Текст книги "Остров Локк"

Волшебный сундук

Я сразу же заставил себя успокоиться и плыл ровно, экономя силы. Когда ноги мои нащупали скрытый под водой пол коридора, я подумал, что вполне мог бы проплыть ещё столько же.

И вот, я был на корабле. День только начался, и у меня было достаточно времени, чтобы поискать продукты и самые необходимые для жизни вещи.

Мне запомнилось, что матросы не смогли открыть двери нескольких кают. Я же мог бы сделать это без труда, стоило лишь найти мои инструменты.

Место, где я их хранил, находилось в нижнем, полузатопленном ярусе. Я вошёл, вернее, вплыл в него: вода доходила мне до груди. Во время шторма все вещи сдвинулись и перемешались, и мне пришлось изрядно понырять в чёрную, солёную воду, прежде чем я нашёл сундук старого плотника. Я протащил его под водой до коридора, затем по коридору до самой лестницы. Но когда, переставляя со ступеньки на ступеньку, я приподнял его над водой, он стал таким тяжёлым, что его едва можно было передвигать. Не догадавшись взломать замок и вынести содержимое на палубу по частям, я совершенно измучил себя, пока поднял его наверх.

Состояние моё было скверным. Кисти рук и колени противно подрагивали от напряжения, перед глазами всё покачивалось. Очень хотелось пить.

Немного отдышавшись, я вставил деревянный брусок в дужку замка и вывернул его вместе с петлями.

У старого плотника была душа антиквара[21]21
  Антиквар – человек, собирающий старинные вещи, знаток древностей.


[Закрыть]. Как хорошо я понимал внутренний мир таких людей! Я и сам, признаюсь, подвержен этой страсти, этому необъяснимому наслаждению, которое проявляется стеснением в груди и трепетом в пальцах при виде какой-либо древней, не из нашего века вещицы, невесть каким чудом дотащившейся до наших дней. Может быть, хранимые ими картины потерянных лет придают им значительность, и их молчаливость становится приобретающим исключительное значение фактом, или же что другое – есть, право же, есть какая-то сладкая, мистическая тайна в том, как притягивают иных людей такие предметы.

Старинные вещи противопоставляют себя своим современным братьям – и выигрывают борьбу за наше предпочтение с лёгкостью необыкновенной. Неважно, какого рода эти предметы – или это курительная трубка, или перстень, – да что угодно, – изъеденный ржой и плесенью подсвечник, витиеватый иссушённый стул, пожелтевшие игральные кости… Такие вещи разыскиваются с достойным примера усердием, чистятся, отлаживаются, очень часто отбираются у близкой смерти и затем пополняют собой коллекции.

Конечно же, у каждого антиквара своя мелодия. Кто-то избирает предметом своей страсти часы, кто-то монеты, или фигурки из слоновой кости, или столовое серебро…

Мой плотник собирал и хранил старинные инструменты.

Сначала я вынул и поставил на палубу плоский футляр с множеством отделений, в котором лежали россыпи мелких металлических предметов – иглы, шильца, свёрла, буравчики, железные и медные гвозди. Затем из сундука появился точно такой же футляр, но с отделениями побольше, в котором покоились отвёртки с пожелтевшими костяными ручками, несколько ножниц, щипчики, клещи, железные линейки. Кроме того, здесь были синеватые жестяные коробочки (я их не открывал), зубильце, крохотные напильнички с ручками в виде гранёных шариков, тиски, резцы по дереву и молоточки. Лежала ещё тут странная проволока – свёрнутая в тугой моточек металлическая блескучая нитка с острыми насечками по всей длине. На концах её были закреплены два костяных шарика с ноготь величиной. Я не сразу догадался, что этой “змейкой” можно легко перепилить, например, дубовый тюремный засов.

Я продолжал опустошать сундук, и на свет появились долота с полированными дубовыми рукоятками и стамески с металлическими бочонками вместо ручек. За ними шли четыре буковых рубанка разной величины, два коловорота, бурав и уровень в виде бруска лакового красного дерева со стеклянной трубочкой в центре, наполненной прозрачной жидкостью, в которой покачивался воздушный пузырёк. Ещё я достал ножницы с длинными ручками и широкими лезвиями – для резания жести; круглый точильный камень; похожую на большую книгу деревянную шкатулку, в которой оказались двенадцать напильников разного сечения с ореховыми рукоятками. К этому всему прибавились небольшой тигель[22]22
  Тигель – железный стакан с очень толстыми стенками, расширенный книзу, наподобие турецкой кофеварки, в котором плавят любой мягкий металл.


[Закрыть] и паяльник в виде головы птицы на длинной железной ручке.

Каким-то чудом один лишь вид этих бесценных предметов избавил меня от слабости и головокружения. Я подумал, что никому на всём свете эти вещи не были так необходимы, как мне, и нигде не были бы так уместны, как здесь, в моих руках. Теперь я мог смело отправляться на Белый остров, чем бы он меня ни встретил. Я мог сделать любые приспособления для охоты, для собственной защиты, для возведения жилья и обустройства быта. Если же судьбой мне определено жить там долгие годы, то мне будет чем занять свои руки, чтобы не сойти с ума.

Наконец, уже на самом дне сундука, под скрученными в мотки кожаными шнурами, открылись два ящика с выдвижными крышками. Они были заполнены всевозможными железками – от разной величины винтиков и часовых колёс до кусочков олова и канифоли. В одном из них, поверх всей этой мелочи, лежало большое круглое кольцо с надетыми на него ключами.

Это были запасные ключи от всех корабельных кают.

Схватив эту находку, я бросился вниз, запинаясь о разложенные на палубе инструменты.

Сокровища каюты

После солнечного света глаза в тёмном коридоре почти не видели, и дверь каюты капитана я отыскал наощупь. Без труда подобрав ключ, я отомкнул замок. Дверь тихо скрипнула, раскрываясь.

В каюте было светло, так как шторки на обоих окнах были раздвинуты. Пол усеян вещами, попадавшими вниз во время шторма. Здесь были бумаги, обувь, шляпы, постельное бельё, подсвечник, столовые приборы.

Я сделал шаг и вдруг, среди этого беспорядка, увидел предмет, к которому наклонился с застучавшим бешено сердцем. Это была большая медная фляга в чехле, как мне показалось, из рисовой соломы. Я свинтил крышку и вытащил пробку. Во фляге плескалась вода. Она была тёплой и имела металлический привкус, но никогда ещё я не пил с таким наслаждением – ведь с самого утра мне не довелось сделать ни одного глотка. Несколько раз я отрывался, переводил дух и прикладывался снова. Затем налил немного в ладонь и смыл пот с пылающего лица.

Ладонью забив пробку на место, я положил флягу на кровать и огляделся. Над кроватью на стене висели два пистолета! Два! Моих! Пистолета! Белое серебро на чёрном дереве рукоятей! Изъяв их из проволочных петель, я подошёл поближе к окну.

Пистолеты были, к моему крайнему огорчению, не заряжены. Я положил их на стол. Вздрогнул, когда железо гулко стукнуло о дерево.

Стол находился под окнами и занимал всё пространство от стены до стены. Размеры его говорили о том, что его собирали здесь, внутри каюты. Массивный, затейливый дубовый столище, инкрустированный красным деревом. В левой тумбе находились два выдвижных ящика – один вверху, под столешницей, второй внизу, у самого пола. Между ними же была большая двустворчатая дверца. В правой тумбе под столешницей располагались в ряд три одинаковых маленьких ящичка. Под ними шпалерой выстроились ещё четыре, точно таких, как в левой тумбе. И у пола, внизу, был во многих местах поцарапанный, с попорченной инкрустацией, большой ящик, скорее похожий на сундучок. Ещё один ящик находился между тумбами, под столешницей.

Все они были снабжены массивными железными накладками с узкими замочными скважинами, и только три из них – верхние в правой тумбе – были не заперты.

По очереди выдвигая их, я выложил в аккуратный ряд содержимое. К лежащим на столе пистолетам добавились серебряные часы с толстой цепью, две бритвы, мыльница, коробка с мелом для чистки зубов, ножницы, футляр с иглами, зеркальце и складной нож с лезвием, хорошо закалённым и наточенным.

Ключей от остальных отделений стола не было. Я окинул взглядом каюту и уверенно подошёл к платяному шкафу. В нём висело несколько камзолов, и из кармана одного из них я достал связку ключей.

Отпирая один за другим ящики, я принялся перебирать их содержимое и всё ценное выкладывать в общий ряд.

В правой тумбе обнаружился набор морских карт. Здесь же, среди линеек и циркулей, лежало сокровище: большое увеличительное стекло в костяной оправе, с костяной же ручкой. (Выкладывая его на стол, я поздравил себя с тем, что проблема добывания огня для меня решена.)

В следующем ящике я обнаружил изрядное количество бумаги, перья и три флакона с чернилами. Здесь ещё был приличных размеров блокнот в кожаном переплёте, с чистыми страницами. Переплёт имел маленькие петли и защёлку, скрепляющую края обложек.

Затем, подобрав и использовав следующий ключ, я выложил коробку с лекарствами, бутылку с машинным маслом, маслёнку, пять свечей, деревянный футляр для моего увеличительного стекла, оклеенный внутри зелёным бархатом, компас, пару курительных трубок (одну даже с золотым кольцом на мундштуке), несколько пачек табаку и длинную, плотную бумажную трубку, заполненную смесью графита и глины. (Постепенно обкусывая краешки бумаги, трубкой можно было писать, не пользуясь чернилами. Выдумка для чистюль, не желающих пачкать пальцы грифелем.)

Здесь же лежал свёрнутый в мягкий и толстый валик Юнион Джек, сине-красный британский флаг.

Наконец, я отомкнул нижний, самый большой ящик. Вытянув его из тумбы, я замер. Сердце забилось сильными и частыми ударами. В нём были четыре большие жестянки с порохом, две – с пистолетными пулями, несколько коробок с капсюлями и толстый «каретный» пистолет с двумя короткими стволами.

Выложив всё это на стол, я отмерил порох и зарядил снятый со стены пистолет. Затем вставил капсюль, вытянул руку и спустил курок. Пистолет дёрнулся и неожиданно сильно ударил в руку. От грохота заложило уши. В бортовой стене, рядом с окошком, появилось пробитое пулей отверстие, в которое тут же проник солнечный луч. Он пронзил медленные волны синеватого вкусного дыма, заполнившего каюту, и там, где эти волны протекали через него, они вспыхивали живым мерцающим светом.

Дрожащими от радостного возбуждения руками, просыпая порох на стол, я зарядил все три пистолета – только что выстреливший, с гранёным и длинным, слегка тёплым стволом, его близнеца со стены, и двуствольного толстяка. Затем отошёл к кровати, взял флягу и выпил воды.

Открыв окна, чтобы выветрить запах пороха, я принялся обследовать левую тумбу стола. Нижний ящик оказался пустым, хотя и его пришлось отмыкать. В верхнем же лежали письма, засушенные цветы и немного денег. Это не представляло для меня ценности, и я задвинул ящик назад.

И вот я раскрыл дверцы. Оттуда ударил мгновенно оглушивший меня густой, пьянящий, мучительно знакомый запах. Я протянул руку и вытащил из тёмного проёма несколько колец копчёной колбасы. Судорожным движением отломив кусок (вкусно щёлкнула лопнувшая оболочка), я развернул бугорчатую, изогнутую палку обнажившейся сердцевиной к себе и мгновенно нахватал полный рот. Боль ударила в челюсти. В прижмуренных глазах соткалась горячая, влажная плёнка. По каюте поплыл сытный чесночный запах.

Перетерпев быстро прошедшую боль гастрономических судорог, я, лихорадочно принявшись жевать, продолжил обследование.

Два ряда бутылок, стоящих в специальных гнёздах вдоль стенок. Короб с халвой, короб с изюмом и ещё один – с кусками сахара. (На коробах наклёпаны тонкие железные полоски, кое-где помеченные крысиными зубами.) Четыре бочонка с мёдом. Жестяная коробка с кусками засохшего хлеба. Пара глиняных кувшинов с малиновым вареньем.

Не переставая стремительно уничтожать колбасу, я выдвинул из-под столешницы последний, самый широкий ящик. Здесь опять же были письма, денежные счета, немного монет, и на самом дне, под бумагами, открылись два предмета, которые я достал с трепетом, медленно и осторожно. Это были Библия и серебряное распятие величиной в ладонь. Аккуратно поместив их на столе пред собой, я отложил огрызок колбасы с верёвочным хвостиком, крепко вытер рукавом рот и, закрыв глаза, произнёс по памяти несколько молитв.

Потом я плакал и не пытался бороться с этим.

Успокоившись, я хотел было почитать что-нибудь из Библии, но вдруг острый укол ощущения опасности заставил меня это занятие отложить.

Глава 6
Порох и сталь

В памяти всплеснулся вдруг тяжёлый и беспощадный удар кулака Герберта, и я торопливо продолжил поиски. И не напрасно! Немыслимые сокровища таились здесь, в тихом и сумрачном брюхе разбитого корабля, в ожидании, как казалось, именно моего взгляда и прикосновения именно моих рук.

Новые находки

Окинув взглядом лежащее на столе богатство, я подошёл к платяному шкафу. Вся одежда была явно велика для меня, однако я отобрал кое-что из платья и забрал всю обувь – несколько пар добротных башмаков и пару высоких сапог. Всё это я сложил на расстеленное на полу одеяло и связал в узел.

В шкафу, у задней стенки, за висящей одеждой я обнаружил ещё несколько ценнейших в моём положении предметов! Здесь стояли, стволами кверху, охотничье ружьё и мушкет, а на крючке над ними висела сумка с крупными мушкетными пулями! Внизу, между ружейных прикладов, стоял объёмистый бочонок с порохом!

Здесь же находились две шпаги, а рядом с ними – огромный причудливый нож.

Он был похож на короткую саблю с широким лезвием очень странной формы. Верхняя, обуховая грань его имела как бы ступеньку: от рукояти на шесть дюймов – прямо, затем резкий порожек на дюйм вверх и снова прямо, до самого кончика. Нижняя же, острая, грань изгибалась в виде волны. Под рукоятью резко вниз, затем кверху, как бы образуя зуб акулы, затем плавно опять вниз, сильно расширяя лезвие, и в конце – круто вверх, к кончику. Рукоять прямая, длинная, на две ладони. Между рукоятью и лезвием – круглый диск гарды[23]23
  Гарда – кистевой упор на рукояти в основании клинка.


[Закрыть]. В руке нож сидел удобно и прочно. Он с успехом мог служить и саблей, и топором. Я махнул им, имитируя рубящий удар. Не очень тяжёлый, нож свистнул, рассекая воздух и, выворачивая кисть, едва не вырвался из ладони.

Я осмотрел его внимательней, с какой-то даже опаской. Сочетание веса и пропорций – чарующе соразмерно. Лезвие – странного тёмно-зелёного цвета. Отполировано до зеркального блеска. Длина двадцать дюймов, ширина в самой широкой части – четыре дюйма, у рукояти – два. По обеим сторонам выбит знак в виде бегущей крысы. Хвост у крысы изогнут, в точности повторяя нижнюю линию лезвия. А вот это уже совсем странно: лезвие заточено лишь с одной стороны. Поразительная редкость. Бритвенная заточка! Её ставят на инструментах, да и то не на всех. Заточенное с одной только стороны, лезвие имеет угол в два раза острее, чем при обычном двустороннем способе. Такие инструменты предназначены для особо трудной и сложной работы. Для какой же работы справлен этот вот нож, если не для работы по крови? Хищный предмет. От него веяло даже какой-то магией.

Я положил нож и шпаги в узел с одеждой и вынес на палубу.

Шпаги тоже оказались нешутейным оружием. Это были не те сверкающие и лёгкие рапиры, которые носят дворяне и придворные щёголи, нет. Настоящие, тяжёлые, с широким и длинным клинком боевые шпаги, с добавочной третьей гранью на боку, вдоль всего лезвия. Кажется, я читал это у любимого мной Шекспира: “И кровь течёт из треугольной ранки…” Не всякому фехтовальщику боевая шпага по руке, не всякому.

На палубе, рядом с инструментами, я сложил вещи, собранные в каюте. Затем спустился вниз и принялся наводить порядок, чтобы не было видно, что здесь кто-то хозяйничал.

Ящики стола я решил не запирать – Стив обязательно вскрыл бы их, а мне не хотелось, чтобы прекрасный стол был изломан. Я навёл некоторый порядок в нём, выложил на видное место деньги, задвинул ящики и какое-то время вертел в руках кольцо с ключами, соображая, что же с ними делать.

Вдруг возникло ощущение какого-то несоответствия, и я принялся ловить ускользающую догадку. Наконец, я сообразил, какая именно странность стала причиной этому ощущению. В столе было одиннадцать ящиков и дверца. Замков, следовательно, двенадцать. Ключей же (я быстро пересчитал), – пятнадцать. Я снова внимательно осмотрел стол и обнаружил в нижнем левом ящике, который вначале показался пустым, ещё одно, потайное отделение. К дальней стенке была привинчена узкая металлическая шкатулка, шириной три и высотой четыре дюйма. Один из ключей подошёл к ней и, откинув крышку, я увидел в трёх её отделениях разного достоинства монеты, две золотые цепи и золотое же кольцо с двумя крупными камнями – зелёным и красным.

Деньги я оставил, а золото забрал.

Принадлежность ещё одного ключа определилась быстро: он запирал дверцу платяного шкафа. А над последним пришлось напряжённо подумать. Наконец, я догадался заглянуть под кровать! Там, притянутый ремнями к стене, стоял небольшой сундук с висячим замком. Я вытащил его и открыл.

Вдоль задней стенки сундука помещался свёрнутый вдвое и поставленный на ребро пояс, в котором в маленьких кармашках лежали сорок две золотые монеты. Вдоль передней стенки вытянулся толстый цилиндр подзорной трубы. Пространство между трубой и поясом занимала жёлтая сумка из толстой кожи с широким ремнём. В ней очень плотно были уложены четыре пакета с сухарями, мешочек с солью, бутылка рома и серебряный стаканчик. К крышке сундука, изнутри, было пристёгнуто ремешками свёрнутое одеяло из беличьего меха, обшитое с одной стороны непромокаемой парусиной.

Сама судьба приглашала меня отметить величайший, наверное, праздник в моей жизни. Я открыл бутылку и дважды отведал изумительного, терпкого, жгучего рома.

Запечатав бутылку, я всё сложил назад в сундук и вынес его в коридор. Осмотрел каюту, – не осталось ли каких следов, заткнул тряпицей дыру от пули и, замкнув дверь, потащил сундук наверх, в общую кучу. Здесь я уселся поудобнее и принялся вытирать насухо и чистить металлические части инструментов. Время от времени я устраивал отдых. Спускался в тёмное чрево “Дуката”, изучал расположение кают, высматривал ценные для меня вещи. Кое-что уносил наверх, всё в ту же кучу. Ел что-то наскоро, запивал вином или ромом. (Воду берёг.)

День уходил. Солнце опускалось над горизонтом, и море в том месте стало багровым. Воздух сделался прохладным. Появился ветерок. Я оторвался от своих занятий. Встал, огляделся.

Передо мной на палубе лежало моё добро. Оно раскинулось бесформенной грудой, из которой вещи показывали мне свои краешки, таинственно намекая о богатстве, которое скрыто от взгляда, но всё же никуда не исчезло, а покоится там, внутри.

Сундук старого плотника являл мне кованую висячую ручку на своём боку, массивную и вместе с тем изящную; приземистые короба со сладостями бугрились металлическим кружевом оковки; рукав капитанского камзола свешивался из узла с одеждой и посверкивал золотым позументом; из этого же узла торчала ребристая рукоять зелёного ножа – Крысы. Сурово поблёскивал длинный мушкет, лежащий на узле. Гранённые стволы пистолетов, погружённые в чёрные деревянные ложа, были молчаливы и многозначительны. Россыпь инструментов притягивала взгляд блескучей рябью заточенных граней. Ряд кувшинов с вареньем и мёдом замыкал бочонок с порохом, который был настолько живописен с небрежно брошенными на него картой и шпагами, что от этого корсарского символа веяло даже некоторой бутафорией[24]24
  Бутафория – искусственные предметы, лишь внешне похожие на настоящие. Бродячие циркачи, например, часто используют бутафорские гири, которые только кажутся тяжёлыми, а на самом деле – внутри пустые.


[Закрыть].

Отдельной компанией стояли: жёлтая сумка с подзорной трубой, сухарями и поясом с золотыми монетами (бесполезными в моём положении монетами, которые, тем не менее, не переставали быть золотом). Медная фляга, в которой оставалось не меньше галлона воды. Двенадцать бутылок с вином. Бутылка с ромом. Опустевший сундук из-под кровати. На нём – тёмной башенкой – кольца колбасы.

Наконец, моему взору явился британский флаг, вид которого в сочетании с выпитым ромом придал моему обозреванию сокровищ торжественность и сентиментальность.

Это чувство, однако, было мимолётным. Существо моё не выдержало напряжений сегодняшнего дня, и через несколько мгновений со мной произошло что-то вроде нервного срыва.

Внутри поднялась вдруг волна буйного ликования. Я принялся прыгать вокруг моей кучи сокровищ, вскрикивая и размахивая руками. Помнится, я подбрасывал вверх и ловил пистолеты, хватал мушкет и целился в сторону берега, называя Стива нехорошими словами. Я вытащил из ножен шпаги и, выставляя вперёд то левую, то правую ногу, наносил этими шпагами удары в воздух перед собой. При одном из таких выпадов я влез в середину винных бутылок, и они зазвякали, раскатываясь по сторонам.

Выбившись из сил, я присел возле сундуков, чтобы перевести дух, и не заметил, как уснул.