Текст книги "Дракон и Буревестник. Путь на восток. Том 2"

Том Белл
Дракон и Буревестник. Путь на восток. Том 2

© Белл Т., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глоссарий

Кайсин (Мао Кай) – дочь главы Первого советника Императора, наследница рода Мао, живущая в родовом поместье отца Синем дворце.

Лю (Бэй Лю[1]1
  Имена в книге построены следующим образом: так, в полном имени сначала пишется фамилия, затем личное имя.


[Закрыть]) – вор, живущий в южной части старого города.

Жу Пень (Малыш) – верный друг Лю, который делит с ним все тяготы и невзгоды жизни в трущобах.

Ши-Фу – бродячий монах из храма Семи ветров (он чокнутый, если верить Жу Пеню).

Си Фенг – бывший военачальник армии Императора в чине Генерала-Бури, ныне телохранитель Кайсин.

Хуан Джун – командующий Имперской гвардией, давний друг и ученик Си Фенга.

Мао Муген – глава рода Мао, Первый советник Императора Цао Цао.

Шень Ен – Нефритовый маг, владетель восточных земель и господин Нефритовой башни.

Тейтамах – евнух, слуга и посланник Нефритового мага.

Вей Шен – рядовой солдат из армии Нефритового легиона.

Мэйсу – приемная дочь главы рода Мао, служанка Кайсин.

Хай Зу – бывший друг Лю и Жу Пеня, примкнувший к пиратам из Братства Соленого берега.

Тана – старая травница, живущая в трущобах, которая воспитывает беспризорных детей.

Тин Тей – торговец стеклянной посудой, друг Лю и Жу Пеня.

Цао Цао – Великий Император, правитель Империи Цао.

Ма Тэн – князь одной из северных провинций, предводитель восстания зеленых повязок.

Лоян – столица Империи Цао.

Пролог

Восточная окраина Рисового края, Империя Цао

За три недели до великого праздника Сячжи

Хуан Джун стоял поодаль от командирского шатра. Он легонько поглаживал изогнутый рубец, расчертивший его плоское широкое лицо. Шрам начинался на лбу под густой челкой цвета воронова крыла, рассекал бровь, протягивался по щеке рядом с носом и уходил до подбородка. Красной толстой линией он отделял друг от друга две стороны лица, словно прошлое от настоящего.

Пожалуй, так оно и было.

В тот роковой день, будучи более молодым, но уже опытным разведчиком, он вслепую гнал лошадь по горным ущельям, чтобы успеть передать весть. Чудом уцелевший левый глаз заливало кровью. Соленый железный привкус обжигал изувеченные губы. Боль раскаленным металлом пронзала череп. Руки тряслись, но не от бешеной скачки, а от лихорадки. Он провел в седле почти сутки, но терпел. Он не мог подвести жителей той деревни в горах.

– Я должен ехать дальше! – рычал он каждый раз, когда руки хотели выпустить поводья, а тело выскользнуть из седла и рухнуть посреди каменистой дороги.

Приближались захватчики. Кочевники с севера. Тысячи. Десятки тысяч. Он нарвался на передовой отряд. Каким-то чудом, не иначе сами Прародители помогли, он расправился с варварами, но едва не погиб сам. Хотя, наверное, все же погиб. Ведь прежний Хуан Джун не пережил тот роковой весенний день. Он мчался, чтобы успеть передать весть Генералу, своему старому другу. Мчался, только чтобы увидеть его еще раз.

Последний раз.

– Генерал! – закричал он из последних сил, когда лошадь остановилась перед вратами деревни. – Генерал! – крикнул еще раз, но уже едва слышно.

Хуан Джун не должен был выжить. Рана плохо пахла и гноилась. Силы врага, что продвигались по горным тропам, были неисчислимы. Он сам едва мог говорить, когда Генерал снял его с лошади и отнес к женщинам-лекарям. Хуан Джун даже не разглядел лица сквозь пелену запекшейся крови. Только слышал его голос, такой знакомый и родной. Старый друг был рядом. Теперь и умереть не страшно. Передав тревожную весть, он впал в беспамятство, зная, что уже никогда не проснется. Надежды на спасение в тот день не было.

Тот роковой весенний день.

Он остался в прошлом.

Будущее же Хуан Джун искал черными хищными глазами среди облаков. Но видел одни тучи. Небеса медленно наливались глубокой синевой, каковой не видели в этих краях уже больше года. Засуха пронеслась по землям Империи, словно морская волна по песчаному берегу. Погубила все всходы, оставив без еды простых крестьян и скот. Народ ждал помощи от Империи, но никто даже не отменил ежегодные подати. Наоборот, столица потребовала еще больше. Начались восстания. Люди, оголодавшие, озлобленные, объединялись и целыми деревнями уходили под знамена зеленых повязок, мятежников, что уже несколько лет вели войну против Империи. Лишь когда бесконечные бои охватили половину страны, Император Цао Цао наконец задумался. Или ему подсказали.

Так или иначе, скоро все кончится. Скоро должны прийти дожди.

Однако Хуан Джун знал, что с дождями всегда приходят бури.

Восточный ветер резко взметнул частокол флажков и стягов. Холодный. Бодрящий. Пахнущий горным морозом. И переменами. Нечто надвигалось оттуда, с востока. И у этого нечто было имя.

Древнее.

Могучее.

Имя, которое с трепетом произносили на улицах Лояна. И которое жаждали услышать жители столицы. Ведь оно несло с собой спасительные дожди и избавление от засухи. Обещало жизнь. Сулило избавление. Рисовые края вновь зацветут. И простой люд, истосковавшийся по работе на полях, вздохнет свободно.

– Голода не будет! – крикнут одни.

– Спасибо владыке Шень Ену! – воскликнут другие.

Крестьяне восславят Нефритового мага. Хуан Джун уже слышал такие разговоры, пока ехал сюда, к излучине Белой реки на восточной границе Рисового края. И пока все ждали, когда магистр Шень Ен приедет в Лоян, он стремительно уносился прочь из города. Он ехал так быстро, как только мог, взяв с собой лишь горстку самых преданных и верных бойцов из своего полка. Император Цао Цао дал приказ, и Хуан Джун, командующий Имперской гвардии, отправился исполнять его. Путь отнял несколько недель и с десяток загнанных лошадей. Он мчался от одной военной заставы к другой, от деревни к деревне, не жалея ни себя, ни подчиненных.

От усталости он был готов вывалиться из седла. Голод и жажда вызывали лихорадку, совсем как в тот весенний день в горах. Но все мысли об отдыхе он отгонял прочь.

– Я должен ехать дальше! – говорил он себе каждый раз, когда хотелось остановиться на ночлег подольше.

Повод слишком важный. Опаздывать было нельзя.

Пока все ждали скорых дождей и новых урожаев, он, не в силах унять нервную дрожь, дожидался именно этого вечера.

Сегодня должна закончиться война.

Он прибыл на встречу накануне. И сейчас, наслаждаясь видом вечернего неба, наблюдая за тем, как к нему крадутся пока еще далекие тучи, он наслаждался выдавшейся передышкой. Будто безудержной погони через половину Империи и не было вовсе, и он стоял тут, на краю пожухлых полей, на берегу обмелевшей реки всегда, подобно статуе.

Снова подул ветер. Влажный, живительный восточный ветер.

Хуан Джун облизнул разрубленные губы. Впервые за несколько недель они не были сухими. Кажется, перемены и правда грядут. Жизнь действительно вернется в эти края. А сегодня он положит конец войне.

Но если так, почему ему неспокойно?

Почему это ноющее чувство тревоги, это старое чутье разведчика не дает покоя? Почему мнится, что дожди принесут с собой бурю, каковой еще не бывало в Империи? Почему приезд Нефритового мага, которого он никогда не видел и не увидит, страшит больше, чем сегодняшняя встреча?

– Дзюнь юй тебя побери! – прошипел Хуан Джун и нехотя пошевелился.

Отвыкшее от движения тело заныло, но подчинилось. Он размял мускулистые руки, вдохнул полной грудью свежий воздух и огляделся. Найдя глазами одного из подчиненных, он велел принести бурдюк с вином и вновь повернулся к реке. Обмелевшее русло напоминало почти истлевшее тело с обнажившимися камнями-костями, усеивавшими дно. Крохотные лодки и крупные джонки лежали на боках у переправы, уныло разбросав снасти по высохшему илу. Истлевшие водоросли и желтые заросли прошлогоднего камыша обрамляли берега непроходимой стеной. Здесь не было птиц и насекомых, не осталось рыбы и водных животных. Рыболовецкие селения, коих было немало по берегу Белой реки, опустели. Подобное зрелище не раз встречалось по пути. Деревни-призраки с темными окнами, по улицам которых гулял только сухой пронизывающий ветер. Их было много. Слишком много. Все жители ушли. Не осталось никого. Некоторые отправились туда, где еще можно было найти еду: на юг, в вольный город Дамаск, или на запад, в лесные предгорья.

Большинство же присоединилось к восстанию зеленых повязок, примкнув к войскам мятежного князя Ма Тэна. Столица повстанцев находилась совсем недалеко от этого места, в нескольких днях езды на восток, в городе Као Бэй. Именно оттуда Хуан Джун и ждал посланников. Они должны прибыть совсем скоро.

Вдалеке, по ту сторону реки, на опустевшей дороге появилось облачко пыли. Всадники. Пара дюжин, не меньше. Зоркий глаз старого разведчика никогда не ошибался. Их едет слишком много. Больше обещанного. Осторожничают, опасаются засады. Но Хуан Джун приехал не усугублять войну и не развязывать новые конфликты.

Он прибыл, чтобы вернуть мир в эти земли.

И все же их слишком много. Могут ли они сами напасть?

Могут, ответил воин сам себе. Но не станут. Чем ближе становились всадники, тем сильнее в его мыслях нарастали подозрения. Это не просто боевой отряд.

Они сопровождают кого-то.

Кого-то важного.

Обезображенное лицо Хуан Джуна исказилось гримасой удивления.

– Скорее! – крикнул он. – Всем приготовиться! Принести мои доспехи!

Солнце давно укатилось за их спины и начало приближаться к линии горизонта, когда Хуан Джун занял место на берегу у высохшей переправы. Его люди, всего десяток солдат из личной гвардии Императора, держа в руках стяги Цао Цао, выстроились в двадцати шагах позади. Сам же командующий Имперской гвардии возвышался перед ними, как стальной исполин. Его броня, красная, как и цвета Империи, была украшена золотым орнаментом и рисунками в виде птиц: феникса в окружении огненных койр. При ярком солнечном свете она блестела, будто отражала величие Империи. Сегодня же она казалась старой, обветшавшей, поблекшей, совсем как нынешняя слава растерзанного гражданской войной государства. На лице Хуан Джуна застыло устрашающее выражение, но виной всему был шрам. Спустя двадцать лет, что прошли с того рокового весеннего дня, он так и не научился жить с этим увечьем.

Хотя его прославленному другу, Генералу, в тот день пришлось потерять намного больше…

Хуан Джун потряс головой, чтобы прогнать ненужные мысли. Он с трудом пытался не выдавать волнения. Проверил еще раз сумку на поясе, где хранилась грамота от Императора, и еле заметно выдохнул.

Мятежники остановились недалеко от берега, по команде спустились с лошадей и выстроились в несколько колонн. Нельзя было не заметить их по-настоящему военной выучки. Простые крестьяне, какими повстанцев представляли глашатаи в Лояне, такого не сумели бы. Каждый из них был вооружен мечом, луком и копьем и облачен в темные походные доспехи из кожи. В тяжелом бою от подобной защиты толку немного, но во время быстрых конных переходов и для еще более быстрого отступления такая броня подходила лучше всего.

Нет, это не крестьяне, отметил Хуан Джун. Это солдаты. Опытные, закаленные в боях. Наверное, многие из них раньше носили красные цвета, как и он. Теперь же на плече каждого виднелась узкая зеленая повязка.

Эта война разделила один народ на две части. Как страшный шрам, она отсекла прошлое от настоящего. Брат пошел против брата, сосед против соседа. Будущее же скрывалось где-то за черными тучами. Многочисленные стычки и крупные бои вспыхивали тут и там. Крестьяне хотели с оружием в руках отвоевать себе право на жизнь и труд. Простой человек, далекий от интриг Императорского двора, жаждал лишь мира и спокойствия, но гнет Императора лишил жителей государства последних крох.

Хуан Джун понимал их. Понимал он и солдат из гвардии, решивших сменить красные плащи на зеленые нарукавные повязки. Наверное, окажись в нем самом меньше веры в Империю и верности Императору, он тоже присоединился бы к князю Ма Тэну.

К счастью или нет, этого не случилось.

А сегодня он положит конец этой бессмысленной распре.

Колонны повстанцев медленно маршировали к краю обмелевшей переправы. Ни стягов, ни вымпелов не виднелось над их головами. Только лес навостренных стальных наконечников копий. Хуан Джун насчитал три десятка. Воины сурово озирались по сторонам, выискивая среди вечерних теней признаки засады.

Хуан Джун крепко взялся за рукоять меча, с упоением ощутил, как его жесткая обмотка впивается в ладонь, и медленно обнажил оружие. В черных глазах мужчины блеснула сталь. Яркая, острая, отдающая могуществом и смертью. Подарок от Генерала в честь присвоения Хуан Джуну чина командующего Имперской гвардией. Тогда он и не ведал, что высокая должность сделает его не столько военачальником, сколько политиком.

Хуан Джун ненавидел политику.

Короткая округлая гарда, увитая золотой проволокой, сильно истрепалась за годы службы. Совсем как сам Хуан Джун. И так же, как он, клинок служил честно и верно. Меч – оружие для битвы. Он подходил лучше всего для нападения. Но в этот вечер никакого боя случиться не должно.

Взмахнув мечом над головой, Хуан Джун воткнул его в землю подле ног. Затем снял с пояса кинжалы и бросил рядом. Пришельцы с того берега, кажется, оценили его жест. Застучали древки копий. Частокол острых пик поредел. И все же взгляды повстанцев остались суровыми, подозрительными, полными недоверия и пренебрежения. Даже презрения. И все они устремились к воину в красных доспехах.

Хуан Джун их не винил. Он вел бы себя точно так же. Ведь они – всего лишь охрана, которая хочет исполнить свой долг. Как и он сам.

Процессия остановилась в двадцати шагах от посланника Императора. Из стройных рядов мятежников донесся вопрос:

– Кто стоит перед нами? Кто стал посланником воли Императора Цао?

– Здесь стою я, Хуан Джун, – отвыкнув от разговоров, он отвечал с хрипотцой в голосе. – Командующий Имперской гвардией.

Какое-то время повстанцы молчали, хотя до слуха доносилось оживленное перешептывание. Затем тот же человек спросил вновь:

– Это все, кто пришел с тобой?

На лице Хуан Джуна заиграли желваки. Их осторожность начинала надоедать. Ему хотелось покончить как можно скорее.

– Все. Десять моих лучших солдат, – помолчав, он добавил: – Мы прибыли не сражаться. Наше оружие останется в ножнах, если и вы поступите так же.

Вновь оживленное перешептывание. Когда ропот среди зеленых повязок затих, послышался лязг стали. Они убирали мечи в ножны и опускали копья. Наконец первые ряды расступились, и вперед вышел взрослый мужчина, почти старик, выглядевший при этом крепким и бодрым, словно молодой юноша. Поверх его зеленых распашных одежд виднелась легкая пластинчатая броня из темного железа. Такие же наплечники, широкие, прошитые зеленым шнуром, защищали его руки, предплечья были обмотаны ремнями, а за спиной от слабых дуновений ветра развевался длинный, в пол, плащ с орнаментом из зеленоватых линий в виде листьев бамбука. Под черными с сединой внушительными бровями расположились поблекшие темные глаза, полные странной скорби, усталости и отрешенности. Хуан Джун не видел в них той злобы и ненависти, про которую говорили глашатаи. Это был такой же воин, как и он сам, уставший от бесконечных битв.

Старик носил длинную козлиную бородку, а в волосах, ниспадавших на плечи, можно было заметить пряди с эмалированными бусинами. Его шею и грудь украшало ожерелье из жемчуга, увенчанное большим знаком в виде образа Баланса – соединенных вместе полусфер небесной магии Дзинь и темной Хань. Он держался уверенно, узкий подбородок гордо смотрел вперед. Свет угасающего дня залег глубокими тенями в морщинах на его смуглом лице. Несомненно, этот воин не привык сидеть за стенами дворцов. Он проводил много времени в походах и всегда находился в самой гуще сражений.

Нет, неправильно, поправил себя Хуан Джун. Не воин.

Правитель.

Он уже догадался, кто стоит перед ним. По тому, как смотрят на него сопровождавшие его люди. По стати и выдержке. По блеску опыта в запавших утомленных глазах.

– Князь Ма Тэн, – Хуан Джун не удержался и чуть поклонился, выставив перед собой сложенные вместе кулаки. – Мы не ожидали, что на встречу прибудете именно вы.

– Я не мог доверить этот вопрос никому другому, – князь говорил неспешно, взвешивая каждое слово. Его голос походил на истрепавшийся бархат, потерявший былую привлекательность и мягкость, превратившись в жесткое и грубое полотно. – Ведь все началось с меня. Мне и заканчивать.

– В таком случае я рад, что смогу поговорить именно с вами.

Ма Тэн смерил собеседника долгим взглядом.

– Хуан Джун, я верно расслышал? – спросил он.

– Все так, князь.

– Мне знакомо это имя. Ты один из тех, благодаря кому устояла северная граница близ Бао Дин?

– Да, князь.

– И этот шрам ты получил именно в тот день?

В тот роковой весенний день.

Хуан Джун кивнул.

– Тогда и я рад, что мне доведется поговорить с таким самоотверженным и опытным воителем. Это честь для меня.

Ма Тэн поклонился, тоже сложив ладони перед собой. Выказал уважение. Это хороший знак. Хуан Джун почувствовал облегчение. У него даже перестали трястись поджилки.

– Тогда вы позволите мне огласить содержание грамоты от Императора Цао Цао, правителя Империи Цао, сына Небес и Отца всех свободных народов?

По каменному лицу Ма Тэна было понятно, что слушать все титулы Императора ему не сильно нравится.

– Прошу тебя, – кивнул князь.

Хуан Джун извлек из сумки на поясе свиток, показал жирную красную печать на документе и, дождавшись одобрения, развернул его.

– Мы, Цао Цао, милостью Небес правитель Империи Цао… – он покосился на Ма Тэна и прокашлялся, – и так далее, заверяем перед всеми, кто захочет рассмотреть настоящий акт в будущем, что поручаем выступить от нашего лица прославленному и верному сыну Империи Хуан Джуну, командующему Имперской гвардией…

– Давай сразу к сути, будь так добр, – прервал его Ма Тэн.

Еще раз прокашлявшись, Хуан Джун нашел в тексте условия прекращения военных действий и зачитал их вслух. Он чувствовал себя неловко, будто он никакой не воин, а крикун на базарной площади. Князь же с задумчивым видом слушал, что мятеж должен быть прекращен, любые войска распущены, прикрепленные к землям Империи крестьяне обязаны вернуться на свои наделы, взамен не боясь, что их постигнет кара за участие в восстании. Сам Ма Тэн обязан сложить оружие и явиться в столицу, но не как глава мятежников, а в качестве нового правителя северных провинций в составе Империи. Император прощал ему все прегрешения ради создания прочного мира и процветания государства, взамен князь должен принести присягу Императору Цао Цао пред ликом Небес и отречься от любых претензий и злых намерений.

Дочитав текст заплетающимся языком, Хуан Джун выдохнул и стер пот со лба. Он – воин, а не политик. Политика – скучное занятие для скучных стариков. Он мог привыкнуть к чему угодно, ко всем тяготам службы и невзгодам на поле брани, но выступать в роли переговорщика ему не понравилось.

Было даже забавно, что он с таким трепетом ждал этого мгновения весь день и всю дорогу сюда, но оно совсем не принесло облегчения. По лицу Ма Тэна тоже было непонятно, доволен ли он. Его безмерно печальный взгляд как будто стал мягче. В уголках глаз блеснули горошинки слез. Князь погладил бородку, посмотрел на темное небо и вскоре коротко сказал:

– Я подпишу это.

Хуан Джун оцепенел. Часто заморгав, он проглотил вставший в горле ком и задал вопрос, ответ на который знал, но хотел услышать:

– Значит… войне конец?

Ма Тэн улыбнулся, и такой улыбки Хуан Джуну уже давно не доводилось видеть. Была в ней и радость, и скорбь, и облегчение, какое бывает у странника после очень долгого и тяжелого пути.

– Наконец-то все это закончится.

Он протянул ладонь.

И Хуан Джун с радостью ответил на рукопожатие.

Часть I. Сячжи

Выдержка из трактата «О четырех драконах» автора Цинь Пиня Третий век со времен исхода Прародителей

«Я посвятил жизнь поиску знаний».

С этих строк начался мой разговор с тем, кто поведал мне свою историю, дабы смог я записать ее и сберечь для тех, кто явится в этот мир вслед за мной. Он пришел ко мне, опустился с Небес перед домом моим в долине О́рдос, в тенях хребта Семи ветров. Спустился в окружении яростной бури огненной, молний пламенных и ветра горячего.

Он услышал меня!

До конца жизни я буду помнить его лицо…

Он пришел ко мне со словами о том, что я странствовал всю жизнь и накопил достаточно знаний. Как и Он. И пришел ко мне, чтобы пролить свет на тайны последние, которые были сокрыты от меня под пеленой давно утекшего времени. Он избрал меня своим летописцем. Он рассказал мне все, что случилось, от момента сотворения мира до самых последних дней, когда…

Когда Они проиграли.

Духи-Прародители.

Он был одним из них. Последним стражем нашего мира, для которого настал час уйти в безвестность.

Он опустился с Небес пред моим домом. Красный дракон, владыка Чжихан, и со словами: «Я посвятил жизнь поиску знаний» поведал мне свою историю. Историю о том, как жили Прародители и как они проиграли.

Он рассказал мне все тайны Баланса небесной Дзинь и темной Хань и велел оставить в строках этой книги предупреждение тем, кто явится в этот мир вслед за мной.

Чтобы они знали. Чтобы они не забывали.

До конца жизни я буду помнить его лицо. Охваченный пламенем лик дракона и чудесное сияние его глаз: один из них желтый, яростный, как пламя, другой белый, израненный, отнятый в бою…

Выдержка из трактата «О четырех драконах» автора Цинь Пиня Третий век со времен исхода Прародителей

Они явились из Великого ничто, из мировой тьмы, где живет лишь холодная пустота. Ни одному из них не дано было узнать, кто их создатель и был ли таковой. Быть может, само мироздание и ледяные ветра явили их, дабы создали они мир, какого еще не существовало никогда, ни в какие времена.

Было их четверо, бестелесных духов, коих влек навстречу друг другу неведомый зов. Они мчались сквозь время, преодолевая расстояния такие, что не вообразить никому из ныне живущих.

И настал день, когда духи встретились посреди пустоты, и вдруг вспыхнули мириады звезд, раскрасив небосвод музыкой света и тьмы.

Тот день стал первым.

Первым для нашего мира.