Текст книги "Перст судьбы"

Глава IV. КОКЕТКА

Я часто задавал себе вопрос: что было бы с миром, если бы не было женщин? Приятна ли была бы тогда жизнь мужчин? Я тщетно ломал голову над решением этой задачи, но ни к чему путному не пришел. Может быть, на свете нет более интересной и в то же время более важной философской задачи, и тем не менее до сих пор ни один философ ее не решил.

Существуют две противоположные теории по этому вопросу.

По одной, женщина – единственная цель нашего существования; улыбка ее – единственное благо, которого мы должны добиваться. Для нее одной наши труды и бессонные ночи, наша борьба и наши творения, наше красноречие и все наши усилия. Без нее мы бы ничего не сделали, лишенные, так сказать, вдохновительницы. Что касается меня, я мог бы ответить на это словами одного флегматического испанца: – «Quien sabe?» note 3Note3
  Кто знает?


[Закрыть] , иными словами, ничего бы не ответил!

По другой теории, женщина есть зло и проклятие нашей жизни. Приверженцы этой теории, разумеется, судят только по личному опыту.

Единственная возможность примирить эти противоположные мнения – это выбрать середину между ними. Видеть в женщине одновременно и благо и несчастье или, еще лучше, предположить, что есть два рода женщин: одни, созданные для счастья человечества, и другие – для несчастья.

Мне тяжело отнести Бэлу Мейноринг к последней категории, так как она была очаровательна и могла бы занять место в первой. Может быть, я тоже подпал бы под власть ее чар, если бы случай не раскрыл бы мне ее коварство. Это меня спасло.

Я прозрел совершенно случайно на балу. Бэла обожала танцы, как все холодные особы, принадлежащие к разряду очаровательниц, и почти ни один бал в округе не обходился без мисс Мейноринг.

Я увидел ее впервые на балу в ратуше. Я был ей представлен одним из устроителей праздника, отличавшимся неясным произношением, происходившим от того, что у него была так называемая «заячья губа». Вследствие этого английское «captain» прозвучало как «counte», что значит граф. Результатом было то, что мисс Мейноринг стала величать меня титулом, мне не принадлежащим, а я никак не мог найти подходящего момента, чтобы вывести ее из заблуждения.

Но я положительно возгордился, заметив, что в ее записной книжке танцев мое имя мелькало чаще, чем мне позволяла надеяться моя скромность. Она обещала мне несколько туров вальса и кадриль. Я был счастлив, польщен, очарован и восхищен, да и кто не был бы восхищен на моем месте, видя себя отличенным красавицей в полном смысле этого слова?

Я уже вообразил себе, что моя судьба решена отныне и что я нашел себе приятную спутницу не только на танцы, но и на всю мою жизнь.

Я распустил хвост, как павлин, видя вокруг себя гримасы разочарованных танцоров и слыша их недовольный ропот и досаду на меня.

Никогда еще я столько не веселился.

Это продолжалось довольно долго. Дойдя до вершины блаженства, я должен был тотчас же и свалиться. Я проводил мою даму к великолепной матроне, которую мне представила мисс Бэла как свою мать. Прием, сверх ожидания, был очень холодный. Важная леди почти не разжимала губ, отвечая на мои вопросы. Сконфуженный этим приемом, я затерялся в толпе, успев однако получить у мисс Мейноринг обещание новой кадрили.

Неспособный веселиться вдали от моей дамы, я тотчас же вернулся и сел на стул позади диванчика, на котором сидели мать и дочь.

Обе очень горячо о чем-то беседовали, так что не заметили меня, и я не решился прервать их разговор, который хотя велся пониженным тоном, но упоминание моего имени заставило меня прислушаться внимательнее.

– Какой граф! – говорила мать, – ты сама не знаешь, что говоришь, дитя мое.

– Но мне его так представил мистер Саусвик. Да у него вся осанка такая.

Это замечание мне очень понравилось.

– Саусвик – глупец и осел сверх того. Это просто ничтожный капитан, на маленьком жаловании, без состояния, без связей. Леди С. мне рассказала о нем.

– Неужели?

Мне послышался маленький вздох. Я был в восторге. К несчастью, следующие слова разрушили все мои иллюзии.

– И ты обещала ему новую кадриль, когда молодой лорд Потовер приглашал тебя два раза и чуть не на коленях умолял меня вступиться за него?

– Но что же делать?

– Очень просто. Скажи ему, что ты уже раньше обещала лорду Потоверу.

– Хорошо, мама. Я послушаюсь твоего совета, мне так это неприятно.

Если бы в эту минуту я услыхал второй вздох, я бы удалился, не сказав ни слова. Но мое присутствие уже было открыто, и я решился с честью выйти из моего положения.

– Я был в отчаянии, мисс Мейноринг, – сказал я, непосредственно обращаясь к молодой девушке и как бы не замечая смущения ее и матери, – что вы из-за меня нарушили ваше прежнее обещание, и чтобы не заставлять лорда Потовера третий раз вставать перед вами на колени, а предпочитаю вернуть вам обещание, данное ничтожному капитану.

Откланявшись с большим достоинством, – так, по крайней мере, я думал, – я оставил обеих Мейноринг и постарался забыться в танцах с другими молодыми девушками, удостоившими принять приглашение бедного капитана.

К концу вечера я встретил ту, которая заставила меня забыть мое неприятное приключение.

Глава V. ОХОТА

Было бы очень желательно для молодого Генри Гардинга, а может быть и для его брата Нигеля, чтобы с ними обошлись так же, как со мной в период первого увлечения, и чтобы они так же философски перенесли свое первое поражение.

Но оба брата были состоятельны, и поэтому им разрешено было наслаждаться улыбками очаровательной Бэлы.

Манера ухаживания у обоих братьев была совершенно различна. Генри старался взять приступом сердце красавицы Мейноринг, а Нигель по своему характеру предпочитал медленную осаду. Первый любил с пылом льва, второй – со спокойным коварством тигра. Когда Генри был уверен в успехе, он не скрывал своей радости. Когда счастье повертывалось к нему спиной, он также искренне и открыто горевал.

Нигель же одинаково сохранял свою невозмутимость при удаче и неудаче. Его чувство к мисс Мейноринг было так хорошо замаскировано, что мало кто об этом догадывался.

Но Бэла не обманывалась. Она с помощью матери играла в совершенстве свою роль. Она скоро заметила, что ей предстоит выбор между молодыми людьми, но еще не решилась. Она так ровно обращалась с обоими братьями, так ровно расточала им свои улыбки, что самые близкие ее друзья поверили, что она не интересовалась ни тем, ни другим.

Мисс Бэла дарила улыбками не только братьев Гардинг, другим молодым людям оказывалась тоже эта милость, но сердца своего, по-видимому, мисс Мейноринг не отдала еще никому.

Наступил однако момент, когда все решили, что избранник найден. Случай, происшедший на охоте, по-видимому, дал Гарри Гардингу все права на руку Бэлы Мейноринг. Основательно полагали, что самая красивая должна принадлежать самому храброму.

Этот случай был, впрочем, такой странный, что о нем следует рассказать, не говоря уже о его влиянии на судьбу героев нашей драмы.

Назначена была охота с борзыми возле большого пруда.

Вспугнутый олень, выскочив из чащи леса, инстинктивно направился к пруду.

Он примчался в тот самый момент, когда подъезжали экипажи к пункту сбора. Среди карет находился и фаэтон, запряженный одним пони. В фаэтоне сидела миссис Мейноринг с дочерью. В это холодное зимнее утро щечки мисс Бэлы так же были ярки, как красные курточки охотников, теснившихся возле нее. Кучер фаэтона остановил лошадь на берегу пруда. В эту самую минуту олень проскочил под носом у пони и прыгнул в воду. Испуганная лошадь встала на дыбы и бросилась в пруд, увлекая за собой фаэтон.

Она остановилась только тогда, когда вода уже заливала экипаж. В эту самую минуту олень тоже остановился и вдруг, сделав неожиданный поворот, с яростью бросился на фаэтон.

Пони был опрокинут, кучер, поднятый на рога рассвирепевшим животным, описал в воздухе дугу и погрузился головой в воду.

Положение обеих дам было самое критическое. Нигель один из первых очутился на берегу пруда и в нерешительности остановился. Бэла Мейноринг могла бы быть убита насмерть у него на глазах, если бы не подоспел на помощь его брат. Вонзив шпоры в живот лошади, Генри бросился в воду, выскочил из седла и схватил оленя за рога.

Борьба эта могла бы кончиться очень фатально для молодого человека, если бы один из егерей не вошел решительно в воду и не вонзил своего охотничьего ножа в горло животного.

Легко раненный пони был поставлен на ноги, полузадохшийся кучер посажен на свое место и фаэтон вытащен на плотину к великому облегчению испуганных дам.

После этого происшествия все были убеждены, что мисс Бэла Мейноринг отдаст свою руку и сердце Генри Гардингу.

Глава VI. НЕБЕСА ХМУРЯТСЯ

Бичвудский замок был комфортабельным жилищем во всех отношениях, но в нем не было спокойствия и мира душевного, на который рассчитывал его владелец, намеревавшийся окончить здесь свои дни.

В материальном отношении все шло как нельзя лучше. Имение удвоилось в цене.

Причины огорчения генерала были другого рода и заботили его больше, чем замок и его земли. Источником его горести было взаимное отношение обоих братьев. В его присутствии они относились друг к другу по виду дружески, но отец их понимал и боялся, чтобы эти отношения не перешли в глухую вражду.

Младший, впрочем, и не притворялся, зато в сердце старшего вражда затаилась особенно глубоко.

Генри, благодаря своему природному великодушию, готов был все забыть все обиды во время пребывания в училище, если бы только его брат согласился сделать хоть один шаг к примирению. Но именно на это Нигель никогда бы не согласился. В настоящее же время более, чем когда-либо, их разделяло чувство, которое оба питали к мисс Мейноринг. В силу соперничества взаимная антипатия должна была превратиться в открытую вражду.

Прошло некоторое время, пока генерал заметил тучу, угрожавшую его домашнему спокойствию. Он думал, что его сыновья, как большинство молодых людей, хотели немножко посмотреть свет, прежде чем вступить на тернистый путь брака. Ему не пришло в голову, что в глазах пылкого молодого человека очаровательная мисс Мейноринг олицетворяла все человечество и что вне ее вся вселенная казалась грустной и прозаической.

Но не это смущало главным образом душу ветерана. Он был относительно доволен Нигелем, огорчаясь, конечно, его антипатией к младшему брату, которой он даже не всегда мог скрыть.

Но его приводили положительно в отчаяние поступки Генри, его расточительность и в особенности непослушание. Этот проступок, самый важный в глазах ветерана, впрочем, случался очень редко и проходил бы незамеченным, если бы не старания Нигеля представить все в самых мрачных красках.

Сначала генерал ограничивался отеческими увещаниями, затем перешел уже к жестоким укорам. Но ничто не помогало. Старый офицер, наконец, вышел из себя и грозил даже лишением наследства.

Генри, считая себя взрослым человеком, принял эти угрозы довольно независимо, что еще больше раздражило отца.

Таким образом, отношения между различными членами семьи Гардинга были очень натянуты, и вдруг генерал узнал об одном факте, который угрожал будущности его сына гораздо больше, чем его расточительность и неповиновение. Мы говорим о любви Генри к мисс Мейноринг.

О страсти Нигеля к той же особе генерал не подозревал так же, как и все.

О чувствах Генри генерал узнал после охоты с борзыми. Внутренне польщенный поведением своего сына, генерал заметил опасность более грозную, чем ту, которой подвергался Генри, спасая мать и дочь.

Наведенные им справки только укрепили его подозрения. Он знал хорошо госпожу Мейноринг, посещая в Индии эту даму и ее мужа, и воспоминания его были очень нелестны для вдовы его товарища по оружию. Конечно, дочери он не знал; она выросла за долгий период их разлуки. Но после того, что он узнал по возвращении их в Англию, он пришел к заключению, что яблоко от яблони недалеко падает. Ясно, что он не желал себе такой невестки. Мысль эта его страшно тревожила, и он стал придумывать способ предотвратить опасность.

Что же надо было сделать? Не дать сыну разрешение на брак с Мейноринг? Запретить ему посещать вдову и ее дочь?

Он спрашивал себя, послушает ли его Генри, и это сомнение увеличивало его раздражение.

Над вдовой он не имел, конечно, никакой власти. Хотя коттедж, в котором она жила, примыкал к его парку, но ему не принадлежал. Да и какую выгоду мог бы извлечь генерал из отъезда вдовы, предположив даже, что он заставил бы ее уехать?

Дело зашло уже настолько далеко, что подобное средство помочь не могло. Что касается молодой девушки, то она, конечно, не стала бы прятать свое хорошенькое личико от глаз сына, чтобы угодить отцу. Она не появится больше в доме генерала, но ведь есть масса других мест, где она может показаться во всем блеске своей красоты: в церкви, на охоте, на балу и на зеленых лужайках, окружающих Бичвудский парк.

Старый солдат был слишком хороший тактик, чтобы подвергать себя опасности потерпеть поражение, унизительное для авторитета отца. Необходимо было найти выход. Обдумывание нового плана действия так сильно заняло его, что на время погасило гнев, клокотавший в его груди.

Глава VII. ЖЕНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Охота, на которой Генри показал себя таким героем, была последней в том сезоне. Пришла весна и окутала своим зеленым, затканным цветами, покровом графство Букс. Весело кричали перепела в полях, засеянных хлебом, кукушка тянула свою меланхолическую ноту, и чудные рулады соловья оглашали леса по ночам. Наступил май, чудное время любви.

Генри Гардинг не избежал общей участи. В мае его страсть к мисс Мейноринг достигла высших пределов. Генри решил, что настал момент объясниться своей красавице в любви.

Окружающим казалось, что кокетка тоже, наконец, попалась. Предпочтение, оказываемое Бэлой Генри, объяснялось не только его состоятельностью, но и его внешними данными.

В это время младший сын генерала Гардинга был действительно очень красив и изящен. Единственный недостаток, в котором его можно было упрекнуть – это его склонность к расточительности, от которого со временем он мог исправиться. Впрочем, этот недостаток нисколько не вредил ему в глазах женщин, из которых не одна втайне завидовала мисс Мейноринг.

Что же касается последней, то следующий разговор ее с достойной матерью покажет нам, какие чувства она питала к Генри.

– Так ты хочешь выйти за Генри Гардинга? – спросила миссис Мейноринг.

– Да, мама, с твоего разрешения, конечно.

– А его?

Бэла звонко расхохоталась.

– Его! Но мама, мне нечего его и спрашивать.

– Уже! Разве он объяснился?

– Не совсем. Но, дорогая мама, я вижу, ты хочешь раньше узнать мой секрет, чем дать согласие. Я тебе скажу все. Он скоро объяснится – даже сегодня.

– Откуда ты знаешь это?

– Очень просто. Он мне дал понять, что ему нужно со мной серьезно поговорить и предупредил, что придет сегодня днем. Что же он мне может сказать другого, кроме того, что любит меня и будет счастлив получить мою руку?

Миссис Мейноринг молчала. На задумчивом лице ее не выражалось удовольствия, которое надеялась увидеть дочь.

– Надеюсь, ты довольна, мамочка? – спросила последняя.

– Чем, дочь моя?

– Но… иметь зятем Генри Гардинга…

– Дорогое дитя мое, – отвечала вдова, – это очень серьезная вещь, очень серьезная; надо хорошо подумать. Ты прекрасно знаешь наше положение и какие скудные средства оставил нам отец.

– Еще бы мне не знать, – отвечала Бэла с досадой. – Разве мне не приходится перешивать по два раза мои бальные платья и потом еще их перекрашивать? Тем более это причина выйти замуж за Генри Гардинга. Он избавит меня от всех этих унижений.

– Я не убеждена в этом, дитя мое…

– Ты что-нибудь знаешь, мама, скажи!..

– К моему сожалению, почти ничего.

– Но его отец богат, и их только два брата. И ты сама же говорила, что у него нет духовной, следовательно, его состояние будет разделено поровну. Я бы удовольствовалась половиной.

– Я тоже, дочь моя, если бы была уверена, что получу эту половину. В этом-то и затруднение. Если бы уже была духовная, тогда другое дело.

– Тогда я могла бы выйти за Генри?

– Нет. За Нигеля.

– О, мама, что ты говоришь?..

– Что все состояние будет принадлежать Нигелю. Нынче положение наследников очень шаткое, все зависит от каприза завещателя, а я знаю изменчивый характер генерала Гардинга.

Бэла умолкла и задумалась.

– Очень возможно, – продолжала почтенная матрона, – что генерал или совсем лишит наследства Генри, или оставит ему очень мало. Он страшно недоволен поведением своего младшего сына. Я не говорю, что молодой человек совершенно испорчен, иначе я не стала бы и слушать о нем, как о зяте, несмотря на всю нашу бедность.

– Но, мама, – заметила Бэла с многозначительной улыбкой, – разве женитьба не исправит его? Разве я не могу взять на себя заботу о его состоянии?

– Разумеется, если бы это состояние было. Но, повторяю, в этом-то и вопрос.

– Но, мама, я люблю его.

– Я в отчаянии, дитя мое, тебе следовало бы быть более благоразумной и больше думать о будущем. Не решай ничего, подожди – из любви к себе самой и ко мне.

– Но он придет сейчас! Какой же ответ я ему дам?

– Неопределенный, дорогая моя. Ничего нет легче. Я возьму на себя всю ответственность. Ты мое единственное дитя, мое согласие необходимо. Послушай, Бэла, мне тебя нечего учить. Ты ничем не рискуешь, выжидая, наоборот, ты этим только выиграешь. По неразумной торопливости ты можешь сделаться женой человека, более бедного, чем был твой отец, и, вместо того, чтобы переворачивать шелковые платья, тебе совсем будет нечего надеть. Будь же благоразумна, это мой последний совет.

Бэла вместо ответа вздохнула. Но вздох этот был не особенно глубок, не особенно печален, чтобы можно было предположить, что превосходные советы матери будут пущены на ветер. Улыбка, сопровождавшая его, показала, что достойная дочь решила быть благоразумной.

Глава VIII. ОТЕЦ И СЫН

Генерал Гардинг имел обыкновение проводить много времени в кабинете, или, вернее, в библиотеке, так как все стены этой комнаты были заставлены книжными шкафами. Большинство книг составляли сочинения об Индии и о различных военных экспедициях. Было также много научных сочинений и по естественной истории. На столах лежали журналы и отчеты разных обществ по делам Индии.

Любимым занятием ветерана было перечитывать эти книги. Они навевали массу воспоминаний о прошлом.

Всякая новая книга об Индии находила себе место в библиотеке генерала.

Однажды утром генерал вошел по обыкновению в свой кабинет, но на этот раз он не предался своему обычному чтению. Он даже не сел. Его стремительная ходьба и нахмуренный лоб указывали на сильное волнение.

Временами он останавливался, хлопал себя по лбу рукой, что-то бормотал и принимался снова шагать.

Среди отрывистых фраз упоминались имена его сыновей, особенно младшего.

– Беспорядочное поведение Генри сводит меня с ума, а эта девчонка уморит меня окончательно. Судя по тому, что я слышал, он у нее в сетях. Это очень серьезно. Как бы то ни было, с этим надо кончать… Она не создана быть женой порядочного человека. Меня бы меньше тревожило, если бы дело шло о Нигеле, она не годится ни одному из моих сыновей. Я слишком хорошо знал ее мать. Бедный Мейноринг! Какое плачевное существование вел он в Индии! Какова мать, такова и дочь!.. Клянусь Богом, этому браку не бывать!.. Я понимаю, это адское создание свело его с ума… Как спасти бедного мальчика от худшего из несчастий?.. Гадкая женщина!

Генерал сделал несколько шагов, молча опустив голову.

– Нашел! – наконец радостно воскликнул он. – Да, нельзя терять ни минуты. Пока я раздумываю, он все больше и больше запутывается.

Генерал позвонил. Вошел камердинер благообразной наружности.

– Уильямс!

– Что угодно, ваше превосходительство?

– Где мой сын Генри?

– В конюшне, ваше превосходительство. Он приказал оседлать гнедую кобылу.

– Гнедую кобылу? Но на нее еще никогда никто не садился.

– Никогда и никто, я думаю, что это очень опасно. Но мистер Генри любит опасность. Я хотел отговорить его. Но мистер Нигель запретил мне вмешиваться не в свое дело.

– Беги в конюшню. Передай, что я запрещаю ему садиться на эту лошадь и зову его немедленно сюда! Живо, Уильямс!

– Все тот же, – продолжал свой монолог генерал. – Опасность привлекает его – как меня когда-то. Гнедая кобыла… Ах, если бы только это!.. Но мисс Мейноринг похуже будет.

В этот момент явился виновный Генри, в сапогах со шпорами и с хлыстом в руке.

– Ты звал меня, отец?

– Конечно! Ты хочешь ехать на гнедой кобыле?

– Да. Ты против этого?

– Тебе хочется сломать себе шею?

– Ха-ха-ха, этого нечего бояться. Ты, кажется, не очень-то веришь в мои наезднические способности.

– А ты уж слишком самоуверен. Ты хочешь непременно ездить на лошади с пороком, не спросив даже меня. Зачем ты совершаешь еще более неблагоразумные поступки? Этот образ действий мне не нравится, и ты сделаешь мне удовольствие, изменив твое поведение.

– Какие же это поступки, отец?

– Ты безумно соришь деньгами; наконец, идешь навстречу еще большей опасности. Ты идешь навстречу гибели.

– Я не понимаю, отец. Ты говоришь о лошади?

– О лошади?.. Нет, сударь, не притворяйтесь, что вы не понимаете. Я говорю о женщине!..

При последних словах Генри побледнел. Он думал, что его любовь к мисс Мейноринг была тайной для всех, – по крайней мере, для его отца. О другой женщине не могло быть и речи.

– Я понимаю теперь еще меньше, – отвечал он уклончиво.

– Извините, милостивый государь, вы отлично меня понимаете. Я говорю о мисс Мейноринг!

Молодой человек вспыхнул, но не произнес ни слова.

– А теперь, милостивый государь, я вам скажу только одно: вам нужно отказаться от нее.

– Отец!

– Без возражений! Никакие любовные объяснения меня не тронут, и мне даже неприлично их слушать. Я повторяю, откажись от Бэлы Мейноринг совершенно и навсегда!

– Отец, – отвечал молодой человек твердым голосом, – ты требуешь невозможного. Я признаюсь, что между мисс Мейноринг и мною есть чувство более горячее, чем простая дружба. Мы обменялись обещаниями… Чтобы нарушить их, надо взаимное соглашение, иначе это было бы жестоко и несправедливо, на это я не могу согласиться. Нет, отец, я не сделаю этого, даже под страхом твоего гнева!..

Минуту царило молчание. Казалось, генерал размышлял, но он незаметно наблюдал за сыном. Внимательный наблюдатель прочел бы в глазах генерала не глухой гнев, вызванный сопротивлением сына, а восхищение и любовь. Но он поборол великодушное чувство и отвечал.

– Идите, милостивый государь! Вы решили ослушаться меня. Подумайте раньше, что вам будет стоить ваше упрямство. Я полагаю, вы догадываетесь, о чем я говорю?

Генерал умолк, ожидая ответа.

– Не совсем, отец.

– Я говорю о наследстве. Я вправе завещать его кому хочу, или твоему брату, или тебе. Если ты женишься на мисс Мейноринг, все состояние перейдет к Нигелю, тебе же я оставлю ровно столько, чтобы покинуть эту страну… Тысячу фунтов стерлингов – и ни пенса больше.

– Да, отец, я очень огорчен. Конечно, мне очень неприятно лишиться наследства, на которое я имел право рассчитывать, но мне еще тяжелее было бы лишиться твоего уважения. Тем не менее я откажусь от того и другого, если для того, чтобы их сохранить, я должен изменить своему слову. Женюсь ли я на мисс Мейноринг или, нет, это будет зависеть исключительно от нее. Надеюсь, отец, ты понял меня.

– Прекрасно, милостивый государь, прекрасно! На это я вам отвечу только одно, что я тоже дал слово и тоже сдержу его. Теперь садитесь на гнедую кобылу, раз вы этого хотите и молите Бога, чтобы она не разбила вас, как вы это сделали с сердцем вашего отца! Идите, сударь!

Не произнеся больше ни слова, Генри с поникшей головой медленно вышел из библиотеки.

– Живой портрет его матери! – пробормотал генерал, провожая его глазами. – Можно ли его не любить, несмотря на его упрямство и мотовство!? Такое благородное сердце не должно сделаться добычей недостойной женщины! Я спасу его помимо его воли.

Он снова позвонил, на этот раз гораздо сильнее.

Тотчас же явился камердинер.

– Уильямс!

– Что прикажете?

– Вели скорее закладывать!

Несколько минут спустя у подъезда уже стояла карета.

Генерал сел в экипаж, и кучер погнал лошадей. Тем временем Генри воевал с гнедой кобылой, которая ни за что не хотела скакать по направлению к коттеджу вдовы.