Текст книги "Преподобный Савва Сторожевский"

Тимофей Веронин
Преподобный Савва Сторожевский

Допущено к распространению

Издательским Советом

Русской Православной Церкви

ИС Р14-414-1385

Художник В. Бритвин

Путь на маковец

Жил-был на свете человек, как его звали, сколько было ему точно лет и где он родился, этого мы вам не скажем, потому что не знаем. Знаем только, что жил он на Русской земле в тяжёлые времена татарского ига. И когда он ещё был молодым, оставил свой дом и родителей и ушёл искать счастья. Долго шёл юноша мимо бедных деревень и небогатых городов, которые знали татарские набеги и пожары, шёл тёмными лесами, плыл быстрыми реками, искал счастья, а всё больше видел болезни, разорения и скорби.

Был он молод, силён. За один день проходил полсотни вёрст. Где попадалась какая работа, брался за неё. Надо сено погрузить – в четверть часа всё готово, дров наколоть вдове – и это в два счёта. Так и шёл: кто за труд краюшку хлеба даст, кто щами накормит, кто ночевать оставит. У каждого встречного спрашивал юноша, нет ли у них счастья. «Какое у нас счастье, куда нам, счастье у князя живёт, сходи вот в Москву, там спроси», – вздыхали люди.

Добрался путник до Москвы. Тут ему несладко пришлось. Шёл вдоль берега реки, а с челна бочки таскали, хотел он помочь, его оттолкнули:

– Ну-ка в сторону!

Пошёл дальше, постучался в ворота какого-то дома. Оттуда собака лает. Да так злобно!

– Эй, кого там нелёгкая принесла! – закричали из-за ворот.

– Работу ищу!

– Какая тебе здесь работа, проваливай!

Загрустил путник. Долго он бродил по Кремлю. Наконец до княжеского дворца дошёл. Тут юношу чуть с ног не сбили, огрели кнутом так, что странник еле-еле вернулся к реке и под иву старую повалился.

А вскоре он снова шёл всё дальше и дальше, на север. Шёл подальше от Москвы, от князя. Какое уж тут счастье! Пробирался наш путник лесами, и вот однажды сел он передохнуть у ручейка, который весело серебрился у подножия горы. Высоко в гору забирались мощные ели. Кое-где кривились могучие старые берёзы. На вершине лесистой горы он увидел какие-то строения. «Откуда здесь, в глуши, деревня?» – подумалось путнику. Он стал с любопытством подниматься вверх по еле заметной тропинке.

Вдруг чей-то голос окликнул его:

– Ты чей будешь, брат? – Невдалеке стоял средних лет монах, высокий, сильный. Лицо простое, светлое. На плече инок нёс коромысло с полными вёдрами. И путнику неожиданно стало ясно, что здесь, рядом с этим человеком, на этой лесистой горе он и найдёт настоящее счастье.

И мог бы он ответить: «Я – твой, отец Сергий, твой». Только не знал путник ещё имени того, кого встретил он и с кем уготовано ему было прожить многие годы. Он просто рассказал о том, как ушёл из дома, как искал счастья и теперь совсем уже не знает, куда идти.

– Да за счастьем, брат, идти некуда, – улыбнулся монах, – счастье, оно вон где, – и он, опустив вёдра, приложил руку к сердцу.

– Научи этому счастью, отец, – припал к ногам монаха путник.

Он был худ, его изорванная одежонка едва прикрывала тело, лапти стоптались. Он так долго шёл, так долго искал счастья. А в дырявой сумке была разве только одна чёрствая горбушка хлеба.

– Что ж, пойдём со мной, – прозвучал ответ.

У преподобного сергия радонежского

Тропка привела их к нехитрому забору из деревянных кольев. Несколько избушек раскиданы были по полянке. Избушки крохотные, но чистые и новенькие, построенные несколько лет назад. Посредине стояла церковь – сруб побольше, на котором был водружён сосновый крест. Пара строений были не закончены. В воздухе пахло свежей древесной стружкой.

Несколько молодых монахов, присевших на еловые пеньки отдохнуть, приподнялись и закивали отцу Сергию и его спутнику. Лица иноков были поистине светлые.

– Попейте, братья. Вот вам свежей воды, – преподобный Сергий снял с плеча коромысло, – и примите брата. Господь привёл к нам. Пускай с тобой поживёт, отец Никон. Окажешь милость?

Один из монахов, худенький, с небольшой бородой, радостно улыбнулся:

– Как не принять человека Божия. Заходи, брат, располагайся, – и молодой отец Никон кивнул на ближайшую избу.

Путник ничего не мог сказать. Так просто и ласково встречали его эти чужие люди. Он только улыбался и кивал. Потом открыл дверь хижины. Крохотная прихожая, комната с небольшой печкой, две лавки. Вместо стола – высокий обрубок берёзы. Несколько обрубков поменьше – около. Обгорелые лучинки по стенам. Небольшая икона в углу. Серьёзно и скорбно смотрел с неё Спаситель. На одной из лавок лежала дырявая мешковина. Это и была постель отца Никона.

Прошло несколько месяцев, и среди учеников преподобного Сергия появился новый монах – отец Савва. С трепетом принял постриг юноша. Когда игумен нарекал ему новое имя, сердце забилось по-особому. Новое имя – новая жизнь. Жизнь рядом с отцом Сергием, рядом с чудом, рядом с Господом, а значит – счастливая жизнь.

Однажды утром инок Савва отправился в амбар за мукой: хотел замесить тесто и испечь хлеба на всю братию. Но там было пусто. Пошёл он по кельям, стал спрашивать монахов, нет ли у кого муки. Но все только разводили руками. Не то что муки, даже соли не было. Целый день пили монахи воду. Савва молился и просил у Бога терпения. К вечеру несколько монахов подошли к отцам Савве и Никону:

– Пойдёмте скажем учителю, что надо искать пропитание. Так нельзя. Завтра что, нам опять без крошки хлеба сидеть?

– Братья, вы знаете, отец наш Сергий не велит монахам из монастыря выходить и милостыню просить. Бог нам поможет, – кротко отвечал отец Никон.

Наступил очередной голодный день. Преподобный Савва поднялся с жёсткой лавки, в глазах помутилось. Он опустился на колени:

– Господи, помоги вынести, помоги не роптать, помоги братьям быть терпеливыми и мирными…

Когда солнце склонялось к закату, закончилась и вода. Ручей был у подножия горы, а сил мало. Никто не хотел нести тяжёлые вёдра. «Если отец Сергий узнает, то сам пойдёт, так уже было не раз», – подумал преподобный Савва и взял коромысло и вёдра.

И вот отец Савва уже поднимался в гору по узкой тропинке и нёс вёдра с водой. Голова его кружилась, ноги еле двигались, но на душе было легко и светло. А в монастыре стоял шумный говор. Монахи окружили игумена. Они возмущённо говорили, что больше так не могут, что им надо пойти в ближайшую деревню попросить хлеба.

Яркий закат окрасил тёмные стволы елей. Отец Сергий присел на пенёк. С жалостью оглядел недовольные лица учеников.

– Садитесь, братья. Помните, как Спаситель накормил пятью хлебами пять тысяч человек? Как сели все на зелёную траву, как апостолы разламывали хлебы, а они всё не кончались и не кончались? А слова Господа нашего помните? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их (Мф. 6, 26). Вы ведь и есть эти небесные птицы, вы захотели улететь от обычной мирской жизни, от грехов её и суеты, и Отец накормит вас, только молитесь и верьте.

И стало так всем от этих слов спокойно и тихо, что всё забылось: и голод, и гнев. И вдруг все вздрогнули от внезапного стука в ворота. Привратник кинулся отворять.

– Хлеб, братья, хлеб!

– Где? Какой хлеб?

– Да там за воротами, посмотрите!

А за воротами стояли несколько телег с хлебом, овощами, рыбой. И хлебы были такие свежие, точно сейчас из печи, а до ближайшего селения полдня пути. Пришедшие с телегой люди стояли тихо, что-то сказали только отцу Сергию и ушли куда-то.

Преподобный Сергий благословил трапезу и отошёл. К учителю приблизился отец Савва. Ему как-то расхотелось есть. Его сердце было наполнено радостью и благодарностью.

– Садись, отец Савва, поужинай чем Бог послал, – отправил Преподобный за стол своего ученика.

Как-то раз утром отец Савва постучался в келью к игумену. Хотел спросить, разжигать ли печь или сегодня варить ничего не надо. Отец Сергий сидел на лавке. Руки были сложены на коленях, глаза смотрели вниз. Он не шевелился. «Господи Иисусе Христе», – начал молитвенное приветствие отец Савва, и тут игумен Сергий вздрогнул и поднял голову. Он был бледен. А в глазах было едва уловимое сияние.

– Что тебе нужно, брат?

– Прости, отец Сергий, – и Савва припал к игумену, – молю тебя, скажи, что с тобой было.

Преподобный Сергий помолчал, подумал, а потом сказал строго:

– Спроси у отца Симона.

Симон, молодой монах, тоже был в необычном состоянии и поначалу ничего говорить не хотел. А потом рассказал всё как было.

Предыдущей ночью, когда все окна в обители погасли, преподобный Сергий всё ещё не спал. Его сердце болело за учеников. Он просил Бога дать им веры и терпения, привести в Небесное Царство. «Я скоро покину эту землю, и как они без меня? Трудна жизнь монашеская, – думалось ему, – умру, и разбредутся все кто куда, запустеет обитель, тропинки зарастут травой. Господи, Господи, будь милостив нам». Преподобный замер в безмолвной молитве. Ночь была тихая и тёмная. И тут…

– Сергий, – прозвучало в ночной тишине.

– Сергий, – словно пропел чей-то чистый нежный голос.

Игумен отворил ставни. Он не мог узнать лесной поляны. Она вся преобразилась от серебристого света. Это не

был свет луны или солнца. Это был совсем другой свет, он не просто освещал, он преображал всё вокруг. Ели уже не казались такими суровыми и грубыми, они стали лёгкими и почти прозрачными. Кельи монахов напоминали сказочные дворцы. И тут снова послышался голос:

– Мне приятна твоя молитва за учеников. Она будет услышана. Никогда не оставит Господь этого места. Смотри, сколько учеников твоих примет гора Маковец.

И отец Сергий увидел, как из самой середины серебристого сияния стали выпархивать птицы, одна за другой. Они радостно кружились в воздухе. Их были сотни, много сотен, тысячи.

В изумлении игумен выбежал из кельи. Он разбудил монаха Симона. Вместе они вышли на поляну.

– Смотри, смотри, отец Симон. – Но на глазах у них сияние стало меркнуть, птицы таяли, и через минуту-другую возвратилась тёмная лесная ночь.

– Рядом с нашим отцом так близко чудесное, – только и мог сказать отец Савва, выслушав дивный рассказ.

Святой и князь

Но вот пришёл печальный и светлый день, когда преподобный Сергий Радонежский предал душу Богу. Тихо обступили монахи своего учителя, последний раз причастился их отец, последний раз посмотрел на них чистыми счастливыми глазами и угас.

Отец Савва был избран управлять обителью, когда преемник Сергиев, преподобный Никон, пожелал уединения. Но спустя годы судьба заставила преподобного Савву покинуть родные стены монастыря.

Не раз навещал Троицкую обитель сын славного Димитрия Донского молодой Звенигородский князь Юрий Димитриевич. Юрий полюбил тихого отца Савву, подолгу беседовал с ним и в один из своих приездов стал просить переехать к нему и создать монастырь.

Преподобный Савва долго раздумывал и в конце концов понял, что Бог зовёт его на это дело, и отправился в путь. Долго ли, коротко ли, но прибыл он к берегам Москвы-реки, к стенам только что отстроенного Звенигородского кремля.

Обрадованный Юрий Димитриевич хотел было устроить пир в честь дорогого гостя. Но отец Савва остановил князя:

– Что ж, разве с пирований монастырь начинается?

Они вместе отправились в церковь. Преподобный Савва просил у Бога помощи, потом поклонился князю:

– Тут, при храме, переночую, а завтра пойду место искать…

Спал отец Савва недолго. Хоть он и устал после пути, но сердце было переполнено молитвой. Оно пело и, словно птица из клетки, вырывалось на свободу. Ещё до рассвета старец прошёл по спящему городу, спустился вниз к реке и направился вдоль берега.

Через версту река уходила в одну сторону, а в другую – начинала подниматься высокая гора, заросшая лесом. Преподобный Савва, свернув, пошёл по тропке в гору. На вершине была небольшая полянка. Старец застыл, поражённый благоуханием. Чудный запах волнами поднимался от земли и ласково обступал гостя. Вся полянка заросла весенними ландышами. Нежные колокольчики белели сквозь зелень листьев, как спустя годы будут просвечивать белокаменные стены монастыря через лесную зелень.

Посередине полянки стояла старая заброшенная башня. Здесь находился некогда сторожевой пост. Теперь с кремлёвских башен было видно лучше, и этот пост запустел. А гора так и осталась под именем Сторожи.

Отец Савва поставил икону Богородицы на небольшой выступ в стене башни, а сам встал на колени и, ощущая чудесное благоухание, просил Пречистую быть с ним здесь, на этой горе, не оставить этого места, послать Свою любовь и благодать.

Тут и протекли последние десять лет жизни преподобного Саввы. Князь помог ему поставить деревянную церковь, один за другим стали приходить к старцу ученики, и вскоре появился частокол, кельи, всё стало, как у отца Сергия.

Годами был преподобный Савва уже старец, но по-прежнему сохранял бодрость. Сам ходил за водой по крутому склону горы к реке, сам колол дрова и любил по ночам разносить большие вязанки по кельям братии. Несколько раз в неделю служил Литургию. Братья полюбили своего игумена. Простой народ также часто приходил в обитель к старцу за советом и утешением. Был нередким гостем на горе Стороже и сам Звенигородский князь.

И вот как-то раз Юрий Димитриевич пришёл к отцу Савве совершенно неожиданно. Князь был очень взволнован. На поясе у него висел меч, хотя обычно Юрий Димитриевич не брал оружия в монастырь. В маленькой келье старца было сумрачно, но его ласковое худое лицо светилось тихим светом.

– Что, чадо моё дорогое, волнуется твоё сердце? Сядь, успокойся. Знаю, зовёт тебя твой брат князь Московский Василий идти войной на волжских булгар. Они ведь давно уже злоумышляют против нас, грабят проезжих купцов, нападают на беззащитные окраины.

– Кто передал тебе, отче, тайное донесение Великого князя? – испуганно встрепенулся Юрий Димитриевич.

– Никто, – отрывисто прошептал отец Савва и перекрестился, взглянув на икону Пречистой Девы. – Ты в тревоге, ведь придётся проходить через татарские земли, переправляться через широкие реки, идти путями лесными и незнаемыми. Но, сынок, открой духовные очи – увидишь, как Отец Небесный посылает вслед за тобой Своих светлых ангелов, как Пречистая Дева покрывает твоих воинов Своим непроницаемым для врага покровом.

Князь опустился на колени, старец долго ещё говорил ему что-то вполголоса. На сердце молодого воина стало светло и тихо. Благословил его отец Савва, потом поцеловал в голову:

– Иди, сынок, защищай землю Русскую, веру христианскую.

А у ворот монастыря уже ржал в нетерпении княжеский конь. Его звали Лебедь, и он был белый, как эта прекрасная птица, а когда скакал, то почти парил над землёю: вот-вот, кажется, расправит белые лебединые крылья. Князь Юрий пришпорил коня и направился неширокой лесной дорогой к Звенигороду, и так было ему легко и весело, что сейчас бы и взмыл под облака на своём коне.

На следующий день площадь возле Звенигородского кремля зашумела, как никогда. Сверкали на солнце щиты и копья, развевались стяги. Князь готовился к походу на восток.

А на горе Стороже всю ночь не смыкал глаз тихий старец со светлым лицом. Перед иконой Пречистой Девы горела свеча, и сердце Преподобного тоже горело любовью перед ликом Божией Матери.

– Заступи, помилуй, спаси, – шептал старец. Снова и снова слабый, измождённый старостью и постом, он падал на колени и вставал, вымаливая победу своему духовному сыну.

И спустя несколько месяцев князь действительно вернулся с победой. Кто из звенигородцев не помнит, какие столы были накрыты на площади возле кремля, какие меды сварены были, какие гуси-лебеди испечены в честь княжеской победы! Вот только сам князь редко появлялся на этих пирах. Первые дни после возвращения много времени проводил он возле своего духовного отца. Так ясно было князю, что без молитвы старца не одолеть им было врага. Хотелось от всего сердца благодарить Бога и Преподобного.

Особенно свежо в памяти было последнее сражение с врагом. Булгары собрали огромную орду. Каждый мужчина взял копья и луки. Русская дружина была в несколько раз меньше. Чёрной тучей окружили булгары княжеское войско. Ещё немного – и конец. Но реяли по-прежнему хоругви над отрядами князя. И, вскинув голову, Юрий Димитриевич увидел строгий и мудрый лик Спасителя, вышитый женою князя на шёлковом

знамени… Вспомнил Юрий Димитриевич, как наставлял его кроткий старец Савва:

– Сынок, – говаривал он, – если покажется тебе, что погибаешь, что нет тебе надежды на спасение, то приведи себе на память, чадо моё дорогое, как плыли апостолы по бурному морю, а Спаситель спал. Ревел ветер, волны захлёстывали корабль, насмерть испуганные ученики принялись трясти за плечо Учителя: «Спаси нас, погибаем!» А Он встал и запретил буре, и сделалась великая тишина. Так и ты, когда будет тебе невмочь, скажи от всего сердца: «Господи, спаси нас, погибаем», – да меня, убогого, помяни. Сам увидишь, как наступит великая тишина.

И Юрий Димитриевич взглянул ещё раз на шёлковый стяг, взмолился Спасителю и, подняв меч, бросился в самую гущу битвы. За князем устремились самые храбрые. А булгары вдруг стали что-то кричать, смешались, побросали оружие и обратились в бегство. Кто знает, может быть, кучку смельчаков они приняли за какую-то новую несметную русскую дружину и, утомлённые многочасовым боем, не выдержали. Так или иначе, но победа русского князя была полной. Он собрал много дани, булгары с тех пор боялись трогать русских купцов и почти не тревожили наши окраинные города, а вскоре они совсем слились с завоевателями-татарами. Булгарская земля, став татарской, ждала теперь нового покорителя – царя Ивана Грозного, который присоединил заволжские земли к Московскому государству.

После этой победы князь особенно полюбил преподобного Савву. Почти каждое воскресенье появлялась на горе Стороже статная и красивая фигура звенигородского господина. Молодой князь подолгу беседовал со старцем. Много говорил ему отец Савва о власти:

– Что власть, чадо Юрий? Это пыль, уносимая ветром. Сродник твой Великий князь Владимир Мономах говорил своим детям: «Не наше это всё, на время только дал нам Господь землю нашу, а мы лишь рабы Его». Помни это, сынок, не гоняйся за властью земной. Когда надо – уступи: получишь от Бога благодать и радость. Власть – тяжёлый крест, вот батюшка Сергий уклонялся от игуменства и принял начальство только по великому послушанию. Так и ты не стремись властвовать, беги этого, а будут просить – прими, как от руки Божией.

Молодой князь слушал, и было так легко и радостно от этих слов духовного отца. И не знал Юрий Димитриевич, что через четверть века покинет его отец Савва, умрёт и нынешний Московский князь Василий Димитриевич, старший брат Юрия, и начнётся великая ссора. Не захочет Юрий подчиниться своему племяннику Василию Васильевичу, которому брат Юрия передаст московский престол, и будет десять лет воевать за власть. Много будет обманов, много прольётся братской крови, и наконец завладеет Юрий Димитриевич Москвой, сядет великим князем в белокаменном Кремле. Но не пройдёт с тех пор и месяца, как помутится у постаревшего князя в глазах, заболят старые раны и он сляжет в постель. А перед самой смертью придёт к нему седой старец, посмотрит кротко и скажет почти неслышно:

– Что ж, сынок, не послушал слова моего, гонялся ты в последние годы жизни за властью, кайся теперь, плачь, послан я милосердной Владычицей поплакать вместе с тобой, чадо моё дорогое, над твоими грехами.

– Кто ты? – было соберётся спросить умирающий князь, но не станет, потому что и так будет ему ясно, кто перед ним. И он зарыдает горько, вспоминая благоухание ландышей на горе Стороже и старенькую епитрахиль духовного отца, под которой таяли все грехи и печали после горячей исповеди. Трепещущая грешная душа князя покинет тело, но нежные руки старца обнимут её, слабую, и понесут к свету:

– За любовь твою к обители моей прощает тебя Господь, – молвит преподобный Савва…

Последние годы

Да, здесь, на горе Стороже, отец Савва всё-таки нашёл счастье. Счастье это было именно там, где указал некогда преподобный Сергий, – глубоко в сердце. И было у счастья ещё одно название – молитва.

До рассвета отец Савва был уже на ногах. Почти без слов предстоял он Богу. Дух его созерцал тайны Небесного мира. В такие мгновения Преподобный ничего не слышал и не видел: в предутреннем сумраке перед ним сиял неизреченный свет, во много раз ярче солнечного.

Когда вершины елей начинали розоветь, отец Савва выходил из кельи. Птицы пели свои торжественные гимны Творцу мира, а старец смотрел на озарённое первыми солнечными лучами Божие творение и плакал от радостной благодарности Создателю.

Преподобный Савва первым входил в деревянную церковку (а в последние годы в большой каменный собор, выстроенный тщанием князя Юрия), зажигал свечи, лампады. Он читал положенные перед Литургией молитвы, а потом вставал у правых дверей алтаря и опять погружался в молитвенное созерцание. Братия собиралась к службе, уже ударяли в било, но отец Савва всё не сходил с места, не оборачивался, не совершал ни одного движения. Что видел он? Господа, носимого на Херувимах? Или вечно цветущие сады Третьих Небес? Или видел, как спустя века на этом месте возле правых дверей алтаря будут положены его мощи и понесут сюда люди свои слёзы, скорби и нужды? И уже сейчас просил он любящего Отца помиловать своих грешных детей.

Наконец старец оборачивался. Тихая улыбка озаряла его лицо, покрытое сетью морщинок. Один за другим начинали подходить к нему монахи, и старые и молодые, и много нагрешившие за свою жизнь, но горячо раскаявшиеся, и смолоду сохранившие чистоту. Каждого ласково обнимал преподобный Савва, для каждого находил заветное слово. И видно было, что всякий, отходивший от старца, становился бодрее и радостней. Отец Савва словно бы вливал в людей желание жить и бороться за вечную радость будущей жизни.

Потом начиналась Литургия. Тихие возгласы старца раздавались отчётливо и ясно. Они звучали так, как будто приходили с неба. Он стоял пред престолом и всем существом видел, как Литургия открывает земным людям сияющие врата, ведущие к Небесному Царству. Когда заканчивались важнейшие молитвы и на престоле почивал уже Сам Господь в Своих Пречистых Таинах, старец падал на колени и долго в благоговении лежал пред престолом. Без слов поминал он в эти минуты весь заблудившийся в грехах и суете человеческий мир, бывший, настоящий и будущий. Поминал, быть может, и нас с вами, мои хорошие.

Всю последнюю часть Литургии слёзы не сходили с лица старца. От слёз часто не мог он причащать братию, это делали другие иеромонахи. А он стоял в уголке алтаря и видел очами сердца живого Спасителя, как некогда видели Его апостолы в те чудные послепасхальные дни, когда Иисус приходил к ним сквозь затворённые двери, встречал их на пути, ждал у костра на берегу Галилейского моря.

После службы была трапеза. Отец Савва молился, садился вместе с братией за стол, но едва прикасался к еде. Его иссушенное постом тело почти не требовало пищи.

Братия расходилась по послушаниям, а старец брал два ведра, коромысло и отправлялся вниз, к речке. Он любил эту тихую тропинку. Каждое дерево, каждый куст был знаком ему.

– Всякое дыхание да славит Господа! – шептал старец и ясно видел во всяком листочке, во всяком жуке и муравье присутствие Божией мудрости и любви. Весь мир был для него храмом. Сердце его никогда не переставало служить в этом храме Богу.

Путь обратно был нелёгок для отца Саввы. Тяжёлое коромысло врезалось в плечи, вёдра норовили раскачаться и выплеснуть ледяную воду на ноги. Но старец неторопливо поднимался вверх и вспоминал, как много веков назад шёл, спотыкаясь и падая, в другую гору по пыльной иерусалимской дороге Спаситель, неся Свой крест на израненных бичеванием плечах. И слёзы вновь заливали лицо преподобного Саввы, и он останавливался, опускал вёдра, вставал посреди зарослей душистой земляники и светло-зелёной кислицы и застывал в безмолвной молитве распятому за жизнь мира Спасителю.

Возвратившись в монастырь, отец Савва, стараясь быть незамеченным, выливал вёдра в большую бочку возле трапезной и снова повторял свой путь. И опять та же тяжесть, те же воспоминания, слёзы, молитвы.

Солнце уже достигало зенита. Становилось жарко. Старец пил воду и шёл в келью, возле дверей которой уже толпился разный люд. Тут и какой-то босоногий странник с холщовым мешком, и худенькая деревенская старушка, у которой распухла рука, а глаза покраснели от слёз, и купец из Великого Новгорода, и княжеский дружинник, и кого только не было. Старец не спеша шёл от кельи к храму.

– Воротись, родимый, в деревню. Марьюшке твоей скоро рожать, она без тебя слёзы льёт, – шептал чуть

слышно отец Савва, проходя мимо странника и легонько, ласково направляя его в сторону ворот.

– Помнишь, Гаврило, село Рязанское, где многих ты безоружных жён и детей порубил, – наклонялся старец уже к дружиннику, – вот теперь твой сыночек-то и страдает, за твой грех. Покайся, покайся. После вечерни жду тебя.

И многим другим успевал сказать Савва что-то самое значимое. Кто-то после его слов уходил понуро, кто-то радостно шёл в храм на молитву, а кто-то оставался возле скрипучей дверцы кельи с тяжёлыми мыслями ждать возвращения старца, чтобы от него получить исцеление грешной души.

Старец легко всходил по ступеням храма. Вечерню он часто поручал служить другому священнику, а сам вставал на своём любимом месте и снова замирал в несказанном созерцании небесных тайн.

Вечером преподобный Савва опять сидел на своём стульчике-обрубке и брал на свои старческие плечи грехи и беды простых людей.

– Жена моя утопла, сама сиганула в воду, что теперь с детишками-то, а её душа-то что, как молиться за неё стану? – бубнил грузный купец, похожий рядом со старцем на большого ребёнка.

– Утешься, сынок, не сама она, – столкнули её завистники твои. А так дело повернули, что сама. Молись за упокой, подавай поминание в церкви, Господь душу твоей жены помилует. Но сам смотри: открой у себя в Новгороде дом для нищих, туда еду да одежду исправно посылай, сам за большим богатством не гоняйся. Деткам твоим и тебе тогда Божие благословение будет.

Купец долго ещё плакался о своих грехах и слабостях, и наконец худенькие старческие пальцы крестили епитрахиль над головой новгородского гостя, и он, этот большой мощный купчина, вытирая счастливые слёзы, как мальчишка, чуть не подпрыгивая, спешил вниз по тропинке туда, где ждала его запряжённая тройкой лошадей повозка.

А в последние годы нередко уходил отец Савва на целый день из обители. Уже не сносила его душа мирского шума, всё чаще созерцал его дух неизреченную красоту вечности. Путь старца шёл по северному склону горы. Внизу, в глубоком овраге, он сам ископал себе пещерку. Бывало, весь день и всю ночь стоял Преподобный на коленях в этой тёмной сырости, но ни темноты, ни холода не чувствовал, потому что видел тот свет, которым озарён был Спаситель на горе Фавор, и чувствовал такую тёплую радость, что не замёрз бы даже в самый лютый мороз.

Здесь, в этой пещерке, готовился отец Савва к переходу в иной мир.

И вот последний час подошёл…

Накануне того дня валил густой снег. Ночью ударил мороз. Белая пелена, уже неделю покрывавшая небо, разошлась. Солнце осветило укутанные снегом сосны. Старцу Савве помогли выйти на площадь перед храмом. Белокаменный красавец с куполом-шлемом горел в солнечных лучах. Совсем недавно был он выстроен и освящён. Отец Савва вместе с князем Юрием с такой любовью обустраивали новый собор.

– Прощайте, братия, – проговорил Преподобный, – вот и меня позвала к себе Пречистая и учитель мой, отец Сергий. Труд моей жизни закончен. Я нашёл счастье, оно тут, – и слабая рука умирающего легла на грудь, лицо просияло тихой улыбкой, и душа отошла ко Господу.