Текст книги "Разум за Бога: Почему среди умных так много верующих"

Третий духовный путь?

Остальной текст этой книги – квинтэссенция многочисленных разговоров, которые я на протяжении долгих лет вел с сомневающимися. И в проповедях, и в личном общении я со всем уважением пытался помочь скептикам взглянуть на краеугольный камень их веры, в то же время предлагая свой собственный для их самых яростных нападок. В первой половине книги мы поговорим о семи самых значительных возражениях и сомнениях, относящихся к христианству, которые мне годами доводилось слышать от людей. Демонстрируя уважение к ним, я выявлю скрывающиеся под их мнением иные убеждения. Затем во второй половине книги мы поговорим о подоплеке христианских убеждений.

Построенный на уважении диалог между убежденными религиозными консерваторами и либеральными секуляристами – большое благо, и я надеюсь, что эта книга будет способствовать ему. Кроме того, написать ее меня побудил мой опыт пасторской работы в Нью-Йорке. Сразу после прибытия в Нью-Йорк я понял, что ситуации веры и сомнения выглядят иначе, чем представляется специалистам. Пожилое белое население города, занимающееся деловой и общественной деятельностью, оказалось преимущественно светским. Но во все более многонациональных кругах молодых профессионалов и иммигрантов, принадлежащих к рабочему классу, обнаружилось поразительное, не подчиняющееся никакой классификации разнообразие стойких религиозных убеждений. И особенно быстро среди них росла численность христиан.

Этих молодых христиан я считаю авангардом некоего нового и заметного религиозного, социального и политического устройства, которое вытеснит прежние формы культуры. Пройдя стадию сомнений и возражений против христианства, многие люди обретают ортодоксальную веру, которая не укладывается в рамки современного разделения на либеральных демократов и консервативных республиканцев. Многие из тех, кто видит обе стороны «войны культур», объявляет высшей ценностью не Бога и общее благо, а индивидуальную свободу и личное счастье. Индивидуализм либералов вытекает из их представления об абортах, сексе и браке. Индивидуализм консерваторов – из глубокого недоверия к государственному сектору и представлениях о бедности просто как о неумении брать на себя ответственность. Новое, быстро распространяющееся многонациональное ортодоксальное христианство в мегаполисах озабочено проблемой бедности и социальной справедливости гораздо больше, чем республиканцы, и в то же время стремится к поддержанию классической христианской морали и сексуальной этики в большей степени, чем прежние демократы.

Если в первой части книги описан путь через сомнения, который преодолевают многие из этих христиан, то во второй половине содержится более позитивное толкование веры, которую они олицетворяют в мире. Вот три человека, которые в настоящее время посещают церковь.

Джун, выпускница университета, входящего в Л игу плюща, живет и работает в Манхэттене. У нее развилась такая одержимость своим свободным образом жизни, что она заработала расстройство пищеварения и попала в наркотическую зависимость. Она понимала, что губит себя, но вместе с тем осознавала, что у нее нет веских причин перестать портить себе жизнь. В конце концов, какой смысл в этой жизни? Зачем ее беречь? Она обратилась к церкви И попыталась понять, в чем суть милосердия Божьего и опыта жизни в его реальности. Духовный наставник в церкви помог ей понять, как связана Божья благодать и неиссякающая потребность самой Джун в одобрении. В конце концов она набралась смелости И отважилась прийти к самому Богу. Джун не может сказать, когда именно это произошло, но она впервые почувствовала себя «безоговорочно любимой дочерью Бога». Постепенно ей удалось избавиться от пагубных привычек.

Нью-йоркский музыкант Джеффри вырос в консервативном еврейском доме. Его отец и мать заболели раком И страшно мучались, мать умерла. Из-за многочисленных физических недомоганий, которыми Джеффри страдал с детства, он практиковал китайское целительство, а также даосскую и буддистскую медитацию, и пристально следил за своим самочувствием. Он не испытывал никаких «духовных потребностей», когда друг начал брать его с собой в церковь Искупителя. Проповеди нравились Джеффри, «пока в конце не начинались разговоры о Христе», после чего он переставал слушать. Но вскоре радость друзей-христиан и надежда на будущее, какой прежде Джеффри никогда не встречал, пробудили в нем подобие зависти. Тогда он начал слушать проповеди до самого конца и понял, что они представляют собой интеллектуальное испытание, сталкиваться с которым ему не хотелось. И наконец, к его изумлению, во время медитации он обнаружил, что «моменты, которым прежде были свойственны полное спокойствие и безмятежность, постоянно прерываются видениями Иисуса на кресте». Джеффри начал молиться христианскому Богу и вскоре понял, что раньше в его жизни преобладало стремление к бегству, желание полностью избежать страдания. Он увидел, насколько тщетны подобные жизненные цели. Когда Джеффри понял, что Иисус отдал свое физическое здоровье и жизнь ради спасения мира – в том числе и его, Джеффри, – это осознание глубоко тронуло его. Он обрел смелость, чтобы в будущем встретиться с неизбежными страданиями, И понял, что через них можно пройти. Он принял благую весть Иисуса Христа.

Келли – атеистка из Лиги плюща. В двенадцать лет она увидела, как скончался от рака ее дед, а ее двухлетняя сестра перенесла операцию по удалению опухоли мозга, химиотерапию и облучение. Заканчивая учебу в Колумбийском университете, она уже не питала никаких надежд на то, что жизнь имеет хоть какой-нибудь смысл. Несколько подруг-христианок заговаривали с ней о вере, но Келли оказалась «слишком каменистой почвой для зерен» их откровений. Но когда с ее сестрой в четырнадцать лет случился инсульт и паралич, это не отвратило Келли от Бога, а побудило продолжать обдуманные поиски. К тому времени она жила и работала в нашем городе. Келли познакомилась со своим будущем мужем Кевином, тоже выпускником Колумбийского университета и атеистом, который работал на Уолл-стрит в компании J. P. Morgan. Оба упорствовали в своих сомнениях насчет Бога, но вместе с тем сомневались и в обоснованности своих сомнений, поэтому начали посещать церковь Искупителя. Их паломничество к вере было медленным и мучительным. Сойти с этого пути им не давало в первую очередь то, что множество верующих христиан, с которыми они познакомились, оказалось столь же тонкими, передовыми, умными людьми, как их городские знакомые. В конце концов супруги убедились не только в интеллектуальной авторитетности христианства: их привлекли его представления о жизни. Келли писала: «Будучи атеисткой, я считала, что живу нравственной, общественно-ориентированной, нацеленной на социальную справедливость жизнью, но для христианства характерны еще более высокие мерки – оно подходит с ними даже к нашим мыслям И душевным состояниям. Я приняла идею всепрощения Божьего и приняла Бога в свою жизнь». Кевин писал: «Я сидел в кофейне и читал „Просто христианство“ К. С.Льюиса, потом отложил книгу и записал в блокноте: „Свидетельства, которыми подкреплены утверждения христианства, просто ошеломляют“. Я осознал, что мои достижения в конечном счете неудовлетворительны, людское одобрение мимолетно, а жизнь под лозунгом „лови момент“, проживаемая ради приключений, – всего лишь форма нарциссизма и идолопоклонства. И я уверовал во Христа»¹¹.

Иисус и наши сомнения

Келли вспоминает, каким утешением служил для нее в моменты борьбы сомнений и веры отрывок из Нового Завета о Фоме. В нем Иисус представляет пример сомнений более сложных, нежели у современных скептиков или верующих. Он не требует, чтобы «сомневающийся Фома» сопротивлялся сомнениям («Веруй!») и выполняет его просьбу о подкреплении веры. В другом эпизоде Иисус встречает человека, который признается, что полон сомнений (Мк 9:24) и просит Иисуса «помочь его неверию» – помочь ему в сомнениях! В ответ на это чистосердечное признание Иисус благословляет его и исцеляет его сына. Независимо от того, считаете ли вы себя верующим или скептиком, я предлагаю вам устремиться к той же честности и взрастить в себе понимание природы собственных сомнений. Результат превзойдет даже самое смелое воображение.

Примечания

¹ См. отчет «Каждый третий взрослый невоцерковлен» (One in Three Adults Is Unchurched, March 28, 2005) компании George Barna Group. В Европе численность людей, не посещающих церковь, снизилась еще заметнее, а в Великобритании посещаемость церкви занимает примерно промежуточное положение. См. Грейс Дэви, «Европа: исключение, которое подтверждает правило?» в Питер Л. Бергер, под ред. Десекуляризация мира: возрождающаяся религия и мировая политика (Grace Davie, “Europe: The Exception that Proves the Rule?” in Peter L. Berger, ed. The Desecularization of the World: Resurgent Religion and World Politics, Eerdmans, 1999) и Питер Брайерли, Прилив заканчивается (Peter Brierly, The Tide is Running Out, Christian Research, 2000).

² Росс Дутат, «Кризис веры» (Ross Douthat, “Crises of Faith”, The Atlantic Monthly, July/August 2007).

³ Джордж Марсден, /уша американского университета: от протестантского истеблишмента до укоренившегося неверия (George Marsden, The Soul of the American University: From Protestant Establishment to Established Non-belief, Oxford University Press, 1999).

⁴ Источник: Питер Бергер на конференции по вопросам веры церковного форума «Религия в мире глобализации» (Peter Berger, “Religion in a Globalizing World”, December 4, 2006, Key West, Florida). Стенограмма выложена по адресу http:// pewforum.org/events/index.php?Event ID=136. См. также: Дутат, «Кризис веры» (Douthat, “Crises of Faith,” The Atlantic Monthly, July/August, 2007). Оперируя теми же данными, что и Бергер, Дутат доказывает, что, вопреки распространенному убеждению, Европа постепенно становится более религиозной, а в Америке растет пропасть между религиозным и секулярным населением. Он утверждает, что обе эти тенденции означают продолжающийся культурный и политический конфликт и проявления экстремизма с обеих сторон.

⁵ Дуглас Гроотуис, «Защищая веру» (Douglas Groothuis, “Defending the Faith,” Books and Culture, July/August 2003, 12). Cm.: Квентин Смит, «Метафилософия натурализма» (Quentin Smith, “The Metaphilosophy of Naturalism,” Philo 4, no. 2) на www.philoonline.org/library/smith_4_2.html. Сегодня Общество христианских философов (основанное в 1978 году) включает более 10 % всех преподавателей и профессоров философии в стране. Подробнее об это см.: К. Кларк, Философы, которые верят (К. Clark, Philosophers Who Believe, Oxford University Press).

⁶ «Один университет под властью Бога?» (“One University Under God?” The Chronicle of Higher Education: Careers, January 7, 2005).

⁷ Подробный обзор читайте в полной стенограмме форума во главе с Питером Бергером, см. примечание ранее.

⁸ «Новый Иерусалим» (“A New Jerusalem,” The Economist, September 21, 2006).

⁹ Обычно принято считать, что «факт» – это: (а) либо нечто очевидное буквально всем (например, «на дороге лежит камень»), или (б) то, что не является очевидным для органов чувств, но может быть подтверждено научными методами. Если же мы имеем в виду то, что нельзя продемонстрировать ни одним из этих способов, значит, это «убеждение», или акт веры.

¹⁰ Краткое и обоснованное объяснение, почему все мы «верующие», можно прочитать у Кристиана Смита в главе «Верующие животные» книги «Нравственные верующие животные: индивидуальность и культура человека» (Christian Smith, “Believing Animals,” Moral Believing Animals: Human Personhood and Culture, Oxford University Press, 2003).

¹¹ Каждую Пасху мы в церкви Искупителя просим прихожан поделиться рассказами о личном путешествии к вере. Это отрывки из рассказов, представленных к Пасхе 2006 года. Публикуются с разрешения авторов.

Часть 1
Подвиг сомнения

1. Только одной истинной религии быть не может

«Разве может быть всего одна истинная вера? – спрашивала Блэр, 24-летняя жительница Манхэттена. – Это самонадеянно – утверждать, что твоя религия превыше всех, и пытаться обратить в нее остальных. Безусловно, все религии одинаково хороши и полезны для удовлетворения потребностей тех, кто их исповедует».

«Представления о религиозной исключительности не просто указывают на ограниченность, – они опасны, – добавлял Джефф, британец лет двадцати, живущий в Нью-Йорке. – Религия приводит к невысказанным разногласиям, разобщенности и конфликтам. Возможно, это злейший врагмира во всем мире. Если христиане и впредь будут настаивать на том, что им «открыта истина», и если все прочие религии последуют их примеру, мира во всем мире не будет никогда»¹.

В первые двадцать лет моего пребывания в Нью-Йорке мне представлялось множество шансов задавать людям вопросы: «Какова ваша самая серьезная проблема, имеющая отношение к христианству? Что в этой вере и в том, как ее исповедуют, особенно беспокоит вас?» Чаще всего за эти годы я слышал ответы, которые можно выразить одним словом: исключительность.

Однажды меня как представителя христианства вместе с одним раввином и имамом пригласили принять участие в дискуссии в местном колледже. Участникам предложили обсудить различия между религиями. Разговор получился вежливым, интеллигентным и уважительным. Каждый выступающий уверял, что между основными религиями есть значительные и несовместимые различия. В пример приводили Иисуса. Все мы согласились с заявлением: «Если христиане правы и Иисус действительно Бог, значит, мусульмане и иудеи серьезно заблуждаются, поклоняясь своему Богу так, как сейчас, но если правы мусульмане и иудеи и Иисус не Бог, а скорее, учитель или пророк, значит, христиане серьезно заблуждаются, поклоняясь своему Богу так, как сейчас». Итог: все мы не можем быть правыми в своих убеждениях, касающихся природы Христа.

Религия – одно из основных препятствий на пути к миру

Эти слова встревожили нескольких студентов. Один из них утверждал, что главное – верить в Бога и самому любить и быть преданным. А настаивать на том, что какая-то одна вера ближе к истине, чем все остальные, нетолерантно. Другой студент посмотрел на нас, священнослужителей, и с досадой выпалил: «Мы так никогда и не узнаем, что такое мир во всем мире, если религиозные лидеры будут и впредь претендовать на исключительность своей религии!»

Широко распространено мнение, согласно которому одним из основных препятствий на пути к миру является религия, и это особенно справедливо для основных древних религий с их притязаниями на исключительное превосходство. Возможно, вы удивитесь, но я, будучи христианским священником, соглашусь с этим. В общем и целом, религии свойственно создавать в сердце скользкую дорожку. Каждая религия разъясняет своим последователям, что им открыта «истина» и что это возвышает их над теми, кто придерживается иных убеждений. Кроме того, религиозное учение закладывает в умы своих приверженцев идею, что они, твердо следуя этой истине, спасутся и будут неразрывно связаны с Богом. Это побуждает верующих обособиться от тех, кто менее предан Богу или ведет менее праведную жизнь. Следовательно, одной религиозной группе легко придерживаться стереотипных и карикатурных представлений о других. Возникнув, эта ситуация развивается по нисходящей спирали, приводит к маргинализации «чужаков» или даже к активному угнетению, жестокому обращению и насилию над ними.

Если мы признали, что религия препятствует миру на земле, что мы можем предпринять? Существует три подхода, которыми государственные лидеры и культурные авторитеты всего мира пользуются для того, чтобы положить конец религиозной розни. Это призывы объявить религию вне закона, осудить религию или, по крайней мере, резко ограничить ее рамками частной жизни². Многие возлагают на эти призывы немало надежд. Увы, я не верю в эффективность какого-либо из них. Более того, я опасаюсь, что они лишь окончательно обострят ситуацию.

Один из способов справиться с религиозной рознью – управлять религией или даже строго запретить ее. В XX веке такие широкомасштабные усилия предпринимались несколько раз: в советской России, в коммунистическом Китае, «красными кхмерами» и в нацистской Германии (несколько иначе). Во всех этих случаях было решено жестко контролировать религиозную практику, чтобы она не разделяла общество и не подрывала мощь государства. Однако результатом стали не мир и гармония, а усиление гнета. Трагическую иронию ситуации выразил Алистер Макграт в своей истории атеизма:

XX век породил один из наиболее примечательных и тревожных парадоксов в истории человечества: самые вопиющие акты нетолерантности И насилия в этом веке совершались теми, кто считал религию источником нетолерантности и насилия³.

Бок о бок с подобными стремлениями уживалось широко распространенное в конце XIX и в начале XX веков убеждение в том, что с развитием науки и техники религия постепенно утратит силу и отомрет сама. Сторонники этой точки зрения считали, что религия играет определенную роль в человеческой эволюции. Когда-то мы нуждались в религии, чтобы выжить в пугающем и непостижимом мире. Но по мере развития науки, по мере того, как мы начали все лучше понимать свое окружение и успешнее управлять им, наша потребность в религии стала снижаться – по крайней мере, так считалось⁴.

Но ничего подобного не произошло, в настоящее время «тезис секуляризации» в целом дискредитирован⁵. Количество приверженцев растет практически у всех основных религий. В развивающихся странах численность христиан стремительно увеличивается. В настоящее время в одной Нигерии прихожан Англиканской церкви больше, чем во всех США. В Гане больше пресвитериан, чем в США и Шотландии, вместе взятых. Количество христиан в Корее выросло с одного процента до 40 % за сотню лет, эксперты считают, что то же самое сейчас происходит в Китае. Если через пятьдесят лет в нем будет насчитываться полмиллиарда китайцев-христиан, этот феномен изменит ход истории человечества⁶. В большинстве случаев численность христиан растет отнюдь не за счет приверженцев более секуляризованной, непрочной веры, как предсказывали социологи. Скорее, это полноценная, прочная вера в сверхъестественное, в чудеса, в авторитет Священного Писания и личное обращение в веру.

В наши дни количество приверженцев растет практически у всех основных религий

Поскольку позиции религиозной веры во всем мире прочны, попытки подавления или контроля только укрепляют ее. После Второй мировой войны, высылая из Китая западных миссионеров, китайские коммунисты думали, что покончили с христианством в стране. Но этот шаг привел к лидерству местной церкви и, следовательно, укрепил ее.

Религия – не просто отживший механизм, который помогал нам приспосабливаться к окружающей обстановке. Это неизменный, центральный аспект человеческой природы. Такую горькую пилюлю непросто проглотить светским, нерелигиозным людям. Всем хочется думать, что именно они занимают центральное и господствующее положение, а вовсе не придерживаются крайних взглядов. Но в мире господствует полноценная религиозная вера. И нет никаких причин ожидать, что эта ситуация изменится.

Религию невозможно искоренить или лишить власти с помощью правительственного контроля. Но нельзя ли при помощи образования и разумных доводов найти способ развенчать в глазах общества религию, которая претендует на «истинность» и пытается обратить окружающих в свою веру? Нельзя ли побудить всех граждан, независимо от их религиозных взглядов, признать, что каждая религия или вера – всего лишь один из многих в равной степени верных путей к Богу и образов жизни в мире?

Такой подход создает атмосферу, в которой притязания религии на исключительность выглядят невежественными и возмутительными даже в личных беседах. Для этого вновь и вновь высказываются определенные аксиомы, которые в конце концов приобретают статус проявлений здравого смысла. Тех, кто не придерживается этих аксиом, клеймят, считая неумными и опасными. В отличие от первой стратегии такой подход к религиозной розни оказывает некий эффект. Но большого успеха не имеет и он, поскольку в его основании заложена роковая непоследовательность, даже, возможно, лицемерие, что и приводит в итоге к крушению всех умственных построений. Далее приводятся некоторые из этих аксиом и проблемы, связанные с ними.

«Все основные религии в равной степени верны и в общих чертах учат одному и тому же».

Это утверждение настолько общеизвестно, что недавно один журналист писал, что каждый, кто верит «в существование низших религий» – «экстремист правого толка»⁷. Действительно ли мы готовы утверждать, что «Ветвь Давидова»[1]1
  Американская религиозная секта, трагически завершившая свое существование в 1993 году, когда в поместье «Маунт Кармел» (Уэйко, Техас, США) погибло 79 ее членов. – Прим. ред.


[Закрыть] или религии, по обрядам которых полагается приносить в жертву детей, ничем не хуже любых других? Подавляющее большинство людей с этим не согласится.

Почти все, кто утверждает равенство религий, имеют в виду основные мировые религии, а не отколовшиеся секты. Подобные возражения я услышал от одного студента во время упомянутой выше дискуссии. Он настаивал на том, что разница в вероучениях иудаизма, ислама, христианства, буддизма и индуизма поверхностна и незначительна, и в целом приверженцы всех этих религий верят в одного и того же Бога. Но когда я спросил его, кто такой Бог, студент назвал Его Духом вселенной, который есть Любовь. Проблема этой позиции – ее непоследовательность. Ее сторонники утверждают, что доктрины неважны, и в то же время отстаивают свои доктрины о природе Бога, которые идут вразрез с представлениями всех основных религий. Буддизм вообще не рассматривает Бога как личность. В иудаизме, христианстве и исламе Бог заставляет призывает людей к ответственности за свою веру и поступки, и не все Его качества можно свести к любви. Как ни парадоксально, идея о неважности доктрин сама по себе является доктриной. Она содержит конкретные представления о Боге, которые навязывает нам как более возвышенные и просвещенные, нежели представления большинства основных религий. Следовательно, поборники этих взглядов делают то же самое, что запрещают делать другим.

«Каждая религия видит частицу духовной истины, но всей истины целиком не видит ни одна из них».

Иногда эту точку зрения иллюстрируют притчей о слепых и слоне. Несколько слепых повстречали на дороге слона и попросили разрешения ощупать его. «Слон длинный и гибкий, как змея», – сказал слепой, потрогавший хобот. «Вовсе нет – он толстый и округлый, как ствол дерева», – возразил второй слепой, ощупав слоновью ногу. «Нет, он огромный и ровный», – заспорил третий, гладя бок слона. Каждый из них ощупал лишь одну часть слоновьего тела, и никто не сумел представить себе слона целиком. Точно так же, говорится далее, мировые религии улавливают каждая свою часть истины о духовной реальности, но никто не может увидеть «слона» целиком или претендовать на всеобъемлющие представления об истине.

Такой пример оборачивается против тех, кто им пользуется. Рассказчик в притче не слеп. Но как можно знать, что слепые получили представление лишь об одной части тела слона, и не заявлять тем самым, что ты сам видишь слона целиком?

В возражениях, согласно которым никто из нас не в состоянии охватить всю истину, присутствует лишь видимость смирения, поскольку обычно к ним прибегают, чтобы опровергнуть все прочие притязания на знание истины и тем самым высокомерно претендуют на знание истины, превосходящее все прочие… Нам остается лишь спросить: «Что это за [абсолютная] уверенность, с которой вы смеете утверждать, что абсолютные заявления в разных священных писаниях относительны?⁸

Как можно знать, что ни одна религия не видит истину целиком, и при этом не обладать высшими, всеобъемлющими познаниями о духовной реальности – именно такими, в притязании на которые вы отказываете любой религии?

«Религиозные убеждения слишком сильно зависят от культуры и истории, чтобы быть «истинными».

Когда я впервые приехал в Нью-Йорк почти двадцать лет назад, я чаще слышал, что все религии в равной степени истинны. Но сейчас мне обычно говорят, что все религии в равной степени ложны. Аргумент звучит так: «Все нравственные и духовные притязания – продукт конкретной исторической и культурной эпохи, следовательно, никто не должен претендовать на знание Истины, поскольку никто не может судить, является ли одно суждение о духовной и нравственной действительности более истинным, чем другое». Социолог Питер Л. Бергер показывает, что в этом распространенном допущении имеются серьезные нарушения последовательности.

Нам нравится считать, что мы мыслим сами, но не все так просто

В своей книге «Слух об ангелах» Бергер рассказывает о том, как в XX веке была открыта «социология знания», а именно – что люди верят во что-либо потому, что эта вера социально обусловлена. Нам нравится считать, что мы мыслим сами, но не все так просто. Мы мыслим так же, как люди, которыми мы особенно восхищаемся и в которых нуждаемся. Все мы принадлежим к сообществу, которое подтверждает приемлемость одних убеждений и препятствует распространению других. Бергер отмечает, что многое объясняется одним фактом: поскольку все мы заключены в некие исторические и культурные рамки, судить о правильности или ошибочности соперничающих убеждений невозможно.

Однако далее Бергер указывает, что абсолютный релятивизм может существовать лишь в том случае, если релятивисты не будут применять к нему те же критерии⁹. Если из постулата о социальной обусловленности веры сделать вывод, что «никакое убеждение не может быть универсальным и истинным для всех», то мы снова получаем социально обусловленное заявление, претендующее на абсолютную истинность для всех, – а оно не может быть истинным по собственному определению. «Относительность делает относительной саму себя», – говорит Бергер, поэтому релятивизм «на всех уровнях сразу»¹⁰ невозможен. Да, наши культурные предубеждения затрудняют оценку соперничающих притязаний на истинность. Социальная обусловленность убеждений – это факт, но его нельзя приводить как доказательство того, что любая истина полностью относительна, иначе аргумент опровергает сам себя. Бергер делает вывод, что мы не можем избежать оценки духовных и религиозных притязаний, прикрываясь расхожим штампом «Истину узнать невозможно». Нам все равно не избежать такой трудной задачи, как поиск ответа на вопрос: какие утверждения, касающиеся Бога, человеческой природы и духовной реальности истинны, а какие – ложны? Всем нам придется строить свою жизнь на основании хоть какого-нибудь ответа на этот вопрос.

У философа Элвина Плантинги есть своя версия аргументов Бергера. Ему часто говорят: «Если бы вы родились в Марокко, то скорее всего были бы не христианином, а мусульманином». Он отвечает:

Предположим, что в том случае, если бы я родился у родителей-мусульман в Марокко, а не у родителей-хри-стиан в Мичигане, у меня были бы совсем иные убеждения. [Но] то же самое относится и к плюралисту… Если бы плюралист родился там [в Марокко], вероятно, он не был бы плюралистом. Следует ли отсюда, что… его плюралистские убеждения вызваны в нем неким ненадежным процессом, порождающим убеждения?¹¹

Плантинга и Бергер выразили одну и ту же мысль. Нельзя заявлять, что «все притязания, касающиеся религий, исторически обусловлены – кроме одного, которое я выдвигаю прямо сейчас». Если вы утверждаете, что никому не под силу определить, какие убеждения верны, а какие ошибочны, с какой стати мы должны верить вашим словам? В действительности дело в том, что все мы высказываем те или иные притязания на истинность, подойти к взвешиванию которых ответственно не так-то просто, но нам не остается ничего другого, кроме как предпринять попытку.

«Утверждать, что ваша религия верна, и обращать в нее других людей – это наглость».

Известный религиовед Джон Хик писал: после того, как поймешь, что в мире есть множество других в равной степени умных и порядочных людей, убеждения которых не соответствуют твоим, и вдобавок переубедить их невозможно, продолжение попыток обратить этих людей в свою веру или выдавать свои взгляды за высшую истину действительно будет наглостью¹².

Здесь мы опять-таки имеем дело с внутренним противоречием. Большинство людей в мире не разделяет мнение Джона Хика о равной ценности всех религий, многие из этих людей так же порядочны и умны, как он, и вряд ли поменяют свои взгляды. Следовательно, утверждение о том, что «все притязания религий на более совершенное понимание – ошибка и проявление наглости», по его собственному определению, представляет собой ошибку и проявление наглости.

Многие назовут этноцентризмом заявление, будто бы наша религия превосходит другие. Но разве в самих этих словах нет этноцентризма? Представители большинства незападных культур не стесняются заявлять о том, что их культура и религия лучшие. Обвинять других в «грехе» этноцентризма – на самом деле утверждать: «Подход нашей культуры к другим культурам превосходит ваш». Иными словами, мы поступаем именно так, как запрещаем поступать другим¹³. Историк С. Джон Соммервилл указывал, что «о религии нельзя судить только на основании другой религии». Религию можно оценивать только по некоторым этическим критериям, которые в итоге свидетельствуют о религиозной позиции того, кто производит оценку¹⁴.

Сейчас роковой изъян этого подхода к религии в целом и к христианству в частности должен быть очевиден. Скептики убеждены, что любые исключительные притязания на высшие знания о духовной реальности не могут быть истинными. Но само по себе это возражение является религиозным убеждением. Оно подразумевает, что Бог непознаваем, или что Бог любит, но не гневается, или что Бог – скорее некая обезличенная сила, нежели личность, чьи слова приводятся в Священном Писании. Все это недоказуемые предположения веры. Кроме того, их сторонники верят, что им известен высший способ смотреть на вещи. Они убеждены, что мир стал бы лучше, если бы все вокруг признали их правоту и отказались от собственных, традиционных религиозных представлений о Боге и истине. Следовательно, сторонники подобных «улучшений» также демонстрируют исключительные притязания на знание природы духовной реальности. Если не следует поощрять все прочие подобные взгляды, то и с данными представлениями надо поступить точно так же. Но если не считать их ограниченными, значит, никакой ограниченности нет и в других традиционных религиозных убеждениях.