Текст книги "Чаем воскресения мертвых"

Подчеркнем снова, что апостолы и все ранние христиане ждали увидеть возвращение Господа во славе при своей жизни. Во всяком случае – при жизни одного поколения. Обещание Иисуса: не прейдет род сей, собственно, и поторапливало их выполнить Его поручение: предупредить весь белый свет о приближающемся дне Господнем. Это будет день суда, отрадный для угнетенных и неправедно страждущих, но страшный для угнетающих. Не только тема воскресения Иисуса и нашего оправдания в нем, но и тема приближающегося дня Господня была важнейшей составляющей апостольского благовестия, начиная с первых проповедей Петра в Иерусалиме. Это теперь мы рассказываем о Христе и Евангелии, показывая только пряник, а во времена апостолов кнут уже висел на стене, и они не забывали иногда указать и на него. Ведь идея суда – давнишняя библейская идея, и почему-то всегда образы пророков страшны в космическом масштабе. Слушатели апостолов знали про этот Божий бич и хорошо понимали их речь.

Итак, апостолы всю жизнь придерживались того ожидания, которое под конец оказалось ложным. И ввел их в это ожидание никто иной, как сам Иисус. Да, Он не ответил прямо на вопрос: когда? Да, Он не раз уклонялся от такого ответа. Кроме того, Он сообщил им практически очень важные наставления для еврейских христиан рода сего (т. е. Его поколения) о правильном поведении во дни начала Иудейской войны, чем спас им жизнь. Да, Он сообщил всем христианам важную для них весть о последнем суде и об обстоятельствах его приближения. Единственное, чего Он все-таки избежал – это временной конкретики. И поэтому все Его ученики относительно нее заблуждались на протяжении целого поколения. А Бог не счел нужным внести потом ясность посредством какого-то нового откровения. Почему?

Единственным ответом может служить лишь то, что состояние ожидания Его скорого возвращения – это правильное духовное состояние христианина. Несмотря на все возможные здесь перегибы и извращения, несмотря на все возможные опасности, впадая в которые человек явно отходит от пути Господня на путь секты. А отказ от ожидания дня Господня, подмена этого ожидания ожиданием своей личной кончины, соответственно, приходится признать неправильными. Но ведь мы сейчас и находимся в этой странной «вилке». С одной стороны, апокалиптическое сектантство, с другой – полное забвение о Господнем дне, точнее именно отказ ждать Господа, грядущего на гребне катастрофы. Впрочем, существует и третий рог у этой вилки: ожидание антихриста вместо Христа, явление тоже известное и, к сожалению, распространенное.

И хотя правильную линию поведения мы у апостолов вычитывали, но, помня, что они в сроках явно ошибались, мы не можем у них научиться.

Подвиг веры

Как-то раз мне попалась книжка одного христианского апологета под интересным названием: «Зачем верить? Бог есть!». На основе научных фактов в ней доказывалось наличие разумного замысла в природе.

Я понимаю намерение автора. Из наличия разумного замысла вроде бы следует наличие Творца нашего мира. Это как будто верно. Да и сам я знаю, какими доводами это можно обосновать. Все бы хорошо, да только проблемы веры не здесь. Немало людей сознают, что наш мир устроен по замыслу. Отсюда вовсе еще не следует, что творец этого мира – Единый, единственный и Абсолютный Бог, Который благ и любит людей, Который общается с ними через слово своего Писания. Есть масса людей, признающих разумный замысел о мире, но не верующих в библейского Бога. Деисты, дуалисты, гностики, – довольно много разных типов мировоззрения, не считая собственных личных философий.

На осознании разумности замысла о вселенной научные доводы кончаются. Наука и логика «сдают дела» вере. Дальше только вера может действовать, и без нее не обойдешься.

На первом этапе веру может заменить привычка. Привычка повторять штампы и не задавать вопросы. Если мир устроен разумно, – то, конечно, его устроил именно всемогущий Бог, открывающий людям свою благую о них волю. Так просто вроде! Пока не встретишь первого в жизни деиста или гностика, которые впервые сформулируют тебе вопросы:

– а почему именно Добрый Бог? И почему разумный?

– а почему ты уверен, что ты Ему нужен?

– а почему этот Творец – последний и абсолютный Бог? Вообще, с чего ты взял, что Он – один?

– и почему ты решил, что Библия – Его откровение?

Ответить на все такие вопросы наука не поможет. Здесь нет знания ни у кого. Есть вера, осуществление ожидаемого, уверенность в невидимом (Евр. 11, 1). О вере говорят лишь в связи с отсутствием прямого знания, опыта, достоверного свидетельства. Нет знания и опыта – дальше движемся только верою. Хорошо, если умеем веру обосновать на авторитете. Авторитете Писания, Церкви, разумных и добродетельных наших предков. Но ничей авторитет тоже не изъят полностью из-под ига искусительных вопросов.

Итак, обоснования нашей веры, взятые из области науки и знания, оказываются гораздо меньше, чем она сама по своему содержанию. Мы можем опереться на то, что Бог, Создатель миропорядка, существует. Мы можем, ощутив свое нравственное чувство, догадаться, что в нас объективно существует нравственный закон. Мы можем, покопавшись в истории, понять, что Иисус Христос – реальное историческое лицо, а за Его чудесами, включая Его воскресение из мертвых, должен стоять какой-то каркас реальных исторических фактов. Иначе само христианство не могло бы возникнуть, как явление из области религии.

Но вот и все. Дальше начинается область веры. Давайте ее обозначим по ее существу и по проблемам, которые она ставит.

Итак, то, что именно Высший, Абсолютный и Единственный Бог является Творцом и устроителем мира, является предметом нашей веры. Наука, к сожалению, не в силах «запретить» гностицизм, хотя бы на том уровне, как она выставляет абсурдом философский материализм. И вот, мы верим, что именно Единый Бог (не другой, не низший среди высших его) создал наш мир и нас самих, дал нам нравственный закон. Этот Бог обладает волей, сознанием, любовью к человеку и ждет от него ответной любви. Это все – уже предметы веры, а не свидетельства научного или психологического опыта.

Далее. Бог вошел в человеческую историю. Он давал человеку откровение в прошлом посредством пророков – и это откровение запечатлено в Библии. Это тоже предмет нашей веры, а не знания. Кто не верит, что в Библии заключается слово Бога к людям, тому Вы не сможете этого доказать, опираясь на чисто научное знание. Другой вопрос, как именно Божие слово пребывает в Библии, в каком смысле Библия несет Божие откровение. Это интересный и не простой вопрос, но мы его не станем здесь рассматривать, хотя он предполагает варианты решения в рамках единой веры.

И наконец, историческое знание подсказывает нам, что Иисус Христос – удивительное явление в человеческой истории. Но именно вера, и ничто другое, раскрывает нам, что Он есть наш Искупитель от грехов, что Он есть Богочеловек, воплощенное Слово Отца, Единородный и Единосущный Сын Отчий. Эта вера основывается на евангельских словах Иисуса. Мы верим в это, потому что мы верим апостолам, евангелистам на слово. Мы верим в то, что исторический Иисус действительно о Себе такое говорил, и что нам Его слова переданы верно. Как видим, и здесь доказательства из области знания, не столь обширны.

Историческая и научная апологетика отнюдь не подменяет главнейших положений нашей веры. Эти положения лишь отчасти поддерживаются опытом жизни человека в Божией вере. Кратко сказать, верующему Бог открывается через те «каналы», которые выше человеческого опытного знания. Называется ли это откровением или водительством Святого Духа, или мистическим озарением, – но это, несомненно, опыт жизни человека. Опыт, которым люди делятся между собою и находят при этом черты сходства этого опыта друг у друга. Такое обстоятельство усиливает веру. Усиливает, но не заменяет. Ибо каждый человек признает, что в основе общения с Богом, как бы оно ни протекало, лежит именно вера в Него. Религиозный опыт поэтому всегда субъективен: это тоже опыт веры.

Итак, мы ощутили веру в Божии свойства, в основные христианские догматы. Предмет веры – «мир над нашим миром», как он есть. Но это далеко не все. У мира этого невидимого предполагается своя динамика. И мы верим не только в то, как оно есть теперь, но и в то, что будет. А это – еще труднее.

Вера в христианские догматы сводится в конечном итоге к принятию наиболее непротиворечивого объяснения фактов и слов Писания. Здесь от данных опыта в область недоступного опыту сделан ровно один шаг. А вера в обетования предполагает уже следующий шаг. Одно дело, принять обоснования того, что уже произошло. Был, например, крест Иисуса Христа, а мы верим, что это было за наши грехи. Нас всегда поддержит здесь провал альтернативы. То есть, если Христос не за нас пострадал, то Его смерть (да и жизнь) становится бессмысленной. Выбирая веру в догматы, мы сравниваем альтернативные, еретические варианты, и наглядно видим, что, по меньшей мере, многие из них плохи, или даже явно абсурдны.

Но гораздо больше требуется от нас, когда речь идет о вере в Божии обетования. Требуется больше веры.

Мы имеем в виду слова Иисуса о своем возвращении, о своем втором пришествии. Здесь остается только слово евангельское, и больше ничего. Притом с неснятым вопросом: а верно ли мы понимаем это слово?

Предмет веры здесь есть такое событие, которое только еще будет. Его никто не видел, а масштаб самого события предлагается таким космическим, что и представить себе нельзя. Никакого воображения не хватит, чтобы вместить обетованный конец истории, картину суда и воздаяний вечных. Мы здесь не пытаемся объяснить некое уже произошедшее событие, но стоим перед верой в такую реальность (если она реальна), которую абсолютно неспособны сейчас представить себе. Такова вера в вечное бытие.

Между тем, важность этих предметов веры невозможно переоценить. Если христианские обетования и надежды убрать, все остальное рассыплется само собою. Если Христос не вернется, если жизнь на планете будет продолжаться до полного истощения ее ресурсов и до последней драки людишек за их остатки, если после этого умершая планета (на которой, возможно, не погибнут какие-то микробы, насекомые или крысы) будет продолжать свое вращение вокруг потухающего солнца, – то согласитесь, в этом случае любая религия останется грандиозным обманом. А ведь, в общем-то, мы двумя строчками обрисовали здесь лишь естественный ход событий, так, как они идут сегодня. Если ничего не произойдет, нарушающего этот порядок, то мир придет в смерть и бессмыслицу. Это очевидно даже ребенку. И тогда никакие благие воспоминания о Божиих явлениях в мире, о Моисее, о Христе или Мухаммеде, не дадут больше ни смысла, ни пользы.

И поскольку вера есть дело личное, то и обетование тоже важно именно как личное. Если даже в будущем, через сколько-то поколений после меня, Бог выстроит новый мир, как предсказано в Библии, но при этом я и мои друзья будем принципиально исключены из участия в нем, то моя личная вера в Бога, как и сама жизнь, снова полностью теряет смысл. Или, по меньшей мере, сохраняет лишь ту небольшую частицу смысла, которую предлагает древний иудаизм и коммунизм: ты, Вася, послужишь навозом для счастья будущих поколений твоего народа. Если такая надежда способна воодушевить вашу религию, то мы можем принести вам свои аплодисменты, но разделить такую надежду… Нет уж, увольте. На такое не согласится ни один христианин.

Смысл дается надеждой. Когда ее нет, человеческая жизнь кончается. Надежда умирает последней, часто – после самой человеческой жизни.

Без надежды на вечность пропадает сам человек. Остается двуногий червь в кругообороте мирового компоста, червь, который ест и которого едят. Кушать и извергать, рожать и гнить. Если больше ничего для человеческой жизни не предполагается, если прочая жизнь души подчинена лишь обслуживанию этого кругооборота, как кушать, извергать, рожать и гнить с удовольствием, то человек исчезает. Такая жизнь хуже самоубийства. Она отвратительна и неприемлема. И вот, у веры в евангельские обетования остается лишь такая отрицательная апологетика, такое плохое объективное обоснование. Нам не хочется быть червями в мировом компосте – и мы верим в вечность. Конечно, сама вера содержит нечто большее и лучшее. Но если речь идет о ее основаниях, о практических резонах в ее пользу, то кроме приведенного отвращения от исключительно биологической жизни, нам предложить тут нечего.

Смысл всего сказанного в том, что слишком уповать на успехи научной и исторической христианской апологетики не приходится. Нам приходилось с нею сталкиваться и ею заниматься достаточно долго, чтобы собрать и выслушать всякие возражения, уловки, уходы от ответа. И под конец прийти к выводу, что сама по себе апологетика христианской веры от человеческого знания, от человеческого психологического и нравственного опыта, не столь уж сильна. Она работает лишь тогда, когда на помощь ей, «неизвестно откуда» придет другая убедительная для нашего собеседника сила и включит в нем «рубильник веры». Комар апологетики свалит лошадь неверия, – если только некий таинственный волк ему поможет.

Итак, подвиг веры никто не отменил. Слово апостола по-прежнему верно сегодня, как и две тысячи лет назад: без веры Богу угодить невозможно. Данные науки в пользу реальности сотворения и Создателя дали нам очень немного в сравнении с тем, что дает вера и что требуется от верующего.

Уяснив предметы веры по их существу, посмотрим теперь и на характерные опасности, подстерегающие нашу веру. Этих опасностей мы выделим три.

Первая. Поверхностное «непротивление истине».

Вторая. Сектантское, упрощенное «всезнайство» в области предметов веры.

Третья. Глубокое религиозное сомнение.

«Непротивление истине»

Это самая первая, самая распространенная опасность. И, конечно, самая незаметная. Человек верит и считает себя верующим. Он не спорит ни с догматами, ни с верованиями и преданиями, вращающимися в церкви, в том числе с преданиями поздними, апокрифическими, безосновательными, воспринимая их все равно, спокойно и прохладно. Такая вера пребывает в состоянии покоя. Она не подвластна сомнениям, но и не способна защищаться. Человек не способен побороться за свою веру. Если она ему еще как-то ценна, то единственный способ ее отстаивания – молчание и уход от любых вопросов.

Что плохого в таком состоянии?

Во-первых, иногда человек может потерять даже такую веру. Именно по слабости ее. Найдись уважаемый, авторитетный неверующий совопросник, сколько-то подкованный в религиозных вопросах, – и кто знает, в какие клочья может посыпаться такая вера. Хотя, признаемся, такой исход не частый и маловероятный. Такая вера не захочет для себя потрясений (в этом нежелании, собственно, ее суть!) и потому искусительный разговор долгим не получится.

Во-вторых, эта вера неразборчива и потому склонна к засорению суевериями. Она склонна принимать в себя такие предания и верования, которым нет оснований ни в научных знаниях, ни в достоверных исторических источниках, ни в подлинном Божием откровении. Между предметами своей веры человек не способен навести иерархию и порядок: это – достоверно и ценно, а то – менее достоверно и менее ценно. Опыт показывает, что в результате суеверия побеждают. Утвердившись вместе с догматами Церкви на одном уровне, легкие к пониманию и интересные суеверия постепенно вытеснят на второй план скучные и непонятные человеку догматы.

Такая вера уже есть полуязычество, и может кончить просто язычеством, осознанным и оформленным. Случается и так.

В-третьих, такая вера не мотивирует никак серьезных человеческих поступков, никакого серьезного жизненного выбора. В этой области человек как был житейским материалистом, так им и остается. (Чем и обусловливается принятие такой ни к чему не мотивирующей веры!) Такая вера обычно никак не мешает окружающим неверующим людям. Верь хотя бы в розового слоника – пожалуйста, если только это никак не меняет твоего образа жизни и поступков.

Но нужна ли такая вера, которая ни к чему человека не мотивирует?

В знаменитой главе 11 Послания к Евреям, где Апостол привел читателю на память всю галерею портретов библейских праведников, прославившихся своей верою, мы можем найти на поставленный вопрос только отрицательный ответ. Эти герои духа делали определенные дела, совершали поступки, рисковали и жертвовали многим, вплоть до собственной жизни только потому, что верили слову Божию и Его обетованию. Их вера была однозначно мотивирующей. Причем мотивировала их не к простому соблюдению определенных обрядов, а реальным делам, сопряженным с жертвами и риском.

Мы понимаем, что масштаб этих дел бывает разным. Не всем поручаются Богом такие поручения, как Аврааму: все брось и иди в незнакомую землю. Но с другой стороны, если вера способна нас стимулировать только на исполнение дел обрядового закона, и больше ни на что, то это – пустая, совершенно недостаточная вера. Тот же Апостол и разъяснил нам, и жизнью показал, что такими делами закона человек не может оправдаться перед Богом. Значит, по самой малой мере, вера, мотивирующая только к обрядам, не является христианской.

Кстати, и сам классический носитель образцовой веры – Авраам, показавший примеры беспрекословного послушания Богу, прожил такую жизнь, в которой были примеры и непонимания путей Божиих, и сомнений и преткновений. Простой его вера точно не была.

Сектантство

Другая опасность для веры прямо противоположна. Это как раз острая, сильно мотивирующая вера. Действуя по ней, человек способен крушить и разносить в клочья все, что ему помешает. То есть, то, что помешает его верованиям.

Но эта вера мало охвачена разумом. Она в какой-то мере отвергает и ненавидит сам разум, называя его бесовским, лукавым, плотским и т. д. Зазубривает и соответствующие цитаты Писания в подтверждение.

Отвергая чужой разум и знание, вы никак не сможете избежать того, чтобы на место чужого, низвергаемого, не поставить свое собственное знание и понимание. А если это свое знание ограниченно, наполовину ложно и неспособно признавать за собою ошибки и прислушиваться к альтернативным и параллельным мнениям?

Так рождается и живет сектантская вера. Ограниченное понимание абсолютизируется, возводится в ранг абсолютной истины, а потом навязывается всем вокруг. В случае неприятия такого навязывания сектант переходит к тем мерам пресечения, которые только в его внешней власти. Если ничего не сможет большего, то просто проклянет. Если сможет что-то большее, осуществит, не задумываясь, без всяких внутренних тормозов. Ибо несогласный с сектантом в его глазах не достоин жизни ни временной, ни вечной.

Опасность такой веры понятна. Самое привлекательное в ней – сила веры. Сила эта есть – ума не надо.

Сомнение

Наконец, третья опасность для веры – это сомнение. О ней имеет смысл говорить, если только вы поняли, прошли опытом и преодолели первые две. Причем именно обе.

В этом случае, стало быть, вы уже не безразличны к своей вере, умеете за нее постоять, а с другой стороны, умеете прислушаться к чужому мнению и корректировать свое.

Вот тут-то и придут настоящие, тяжелые вопросы, которые существуют у человечества к Богу и которые не решаются просто. Это суть вопросы о происхождении бессмысленного зла и будущих воздаяний.

Когда эти вопросы гуляют из головы в голову, просто обсуждаются в беседах, они не столь уж страшны. Потому что хрестоматийные и поверхностные ответы нам известны. По-настоящему они встают в соответствующие им периоды искушений, когда и сама жизнь колотит человека по-настоящему. А Небеса взирают на нас и молчат. Оглушительно и пронзительно молчат. Человек кричит от боли – Небеса в ответ молчат.

Вынырнув из облака боли, ужаса и отчаяния, человек может вернуться к мысли, что его проверяют, его куют, закаливают, умудряют, лепят в нем ум и сердце. И религиозное сомнение было здесь и неизбежным, и отчасти даже нужным.

Сомнение не греховно. Особенно сомнение страждущих. Сомнения Иова не были греховными. Однако это верно лишь при одном условии: если сомнение наконец побеждено, а вера победила. В противном случае… Да что тут говорить о грехе, когда в противном случае смерть погубит надежду и предмет разговора исчезнет сам собою. И даже не решение вопросов тут важно. Важно держаться надежды и не потерять ее.

Христианин живет ожиданием пришествия Господа. В более близкой перспективе – ожиданием своей личной встречи с Господом. Но как же мы на самом деле не торопимся ни к тому, ни к другому ожиданию! Мы знаем из Писания, что всякий из нас, как христианин, позван на свадьбу, на брак Агнца и Церкви. Но до какой же степени мы на нее не спешим! Впрочем, есть и те, кто спешат. Их видели и мы, и весь свет. Это именно сектанты, назначающие конец света, и мы все понимаем, сколь ужасно и неприемлемо их поведение, их теория и практика.

Узким путем между двух равно погибельных крайностей надлежит нам пройти. И ждать с надеждой, не теряя своего ожидания, и не торопиться с ним, не разрушать во имя его.