Текст книги "Хвостатые беседы. Приключения в кошачьих владениях и за их пределами"

Единственный ребенок двух учителей, я давно привык сам находить себе развлечения в полупустых двухсотлетних зданиях. В начальной школе на Клермонт-роуд, где я учился, а мама преподавала иностранцам английский, я быстро исчерпал познавательно-развлекательные возможности электронной машины «Биг-трак» мистера Честера и волнистых попугайчиков мисс Дейвис. Поэтому время между школьным звонком и концом маминой работы мне скрашивало лишь воображение. Однако коридоры Фарнли-Хауса таили множество открытий: то никому не известный зал с пыльными сумчатыми, то покрытое паутиной витринное убранство времен тридцатых годов. Вещи эти хранили в коробках из орешника и вынимали раз в сто лет.

Бродя коридорами Фарнли, я обходил стороной кабинет таксидермиста Бена, хотя порой и заглядывал в приоткрытую дверь. Запах внутренностей и формальдегида был невыносим, к тому же я боялся Фреда – филина Бена. Фред сидел у Бена на плече и суровым, но одобрительным взором наблюдал за тем, как хозяин скоблит грудную клетку горностая или белки. Когда нас с Беном познакомили, он посадил Фреда мне на плечо. Птичке явно не понравилось, а я чуть не рухнул – размером филин оказался в половину меня, девятилетнего. Устоял я лишь благодаря папиной поддержке.

Фред сопровождал Бена повсюду – иногда даже на папины уроки, где Бен изредка рассказывал детям о своей работе с животными. За пять лет преподавания отец уяснил, что в мире временных учителей царит закон «съешь сам – или будешь съеден». Поэтому набитые зверушки играли неоценимую роль отвлекающего маневра: они превращали папу в чучельника. Так он избегал участи затравленного подменного учителя. Папины коллеги обычно быстро привыкали к тому, что в углу учительской торчит безжизненная лиса или детеныш капибары. Как-то, правда, одна заместительница директора захотела было возмутиться при виде дохлого филина на соседнем столе, но тут Фред очень медленно повернул к ней голову и одарил недобрым взглядом.

Папа рассказывал, как однажды мама Бена наводила порядок в холодильнике и обнаружила там усопшую морскую свинку по имени Тутлс. Свинка сто лет назад была питомцем маленького Бена (следует добавить, что умер зверек своей смертью). Так вот Бен, к тому времени напрочь про Тутлса позабывший, проплакал весь день.

– Когда Фред умрет, Бен сделает из него чучело? – спросил я у папы.

– Возможно. Отдаст таким образом дань уважения.

– А пока Фред живой, Бен не станет его набивать?

– Нет. Конечно, нет.

– Бен что, любит только мертвых животных? А живые ему почему не нравятся?

– Не знаю. Спроси у мамы. Мне надо дорисовать козу, так что давай поговорим позже, ладно?

Однако интерес Бена в таксидермии не ограничивался лишь мертвыми созданиями. Однажды я пришел домой из школы и обнаружил папу в гостиной. Он стоял на коленях перед журнальным столиком, на котором лежал белый шар размером с огромный кулак.

– Ну же ну, Том. Гляди-ка!

– Что это?

– Ш-ш-ш-ш! Тихонько, а то разбудишь.

Я присмотрелся. У шара были лапки и глазницы.

– Жаба?

– Да. На ней защитный зимний кокон. Можешь взять в руки, если хочешь, только осторожно – если ее побеспокоить, она рассердится и выпрыгнет из «домика». Еще и укусит, наверное.

Я поднял шар и увидел внутри лишь воздух – никакой амфибии. После этого отец поведал мне правду. Утром Бен заскучал и устроил вылазку в лес за Фарнли-Хаусом, отыскал там жабу, усыпил ее хлороформом и принес к себе в кабинет. Затем намазал беднягу пастообразным материалом для стоматологических оттисков, не забыв оставить щель для дыхания, и дал застыть. В конце рабочего дня наш таксидермист вернулся в лес, разрезал затвердевший материал и выпустил жабу. Та побрела прочь на заплетающихся ногах, точно одурманенный заложник на редкость доброго террориста. Бен склеил «панцирь» и одолжил его на вечер папе.

Фарнли-Хаус курировал некий Малкольм – вечно пьяный коллекционер живописи, которому было за шестьдесят. Если он и догадывался о выходках сотрудников, то виду не подавал. Мы, например, так и не узнали, чья именно рука коряво переправила надпись в конце подъездной аллеи с «Центра учебных материалов Фарнли-Хаус» на «Центр лечебных одеялов Фарнли-Хаус». Причем нормальную вывеску вернули только через месяц – раньше никто не озаботился.

В фойе Фарнли висела огромная картина кисти Альберта Уайнрайта, изображавшая обнаженного юношу. Как-то папа десять дней подряд методично рисовал на бумаге различные детали нижней одежды – стринги, плавки, шикарные семейные трусы в гавайском стиле, – затем вырезал их и крепил юноше на промежность. Утром приезжал Малкольм. Папа с Цеппелином прятались на балконе и сверху наблюдали за реакцией куратора. Обычно он секунд тридцать изучал картину недоуменным взглядом, после чего просто шел по своим делам. Ни разу не заметил Малкольм и целый выводок ежат, которых принес Бен, – хотя малыши в два счета расправлялись с остатками сырных бутербродов в учительской.

Вскоре к папиным обязанностям добавили контроль за учебными материалами, которые центр предоставлял школам. Изредка папе звонили с просьбой прислать утконоса или подлинный мушкет восемнадцатого века, однако в целом дела в Фарнли шли вяло.

К тому времени наш дом стал приютом для множества животных, к которым, по мнению папы, в Фарнли относились без должного уважения. Удивительно, но я лишь через двадцать лет понял, что белый медведь в прихожей – это странно. Вместе с пониманием пришли вопросы. Как папа уместил чучело в багажник машины? Действительно ли Полу Эбботу запретили у меня ночевать лишь потому, что он «не мог спать в чужом доме без света»? Или все не так просто? Когда Пол закрывал глаза, что именно его пугало? Банальный мрак – или мысль о гигантских когтях и огромной зубастой морде в нескольких футах под кроватью?

У белого медведя, честно говоря, был немножко слабоумный вид и чуть перекошенная морда, поэтому настоящего страха в сердца гостей мишка не вселял. Гораздо больше жути навевал детеныш аллигатора, который спал в ногах моей кровати летом 1985 года. Он быстро завоевал мне популярность у одноклассников. Как-то у нас остался ночевать Даррен Кестембаум, и я подсунул ему, спящему, чучело под нос. После этого случая по классу мистера Хайланда пополз слушок, будто я держу дома живого аллигатора. Слух я не поддерживал, но и не опровергал.

К сожалению, когда мы с одноклассниками начали активно приглашать друг друга в гости, чучело уже переехало к Цеппелину и, соответственно, к его бабушке. Последняя подтыка́ла зверушкой щель под дверью – чтобы не дуло. Однако моих новых друзей, которые в отсутствие аллигатора угощались лишь рисовым пудингом, вполне утешило явление папы в обнимку с чучелом оцелота.

– Это Тибблз, – объявил родитель. – Я взял его в обществе защиты животных. У Тибблза не самый лучший характер, но с друзьями он ладит.

Когда Фарнли-Хаус закрыли, его коллекция разошлась по заведениям поменьше, а многих животных попросту разобрали по рукам. Белый медведь, все хорошенько обдумав, решил в конце концов поселиться у сторожа Эрика – тот жил в маленькой квартирке недалеко от центра Ноттингема и не страдал от обилия гостей женского пола. Оцелот отошел Цеппелину и стал ездить на задней полке его «Форда-Капри» первой модели. Оцелоту часто составлял компанию сурок, вместе они выгодно выделяли Цеппелина среди прочих кавалеров Восточного Мидленда – те довольствовались пушистыми кубиками на зеркале да хвойным освежителем.

Неясыть, лису и африканскую бамбуковую крысу папа забрал к нам. Все они еще несколько лет выполняли роль то домашних стражей, то обучающих пособий, то реквизита для розыгрышей. О дальнейшей судьбе зверушек история умалчивает. Подошло ли к концу их посмертное существование? Или продолжается несмотря ни на что? Не превратись я внезапно в юношу и не утрать на время увлечение миром природы, я бы, конечно, за этим проследил.

– А, старенькая такая? – протянула мама, когда я спросил у нее про бамбуковую крысу. – Не знаю… У нее под конец лапа отпала, точно помню. По-моему, я отвезла крыску на ярмарку старинных вещей, и там ее купила моя подруга Сандра. Ой нет, наверное, не ее, а лису.

Словом, единственным животным, которое пережило мои подростковые годы, стал вовсе не дикий зверь, а вест-хайленд-терьер. Я звал его Рагсом, в честь электронной собаки из фильма Вуди Аллена «Спящий». В одиннадцать лет я этот фильм просто обожал. Наш Рагс, правда, не умел так обаятельно вилять хвостом, как его тезка, и не мог похвастать такой же белоснежной мягкой шерсткой. Зато летом мы уезжали в отпуск – иногда на целый месяц, а он послушно сидел в окне и охранял дом. Насколько я знаю, в общество защиты животных на нас никто не жаловался. Хотя в 1988 году мы, по возвращении из Италии, застали у своей калитки бледных встревоженных соседей. Бедные Деннис и Рома! Каких моральных сил стоило этим милым людям поведать нам трагическую весть: наш любимый песик за все две недели «ни разу не шевельнулся».

В конце восьмидесятых – начале девяностых Рагс выдержал несколько переездов и дотянул до дома под Окволдом. Прожив в нем два года, однажды летом верный пес, не сломленный возрастом и частыми трепками со стороны кота Монти, пустился в свое самое героическое и самоотверженное приключение.

По узкому переулку, где стоял наш дом, ездило не слишком много транспорта. Зато тот, что ездил, прекрасно мог бы вписаться в какую-нибудь безумную компьютерную гонку: мешанина из лошадей и грузовиков для перевозки скота (рядом имелся ипподром); тракторов и комбайнов, угнанных «Фордов» и патрульных машин. Далеко не все участники этого карнавала вызывали улыбку, но был среди них один… Каждую неделю мимо нас катил инвалидный электроскутер, управляемый тучной дамой в очках, и на крыше его гордо восседал джек-рассел-терьер.

Я понятия не имею, где эта дама-инвалид жила и куда она путешествовала каждый вторник, но вид у нее был весьма целеустремленный. Ехала она всегда строго посредине улочки и хранила полную невозмутимость на воинственном лице, если за ней вынужденно плелся какой-нибудь фермер или местный лихач. Джек-рассел вел себя точно так же. Порой за скутером выстраивалась очередь из трех-четырех машин. Моя спальня и папин кабинет выходили окнами в проулок, и мы часто бросали работу, чтобы полюбоваться забавной процессией. Однако в тот день, когда дама попала в аварию, мы с папой работали в саду по другую сторону дома.

– Охренеть! Это ты? – вопросил папа, щелкнув садовыми ножницами.

– Что – я?

– Так офигительно заскрипел. Как тетка из шоу «Монти Пайтон».

– Сто лет уже так не делаю.

«Пааааааааам!»

– Вот опять. Дошло? Точно как тетка из скетча про спам.

– Дошло. Только это не я. Я даже губами не шевелил!

Мы оба рванули на каркающий звук – прочь из сада, через калитку, вниз по тропинке в сторону фермы Паттенов.

Колесо, торчащее из канавы шагах в двадцати от тропы, мы заметили одновременно. Скутер крепко застрял, его возница застряла внутри еще крепче. От нее-то и исходили странные звуки. Поначалу, наверное, она звала: «На помощь!» Но время шло, надежда на человеческое вмешательство таяла. Крики постепенно переродились в отчаянные, безысходные мольбы к милосердным воронам.

Чтобы перевернуть скутер с застрявшей внутри дамой – ее, как мы узнали, звали Берил, – нам с папой пришлось залезть в канаву и изо всех сил поднатужиться. Позволь мы себе кряхтеть-пыхтеть, было бы чуть легче. Но мы, красные от напряжения, толкали и тянули молча. Наши стенания в сложившихся обстоятельствах звучали бы бестактно – учитывая комплекцию Берил. Когда скутер встал на колеса, я испытал невероятное облегчение. Не только потому, что Берил оказалась цела и невредима, но и потому, что не пришлось звать на помощь Фрэнка, как предлагал папа. Наш сосед-лисоненавистник ужасно меня возмущал. Он наверняка прихватил бы с собой ружье в надежде избавить от мучений кого-нибудь мордатого и четырехлапого.

– Пааааааааам! Что произошло? – произнесла Берил. – Ехала себе, ехала и вдруг потеряла контроль и улетела с холма.

Мы убедились, что скутер на ходу, и папа спросил, не отвезти ли ее домой.

– Нет-нет. Я сама, пааааам! – ответила Берил.

Вернувшись к вертикальной жизни, она почему-то не перестала издавать каркающие монти-пайтоновские звуки.

– Я вас тут частенько вижу, – сказал папа. – И на крыше собачку вашу. Ей, похоже, нравится.

– А, да, мой Билли. Он там, наверху. – Берил ткнула в сторону крыши скутера.

Мы с папой нервно переглянулись и еще раз осмотрели крышу. Никаких сомнений – собаки не было.

– А… Ну да. Точно? – спросил папа у Берил.

Сердце у меня ушло в пятки. Как мы могли забыть о джек-расселе? Может, он перелетел через живую изгородь в поле? Или полураздавленное собачье тело так и лежит на дне канавы? Неужели все-таки придется звать Фрэнка с ружьем?

– Уверена. Наверху, на небесах. Теперь-то он счастлив. Я его, бедолагу, на прошлой неделе усыпила.

Мы, естественно, не хотели демонстрировать радость по поводу кончины Билли, однако на наших лицах проступило неприкрытое облегчение.

Следующая реплика Берил добила нас с папой окончательно.

– Но ваш-то дружок в порядке, надеюсь? Я видела его у вас за окном. Белая кудрявая лапочка. Такой умница, всегда на страже. Не то что Билли. Тот в жизни не сидел спокойно.

Папа никогда не был мастером-джедаем в умении взвешивать каждое слово – обычно говорил сразу, что в голову приходило. Но тут он благоразумно помедлил. Эта женщина только-только потеряла своего, возможно, единственного друга. Не огорчит ли ее весть о еще одной собачьей смерти?

– А, вы о Рагсе? Он отлично себя чувствует. Он у нас живее всех живых.

На протяжении следующих шести месяцев Берил продолжала ездить по проулку. Рагс всегда стойко ее приветствовал. Иногда я или папа для убедительности пересаживали пса на другое окно или подпирали его подушкой. Однажды я при появлении Берил взял Рагса на руки и помахал его лапкой. Она вроде бы ничего не заподозрила, но я оказался близок к провалу, как никогда. Хрупкие суставы Рагса чуть не выдали меня с головой. Больше я таких представлений не давал. Мне было двадцать с небольшим, и я обожал устраивать розыгрыши. Однако я не имел ни малейшего желания пугать престарелых леди, салютуя им оторванной собачьей конечностью.

К тому времени Монти своими задними лапами уже основательно подпортил Рагсу шубку. Челюсти пса начали крошиться и обнажили некую субстанцию, похожую на затверделые опилки. Я подумал, не отнести ли беднягу на перетяжку. Только кем я тогда стану? Одно дело – быть хозяином набитого пса и совсем другое – знать, где таких псов лечат.

Рагс выдержал еще один переезд, в нынешний дом моих родителей на границе Ноттингемшира и Линкольншира. Деревушка Калтертон так и пышет сельским духом, она окружена заливными лугами и фермами, однако обычные «Рендж-Роверы» ездят здесь чаще угнанных машин. Соседи не просят папу кого-нибудь пристрелить, ему не приходится устраивать облаву на сбежавшего жеребца и перекрывать дорогу своим автомобилем. В Калтертоне обитает очаровательная шетландская пони по имени Глэдис, хозяева которой позволяют ей бродить по всей округе. Но Глэдис очень благовоспитанна. Она, в отличие от двух подопечных шетландцев Паттенов, никогда не забредает без приглашения к соседям на кухню и не ворует там кошачий корм.

Монти не стало много лет назад, а последняя кошка родителей, Дейзи, умерла от рака в 2007-м. Ушан со сверчком так и не превратились в чучела, поэтому в новый дом они не переехали. В 2004-м мне позвонила мама и сказала, что ее самая старая декоративная курочка, Эгата, наконец испустила дух. Перед тем она много раз вводила всех в заблуждение, засыпая «мертвым сном». Новость меня опечалила и одновременно сбила с толку: я-то пребывал в уверенности, что Эгата умерла еще в 1997-м.

– Так и есть, – подтвердила мама. – Но я потом решила переименовать Снегоступку в Эгату. Ей, по-моему, так больше нравилось.

Что же касается Рагса… Хотел бы я сказать, что был с ним до печального конца, но на самом деле исчезновение Рагса я заметил далеко не сразу. Произошло это в 2007 году. Я регулярно проведывал родителей. И вот как-то во время такого визита я, до того уже несколько недель не вспоминавший о старом псе, вдруг растерянно оглядел гостиную. В ней не хватало привычного затхлого духа. Думаю, мама поступила несколько жестоко, когда отправила Рагса на переработку вместе с садовыми отходами. Однако я вынужден спросить себя: что бы в такой ситуации сделал я? Едва ли здесь подошли бы похороны с кремацией. Сомневаюсь, что, изъеденный молью, Рагс заинтересовал бы собой какой-нибудь музей или интернет-покупателя. У мамы было много друзей, питавших мистическую страсть к ретродиковинкам. Только вряд ли эти друзья нашли бы место для Рагса в своей антикварной лавке.

У нас с родителями было много общих интересов, вот только по времени они никак не совпадали. Пока мама с папой слушали Нила Янга, я увлеченно играл в гольф. Теперь я бы предпочел иметь родителей, слушающих Нила Янга, а они сводят меня с ума громким французским рэпом или африканской какофонией. Мало того, сейчас, когда уже слишком поздно, я мечтаю возвращаться в дом, куда без приглашения забредают шетландские пони и воруют еду у семи полубездомных котов. В дом, где с холодильника на меня высокомерно посматривает оцелот. «Ну почему, когда хочется, у родителей нет ни одного приятеля с филином?» – гадаю я, размышляя над этим жестоким парадоксом.

В пруду на заднем дворе мама с папой теперь держат раскормленных ярких рыбок. Еще родители хвастают, что в их саду временами находят приют королек, овсянка, дрозд-белобровик и несколько черных синиц. Летом в гостиной мама проводит занятия по рисованию с натуры и распахивает настежь застекленные двери. Культурную атмосферу престарелого собрания оживляют веселые зяблики и лазоревки – прыгают на заднем фоне, клюют семечки и орешки. Как-то раз натурщица, полулежавшая в расслабленной позе, заметила на птичьей кормушке большого пестрого дятла и вскочила с криком: «Черт побери! Это кто, ту́пик?!»

– Ну откуда тупик в Калтертоне? – вздыхала мама.

История забавная, но я в ней, честно говоря, на стороне натурщицы. Ничего не имею против птиц, однако мне интересны лишь пернатые крупной весовой категории. Наверняка в будущем – видимо, когда родители уже заведут себе другое хобби – мой скрытый орнитологический ген наконец проснется. Ну а пока птицы для меня – лишь пятнышки в вышине. Я не испытываю желания рвануть к ним туда или спустить их сюда.

– Не пора ли вам завести нового питомца? – часто спрашиваю я маму.

Она отвечает, что думала об этом, но ей не хочется беспорядка.

Я предлагаю собаку.

– Ой, нет. Слишком много мороки.

– Тогда козлика?

– У-у… Вряд ли. Они с папой начнут бодаться.

– А свинки? Свинки очень дружелюбные.

– Да. И можно забыть о поездках в отпуск.

Обычно мама благосклонно воспринимает мое предложение завести кота. Мы даже намечаем поездку в приют для животных, но она всегда передумывает.

– Не знаю… Может, попозже. Хочу жить в чистом доме.

У мамы откуда-то взялось дикое представление, будто маленький клочок шерсти и редкая рвота одного-единственного котика создают «грязь».

Мама видела, как выглядят мои ковры, если их три-четыре дня не пылесосить, поэтому я с удивлением слышу ее слова:

– Могу, если хочешь, забрать кого-нибудь из твоих котов. Они у тебя хоть ласковые. А из приюта не известно, кого принесешь.

Я отрицательно мотаю головой и удивляюсь маминой наивности. Неужели непонятно, что «ласковость» не была заложена в моих бандитах генетически? Я вырабатывал ее много лет, потакая кошачьим капризам. Без копченого лосося и под страшный грохот папиных шагов она мигом испарится.

– Что обсуждаете?

В кухню входит папа с голым торсом, в мешковатых штанах и с электрической зубной щеткой в одной руке. В другой руке у него пакет с личинками комара – корм для рыб, купленный в воскресенье на рынке. На ладонях шариковой ручкой нацарапан список дел: «СВАРИТЬ ПТИЦАМ ОВСЯНКИ», «ПОЗВОНИТЬ В УПРАВУ» и «КОМПОСТ?». Папа открывает рот, чтобы поучаствовать в нашем разговоре, но тут видит двух уток, приземлившихся в пруду.

– Ах, вы падлы такие! Опять воду баламутить! Шеи, к чертям, посворачиваю!

Он швыряет на кухонный стол жужжащую зубную щетку и бежит в сад.

Вскоре я иду за ним. Папа стоит у воды. Он нашел старую рубашку, забытую вчера во дворе, натянул ее на себя. Молодец. Шею уткам родитель не свернул – в глубине души он их любит, это все пустые угрозы. Но птиц папа испугал, и в сад вернулось спокойствие.

Его тут же нарушает лихой свист, которым папа обычно зовет рыб на обед. Я абсолютно уверен, что свист этот – плагиат, недоброкачественная копия звука, которым я подзываю своих котов. Зачем вообще свистеть рыбам? Однако я молчу и старательно изображаю интерес. Папа показывает мне сначала одного карпа кои – очень толстого, который съедает почти весь корм, – потом другого карпа кои – не такого толстого, но тоже весьма упитанного. Этот подбирает угощение, которое не заглотил толстый. Папа ложится на живот, свешивает голову через край пруда, любуется. Он явно ждет, чтобы я лег рядом. Как в детстве, когда мне было семь лет: мы тогда вместе соорудили пруд и запустили туда плавунцов, собранных на озере в конце дороги.

Над нашими головами что-то шумит, и папа резко переворачивается на спину.

– Ах ты ж черт! – кричит он, глядя в небеса. – Гляди! Канюк. Вот это да!

Я поднимаю взгляд и успеваю заметить огромную черную тень, стрелой мелькнувшую над домом. Выглядит невероятно. Такую птичку я вполне способен оценить, это вам не крошечные точки в вышине. Я подыскиваю слова, чтобы выразить свое изумление.

– Весьма… впечатляюще.

Слова эти искренние, но, стоит им вырваться, и я понимаю, что звучат они безлико, даже насмешливо. Опять я дал маху. А ведь птица меня действительно потрясла.

Папа встает, стряхивает со штанов траву.

– «Весьма впечатляюще», значит? Больше ничего сказать не можешь? – ворчит он и идет в дом дочищать зубы. – Счастья своего не понимаешь.

Выдержки из дневника кошатника

11 декабря 2007

Сегодня под задней дверью жутко орал какой-то кот. Хорошо, у моих красавцев нет такого кошмарного голоса. Вышел во двор. Крикун оказался моим.

1 марта 2008

Сегодня Медведь слопал последнюю банку своих любимых консервов «Апплос». Он ел и непрерывно мяукал – будто намекал мне, как важно поскорее заказать новую порцию. Коты часто мяукают, выпрашивая еду. Но Медведь – первый на моей памяти, кто мяукает во время еды.

12 марта 2008

Видя, как мои коты обнюхивают друг другу носы, я каждый раз испытываю удивление: неужели они думают, будто с прошлой встречи что-то поменялось?

4 сентября 2008

Многие музыкальные группы на закате карьеры «работают над новым звучанием». Самое удивительное, что коты делают то же самое.

14 сентября 2008

В своей журнальной колонке скандально разведенная, скандально бездетная и скандально обожающая котов Лиз Джонс пишет, что ее бобтейл стал плохо себя вести. «Он постоянно на меня прыгает, – жалуется она. – Даже когда на мне новенький пиджак от Дриса Ван Нотена». Фраза эта интригует сама по себе, однако слово «даже» делает ее шедевром. Казалось бы, собаки должны отличать дизайнерские пиждаки от повседневных – ан нет. Кретины от культуры! Цинично, конечно, такое заявлять, но я не удивлюсь, если станет известно, что этот бобтейл даже не прочел сентябрьского выпуска «Вог».

18 сентября 2008

Все еще не могу поверить, но я только что употребил термин «размахивать лапами» в записке уборщице.

19 сентября 2008

Признаки того, что очередное лето в рыночном городке подходит к концу: 1) посвежело; 2) яблоки опадают; 3) Медведь не уходит далеко от дома; 4) Пабло-летний начал увеличиваться в объеме; 5) ночью никто не взломал мою машину.

13 октября 2008

«Над новым звучанием» теперь работают два кота. Дом стал напоминать берлинское содружество Игги Попа и Дэвида Боуи в конце семидесятых – только когтей побольше.

15 октября 2008

С интересом замечаю, что в арсенале Медведя появился новый звук, «моче-мяу». Не могу сказать, будто воспринимаю его однозначно плохо – он выполняет роль системы оповещения. Вроде дымовой сигнализации – только вместо дыма, понятное дело, моча.

21 октября 2008

Почему на страницах «Санди таймс» так мало знаменитостей делятся подробностями ежедневной уборки кошачьей рвоты? А ведь данное занятие распространено повсеместно.

24 октября 2008

Я люблю своих котов, и они, по-моему, хорошо ко мне относятся. Только временами у меня возникает неотвязное чувство, будто мурлычут они не столько ОТ меня, сколько НА меня.

5 ноября 2008

Обнаружил в почтовом ящике послание о пропавшем попугайчике. Побежал проверять кошачьи морды на предмет перьев. Вроде чистые. Упомянутый попугайчик отзывается на кличку Чарли, разговаривает и «совсем ручной». Я в состоянии совладать с целым ворохом религиозных брошюр, торчащих из почтового ящика. Но с таким душевным потрясением – нет, не могу.

13 декабря 2008

Начинаю раскаиваться в том, что дразнил Джанета за падение с перил – он только что тайком подполз к моей сумке для гольфа с явным намерением сделать туда «пи-пи».

16 декабря 2008

Много ли у твоего кота друзей на «Фейсбуке»? Да, если среди них есть целых четыре пушистика по кличке Мяу-Президент.

4 марта 2009

Несколько дней принюхивался к «аромату» внизу и искал, что сдохло. Мистика какая-то. Так может вонять только полусгнившая рыба, вся в личинках, застрявшая посреди кошачьего лаза. Оказалось – полусгнившая рыба, вся в личинках, застряла посреди кошачьего лаза.

14 мая 2009

Кошачья кличка месяца: Ф. Кот Фицджеральд (из книги Гаррисона Кейллора «Понтон»).

15 мая 2009

Шел по кухне. Случайно смахнул с батареи наволочку. Наволочка спланировала и легла плащом на очень горделивого кота. Он стал похож на жалкую копию супергероя. Очень горделивый кот побрел по кухне – уже совсем не такой горделивый. Откровение: не спешите прятать наволочки.

24 июня 2009

Я погладил бороду. Не самая увлекательная история, согласен. Но кое-что добавляет ей интереса: упомянутая борода была фальшивой, валялась после вчерашнего маскарада на полу в спальне, а я принял ее за кота.

28 июня 2009

Существует такая фраза: «Бывает, ты ешь Медведя, а бывает – Медведь ест тебя». Только в этой фразе не хватает еще одной правды жизни: бывает, Медведь ест «Рагу из кролика с цыпленком в нежном соусе», а ты жуешь рядом бутерброд с вареньем и давишься слюной от запаха кошачьих консервов.

17 июля 2009

Знакомый знакомого на музыкальном фестивале «Латитьюд» в Саффолке, сегодня: «Ой, вы же кошатник!»

Я (с обидой): «Не только».

Надпись на зонтике над моей головой: ««ПУРИНА» – ПИТАНИЕ ДЛЯ КОШЕК!»

20 июля 2009

По ошибке купил целую партию развесного корма «Феликс: какой на вид, такой и на вкус» (второе название «Как воняет, так и аппетит вызывает»). Похоже, коты собираются звонить в общество защиты животных.

25 июля 2009

Производителям кошачьего корма «Феликс: какой на вид, такой и на вкус» (второе название «Как воняет, так и аппетит вызывает»). Оказывается, вы не лгали (это не похвала).

4 августа 2009

Я изобрел новое блюдо – мешомлет. Настоящее кулинарное открытие. Удивительно, почему его не изобрели раньше. Примечание: считаю неубедительным ответ: «Потому что это просто смесь из жутко горелого омлета с одной кошачьей шерстинкой».

6 августа 2009

Странно: готов поклясться, что я написал в поисковике слово «кот». Судя по результатам, я отправил запрос про «все мыслимые и немыслимые кошачьи беды».

8 августа 2009

Ральф довольно сильно меня укусил. То было наказание за непростительную ошибку: я вычесывал его кошачьей варежкой всего лишь семь минут. Он-то, видимо, изучал какую-нибудь «Настольную книгу по уходу за избалованными ранимыми котами-идиотами» и рассчитывал на «законный» двадцатиминутный массаж. Варежка эта считается полезнее обычной щетки и вызывает у всех моих питомцев разную реакцию. Разную – но одинаково бурную. Джанет сначала беспомощно мяукает от каждого прикосновения, потом переворачивается на спину и начинает грызть обидчицу. Медведь шустро трусит прочь. Бутси с Пабло ее одновременно и любят, и ненавидят: улепетывают со всех ног и возвращаются за новой порцией сладостных варежкиных объятий. Ральф с Шипли мечтают о том, чтобы она терзала их круглые сутки. На себе я варежку не пробовал – опасаюсь последствий. Она представляет собой жалкую копию моей старой массажной варежки, но стоит дороже. Та была двусторонней: один бок жесткий, рельефный, а другой – мягкий, войлочный. Ди заставила меня ее выкинуть: мол, «уж больно она страшная». Нынешняя варежка, конечно, здорово вычесывает шерсть и массажирует, зато приводит к колото-резаным ранам. Доказательство – два маленьких, но удивительно глубоких прокуса на моем пальце. Так что спасибо, обойдусь как-нибудь без нее.

17 августа 2009

Многие считают, будто взрослые коты не плачут. Эти многие не знакомы с моими котами.

1 сентября 2009

Позвонили дядя Пол и тетя Джейн, рассказали, что вчера утром обнаружили в своей кровати черного, как дьявол, кота Эдди. Тот положил голову на подушку между хозяевами, а одеяло натянул по самые плечи – «прям мужичок». Не менее удивительная история произошла, когда Пол возился в саду и вдруг получил в лицо струей из шланга. Дядя подумал на соседей, но тут понял, что жидкость выпустил Эдди – кот решил пометить тот самый куст, под которым хозяин рвал сорняки. Но самое невероятное случилось, когда к Полу в супружескую постель залез сбежавший из клетки хомяк. И не просто залез, а устроился спать у хозяина под боком.

11 сентября 2009

В завтрашней «Таймс» выйдет моя статья о коррумпированном президенте Тайваня Чэне Шуйбяне. Ладно, не о нем. О котах.

14 сентября 2009

Смотрел фильм «Свистни по ветру» шестьдесят первого года. Дошел до котят в коробке. Следующие три сцены не видел – думал о том, что котята-актеры уже умерли.

18 сентября 2009

Я еще помню те лихие, вольные времена (минут тринадцать-четырнадцать назад), когда полы в кухне не были забрызганы кошачьей рвотой.

20 сентября 2009

Получил письмо из Италии, где вышла моя книга «Под лапой». «Я купить ваша книга “Человек и двадцать четыре лапы”… выходит в Италия… Спасибо за любовь к кошки, как нам». Кажется, я хочу переехать в Италию.

22 сентября 2009

Медведя только что во сне жутко потрепала собака. Не знаю, как, но я учуял йоркширского терьера.

7 октября 2009

Утром обнаружил за порогом спальни мокрую недожеванную дохлую мышь. Из чего делаю вывод, что сегодня важный день.

1 ноября 2009

Купил котам безопасную мышь «естественного вида», начиненную кошачьей мятой. Коты отвергли безопасную мышь «естественного вида», начиненную кошачьей мятой. Прямо как в детстве, когда мама уверяла меня, будто халва «еще вкуснее шоколада», только теперь в роли мамы – я.

17 ноября 2009

Сегодня у нас дома произошло большое семейное недопонимание. Моя фраза: «Коты иногда могут быть мерзавцами» вовсе не была официальным разрешением.

30 ноября 2009

Коты вновь стали приносить под двери гостевой комнаты головы и внутренности полевок. Попросил нагрянувших гостей обуть тапки.

Гости: «Это еще зачем?»

Я: «Холодно очень, о вас переживаю».

4 января 2010

Я наблюдаю за тем, что сегодня происходит в моем доме и за его стенами, и невольно вспоминаю известную скандинавскую поговорку: «Покажите мне немного снега, и я покажу вам кучу котов, которые ведут себя, как полные недоумки».

15 января 2010

Увидел на ковре в гостиной разноцветное яйцо. Подумал: «Опять проклятые коты свалили с полки расписное яйцо». Поднял яйцо. Настоящее. Смыл яйцо с рук.

2 февраля 2010

Обнаружил в кошачьем журнале запись: «Мышь. Местный консервативный клуб. Второй сморчок!» О чем это?

7 марта 2010

Только что спас утенка. Спас? Точнее, поднял его с ковра, забрал из-под носа у четырех скучающих котов. Птенчик неуклюже полетел в кусты.