Текст книги "Остров Локк"

Том Шервуд
«Остров Локк»

 
Меж мачтами висит гамак.
Уносят порох канониры.
Заморский курится табак.
На парусах латают дыры.
 
 
Готовят мёртвых капелланы
Отправится в иной приют.
Живые ромом моют раны
И, морщась, песенку поют.
 

Предисловие автора

Мои любезные читатели! Открываю вам тайну, которую в глубинах сознания каждый из нас знает: смерти нет.

Нет бездны, которая много веков наполняла чёрным ужасом нашы душы. А есть чюдесное и благодатное: дверь из тюрьмы на волю. Хотя мне больше нравится метафора Ричарда Баха: «То, что гусеница называет смертью, люди называют бабочкой».

Да, любой жывущий на Земле человек однажды, сидя на облачке и болтая ножками, выбирал, внутренне соглашался с путешествием в прекрасный и чюдовищный мир с названием «земной путь». Выбирал, зная, что в будущем физическом теле его почти наглухо закроется память об истинных законах Вселенной, о своём прошлом и о себе самом. Соглашался, принимая на себя экзамен на личную нравственность. Чтобы, пройдя земной путь не нарушая этики, вернуться в ангельские миры навсегда. Или, натворив бед, свалиться в миры возмездия, и потом снова и снова отправляться на великий экзамен. Именно об этом говорит одна из главных православных молитв «Символ веры»: «Чаю воскресения из мертвых, и жызни в будущем веке. Аминь.»

И вот тут человека подстерегает опасность. Коварная, цепкая! Чем больше накоплено воплощений, чем больше земных дорог пройдено, – тем больше масштаб личности, тем прочней и надёжней способность устраиваться и добиваться воплощенья желаний. Владеть уловками мира людей, хватать и копить деньги, давить тех, кто менее опытен и расторопен. И, когда приходит роковой час, дверь из тюрьмы раскрывается… в следующую тюрьму. Потому что миру ангельскому необходимы кротость, деятельная любовь, доброта. А у «успешного» человека лишь деньги, власть, знатность. И невозможно совместить первое и второе! Пронзительно прав был Михаил Афанасьевич Булгаков: «Двум богам служить нельзя».

Да, на Земле нас ждут сокровища. «Каждому – по вере его». Кого-то ждут те, что в кошельках или сейфах. А кого-то – такая далёкая, такая манящая полуослепшую душу дверочка в небо. Блажен, вспомнившый кто он и зачем здесь, – пусть даже для этого потребовалось сто воплощений земных, которые прошол, например, один из известнейших мудрецов древности Арий-сто-тел. Дарите людям то, что в состоянии подарить, и от ангелов придёт дар ответный. Глубинной памяти, любви, целительства, ясновидения, творчества, мастерства. Дар, который впоследствии станет волшэбным ключиком к золотой дверце. Дарите, начав хотя бы с крошки хлеба для птицы или блюдца молока для бездомного котёнка – они наполняют наш мир ласковой нежностью столько веков! Ведь жывотное – не от слова жывот. «Жыв-от-Ноя».

От всего сердцадарю вам то, что я могу подарить: историю событий прошлых веков, повлиявшых на мой сегодняшний жызненный путь. Уверяю вас, мои любезные читатели, открывшые мою первую книгу, «Остров Локк»: крыса действительно приснилась мне в ту давнюю ночь. И все события, которые произошли после этого – они действительно были. И сегодня, когда осведомлённые люди спрашывают меня – «откуда такое знание деталей старой Англии?» – я даю единственно возможный для меня ответ: «просто помню».

Это не моё личное чюдо, а всем доступный аспект духовной работы. Проблема в том, что весьма затруднительно говорить о реинкарнацыях в стране, пережившей семьдесят лет расстрельного атэизма. Где не понимают, почему человек, погружонный в гипноз, легко говорит на иностранном языке, которого не изучал. Где в школах преподают арифметические труды Пифагора, но никоим образом не упоминают, что Пифагор написал книгу о своей предшэствующей жызни. Где на уроках литературы изучают творчество Дантэ, Гомэра и Гётэ, но глухим молчанием обходят утверждаемый ими аспект многочисленности миров и «многожызненности» человека. Строка Анны Андреевны Ахматовой «… В то время я гостила на Земле…» не получает внятного объяснения, как и замечательное по своему откровению стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова «Ангел».

Эта ситуацыя оставляла бы и далее наше духовное зрение безнадёжно тусклым, если бы на кромке тысячелетия не появилась потрясающая книга Даниила Леонидовича Андреева «Роза мира». Горячё рекомендую её всем, кто желает убедиться, что наша сегодняшняя жызнь – это всего лишь один день из громадной, безконечной жызни безсмертного «Я».

Способностью припоминания владеет каждый человек. Любой из нас хоть однажды чувствовал проблески глубинной памяти. Случайный запах, который невозможно назвать точным словом, но который в то же время необъяснимо знаком! Ситуацыи, которые внезапны, единственны, но которые уже были! И некоторые лица, и некоторые голоса. Учёные медики, не сумевшие доказательно объяснить этот факт, просто назвали его: «Дэжа вю» (буквально, с французского – «уже виденное».) И сегодня трудно описать этот феномен точнее и лучше, чем Дэниз Линн в книге «Прошлые жызни и нынешние сны» (Издательство София, 1997 г.)

Кто из нас наделяет хоть какой-либо ценностью случившыйся с ним эпизод «Дэжа вю», эту подаренную ему Вселенной золотую искру? Кто немедленно заводит дневник и подробно записывает все нюансы секундного состояния, и мысли, и чювства, и ситуацыю, в которой этот случай произошол? Кто день за днём думает об этом, всматривается в себя? Кто записывает приходящие после этого сны? А всё просто: если задержать в сознании вспышку далёкой памяти, она однажды обязательно повторится, а затем ещё и ещё, и этот процэсс неизбежно станет вашым главным сокровищем. Однажды придёт день, когда самоцветные камушки волшэбной мозаики соединятся в объёмную, законченную картину. И тогда, например, простой московский студент, а потом уединённый феодосийский садовник Владимир Ковалевский, не имея никакого литературного образования, напишет серию книг о тех временах, когда он имел другое имя: «Том Шервуд».

Именно сейчас, в истоке новой эпохи, крайне важно развивать в себе способность вспоминать сверхдалёкое. У японских самураев есть загадочный термин: «Кюдо». «Путь лука». Самые лучшые стрелки, те, которые изумляют точностью попаданий, говорят, что «стреляют не они. Стреляет кюдо». На самом деле стреляет именно владеющий луком, но владеющий им не первую жызнь.

И, едва только придут начальные успехи в припоминании сверхдалёкого, как вы почувствуете, что внутри вас вспыхнул волшэбный свет. Сияющий, необъяснимый.

Волшэбным светом предопределится выбор именно того ремесла, которым вы занимались в прошлом существовании. Музыкант, художник, каменщик, доктор, лозоходец, повар, астроном, садовник, учитель – становится знаменитым и обезпеченным, если выбранная им профессия опирается на драгоценнейший капитал: его прошлый опыт, объёмом в целую жызнь. Это позволит прожыть сегодняшний отрезок судьбы в благополучии и достатке, вырастить не знающих нужды детей и дать им отменное образование, а также наполнить мир своим ощющением покоя, благополучия, счастья, добра.

Волшэбный свет подарит вам прикосновение к любви высокой, – а это непередаваемое, высшее счастье, – если на жызненном пути встретите человека, который уже был вашым супругом. Который любил вас, заботился о вас, с которым вы вместе трудились и преодолевали неровности быта, благоустраивали жылище и поднимали детей. Этот узнанный вами человек наполнит судьбу вашу смыслом, сделает жызнь желанной. Не страшно ли вообразить, что вашым избранником станет человек случайный, а стало быть – чюждый, и вскоре дом ваш наполнят ссоры, а значит – и невыносимое состояние душэвного гнёта? И дети ваши со скорбью и плачем вынесут трагедию развода родителей! Давайте вспомним «Евгения Онегина», и пережывём ещё раз отчаяние людей, когда мужчина вовремя не вспомнил, не разглядел в жэнщине родное ему сердце: «Но я другому отдана, И буду век ему верна».

Волшэбный свет навсегда избавит вас от врагов и недоброжелателей тем, что поможет осознать, почему на вашем жызненном пути встречаются подобные люди. Достаточно научиться терпеть и прощать, – и тогда ненависть, раз за разом запускающая в орбиту вашей судьбы тяжолые встречи, потеряет свою роковую силу.

Волшэбный свет поможет человеку, вспомнившему своё прошлое, преодолеть гнёт кармы, поскольку человек этот более не совершыт ошыбок, за которые однажды понёс возмездие. Тот, кто поймёт соотношэние тёмной и светлой сторон нашего мира, будет стремиться наполнять этот мир любовью, добротой, милосердием.

Волшэбный свет по-новому высветит для нас то, чего нет: конечность жызни. И тот, у кого уходят в «последний» путь дорогие, близкие ему люди, не станет цепенеть от невыносимой душэвной боли, зная, что по прошэствии лет они встретятся. В мире небренном. В месте, лишонном страданий. На том самом облачке.

Волшэбный свет одарит вас невероятной находкой – пониманием того, что нет занятия более удивительного, более интересного и потрясающего, чем нескорое, но безусловное припоминание – кто именно из ваших сегодняшних друзей был близким другом и в прошлой жызни.

Этот волшэбный свет вспыхнет сначала в одной стране, и, прочтёте вы или нет знаменитую речь Фёдора Михайловича Достоевского в Государственной Думе, но всё же однажды увидите, что источник нового мира, Золотого Века Земли, возникнет в России.

В небывалую даль отлетит горизонт, ограничивающий ваше сознание, и иным зрением вы увидите мир огромный, сияющий, вечный. Я настаиваю на реальности событий, увиденных мной таким зрением. Да, аббат Солейль, в одиночку восставший против инквизиторского трибунала, встретился с небесным рыцарем, которого звали Глем. (Книга «Серые братья», глава «Магистратские алебарды») Иероним Люпус действительно зрел тень ангела мрака в пыточном подвале (книга «Серые братья», глава «Трон палача»), и так же реально всё произошедшее с ним в посмертии (книга «Адония», глава «Киносарги и Глем») И уж безусловно имело место быть творчество Доминика в мире поющих цветов (Книга «Адония», глава «Солнечный свет»)

Он близится – давайте верить в это! – обещанный мудрецами прошлого Золотой Век Планеты. Уже сегодня мы изжываем наследие тяжких времён. Уже сегодня мы понимаем, что не нужно собирать жывых людей в армии и обучать их убийству. Пусть возвращаются к домам, садам, жонам и детям! По всей планете одновременно. Скоро мы согласимся с тем, что терроризм нельзя победить, борясь с ним. Он сам исчезнет – как только на земле не останется ни одного ребёнка, которого добрые взрослые знакомят с жестокостью, унижением и несправедливостью. Убеждён, это единственная формула решэния данной проблемы: «если хотите избежать встречи с террористом – сделайте его детство счастливым».

Скоро на земле исчезнут болезни. Не будет бедности. Истает преступность. Не останется войск и солдат. Страны перестанут быть государствами, а объединятся в общепланетное Братство.

«…Мы услышым пение ангелов, мы увидим всё небо в алмазах, мы увидим, как всё зло земное, все нашы страдания потонут в милосердии, которое заполнит собою весь мир…» (Антон Павлович Чехов.)

И, если не мечтать об этом, не создавать что-то во имя этого, то зачем тогда жыть?

Владимир Ковалевский, феодосийский писатель;

а перед этим – мастер Том Шервуд, корабельный плотник;

а перед этим – самурай Тагава, стрелок из лука;

а перед этим – брат Люцый, палач инквизиторского трибунала,

а перед этим – писарь Аман, работник дворца фараона.

Пролог

Ночью мне приснилась крыса. Острое рыльце выставило на меня из серого угла блескучие бусины глаз, и в бусинах этих не было и тени боязни. Колкие нитки усов её хищно подрагивали. Точный знак, что днём будут неприятности, точный.

Пролог, постскриптум

Продравшись сквозь ватные клочья жутковатого в своей реальности сновидения, я полежал немного, успокаивая летящее в галоп сердце. Потом, поёживаясь, вытолкнул себя из-под тёплого одеяла в прохладу комнаты, сунул руки в рукава халата, ноги – в войлочные туфли и прошлёпал наверх, в кабинет, где хранил оружие, золото, магистратские деловые бумаги и где всегда чувствовал себя уверенно и спокойно.

Отомкнул замок, отворил дверь, вошёл. Сквозь незашторенные окна виднелось хмурое бесцветное небо, роняющее вялые дождевые капли. Зябко, сумрачно. Холодный камин безмолвно кричит что-то округлой каменной пастью. В ней – пара обугленных поленьев и горка остывшего пепла. Если повезёт, то там, в глубине этой горки можно отыскать живые ещё угольки и раздуть огонь. Тогда не придётся вынимать обе руки из нагретых карманов и клацать кресалом по кремню. Я разворошил золу. Есть! Тускло мигнули две красные точки. Положив на них ком сухого мха и охапку коротко нарубленных веток, я уселся за свой письменный стол и, наблюдая за растущим столбиком дыма, принялся ждать обещанных неприятностей.

На столе белел раскрытый дневник. Я взял перо, соскоблил с него ломкую плёнку засохших чернил, ткнул в чернильницу и вывел: «Бристоль». Потом сегодняшнее число: «Пятое сентября 1777 года».

Счастливым был год для меня. Три семёрки… А вот день будет с нехорошим сюрпризом, уж точно.

Внизу, под расположенным в мансарде кабинетом, понемногу просыпался мой дом. Мэри Бигль, вдова Уольтера Бигля, воцарилась на кухне, и моего лица достигли ниточки аромата свежего кофе. В коридорах послышалось короткое, невнятное слово, и звук этого голоса заставил сладко замереть моё сердце. Из ванной донеслись жестяной стук таза, плеск воды и попискивание: встали дети – Алис, Уильям и Мартин. Прозвенел дверной колокольчик – пришёл угольщик. Снова послышался голос Эвелин. Негромкий утренний рокоток в столовой. Раскрылась дверь (я услышал, как на улице по булыжнику прогрохотали колёса чьей-то повозки) – захлопнулась дверь: дети умчались по своим важным делам. Тишина. Сладкий плен одиночества.

Так заведено: пока я в кабинете, меня не потревожат, никто и ничем. Разве вот это единственное – негромкий одиночный стук в дверь. Я встал из-за стола. Подошёл к камину, положил в расплясавшийся огонь сосновых полешек. Вдоль стены, заставленной шкафами с книгами, прошёл к двери, открыл её. За ней, у лестничных перил притаился лёгкий переносной столик. Чашечка кофе исходит горячим паром. На овальном блюде – жёлтый веер из тонких полосок сыра, два кубика масла, дюжина маслин, листья салата в крупных каплях воды, продолговатый, дышащий паром холмик картофельного пюре и долька лимона. Рядом с блюдом – тарелка с крепко поджаренными бело-рыжими хлебцами. Кружка с водой. Судок с красным соусом. Салфетка из выбеленного хлопка. Нож. Вилка.

Что ж, если ожидать от жизни обещанных сном неприятностей, так уж с комфортом. Я занёс столик в кабинет, запер дверь, опустил ключ в карман, подложил в камин толстую чурку, сел завтракать.

И вот, кажется, началось! Быстрый топоток на лестнице, осторожная возня у двери. В замочную скважину вставляется ключ, хрустят и щёлкают пружинки в замке, открывается дверь. Это мой младшенький, шестилетний Мартин. Кроме меня, только у него имеется ключ, но и ему разрешено входить сюда лишь в исключительных случаях. Если читающий эти строки не очень болтлив, то я признаюсь: Мартин прибегает сюда плакать.

Он входит, человечек с большой круглой головой и тонкими ножками, притворяет дверь, отворачивается к книгам. Следуя негласному уговору, я молча выхожу из кабинета. Проходя мимо, успеваю заметить ссадину на локте, краснеющую сквозь порванный рукав, вспухшую губу и добротный, полновесный синяк.

Внизу меня встречают любовь и тепло. Эвелин, моя милая жена, подходит сказать мне «доброе утро» и наполняет мир теплом своих рук, ароматом волос и светом улыбки. Миссис Бигль, низенькая круглая старушка, спешит за моими уверениями, что завтрак прекрасен. Восьмилетний Уильям, наш с Эвелин первенец, приложив руку к груди, степенно кланяется мне (а кожа-то на костяшках пальцев содрана!). Алис, любимица, пятилетняя маленькая лиса, чистюля, умница, вцепившись ручками в мой пояс, принимается подпрыгивать, стуча деревянными башмачками, задрав ко мне свою очаровательную мордашку.

Все рады друг другу, все счастливы – казалось бы, всё хорошо! Но я-то понимаю, что идиллия призрачна. Дети находятся дома, хотя обычно в это время их ничем не заманишь с улицы. У Эвелин тень заботы в глазах. Да и крыса просто так не приснится.

– Давайте-ка, – произнёс я, – перестанем делать вид, что ничего не произошло. Давайте устроим семейный совет, прямо сейчас.

– В кабинете? – Мгновенно откликнулась Алис, отводя вспыхнувшие глазки, на личике (лиса, лиса!) – томное безразличие.

– Что ж, если дело стоит того…

Не дав мне договорить, дети наперегонки припустили вверх по лестнице.

Объяснение было недолгим, а причина несчастий – проста и понятна. Пока Мартин, маленький боец, замазывал жгучим бальзамом (я сам, мамочка!) ссадину на локте, Алис, как самый осведомлённый в уличных делах человек, выложила всё.

– Это соседские мальчишки! Они кричали, что у нас папа – пират, нападал в море на корабли и грабил. Больше всех кричали Билли и Джейкоб, а Уильям и Мартин им бац! Бац!..

Она умолкла, быстро взглянула на братьев и потухшим голосом продолжила:

– А им тоже – бац, бац…

– Почему же пират-то? – вслух удивился я.

– А они кричали, что их папы говорили, что мастер Лей ушёл в море бедным, совсем бедным. А пришёл с моря самым богатым. Так только пираты могут быстро награбить денег. На какие, кричат, деньги, Томас Лей купил имение «Шервуд»?

(Это моё «Лей» вы на любой язык переведёте как «простак».)

– И оружие, – сдержанно вздохнул Мартин.

– Какое оружие? – удивился я.

– Вот это! – пальчик Алис устремился к стене.

(Шпаги, пистолеты, мушкет, абордажные сабли.)

– Отец Джейкоба говорил, что так много оружия бывает только у злых пиратов, – пояснил Уильям.

– Но я же рассказывал вам, откуда это оружие! И про Белый остров рассказывал, и про пушки из-под воды, и про жемчуг и золото!

– И мы Билли и Джейкобу рассказывали, – снова вздохнул Мартин. – Но они нам не верят.

Вот здесь-то мне и пришла в голову эта невероятная, нежданная мысль и, увы, так и не научившись за всю свою жизнь быть сдержанным в обещаниях, я выпалил:

– Сегодня же начну писать книгу!

– Книгу?! – мгновенно вонзила в меня взгляд лисонькиных любопытных глазок Алис.

– Книгу? – удивлённо-одобрительно произнёс Мартин.

– Вот как? – оценивающе сдвинул брови Уильям.

– Да! – я продолжил упрямо погружаться в болото. – Напишу книгу про свой поход к Южным морям! Про старый сундук, Дикое поле, погони, пиратов, пламя на реях! Про жемчуг, порох, пушки, золото, дым над водой! И когда эта книга будет продаваться во всех городах Англии – никому уже не придётся гадать, откуда у меня земля, замок и состояние! И никто больше не крикнет вам, что вы – дети пирата!

Я решительно прошагал к столу, сел и достал из ящика большую стопку дорогой белой бумаги. Притихнув, как мышки, на носках, осторожно ступая, дети вышли из кабинета. И уже там, за дверью, с грохотом посыпались вниз по лестнице поскорее сообщить всем такую неожиданную, такую важную новость.

Глава 1
Глиняный мастер

Слово дано. Но легко сказать – написать книгу! Не имея представления о предмете, не зная литературных основ… Авантюра! Ведь литераторство лишь на первый взгляд дело лёгкое. Я припоминаю: там существуют суровые законы и правила. А какие из них мне известны? Да никакие!

Никакие. И, тем не менее, по причине неосторожно данного слова, взяв в помощники лишь дерзость, граничащую с нахальством, и память, хранящую для меня все мои приключения, я берусь описывать эти приключения, даже самые страшные, добросовестно и правдиво.

У дяди Джо

Я, Томас Локк Лей, родился двадцатого декабря тысяча семьсот сорок четвёртого года.

Рос я в семье своего дядьки, фермера Джонатана Лея, дважды женатого и имевшего от двух браков шестерых детей. Родителей своих, Локков, я не знал и не помнил, со стороны же окружавших меня людей сведения о них были весьма скудны. Всё сводилось к тому, что корабль, на котором они плыли, не пришёл в порт.

Первая жена Джонатана, миссис Молли Лей, называла меня «сироткой» и не сказать, чтобы баловала, но с какой-то скрытой теплотой выделяла среди троих своих детей. Она умерла, когда мне было пять лет.

Вторая жена моего дядьки, Бэсси, была молода и миловидна. Джонатан взял её из очень бедной семьи, хорошо знавшей, что такое нужда и голод, так что Бэсси весьма рачительно вела хозяйство. На мой взгляд, она была просто скупа и прижимиста, но в глазах Джонатана, однако, это являлось достоинством, поскольку сам он был в известной степени любитель повеселиться в дружной компании. Детей Бэсси делила на «Моллиных» (включая меня) и «своих».

Соседи наши, как и все мелкие собственники земли, имели две возможности: или увеличить свои владения и выжить, или разориться, продать землю и сделаться наёмными работниками. Джонатан, на моё счастье, относился к первым. Он был обжора и весельчак, с этим не спорю, а с возрастом и вовсе приобрёл манеры важного лорда, но ко всему тому он имел рациональный ум, смекалку, и – очень любил крестьянский труд, очень. У него всегда лежали денежки про запас и, как только кто-то из соседей смирялся с неизбежностью продать землю, он был тут как тут.

Всё началось зимой тысяча семьсот пятьдесят девятого года, когда мне исполнилось пятнадцать лет. Наш дальний сосед, Джек Бэзли, готовил к продаже большой участок земли. Джонатан, в случае приобретения этой земли, имел время на подготовку её к весенним работам, а уже осенью получил бы с неё изрядный доход. Но тут вмешалось второе заинтересованное лицо. Некто Осмунд Фельтэм тоже пожелал купить этот участок для постройки большой суконной мануфактуры.[1]1
  Мануфактура – фабрика


[Закрыть]. Сложность ситуации была в том, что Бэзли хотел продать землю именно моему дядьке, поскольку, становясь коттером[2]2
  Коттер – безземельный крестьянин.


[Закрыть], он нуждался в постоянной работе, и эту работу, в благодарность за проданный участок, рассчитывал иметь у Джонатана. Но суконщик Фельтэм, подняв цену, вполне мог участок перекупить.

Дядька быстро собрал и отправил меня к одному из своих родственников в Бристоль, с просьбой о денежной ссуде, поскольку наличных средств для этой неожиданной конкуренции не хватало.

У родственника было собственное ремесленное производство: он лепил черепицу и фигурные кирпичи для кладки каминов. Здесь, в Бристоле, я сделал неоценимый подарок самому себе. На правах близкого человека я совал нос всюду, помогал где и кому только мог, и за те три дня, на протяжении которых собирались деньги для Джонатана, я узнал всё о набивке глины и обжиге её в печи. Кроме того, мне стали известны затраты на производство этого товара и его перевозку. (Секреты ремесла всегда и везде тщательно оберегаются, но передо мной не таились: я был свой.)

Когда я вернулся в нашу усадьбу, у Джонатана были гости. За столом перед ним сидел наш конкурент, сам Осмунд Фельтэм.

– Мистер Лей, – говорил гость, – вы же разумный человек. Сейчас, когда в Англии существует запрет на ввоз индийских тканей, я на своём сукне имею большие деньги. Сукно – прибыльное дело, и оно заставляет расширяться. Мне нужна эта земля. Конечно, вы можете участвовать в торге, и тогда мне придётся заплатить гораздо большую сумму, чем я предполагал. Но этот участок я куплю во что бы то ни стало. Вы же приобретёте озлобленного из-за вашего упрямства соседа.

– Что же, вы предлагаете вот так просто отказаться от покупки, которую я ждал столько лет? – задумчиво поинтересовался Джонатан, запуская свои толстые пальцы в рыжеватую бороду.

– Нет, – помедлив, ответил гость. – У меня другое предложение. Знаете южный край этого участка?

– Там, где овраг?

– Там, где овраг. Забирайте себе эти два акра. Бесплатно. У меня они всё равно будут пустовать. А мне позвольте купить участок по сегодняшней, низкой цене. Подумайте до завтра, и кончим дело по возможности мирно.

Гость попрощался, взял шляпу, накинул редингот, поклонился и вышел.

Долгое время Джонатан был задумчив и молчал, не обращая внимания на меня. Но всё же я решил обратиться к нему:

– Дядя Джо, я знаю это место.

– Я тоже знаю, сынок. Глиняный овраг, ручьишко внизу. Бросовая землица, пустая. А всё же придётся взять – участок он всё равно перекупит. Богатый джентльмен этот Осмунд, богатый.

– Дядя Джо, этот овраг может приносить деньги.

Он пристально посмотрел на меня, пригладил всклокоченную бороду, сел.

– Ты, Томас, всегда удивлял меня тем, как ты думаешь. Мои-то сынишки так не умеют, не дал Господь. Да и сам я – убей меня гром – не знаю, что с этим овражком можно сделать!

– Вода и глина, дядя Джо. Там можно поставить печь и делать кирпич или же черепицу.

– Погоди-ка, сынок, – перебил он меня, – а где взять мастера? Подсобных рабочих? Куда возить на продажу, по какой цене?

Я оживился, подсел к столу, отодвинул какую-то посуду.

– Мастера искать не нужно, я знаю все секреты формовки, набивки глины и обжига. Подсобные работы настолько просты, что с ними справятся ваши три сына. Так что здесь не будет ни пенса расходов, разве только на уголь…

– Куда возить продавать? – коротко и деловито спросил Джонатан, тоже двигая по столу посуду.

– И возить не нужно. Всё продадим здесь, на месте.

– Кому?!

Я от волнения сделал паузу, оттянул пальцем завязанный на шее платок и выложил:

– Осмунду Фельтэму.

Какую-то минуту дядька сидел с выпученными глазами и приоткрытым ртом, на мой взгляд, нарочно чуточку преувеличивая изумление. Затем он свёл пальцы в пухлый кулак и бабахнул этим кулаком по столу, выкрикнув:

– Убей меня гром!

Он вскочил и забегал вокруг стола, загибая пальцы и приговаривая:

– За мастера не платить, за рабочих не платить, за перевозку не платить… У нас будет самая дешёвая черепица в графстве! Упрямый джентльмен подсчитает расходы на кровлю для своей мануфактуры, сравнит с нашей ценой и купит черепицу у нас!

– Но, дядя Джо, мы не станем продавать ему черепицу.

Джонатан замолчал, вернулся за стол и, недоверчиво покачивая головой, спросил:

– Что ещё, сынок?

– Мы продадим ему всю кровлю, целиком. Понимаете, дядя Джо, чтобы сделать форму для черепицы, нужно знать секрет, как одна сцепляется с другой. А если мы знаем этот секрет, то сами можем выложить кровлю.

– И взять денежки ещё и за это!

– И взять денежки и за это.

Посерьёзневший Джонатан поднялся, принёс перо, чернила, бумагу и мы занялись расчётами.

На следующий день Джонатан Лей получил в собственность участок земли с овражком, а также заключил подряд на все кровельные работы на мануфактуре Осмунда Фельтэма.

– Теперь не подведи, – сказал он мне за ужином, показывая подписанные бумаги.

Затем сообщил всем домашним:

– Так вот, у сыновей Лея появилось собственное дело. Какая бы ни была прибыль, Томас получит половину. Другую половину, – он посмотрел на троих своих сыновей, – разделите вы. И поверьте мне, это будут немалые деньги!

С мальчишеским азартом мы взялись за работу. Я мастерил формы для черепицы, а двоюродные братья разбирали отданную нам старую конюшню, очищали и складывали кирпичи. Помимо этого мы заготавливали древесный уголь, известь, бегали к оврагу и колышками размечали место.

Весной мы поставили печь.

Точнее, здесь у нас был целый городок. Навес над печью, сарай для замеса и формовки глины, площадка для черепицы. Джонатан ни разу не появился у нас, хотя бы посмотреть, как идут дела. Всё, что мы делали – мы делали сами.

Непередаваемую радость принёс нам день, когда мы вынули из печи первую партию черепицы. Настоящие, рыже-красные, шершавые, звонкие пластины. Одну из них мы принесли домой, и Джонатан долго вертел её в руках, приговаривая:

– Ах, сынки, ах, деточки…

(А что там, ну, черепица. Всего-то забот – увидеть и перенять чьё-то ремесло.)

Летом, когда стены мануфактуры Осмунда поднялись на нужную высоту, моя мальчишеская команда принялась за кровлю. Нас сопровождали насмешливые выкрики скалящих зубы отставных матросов, нанятых на работу Фельтэмом, но мы отмалчивались.

Разумеется, нужен был кто-то умеющий ставить стропила, и мы нашли его – плотника, одинокого старика, который сидел без пенса в кармане и чрезвычайно нуждался в работе.

За три недели мы выложили кровлю над мануфактурой и прилегающим жилым бараком. Ещё две недели ушло на домик для управляющего и подсобные постройки. На следующий день после окончания работ произошли два события, одно из которых было совершенно неожиданным. Во-первых, нам выплатили целую кучу денег. Во-вторых, от совсем неизвестных людей мы получили два новых заказа на кровельные работы.