Текст книги "Тропа войны"

Майн Рид
Тропа войны

I. Пограничное мексиканское село. Пикет

На берегу реки Браво-дель-Нортэ расположено небольшое мексиканское селение с тремя каменными зданиями: оригинальной старинной церковью в мавро-итальянском стиле, домами священника и судьи. Эти постройки окаймляют с трех сторон большую четырехугольную площадь, четвертая сторона которой занята лавками и жилищами простолюдинов. Жилища эти построены из крупных необожженных кирпичей, некоторые из них выбелены, но в основном они имеют грязно-коричневый мрачный цвет. Двери в домах тяжелые, вроде тюремных, а окна, не имеющие ни рам, ни стекол, снабжены железными прутьями для защиты от воров.

От площади идут узкие, пыльные, немощеные переулки. Даже на окраине села разбросаны более живописные постройки из древовидной юкки, ветви которой служат балками, а листья – крышей жилища. В этих долинах живут бедные поденщики, потомки побежденного племени. Все постройки села имеют окаймленные перилами плоские крыши, на которых любители цветов устраивают настоящие воздушные сады. Приятно отдыхать здесь прохладным вечером, наблюдая за тем, что происходит на улице…

Стоя на крыше дома судьи, самой высокой во всем селе, я любовался раскинувшейся перед моим взором картиной богатой тропической растительности. Тут были кактусы, юкки, агавы. Село окружали поля кукурузы, за которыми виднелись рощи акаций, мимоз и других деревьев. Близкое соседство вышеописанного села объясняется тем, что жители его занимаются не земледелием, а скотоводством. Они пасут на лесных прогалинах андалузских лошадей и испанский скот. Берега реки Браво-дель-Нортэ были свидетелями частых столкновений между туземцами американской пустыни и бледнолицыми потомками испанцев. Столкновения эти случаются и в настоящее время, из-за чего местные жители селятся в городах или деревнях, а одиноко стоящих домов совершенно не видно. Все они разрушены. Правда, встречаются «гасиенды» (то есть помещичьи усадьбы), но они окружены высокими стенами и скорее похожи на крепость.

Однако возвратимся к моим наблюдениям. К западу от села виднеется извилина реки, огибающей холм, увенчанный белыми стенами гасиенды. Архитектура дома носит отпечаток изящества и благородства. Из-за стены выглядывает красивая зелень тропических растений. Очарованный прелестной картиной, я горел желанием проникнуть туда, за эту стену…

Внезапно раздавшийся звук рожка прервал мои мечты, и я обращаю свой взор на площадь, где происходит что-то необыкновенное.

Посреди площади вокруг колодца двигаются люди. Около стен пробирается какой-то человек, бросая свирепые, и в то же время испуганные взгляды. Подойдя к одной из хижин, он быстро и как бы с радостью скрывается за дверью.

В нескольких местах я замечаю небольшие группы людей, одетых так же, как и скрывшийся человек, – в полосатых покрывалах и лакированных шляпах. В их взглядах видно такое же беспокойство. Говорят они шепотом и, против обыкновения, почти не жестикулируя.

Большинство женщин находится в домах, и только бедные индианки сидят на площади. Это торговки. Товары их разложены перед ними на циновках из тонкого пальмового листа, в то время как другой пальмовый лист, в виде зонтика, защищает продавщицу и товары от жаркого солнца.

Эти женщины, одеждой и внешностью напоминающие цыганок, беззаботно смеются и болтают, предлагая покупателям фрукты и овощи.

Иногда по площади проходят молодые красивые девушки в ярких коротких юбках, вышитых рубашках без рукавов и маленьких атласных туфлях. У них не такой смущенный вид, как у мужчин, они даже иногда улыбаются и отвечают на грубые шутки, отпускаемые на незнакомом языке людьми, стоящими у колодца. Мексиканские девушки так же храбры, как любезны и красивы.

Но кто же эти странные незнакомцы у колодца?

По виду они совершенно не походят один на другого. Одинаково у них лишь оружие: нож, пистолет и ружье. Одежда отличается крайним разнообразием. По всему видно, что эти люди – их восемьдесят человек – принадлежат к различным расам. Многие из них родом из Кентукки, Теннесси, Огайо, Индианы и Иллинойса. Это охотники-фермеры с западных склонов Аллеганских гор, лодочники с Миссисипи и исследователи Арканзаса и Миссури, путешественники, плантаторы, французские креолы из Луизианы и т. д. Есть между ними и пришельцы из городов «Великого Запада» – шотландцы, англичане, французы, швейцарцы, поляки. Все они составляют один из отрядов американской армии, называющихся «Рейнджерс». Я их командир. Не могу не сказать, что моя команда, несмотря на свой пестрый вид, перещеголяет многие другие своей отвагою, силою и военными способностями. Большинство этих людей с длинными бородами и волосами, запыленными лицами, и с виду они похожи на разбойников. Но в груди их бьется благородное сердце, полное патриотизма. Главною целью некоторых из них является борьба за освобождение как можно большего количества племен, но есть и такие, которые жаждут только мести. К последним принадлежат, главным образом, техасцы, не забывающие предательского убийства Голиада и резни племени Аламо. Только у меня одного не было определенной цели при поступлении в отряд. Я сделал это из любви к приключениям, а отчасти, может быть, к власти и славе. У меня нет ни друзей, ни семьи, ни родины (так как мой народ более не представляет нации), и я не чувствую в себе никакого патриотизма.

Мои люди поставили своих лошадей за церковную ограду, привязав одних к деревьям, других – к железным перекладинам окон, а мой вороной красавец конь остался стоять около колодца, посреди площади.

Мы прибыли в это село менее часа тому назад и никого тут не знаем. Это первый американский отряд, появившийся здесь, несмотря на то что война на берегах реки длится уже несколько месяцев. Мы были присланы сюда не столько для действий против мексиканцев, сколько для того, чтобы защитить их от нашего общего врага, команчей, которые выступили в поход с большой армией. Говорят, что они опустошают селения вверх по реке, убивают мужчин, увозят женщин, детей и имущество. Правда, мы прибыли сюда с целью победить мексиканцев, но, побеждая, должны охранять их.

II. Погоня за всадником. Пленница

В то время как я размышлял обо всем этом, раздался конский топот. Нагнувшись через перила, я увидел юного всадника удивительной красоты. Он был очень смугл, без бороды и усов. С его плеч на круп лошади спускался красивый плащ, а на голове была легкая шляпа с большими полями, украшенная золотом. Лошадь под ним настоящей андалузской породы.

Всадник мчался быстро, но, увидя меня на крыше, невольно сдержал свою лошадь.

В эту минуту часовой, выскочив из засады, потребовал, чтобы юноша остановился. Но тот не обратил на это требование никакого внимания, пришпорил лошадь, продолжая свой путь по другой дороге. Я вовремя остановил часового, иначе он уложил бы на месте и всадника, и лошадь.

Жаль убивать такого красавца – лучше взять его в плен живым. Я мгновенно соскочил с крыши, схватил поводья и поскакал на своем быстром коне. Моя лошадь бегала значительно быстрее других, и я знал, что смогу догнать всадника.

Соскочить с крыши и сесть на коня было делом двух минут, а еще через две минуты я был уже в поле, преследуя всадника, который, очевидно, намеревался лесом обогнуть село.

Сперва я думал, что мне не догнать юношу, но тут я заметил ряд агав, росших поперек дороги. Ветви этих растений так переплелись между собой, что, казалось, проехать не было никакой возможности. В этот момент юноша увидел, что я его догоняю, пришпорил коня и въехал в самую середину чащи. Слышно было, как под копытами лошади захрустели крепкие листья агавы. Медлить было нельзя, и я нырнул в заросли.

Когда я, весь исцарапанный, выбрался оттуда, то увидел, что расстояние между мной и юным всадником уменьшилось. Дальше пришлось ехать полем, и юноша вновь намного опередил меня. Но вот на его пути явилось новое препятствие в виде широкой канавы. «Тут ему придется повернуть вправо или влево, и он будет в моих руках», – подумал я. Но юноша легко перескочил через воду, а я, конечно, последовал его примеру. За канавой тянулись саванны, на которых паслись быки и буйволы, сильно задержавшие бег моей лошади. Между тем конь красивого всадника, привыкший к такому постоянному лавированию, несся все дальше и дальше. За саваннами виднелся лес, и я боялся, что в чаще потеряю юношу из вида. Но вернуться в село без пленника я не имел права, так как не дал часовому выстрелить, а тот мог оказаться шпионом.

Воодушевленный этой мыслью, я пришпорил коня и, нагнав всадника, выхватил пистолет.

– Стой! – закричал я. – Или я выстрелю!

Ответа не было.

– Стой! – снова крикнул я. – Или я убью тебя!

Опять полное молчание.

Находясь как раз позади преследуемого мною всадника, я легко мог выстрелить в него, но смутное подозрение удержало мою руку.

Тогда я решил прицелиться в лошадь и, воспользовавшись удобной минутой, выстрелил в животное. Конь упал вместе с седоком, но юноша мгновенно вскочил на ноги. Когда я подъехал к нему с пистолетом в руке, он стоял, сложив на груди руки, и, глядя мне прямо в глаза, спокойно произнес по-испански:

– Друг, не убивай меня, я – женщина.

Это заявление не особенно поразило меня, так как я был отчасти подготовлен к нему. Во время нашей дикой скачки я стал подозревать, что преследуемый мною шпион – женщина. Из-под развевающейся мантии как-то мелькнул бархатный лиф и крошечный красный сапог с золотой шпорой. Волосы были мягкие, шелковистые, но не черные, как у индейцев, а темно-коричневые. Черты лица этого «юноши» на близком расстоянии поражали тонкостью, не встречающейся даже у самых красивых мужчин.

Повторю: слова красавицы не удивили меня, но я был поражен ее спокойным тоном. С грустью опустилась она на колени и, целуя свою лошадь, проговорила: «Бедный мой конь!»

– Вы женщина? – спросил я, притворяясь удивленным.

Но она даже не взглянула на меня, продолжая причитать над убитой лошадью.

– Вы женщина? – снова повторил я, в своем смущении не зная, что сказать.

– Да, сеньор, я – женщина. Что вам угодно от меня?

С этими словами она встала, не обнаруживая ни малейшего страха. Ответ ее был так неожидан, что я разразился смехом.

– Вам весело, сеньор, но вы огорчили меня, убив моего любимца.

Я не скоро забуду взгляд, брошенный ею на меня в эту минуту. В нем было все: горе, гнев, презрение, вызов…

– Сеньорита, – отвечал я, – я глубоко сожалею, что обстоятельства принудили меня так поступить. Могло быть еще хуже.

– Что могло быть хуже этого? – спросила она, перебивая меня.

– Я мог выстрелить в вас.

– Это не было бы хуже! – воскликнула она. – Я любила эту лошадь не меньше жизни, не меньше, чем люблю родного отца!

Она снова обняла коня, поцеловала его, закрыла ему веки и гордо встала передо мной.

Я не знал, что делать. Предложить деньги было бы неделикатно, и я решил предложить одну из наших крупных американских лошадей, за которых богатые мексиканцы часто платят баснословные деньги.

– Как, – гордо воскликнула она, – вы предлагаете мне другую лошадь! Взгляните сюда, – она указала на равнину, – тут тысяча лошадей, и все они мои! Разве мне нужна лошадь?

– Да, но это местные лошади, а я предлагаю…

– Я не отдала бы своего любимца за всех ваших лошадей. Ни одна из них не может сравниться с ним.

– Ни одна, сеньорита? – многозначительно произнес я, глядя на своего коня.

Она тоже окинула его долгим взглядом и, хотя не произнесла ни слова, по-видимому, оценила моего Моро.

– Да, вы правы, – наконец сказала она, – лошадь у вас действительно хороша.

У меня мелькнула мысль: «Неужели ей захочется заиметь мою лошадь?» Я чувствовал, что не в силах буду ни в чем отказать этой гордой красавице.

В это время, к счастью, подъехали мои солдаты и, таким образом, прервали наш разговор. Их появление, видимо, обеспокоило девушку, но я приказал своим людям вернуться обратно и снова остался вдвоем со своей пленницей.

Как только солдаты удалились, красавица спросила меня:

– Это техасцы?

– Не все, – ответил я.

– Вы их предводитель?

– Да.

– Капитан?

– Капитан.

– Господин капитан, я ваша пленница?

Вопрос застал меня врасплох, и я не знал, что ответить.

Если она шпион, то, отпустив ее, я могу навлечь на себя большие неприятности.

С другой стороны, объявив ее своей пленницей, я боялся вызвать ее гнев, тогда как мне, напротив, хотелось быть с нею в дружбе.

Видя мое колебание, она снова спросила меня:

– Я ваша пленница?

– Сеньорита, мне кажется, я сам пленен вами…

Она внимательно взглянула на меня своими большими лучистыми глазами и, казалось, была довольна моим ответом.

– Это пустая любезность. Свободна я или нет? – спросила она решительно.

– Сеньорита, – сказал я, приблизившись к ней и серьезно глядя в ее красивые глаза. – Дайте мне слово, что вы не шпион, и вы будете свободны. Мне нужно лишь ваше честное слово.

Она разразилась смехом.

– Я – шпион? Да вы шутите, капитан?

– Надеюсь, сеньорита, что вы не шутите? Итак, вы, значит, не шпион?

– Ничего подобного! – воскликнула девушка, продолжая смеяться.

– Так почему же вы спасались бегством от нас?

– Да разве вы не техасцы? Не обижайтесь, но у мексиканцев они не пользуются хорошей репутацией!

– Но ведь вы рисковали своей жизнью!

– Да, теперь вижу, что рисковала, но тогда не сознавала этого. Я не предполагала, что в вашем отряде найдется ездок, способный догнать меня! Вы один могли это сделать!

Мы смущенно взглянули друг на друга, и мне показалось, что в ее взгляде вместо прежнего гнева мелькнула искорка нежности.

Несколько минут мы оба молчали.

– Сеньорита, – произнес я наконец. – Шпион вы или нет, я вас не задерживаю. Вы свободны, Я беру ответственность на себя.

– Благодарю вас, сеньор! В награду за великодушие я сейчас успокою вас. Читайте.

И она передала мне сложенную бумагу. Это был пропуск, выданный главнокомандующим на имя доньи Изолины де Варгас.

– Как видите, капитан, – заметила она смеясь, – в конце концов, я вовсе не была вашей пленницей.

– Зачем же поступать так неосторожно? Своим бегством вы возбудили общее подозрение и вызвали преследование. С пропуском вам нечего было бояться.

– Из осторожности я боялась показывать пропуск. Я не была уверена, что вы американцы, я боялась, как бы мои бумаги не попали в руки наших друзей, которых мы боимся больше, чем врагов. Вы слишком хорошо говорите по-испански. Если бы вы закричали «стой» на своем родном языке, я бы сейчас же остановилась и тем самым спасла бы, может быть, своего бедного любимца…

Она снова встала на колени и, обняв лошадь, заплакала.

– Бедный мой товарищ! Сколько раз спасал ты меня от опасности! А теперь я должна сидеть дома. Без тебя я не рискну носиться по прерии. Тот, кто убил тебя, лишил меня крыльев!

– Сеньорита, – снова сказал я. – У нас в отряде есть прекрасные лошади…

– Для меня ни одна из них не имеет цены.

– Вы не всех видели.

– Всех до единой. Впрочем… одна мне нравится. Вот она! Красавица.

Я вздрогнул. Она, заметив мое смущение, молча ждала ответа,

– Сеньорита, – с трудом проговорил я, – этот конь – мой любимый, испытанный друг. Если вы желаете иметь его… он ваш.

– Спасибо, – спокойно ответила она. – Посмотрим, каков он. Дайте мне лассо с моего седла.

От волнения я не мог говорить и начинал уже ненавидеть красавицу.

Она между тем, вскочив на лошадь, помчалась к отделившемуся от стада буйволу, ловко накинула на него лассо и повалила животное на землю,

– Чудный конь! – воскликнула Изолина, возвратившись ко мне. – С ним я, пожалуй, скоро позабуду своего прежнего товарища! Ведь эта лошадь моя?

– Да, если вы этого желаете, – ответил я с такой грустью, как будто у меня отняли моего лучшего друга.

– Но я этого не желаю, – решительно ответила она и засмеялась. – Я знаю ваши мысли и вполне способна оценить ваше самопожертвование. Оставьте себе вашего коня. Прощайте.

– Разве вы не позволите мне проводить вас домой?

– Нет, благодарю вас. Я уже дома. Вот мой дом… Вернее, моего отца, – и она указала на интересовавшую меня гасиенду.

– Помните, капитан, что вы мой враг, и я не имею права ни принять вашей любезности, ни оказать вам гостеприимство. За нами могут следить. Боже мой, вот идет Иджурра, мой двоюродный брат! Уходите скорее! Прощайте!

Мне пришлось проститься и уехать. Приблизившись к лесу, я из любопытства оглянулся. Иджурра что-то сердито говорил Изолине, указывая на какую-то бумагу. Увидя это, я хотел вернуться к ним и узнать, в чем дело, но Изолина вдруг быстро пошла по направлению к своему жилищу, и мне ничего не оставалось, как вернуться в село.

III. Приказ добыть фураж. Дон Рамон

Это происшествие произвело на меня такое впечатление, что я всю ночь видел во сне то погоню за Изолиной, то мрачное лицо Иджурры.

Разбуженный утренним рожком, я вначале не мог понять, было ли это приключение сном или действительностью. Я старался спокойно все обдумать и серьезно приняться за дела, но образ Изолины все время стоял передо мной. Она не была моей первой любовью, так как мне было уже около тридцати лет, но я вполне сознавал, что страстно влюблен. Я вспомнил, как мы быстро расстались, и думал о том, что никакой надежды на новое свидание нет. Надо было придумать какой-нибудь план для возобновления знакомства с Изолиной. Мое положение как командира неприятельского отряда представляло в данном случае большие затруднения. Отвергнув массу промелькнувших в моей голове планов, я вспомнил, что ее лассо, привязанное к моему седлу, осталось у меня, и решил лично доставить его Изолине.

В это время на площади показался конный драгун, спрашивающий меня. Когда ему указали, где я, он объявил, что прислан от командующего с бумагой. Взяв бумагу, я прочел следующее:

«Главная квартира оккупационной армии. Июль 1846 г.

Капитан, возьмите достаточное количество солдат и направьтесь к жилищу дона Рамона де Варгаса. Там вы найдете 5000 быков, которых доставите в американскую армию и передадите главнокомандующему. Прилагаемая записка объяснит вам, как вы должны действовать.

Старший адъютант».

Прочтя это, я уже не думал о лассо, но представлял себе, как смело я въеду в ворота гасиенды со спокойным видом желанного гостя. Я уже видел себя сидящим с доном Рамоном де Варгасом за рюмкою хереса. Старик представит меня дочери, сам пойдет смотреть за выдачей фуража, а мы останемся вдвоем с Изолиной… А Иджурра тоже будет там? Я и забыл про него! Мысль о нем несколько омрачила мое настроение.

Не теряя времени, я приказал пятидесяти солдатам быть наготове.

Прежде чем самому собраться, я решил прочесть записку, присланную вместе с бумагой. К моему удивлению, она была написана по-испански и заключала в себе следующее:

«5000 быков готовы для вас, согласно уговору, но я не могу выдать их добровольно. Они должны быть отняты у меня как бы силой, и даже известная доля грубости со стороны ваших солдат будет не лишней. Мои пастухи к вашим услугам, но я не могу сам приказать им. Вы должны принудить их выдать быков.

Рамон де Варгас».

Эта записка была адресована на имя главного комиссара американской армии. Ее смысл, вполне ясный для меня, разбивал в прах все мои прекрасные мечты. Какая уж тут дружеская беседа с доном Рамоном и его прекрасной дочерью, когда я должен был силой ворваться в их жилище, наброситься на слуг и требовать от хозяина дома 5000 быков! Хорошее мнение составит обо мне Изолина!

Но, обдумав все, я сообразил, что она, вероятно, посвящена в тайну этого дела, и мне вряд ли удастся увидеть ее.

Раздался сигнал, и я с пятьюдесятью солдатами и двумя лейтенантами выехал из села.

Через двадцать минут мы приблизились к воротам дома дона Рамона. Они были наглухо заперты, так же были закрыты ставни на окнах. Нигде не видно было ни души.

Один из лейтенантов подошел к воротам и начал стучать в них рукоятью пистолета.

– Откройте! – крикнул он.

Ответа не было.

Пришлось еще трижды стучать в ворота, пока наконец из двора не раздался слабый голос:

– Кто здесь?

– Отоприте!

– Хорошо.

– Скорей, мы честные люди.

Ворота отворились, и лейтенант бросился на дрожащего привратника, схватил его за куртку и, надрав ему уши, велел позвать хозяина.

– Сеньор, – проговорил привратник, – дон сказал, что не хочет никого принимать.

– Не хочет? Пойди и скажи ему, что он должен принять.

– Да, дружище, – сказал я спокойно, боясь, что привратник из страха не передаст поручение, – скажи своему хозяину, что американский офицер пришел по делу и должен видеть его сейчас же.

Привратник ушел, а мы, не дожидаясь его возвращения, въехали во двор.

Фасад дома со стороны двора, вымощенного кирпичом, был украшен фресками, верандами и стеклянными оконными рамами до самой земли. Посреди двора красовался фонтан, а над его бассейном склонились апельсиновые деревья. С трех сторон двора дом окружала веранда, снабженная занавесками, за которыми скрывались от любопытного глаза и сама веранда, и окна дома, выходившие на веранду. Только в одном месте, у входа, были раздвинуты драпировки. Около дома не было ни души, и только на скотном дворе виднелись рабочие, погонщики быков и женщины, занятые своим делом.

Я внимательно рассматривал веранду и крышу дома, отыскивая глазами предмет моей мечты. Дом был одноэтажный, так что с седла я мог видеть крышу, украшенную редкими по красоте цветами.

Лейтенант Уитли и я молча сидели на лошадях, ожидая возвращения привратника.

В это время рабочие и погонщики вышли из ворот и с удивлением начали рассматривать неожиданных гостей.

Вскоре вернулся привратник и сказал, что дон Рамон сейчас выйдет к нам.

Действительно, минуту спустя одна из занавесок веранды раздвинулась, и из-за нее показался высокий старик, поразивший нас своим решительным, энергичным видом. Над его большими блестящими глазами темнели густые черные брови, а волосы на голове были белыми как снег. Одет он был просто: в панковой куртке и широких шароварах той же материи с темно-синим кушаком. На голове его красовалась дорогая шляпа из травы гваякопа, а в руке была еле дымившаяся сигара.

В общем, несмотря на умышленно суровое выражение, лицо дона Рамона было умное и симпатичное.

– Вы дон Рамон де Варгас? – спросил я, подъехав ближе к старику.

– Да, – ответил он недовольным тоном.

– Я офицер американской армии. – Я говорил громко и, разумеется, по-испански, чтобы рабочие могли понять мои слова. – Меня прислали сюда, чтобы заключить с вами контракт на снабжение армии мясом. У меня с собой приказ главнокомандующего.

– У меня нет быков для продажи! – прервал меня дон Рамон громким гневным голосом. – И я не хочу никакого дела иметь с американской армией.

– В таком случае, – возразил я, – мне придется взять фураж без вашего согласия. Вам заплатят за это, а я обязан выполнить данное мне приказание. Кроме того, ваши погонщики должны сопровождать нас и пригнать скот в лагерь американской армии.

Я подал знак солдатам, и они стали сгонять испуганных погонщиков для исполнения приказа.

– Я протестую против подобного грабежа! – закричал дон Рамон. – Это противозаконно. Я потребую удовлетворения от вашего правительства.

– Вам заплатят, дон Рамон, – промолвил я, делая вид, что стараюсь его успокоить.

– Как мне принять плату от разбойников, от…

– Успокойтесь, – воскликнул Уитли, – придержите язык, а то лишитесь чего-нибудь более дорогого, чем ваши быки. Не забывайте, с кем вы разговариваете!

– Техасцы! Разбойники! Негодяи! – прошипел старик так серьезно, что Уитли, наверное, выхватил бы револьвер, если бы я не шепнул ему несколько слов.

– Чтоб ему пусто было, – проворчал Уитли про себя. – Я думал, что он всерьез.

Затем, обращаясь к испанцу, сказал:

– Не кипятитесь. Вы получите свои доллары. Но советую вам быть осторожнее в выражениях…

Дон Рамон, не дослушав его, сердито задернул занавеску и так, что я один только мог его слышать, прошептал:

– Прощайте, капитан.