же соглядатаем архиепископа у меня не было ни малейшего желания.

* * *

Канцелярия Арна снабдила меня верительной грамотой missi — посланника, находящегося в дороге по заданию короля, – так что теперь по пути в Ратисбон и далее я мог реквизировать лошадей. Свиту Папы Льва я застал на отдыхе в монастыре возле альпийского предгорья, куда они вышли после горных переходов. Монастырь представлял собой скромное строение, расположенное на шпоре возвышенности с видом на дорогу. Каменной здесь была только часовня, а все прочие строения были из местного дерева, под кровлей из теса, выцветшего в грязновато-серый цвет, сливающийся с окружающей каменистой местностью. Прибыл я незадолго до полудня, когда подворье было уже заполнено до отказа, однако королевский эдикт обязывал хозяев обеспечить посланника кровом и пропитанием. Что-то вполголоса бормоча, монах с несколько растерянным видом показал угол, отведенный мне для ночлега на соломенном тюфяке. Затем он провел меня в монастырскую трапезную, попутно объяснив, что при таком количестве папских постояльцев прием пищи осуществляется здесь в два захода. Зайдя в длинную узкую палату, я довольно быстро признал Альбина по изломанному носу и изжелта-зеленым синячищам на лице. Он и его товарищи уже заняли места за столом. Извинившись за опоздание, я втиснулся рядом с ним на скамью.

– Тебе тоже подать? – спросил я, беря в руки ржаной каравай и отламывая краюху.

– Спасибо, не надо, – прошепелявил Альбин. – Мне недавно вышибли зубы, так что корка жестковата будет.

Он осторожно, с хлюпом, хлебнул с ложки капустную похлебку.

– Как это тебя угораздило? – спросил я оживленно, вроде как для красного словца.

Среднего роста, с покатыми плечами, мой сосед по столу держался, как говорится, тише воды ниже травы. В компании на таком взгляд и не остановится.

– Ты, должно быть, слышал о нападении на Его святейшество? – промямлил он между хлебками.

– Только краем уха. Я ведь держу путь из северных земель, – соврал я. – Расскажи мне, как все было.

– Да чудовищно! Толпа негодяев на Виа Лате прорвалась сквозь людское скопище, прямо перед церковью Святых Стефания и Сильвестра. У всех на глазах они сбили святого отца с ног как раз в тот момент, когда тот собирался возглавить шествие к месту Большой литании. Прямо мороз по коже.

Излагая свою историю, Альбин становился все более оживленным. Он уже сидел прямо и смотрел на меня с острым волнением в глазах. Вероятно, это происшествие он пересказывал уже отнюдь не впервые.

– Это тогда тебе и досталось? – спросил я его.

– В аккурат да, – приостановил он свое повествование. – Но мне-то еще ничего по сравнению с Его святейшеством… Те негодяи выкололи ему глаза и отрезали язык. Так что ему еще повезло, что он остался в живых.

Ужас на помятом лице Альбина в своей наигранности смотрелся слегка театрально. Контрастом воспринимался и его голос, громкий, но до странности ровный, как будто бы он описывал что-то довольно заурядное.

– И ты все это видел? – воскликнул я завороженно, таким образом подначивая его продолжать.

– Да нет. Я был в полубесчувствии. Меня же вон как приветили!

– Что же случилось с Папой?

– Исчез. Когда я вернулся с папской стражей, его не было и следа. Только пятна крови на мостовой, где его столь жестоко изувечили.

– И что же ты стал делать?

– Я, можно сказать, обезумел. Начал дознаваться, как да что, а назавтра пришла весть, что Папа не мертв, а упрятан в узилище где-то в монастыре на Целиевом холме.

Насчет этого Арн мне ни словом не обмолвился, а между тем это могло сказаться на всем ходе моего дознания.

– Как же он там оказался?

Уголки губ Альбина опустились, а сам он одновременно скруглил и поднял плечи – жест, который у римлян выражает озадаченность.

– Вероятно, туда его утащили те богохульники. Разумеется, едва мы прознали, где он находится, как тут же организовали спасение. Я лично направился туда с отрядом папских стражников и кое с кем из братии.

Он огляделся, словно приглашая соседей по столу внять его рассказу.

– Мы отправили весть в монастырь, где были люди, столь же удрученные происшедшим, как и мы. Позже, тем вечером, Папа Лев был спущен к нам из окна на веревке. Мы ждали на улице внизу и незамедлительно переправили его в безопасное место.

– Чудо, – истово выдохнул я, – просто чудо! Не иначе как на святого отца взирали сами ангелы. Опустить из окна человека – слепого, безъязыкого – поистине кажется деянием за гранью возможного.

Альбин со стуком опустил ложку. Оглядевшись, он неожиданно придвинулся вплотную и ухватил меня за запястье.

– И это чудо, скажу я тебе, было не единственным, – жарко прошептал он. – Когда Его святейшество пребывал в своем темном узилище, к нему туда явились ангелы. Касанием перстов они восстановили ему зрение, а язык у него по их дуновению опять отрос.

Я сидел якобы в оцепенении, выжидая, когда он продолжит.

– Когда мы приняли Папу, он был избит и изранен, но при этом мог видеть и разговаривать! – воздев перст, выспренно воскликнул мой новый знакомый.

– А сейчас он где? – спросил я, надеясь, что звучу с достаточной долей изумления. – Неужто здесь, в этом монастыре?

Альбин выпустил мою руку.

– Сейчас он трапезничает с герцогом Сполетским в приватных покоях аббата. Его святейшество предпочитает уединение. И при этом смиренно молится о прощении своих врагов.

– Да-а… – покачивая головой, протянул я. – Вот это история…

Пока Альбин говорил, монастырский служка поставил передо мной горшок с похлебкой. Я уставился сверху вниз на пищу, чтобы папский хозяин двора не мог разглядеть в моих глазах сомнение.

Несколько позже в тот вечер я полностью изложил историю Альбина на бумаге и оставил ее у службистов герцога Сполетского, распорядившись передать письмо архиепископу Арну сразу же по приходе папской делегации в Падерборн. Люди герцога, вне всякого сомнения, прочтут мой доклад, ну да ничего. Рассказ я изложил точь-в-точь в том виде, как услышал его от Альбина, в расчете, что змеиная мудрость и скептицизм архиепископа рассудят, насколько это повествование правдиво.