Текст книги "Криминальная Россия. 90-е"

Вскоре после того, как мы послушно съебали, новый рынок начали перестраивать. Лотки ликвидировали, дикарей гоняли, строили больше павильонов, разогнали всех, кто торговал близ здания Дома Быта.

Мы думали, куда перевести комерсов, которых до этого столько времени доили. Многим новая администрация рынка предложила заселяться в павильоны. Аренда была чуть больше, чем раньше, если считать вместе с нашей таксой. Люди соглашались. Тех, кто шёл в отказ, мы по доброй памяти передавали абаканским. Торгашей те расселяли по рынку близ автовокзала. Места хватало.

И, хоть вся эта ситуация и отдавала говном, мы из неё вышли, не потеряв лица.

Начали думать, как бы вложить выкуп за рынок.

Мурза предложил расширить наш гешефт с вязаньем. Докупить оборудование, переехать в нормальное помещение. Но здесь я пошёл в строгое отрицалово. Объяснил я пацанам свою позицию так: вязание наше даёт доход только потому, что дёшево и сердито.

Сейчас, вроде, закончился бардак в Чечне. У людей деньги снова понемногу водиться начинают. И куда они пойдут с деньгами, покупать наши кофты–юбки–свитера? Да хуй бы там. Совсем нищие будут брать китай, это ещё дешевле. Те же, кто побогаче, пойдут затариваться турцией и грецией. Шмотки из этих стран просто красивее, мы их тупо не переплюнем. И останемся мы с нашим бизнесом на хуй не нужны никому.

Короче, пацанов убедить удалось. Своё оборудование мы по–немногу тоже распродали. Из получившихся денег купили в Абакане парикмахерскую. Решили сделать из неё нормальный такой салон красоты. Мать Мурзы уговорили стать управляющей. Некоторые из освободившихся кобылок согласились перепрофилироваться в маникюрщиц–стилистов. Лерка тоже пошла в новый салон бухгалтером и заведующей по хозяйству. Девчонка реально умела крутиться. Косметику она доставала дешевую и нормальную, вроде. Клиенты не жаловались.Да и деньги считала грамотно.

На оставшиеся деньги мы купили в Абакане большой гараж под автосервис и маленький склад в Черногорске. Так, на всякий пожарный.

На запах гаража тут же прибежали братья Самрины и предложили себя в качестве управляющих. У них, мол, и опыт, и связи, и множество знакомых профессионалов на примете. от жестянщика до электронщика.

Мы так подумали, что хуй с ними. Отдали гараж им на откуп. Обговорили процент, который хотим с нового предприятия видеть, договорились, чтобы без наебалова клиентов было. Не хотелось, чтобы новая фирма с самого начала закрепила за собой хуёвую репутацию.

С бумагами пришлось повозиться тогда. С матерью Мурзы проще было, мы весь салон красоты тупо на неё оформили, и все дела. С Турой и Воротником так было нельзя. Ребята уже два раза показали, что они по жизни кидалы. Нашли трёх разных юристов, поставили им задачу всё правильно оформить. Сравнили их варианты, потом собрали их всех в одной комнате и предложили им из этих вариантов нарисовать нам самый вкусный. Короче, оформили, вроде, всё грамотно.

Через два месяца автосервис начал работать, а салон красоты к тому времени уже начал приносить первую прибыль.

* * *

Чтобы хватило на всю хуйню, мы продали мерскому мужику наши места на старом рынке. Заплатил он чуть по–меньше, место там было не такое лакомое.

Мы, короче, были в конкретном ажиотаже по поводу новых начинаний. Не считая проституток, мы таким темпом полностью должны были легализоваться. Меньше головняков, меньше палева постоянного. И чернухи в жизни должно было поубавиться.

Да вот хуй бы там.

В конце Ноября мы с Мурзой отвисали у меня на хате, когда позвонил Бек. По голосу сразу стало понятно, что всё очень плохо. Он не стал в подробности вдаваться, только рассказал, что у него полное попадалово, и назвал адрес.

Адрес был знакомым. Двухэтажный жилой барак, слегка облагороженный в самом конце восьмидесятых. Два подъезда и по четыре квартиры на этаж. Район Солдатских домов, там все здания были такими. Даже новодел середины девяностых построили так же в два этажа и с такой же убогой планировкой.

Короче, по этому адресу жила Лера. После детдома, когда распределяли жильё, наёбывали наших сирот страшно. Кому–то доставался голый участок земли на окраине, куму–то квартира в заброшенном уже здании, кому–то просто вот такая халупа, как у Лерки. И было это ещё за счастье. Многих бывших сирот вообще было проще турнуть из республики по–дальше с документами на несуществующее жильё. Так они и ехали в тот же Красноярск за комнатой в общаге, а находили гулькин хуй.

Короче, мы погнали в квартиру Лерки.

Ночь, темно, хоть глаза выколи. В подъезде ни одной лампочки не горит, во дворе тоже темень кромешная. Идём на второй этаж, стучимся. Открывает нам Бек. Из квартиры чем–то люто воняет. Он молча кивает в сторону зала. Заходим.

И, ёбаный в рот, меня аж затошнило. На диване валяется Лерка с распоротым снизу вверх животом. Реально, вскрыта, как по учебнику. От лобковой кости до самой грудной клетки. Потроха наружу, воняет говном и желчью. Кровью уже весь ковёр и диван пропитались.

А у стены сидит Алинка, держит в руках нож и смотрит на весь этот пиздец.

Мурза отошёл в угол и сблевал. Я открыл форточку, достал штакет, закурил. Попадалово было действительно лютым.

* * *

Бек начал объясняться. Короче, Леру он поёбывал уже с полгода. Не просто так поёбывал, а с чувствами. Ночевал у неё иногда, подарки возил. Окна пластиковые ей на кухне поставил.

Алинку это всё доебало. Но она до последнего делала вид, что ничего не происходит, что всё нормально. Только мозги иногда покусывала да истерики закатывала. А сегодня утром Бек от неё ушёл. Сказал, что с концами.

Короче, ебал он ночью Леру, тут позвонили в дверь. Он сам пошёл открывать, типа, кому чего посреди ночи понадобилось? На пороге Алинка. Сходу Бека оттолкнула, побежала в зал и зарезала на хуй Леру. И вот так теперь сидит, и ничего не говорит.

Мурза подходит к Алинке, аккуратно забирает у неё нож. Та ноль реакции в ответ.

А потом смотрит на Бека, такая, и спрашивает, ты же меня бросил потому, что я тебе детей до сих пор не дала? Эта потаскуха залетела от тебя, вот ты к ней и ушёл. А мы с тобой уже два года пытаемся, и ничего. Как Димочку выкинула, так с тех пор и ничего. А эта смогла. Быстро, видимо. Хорошо тебе с ней было, Бек? Небось, с ней ты вместе героином не кололся? Со мной колоться можно, а эта, – она бы тебе детей родила. А меня потом и бросить можно. Меня не жалко же, да, Бек?

И начала хохотать на весь дом, так громко, что мне аж страшно стало. Мурза, говорю, отвези домой её. Тот кивнул, поднял Алинку с пола, повёл к машине.

Я сижу, смотрю на Бека. Говорю, ты же, сучий хуй, так и не бросил. Замочил того цыгана и продолжил ставиться потихоньку. Бек кивает. Говорит, что уже года четыре колется раз в неделю–две. Старается, чтобы мы с Мурзой не палили. Я говорю, мол, мне, дружище, на твоё здоровье и моральный облик как–то поебать. Ты дурак, видимо, по жизни. Меня другое смущает, что у тебя вечно с деньгами какие–то головняки. Как мы на троих пытаемся куда–то скинуться, у тебя часто нет за душой нихуя. Базара нет, ты со временем рассчитываешься, да и польза от тебя бывает, какая–никакая. Вот только проблем от тебя тоже много. А, случись что, как на тебя полагаться, если ты в любой момент можешь всё своё бабло на героин спустить?

Бек начал возбухать в ответ, типа, да ты не охуел ли так разговаривать со мной? Я сидел, я на зане в блатную масть выбился. Без меня бы хуй вы с Мурзой чего добились, так бы и месили цемент на стройке хакасам. Я отвечаю, типа, в блатных ты ходил пешком под шконку, так что не лечил бы ты мне за свои заслуги и статус.

Бек кинулся на меня, въебал мне головой в бровь. Но мне хули, у меня башка давно к тому времени была отбита. Прописал ему двойку в челюсть, тот упал. Я ногами добавил, короче, знатно пацана помял.

Тут приезжает Мурза. Видит, Бек потерянный за батарею держится, у меня бровь в кашу и рожа вся в крови. Говорит, чё за хуйня?

Мы упали, говорю.

Решили вопрос Бека позже решить. А сейчас надо было как–то дело замять, чтобы Алинка не присела, да и у нас чтобы проблем не было.

От трупа избавляться смысла не было, квартира, один хрен, была к тому моменту уже настолько провонявшая и изгаженная, что следы затирать мы бы заебались.

Да и как Лерку выносить, когда из неё ливер на пол сыпется?

* * *

Поехали к бичам.

На севере от города была большая помойка, где жило довольно много бомжей. Строили себе времянки, жгли костры, кормились с меди, алюминия и бутылок. Короче, полнейшая жопа, а не жизнь. Каждую зиму кто–то подыхал.

Приехали, пошерстили по времянкам, в остове камаза нашли одного опустившегося мужика. Дали ему водки. Спросили, нахуя тебе эта свалка? Давай мы тебе казённый дом организуем с питанием и крышей за счёт государства. Возьмёшь на себя жмура, тебя оформят по сто пятой. Заедешь на зону. Сидеть будешь на строгаче, без беспредела, без блатного преса. Статья у тебя будет нормальная, будешь ходить в честных мужиках.

Мужик не ломался, попросил только ещё водки ему купить и папирос пару коробок на зону.

Привезли его к дому Лерки, завели в квартиру. Тот сам позвонил в ментовку, вызвал наряд.

Мы пошли на улицу, чтобы рожами не отсвечивать. Загнали машину за угол, заховались во дворе в темноте. Видим, часам к шести утра уже подъехал наряд. Бомжа вывели, посадили в машину, повезли оформлять.

Короче, бич оказался прошаренным. Во время дознания грамотно косил на шизофрению. Сказал, что Лерка его подкармливала. Пустила к себе перекантоваться, потому что ночь холодная была. А он нашёл водку в холодильнике и наебенился. От водки ему, типо, башню срывало после Афгана. Решил, что взяли штурмом аул. Накинулся на Лерку, изнасиловал и убил. Начал живот вскрывать, чтобы потроха на окне повесить талибам на память. Пришёл в себя, охуел, вызвал ментов.

Стелил он гладко. Загасил на принудительное лечение в закрытую дурку с последующим отбытием срока на строгом режиме. Дали ему пятнадцать лет с возможностью УДО.

Но это мы уже потом узнали.

А тем утром, как увидели, что бича упаковали в бобик, тут же рванули к Беку на хату. Надо было отпиться и решить, что дальше делать.

Заходим, идём на кухню пить коньяк. На полу валяется Алинка. Пока дышит.

Короче, как Мурза её привёз домой, она, типа пошла спать. А, когда тот обратно поехал, написала записку, навернула снотворного вперемешку с барбитурой и решила красиво дать дуба.

Некогда было скорую ждать, вызвонили хирурга знакомого с Девятого посёлка. Тот сказал, везите сюда.

Привезли, врач её выполоскал, поставил капельницу. Та начала в себя приходить. Увидела нас и разревелась. Говорит, не хочу вас видеть. Вы все чудовища. У меня из за вас вся жизнь сломана, у меня в зале кровью до сих пор воняет. Вы как вороны. Всегда где вы, там мертвечина. А я, говорит, не хочу так больше.

Врач нам объяснил, что сейчас с неё после барбитуры толку мало будет. И вообще, надо бы её к психиатрам отправить на пару месяцев. После попытки самоубийства это, типа, стандартная практика.

Такой вот у нас вышел конец года. Алинка загремела в сумасшедший дом. Беку мы поставили условие, что он либо завязывает по честноку, либо выходит из дела ногами вперёд. Устроили пацана на год в православный санаторий в Северо–Енисейске, чтобы рубил дрова, таскал воду, читал Библию и дышал свежим воздухом.

Через три месяца Алинку выпустили, и она заочно подала на развод. С документами мы с Мурзой скатались в Северо–Енисейск и уговорили Бека не ломать жизнь девахе и всё подписать.

Алинка вернулась к матери в Усть–Абакан. В следующем году они продали дом и уехали из республики подальше.

О смерти Лерки в городе никто особо не говорил. Проститутка, сирота что с неё взять? Глупо жила, глупо умерла. Обычная бытовуха, какой и без того много.

* * *

В 99–м году мою матушку взяли в оборот Свидетели Иеговы.

Вот такая вот хуйня в лёгкую случалась с пожилыми одинокими женщинами. Сначала милые улыбчивые старушки становились им подругами, потом прилично одетые молодые люди, верившие в бога и не ведущие распутный образ жизни приглашали их на свои встречи. Короче, через несколько месяцев такой обработки мать начала мне затирать при встречах о Библии, о грядущем конце света, о грешниках.

Я был с таких раскладов просто в охуевозе. А, когда узнал от общих знакомых, что половину денег, которые я давал матери, она заслала этим свидетелям на строительство их дома молитвы, я конкретно озверел.

Поехал к матери, поговорил. Спросил, когда в следующий раз к ней в гости зайдут. Договорились, что я тоже в этот день приеду, очень уж мне хотелось услышать благую весть.

Приехал, сижу на кухне, пью чай с коньяком.

Звонок в дверь. Мать открывает, заводит чижика лет тридцати и деваху. Парень на вид, вроде, нормальный. Рубашечка, галстучек, жилеточка вязаная, ручки, как у пианиста. Деваха внешне красивая, статная. Только глаза дикие, пиздец. Не голубые даже, скорее, белые почти. Русая, стройная. В блузочке наглаженной.

У обоих улыбки на лицах, такие честные – честные.

Смотрят на мою косую рожу, на рыжую цепку, на кулаки раскроенные. Улыбки с лиц уходят.

Садитесь, говорю, проповедуйте мне за всю хуйню.

Ну, они себя в руки взяли, начали залечь. Короче, я так понял, что главная их фишка, которая не как у всех, это то, что они писание трактуют буквально. Отвергают догмат о троице, о бессмертии души, верят, что пришествие царя царей ознаменуется буквальным обретением бессмертия. И жопу при таких делах надо рвать не за место в раю, а за право выкопаться из могилы и жить на земле вечно, когда придёт время.

Заебись, говорю, ребята. Чётко. А вот скажите мне, на что вы живёте? На какие деньги рубашечки, туфельки? Стелете–то вы гладко, видно, что по теме наблатыкались. По любому вы же ничем другим не занимаетесь больше, кроме как сирым и убогим по ушам ездить.

Говорят, мол, да. Мы профессиональные миссионеры. Катаемся по России, несём благую весть. Сами муж и жена.

Говорю, это понятно. Деньги–то откуда?

Прихожане, мол, дают. Жильё на новом месте "Сторожевая башня" оплачивает. А мы собираем деньги на дома молитвы. Потом в Бруклине принимают решение, кто будет настоятелем в новом доме, а мы едем дальше.

Отвечаю, что всё с ними ясно. Говорю, хуй с вами. Делайте, что привыкли. Только вот эта женщина на ваши собрания ходить больше не будет. И срать в уши вы ей больше не будете. Мне на хуй не надо, чтобы она в итоге продала квартиру и переселилась куда–нибудь в деревню к таким же лохушкам.

Тут чижик решил, видимо перед своей женой выебнуться. Гордый такой, говорит, что я не имею морального права решать за мою мать, как ей строить отношения с Богом. Пиздец, не в его положении было выбирать такой тон.

Въебал ему по уху, добавил пару раз по спине табуреткой. Баба его бросилась на меня с кулачками. Отвесил ей пару оплеух, ёбнул с колена в живот, чтобы посидела рыбку поделала. Сам беру мужика за ногу, тащу вниз по лестнице четыре этажа. А у него бошка только по ступенькам тук, тук, тук.

Выволок из подъезда положил в лужу. Тут и жена его выбежала. В слезах, орёт, мы милицию вызовем, вас посадят. Я угараю с неё, спрашиваю, а где ваше всепрощение, ребята, хули сразу милицию? Давай ты мне лучше другую щёку подставишь, да я тебе насую за неё.

Короче, говорю, ещё раз увижу кого–то из их кодлы, приеду в их дом молитвы и сожгу его нахуй вместе со всеми свидетелями.

И всё, как рукой сняло. Ни одной больше бабушки с журнальчиками, ни одного мальчика с девочкой в блузочках. Матушка моя тосковала некоторое время без общения с ними, потом успокоилась, вроде.

* * *

Но я одно понял, без работы и без подруг, и без дела какого–никакого, мать у меня ещё в какую–нибудь такую парашу влезет. Не к иеговистам, так к Вессарионовцам, не к ним, так к кришнаитам.

Надо было восстанавливать отношения с роднёй.

Повёз её к своей тётке в Нижний Новгород. Мамкина старшая сестра.

Короче, когда мать оказалась с пузом и без мужа, родители от неё фактически отказались. Сказали, пиздуй куда хочешь, только позору с тобой в городе наживём. Из Красноярска она съебала в Хакасию, фактически, без копейки за душой. Благо, тогда ещё молодым специалистам при переезде во всякое захолустье давали жильё.

Короче, ни деда, ни бабки по линии матери я не знал практически. Только к деду на похороны ездил в 89–м. И то, бабка со мной отказалась общаться. Сказала, мало того, что ублюдок, так ещё и рыжий.

Ну да хуй с ними, они померли, и ебал я в рот их претензии.

Но вот мамкина старшая сестра от неё не отказалась. И ездила к нам в гости в Хакасию, и помогала ей первое время, и со мной нянчилась, пока мать с работы не вылезала.

Хорошая у меня была тётка.

Как дед с бабкой померли, тётка продала всё к хуям и уехала в Нижний, открыла там частную врачебную практику. Я решил мать к ней пристроить. Обе одинокие, обе медики. Тётка моя ещё и бездетная к тому же. Рано овдовела, да так в работу с головой и ушла.

В общем, идея им пришлась за радость. Продали мы квартиру матери в девятиэтажке, я докинул децл, купили квартиру в Нижнем, в том же доме, где тётка жила. Заебись всё срослось, короче.

Мать при деле, есть, с кем пообщаться. Да и от моих денег стала зависеть меньше. Я к ней потом мотался раз в три–четыре месяца.

* * *

Ну и на волне такого вот воссоединения, рассказала мне матушка про моего батю. Который водилой на скорой работала.

Звали его Александром, жил он по–прежнему в Красноярске. Последний раз, как мать за него пробивала, работал так же водилой, только теперь в городской администрации.

Я долго собирался, долго ломался, но взяло своё любопытство. В сентябре поехал в Красноярск. Погнал в администрацию. Поговорил с охраной, узнал, как к водителям пройти на гаражи. Спустился, выцепил какого–то мужичка. Спросил, Александр тут работает ещё? Говорит да, но он в отгуле будет пару дней. Спрашиваю, у кого можно адрес его пробить? Мужичёк сразу на палево, пошёл в отказ. Говорю, хуй с тобой. У вас тут есть диспетчер, или бригадир? Да, говорит. Вон тот мужик молодой.

Пошёл к молодому мужику. Те же вопросы. Тот без выебонов, сразу спрашивает, тебе он зачем? Говорю, денег банку торчит. Ищу его для судебных приставов. Дашь адрес, – организую тебе вознаграждение.

Договорились за сумму, получил адрес дома. Батя мой жил на Пашенном в девятиэтажке. Почти на самом берегу, рядом с судоверфью.

Погнал туда. На улице вечер уже, но тепло, погода хорошее, солнце садится.

Поднялся на нужный этаж, постучался. Открывает пацан лет двенадцати. Спрашиваю, Александр такой–то здесь проживает?

Пацан зовёт батю. Выходит мужик пожилой. Тоже квадратный, только ростом меньше и с пузом уже. Волосы рыжие с сединой. Добрый вечер, говорю. Следователь Иванов, по поводу ваших соседей сверху. Уделите мне минут десять? Пообщаемся во дворе, не для детских ушей вопросы будут.

Мужик кивнул, обулся, спустились во двор.

Тот закуривает, с ходу в лоб спрашивает, типа, ты сын Вероники? Говорю, да.

Батя охуевает пару минут. Говорит, заебись вымахал. У тебя нормально всё, деньги нужны, или помочь чем? Я отвечаю, блядь, да у меня заебись всё в жизни, ты чего. Бизнесы мучу, гараж вот купил, парикмахерскую. Зарабатываю нормально.

А чё конспирируешься, спрашивает. Да, говорю, хуй знает, какие у тебя сейчас в семье расклады. Не хотел их нагружать лишний раз. Тупо хотел на тебя посмотреть.

Батя мой засуетился, говорит, давай я тебе хоть поляну организую. Двадцать семь лет тебя не видел, хули. Метнулся домой, предупредил родных, что уматывает по делам. Переоделся. Погнали с ним до магазина, купили коньяка, мяса копчёного. Пошли на берег Енисея. Там в то время ещё пляж был каменистый, дикий. Там все местные отвисали, пока застраивать не начали.

Посидели, выпили, рассказал бате за дела свои, рассказал, как мать устроил в Нижний.

Тот тоже мне пояснил за всю хуйню. Рассказал, что после армейки пошёл водителем на скорую. Там с мамкой моей познакомился. Она практиканткой была от мед. института. Понравились друг другу, загулял с ней. А потом она взяла и пропала из города. Тот пошёл к её родителям спросить, что за хуйня. Те его нахуй послали с порога. Дед мой покойный берданку выволок, сказал, ещё не хватало, чтобы его дочь с поляком водилась. Уехала она, говорит. С концами уехала, не ищи её.

Батя мой погрузился, да и забил хуй. Уже потом узнал, что Верочка его из города с брюшком уехала.

Но ему хули было? Молодой. Дальше себе работал. Лет пятнадцать назад нашёл себе женщину, женился. У него от неё уже дочка и младший сын. Сам крутится, работает уже на хорошую зарплату, халтурит в свободное время. Жена бухгалтершей работает в администрации. Тоже здраво всё.

Напились, батя попытался сопли развозить за свою вину. Успокоил мужика, сказал, чтобы не ебал себе мозги под старость лет. Ничего он мне не должен, мол. На том и сошлись.

Ночью распрощались, договорились, что буду заезжать к нему иногда в гости. Сам пригласил его с семьёй в Хакасию, типа, на озёра съездим.

Заебись с батей пообщался. Остался доволен.

* * *

Наступил 2000–й, и по телевизору все начали орать о приходе нового тысячелетия. Это меня конкретно коротило. Новый наступает в 2001–м же, хули из–за круглой даты такой хайп разводить?

Но кто я такой, что бы спорить с Киркоровым?

Короче, проблема 2000 не случилась. Падение метеорита не случилось. Ядерная война не началась. Просто у нас отжали Саянский рынок, такой вот вышел конец света.

В январе у рынка сменилась администрация. Люди, через которых торгаши нам раньше засылали, просто пропали в неизвестном направлении. Новые ребята показали ксивы помощников одного депутата и сослались на Майора.

Мы с Мурзой поехали на Палалар. Уже без подарков и в очень плохом настроении. Майор при встрече просто сказал, что теперь в республике новые расклады.

Короче, ментам он за нас засылать больше не будет, наши проститутки отходят под абаканских мусоров, рынок ложится под нового мера, магазины перекупаются у владельцев нужными людьми, и нам эти люди больше не платят. Сам Майор с лета уезжает поближе к Чечне. Там намечалась новая заварушка из–за какого–то аэропорта.

Предложил он нам организовать ЧОП в Абакане и начать зарабатывать по–белому. Дал намёк, в каких кварталах города можно будет работать. Дал немного отступных за кобылок и магазины, чтобы мы себя совсем уж ничтожествами не чувствовали. И послал нас подальше. Сказал, что дружба кончилась.

Мы себя чувствовали наёбаными. Ну это в то время было нормально. Многих вот так наебали. Кто–то без бизнеса вообще остался. Кого–то убеждали продавать акции за бесценок. Убеждали угрозами сроков и ударами по почкам. Мы ещё отделались легко.

Девочки наши, которые всё ещё работали пиздой, переселились в новый шалман в Абакане. Целый подъезд девятиэтажки менты оборудовали под бордель, и новые лица им были очень нужны.

Чтобы не развозить сопли по полу, мы сконцентрировались на делах. Салон красоты уже и без Лерки работал, как часы. С автосервиса шёл неплохой выхлоп. Склад мы сдали в аренду одной фирме, делавшей евроремонты в хрущовках и брежневках. В деньгах, короче, потеряли немного.

Замутить ЧОП оказалось делом очень геморройным. Лицензии мы, фактически, купили по охуевшей цене. Зато сэкономили на системе оповещения. Её нам монтяжил один мой знакомый паренёк из Горного.

Офис открыли на окраине Абакана в районе Полярной. Купили двушку на первом этаже и переоформили её под нежилое.

Один из юристов, который помогал нам организовывать автосервис, и тут оказался очень полезен. С документами у нашей новой фирмы всё было в ажуре.

С апреля взяли под охрану два магазина и четыре ларька, все неподалёку от офиса.

Тут и Бек вернулся из своей ссылки. Сказал, что выбраться зимой из Северо–Енисейска было проблемой.

Устроили двухдневную попойку на хате у Мурзы.

Бек особо не изменился. Только внешне немного жирком оброс, да рожа стала порумянее. Рассказывал нам, как его лечили силой молитвы и труда. Вывод сделал такой, что труд реально помог переламываться. А молитва – мозгоебля и пустая трата времени.

После попойки мы отдали Беку его долю, которая накопилась за почти полтора года. Посвятили в новые расклады, предложили вкинуться в тему с ЧОП. Тот без базара согласился.

Летом наняли в фирму пару ребят, которые после первой чеченской маялись без работы. Нарисовали им лицензии охранников с правом кассации. Купили им стволы, поставили возить выручку из магазинов в банк. Сами тем временем расширили немного клиентскую сеть.

Короче, деньги делались. Только теперь ради них приходилось работать по уму. И платить налоги. И ебаться с документами. И вести бухгалтерию.

Для последнего мы наняли одну пожилую тётку, Марию Петровну, приходящим бухгалтером. В принципе, это нас не хило так разгрузило.

И да, у нас сильно изменился досуг. Если раньше мы синячили, ебали блядей и дули дурь, то сейчас времени оставалось очень мало свободного на это.

* * *

К концу осени мы на своей шкуре испытали, каково это, не иметь протекции в органах.

В общем, мы с Беком познакомились с парой девчонок лет по двадцать пять. И они нас пригласили на домашнюю вечеринку. Много народа, от студентов до взрослых дам. Дорогая большая квартира в новостройке. Кальяны, текила, ром, пара опиумных трубок и модная музыка из колонок. Тусовку устраивала подруга этих девчонок, которая сама была близка к губернаторской администрации.

Отвисли мы заебись. Сами принесли нашей любимой тувинской шмали, ухуярились ромом, обдолбились, всё, как в старые добрые времена. К полуночи я так поплыл, что помню только, как драл на диване раком какую–то малолетку, а рядом двое каких–то пацанов пытались играть в нарды.

Дальше темнота и пиздец.

Очухался я в отделении. Рядом Бек, ещё с десяток пацанов с той тусовки. Прихожу в себя, спрашиваю за расклад.

Короче, под утро хозяйку квартиры какие–то ребята отодрали хором. И ей это, по ходу, было не за радость. Вызвала ментов, те повязали всех, кто не успел нагореть с хаты.

И сейчас нас будут водить по одному к дежурному и расспрашивать, кто куда и кого этой ночью имел, по чьему согласию, и так далее.

Ёбаный блудняк, короче.

Дошла очередь до меня. Мент мне начал лечить, как по учебнику. Типа, тебя твои дружки уже сдали, как участника группового изнасилования. Подписывай признанку. Говорю, нихуя не видел, нихуя не знаю. Я напился и спал. Тут мусор намекнул про опиум, сказал, что есть свидетели, типа я торговал им. А это уже другая статья, другие сроки.

Я всё на своей волне. Нихуя не видел, нихуя не знаю. Спал.

Зашли двое в штатском. Начали пиздить меня. Сперва оленя пробивали, потом поняли, что голова уже отбита, и это бесполезно. Душили пакетом. Били по суставам. Было хуёво.

Я в голове держал одну мысль, отойду от своего отрицалова, лучше не станет. А так им, может быть, надоест быстрее.

Короче, час меня помурыжили, наверное. Не так уж сильно, кстати. Закинули обратно к остальным. Вывели другого пацана, студента какого–то. Потом Бека.

И так по кругу нас всех по очереди гоняли. Кто–то обратно в обезьянник уже не возвращался. Либо писали признанку, либо их отпускали, видимо.

Часы с меня, как Бек сказал, ещё при задержании сняли. Сколько времени точно мы пробыли в отделении я не знаю. Показалось, что сутки.

Потом заявилась потерпевшая.

На вид моя ровесница. Может быть, постарше чуть. Дорогая такая киса. И рожа наглая, что у завхоза.

Сказала сразу всем присутствующим, что, кто нарисует определённую сумму наличности, того она не опознает.

Охуенная постанова, короче.

Мы с Беком попросились к дежурному на телефон. Вызвонили Мурзу в офисе. Сказали, чтобы привёз бабло. На двоих цифра вышла весьма такая нехилая.

Мурза всё привёз без базара. Отдал потерпевшей конверт с деньгами. Через пару часов нас выпустили, даже опознания не проводили. Ещё несколько парней так же сделали. Что с остальными стало, я не знаю.

Короче, поехали на хату к Мурзе. Надо было себя в порядок привезти, да и жрать пиздец как хотелось.

Отъелись, отпились. Рассказали Мурзе, как всё было. Тот говорит, что мы ещё отделались легко довольно. Деваха по любому была из прокурорских, а значит уже не волнует, мы её ебали или нет. У тех разговор только про деньги.

А Бека эта ситуация жёстко накалила.

К вечеру разъехались по домам. Потом работали дальше, зареклись от подобных мероприятий.

А в пятницу утром Бек пришёл в офис с пакетом и вывалил на стол деньги и немного рыжья. Сказал, что ни одной соске разводить его он не позволит.

Вопросов мы задавать не стали.

По новостям сказали, что было разбойное нападение на квартиру в том самом доме, где была вечеринка. Грабители представились работниками милиции. Хозяйке разбили голову тяжёлым предметом. Подозреваемыми числилась банда наркоманов, орудовавшая подобным образом по пенсионерам. В начале декабря их нашли, и всем впаяли срока.

Бек ходил по городу довольный ещё очень долго.

* * *

2001–й год мы встречали на работе. Это была не новогодняя ночь, а кромешный пиздец. Точки, которые под нами работали, на ночь, естественно, не закрывались. А торговать бухлом в уже перепитом городе, где каждый десятый или хакас, или тувинец, – это риск похлеще дикого запада.

Короче, как стукануло на часах десять, и началось.

Телефоны до красна раскалены, вызов за вызовом. То грабёж, то дебош, то пьяная драка у магазина, то продавщицу пырнут ножом, то расхуярят кирпичом витрину.

После полуночи мы уже подтянули двух пацанов, которым кассацию рисовали. Пацаны без психа согласились, подъехали. Сами уже децл приняли, но работали хорошо. Естественно, хули, мы им тройную таксу за смену выкатили.

И вот так мы мотались до полудня следующего дня. От точки к точке.

Какого только пиздеца я в ту ночь не насмотрелся.

Я уже говорил раньше, что тувинцы пить совершенно не умеют. У хакасов такая же проблема. Этиловый спирт делает их ещё тупее и ещё агрессивнее.

За новогоднюю ночь у нас было четыре попытки вынести из магазина кассу, дважды алкаши не хотели платить за бухло, выпивая на месте залпом целую бутылку водки, а потом заблёлвывая продавщицу и прилавок. Одну тётку подрезали, к счастью, не на глушняк. Одной пьяный хакас раскроил лицо куском стекла. Тувинцы в продуктовом устроили поножовщину с хакасами, положили троих на месте. Одно радует, товар не успели попортить.

Но самый ад был с бичом, который ходил от киоска к киоску и засовывал в окна свой хуй. Его мы отловили только под утро и вломили ему пизды.

Первого января стало кристально ясно, что штат пора расширять. А не то мы пизданёмся такими темпами.

Озвучили мы проблему Марии Петровне.

Та посчитала, что, если мы возьмём ещё шесть точек, можно будет без больших потерь нанять ещё четверых пацанов, купить им форму, дубинки, аттестацию, лицензию на ствол и по ксюхе на рыло.