Текст книги "Когда прольется кровь"

12. МУЖЧИНА И ЮНОША

– Благодарю тебя, господин. – Голос был тихий, хрипловатый, усталый.

Дорон поднялся от костра, встал над закутанным в покрывало телом.

– Привет.

Из-под покрывала торчала только голова Магвера. Болезнь изменила его лицо – обострились скулы, потухли глаза, почернели губы. Прошло два дня с тех пор, как Лист вернулся с болот и подал ему цветок оборотника. Вернись он днем позже, застал бы в укрытии не юношу, а огромного роста чудовище с разбухшей головой и короткими ногами.

– Будь благословен, Лист. – Губы Магвера едва шевелились.

Дорон вернулся к костру. Вытянул воткнутую наклонно в землю палочку, на которой шипел кусок жареного мяса.

– Хочешь?

Магвер только покрутил головой.

– Пить.

Дорон отложил мясо. Взял бурдюк с водой. Попробовал, достаточно ли она холодна, присел рядом с Магвером. Но глаза юноши уже закрылись, дыхание выровнялось, рот слегка приоткрылся. Магвер снова уснул. Дорон натянул ему покрывало до носа, сам принялся за еду.

* * *

– Почему ты спас меня, Лист? – Магвер проснулся на рассвете следующего дня. Дорон тоже уже не спал. Успел принести воды из ручья, раздуть тлеющие угли костра. Было самое время рассказать пареньку все. Утром ум человека быстрее находит слова, чтобы описать произошедшее, к тому же утром лучше, чем вечером, принять чужой рассказ.

– Потому что мне нужна твоя помощь.

– Моя? – Магвер даже приподнялся на подстилке. Тут же снова упал на нее и замолчал, мысленно переваривая услышанное. – Ты – Лист. Зачем тебе нужен такой, как я, человек, проклятый своими братьями!

– Я тебя видел раньше.

– Я знаю.

– Ты служил Шепчущим, выступал против бана. Палачи Пенге Афры долго забавлялись с твоим телом.

– Я знаю, – повторил Магвер.

– Но твои друзья тебя прокляли. Бановские пытки ничто по сравнению с обвинением, которым заклеймил тебя Острый. Ты – предатель. Однако я не нахожу в тебе следов клятвопреступления. Впрочем, посмотри. – Дорон развернул покрывало. – Знаки позора исчезли с твоей груди.

Глаза Магвера блеснули. Он несколько секунд мял затянувшуюся кожу, словно подозревал подвох. Однако это была правда – распухшая кожа затянула раны, знаки проклятия заросли.

– Никому ты не нужен, парень, – продолжал Дорон. – Тебе нечего терять, а мне ты обязан жизнью. Значит – нужен.

– Я буду служить тебе, господин, – кивнул Магвер после недолгого раздумья.

– Тогда послушай. – Дорон присел рядом с подстилкой, на которой лежал юноша, поджал ноги, обхватил руками колени. – Я родился в не очень богатом, но и не бедном доме. Моя мать унаследовала несколько десятков холопов и большой участок земли. Я был пятым ребенком в семье и третьим, которого удалось вырастить. Лошлю, старшую сестру, быстро выдали замуж в дом Эдгов. Она должна была унаследовать родовое имущество. Отец неплохо владел кароггой и с малых лет приучал меня к бойцовскому делу. Когда мне исполнилось семь лет, в наше село пришел Ор-данаб, бродячий учитель. Он увидел меня во время тренировки, и я ему понравился. Он сказал матери, что из меня получится боец и я быстро найду службу у бана. Мать обрадовалась, еще два года продержала меня дома, присматривая за тем, чтобы я не прекращал тренировки, а потом повела в Дабору. Меня взяли слугой вместе с другими мальчишками. Учителя сразу же взялись за работу, чтобы поскорее сделать из нас солдат. Впервые я бился на турнире, когда мне был двадцать один год, тогда один из гвардейцев здорово меня отдубасил. Но уже спустя три года меня одарили своей милостью Братья Деревья. Я победил всех. Получил палицу, выращенную в Гае из живой ветви. А потом оказалось, что я – Лист.

Я пошел к Священному Гаю, чтобы поклониться моим братьям и добродетелям. А дорога это длинная, ибо Гай лежит уже на Земле Ос, хоть и неподалеку от границы. Действительно – место изумительное, но страшное. Кругом степь, насколько хватает глаз – равнина, а на ней – Деревья. Огромные, гордые, величественные, кронами, кажется, касаются неба, а корни их – как корни гор. В них пребывают мудрость и сила. Гаю поклоняются люди всех краев. Там живут Пестунья и Придающий Формы, а они могуществом почти равны Матерям и Ловцу Земель.

В Гае я получил пророчество. Лист, который расцвел на моей карогге, высох и опал, а мгновение спустя три листа, как три птицы Даборы, сорвались с ветви Дуба и, кружась вокруг его ствола, пали на землю. Потом я видел сон, а в нем услышал такие слова:

 
Пока жив будешь ты, избранник Древ Святых,
Жив будет Афра, бан, владыка душ живых,
Даборы властелин, но не Лесистых Гор…
И не подвластен Круг ему с прадавних пор…
Но если ты свою прольешь на камень кровь,
То знай: он в Тень уйдет и не вернется вновь.
 

Легко понять, что означают эти слова. Бан умрет лишь после того, как я, когда внезапно умру, вернусь в Землю Родительницу. Однако пока я жив, смерть ему не угрожает. Страшное это предсказание. Пенге Афра поселил меня на хорошей земле, одарил богатством, людьми. А я поклялся не драться ни с человеком, ни со зверем, не заплывать на большую глубину, не выходить во время бури. Я обучал молодых борьбе, но сам не выступал против них с кароггой. Я ел медвежьи лапы, но не ходил на ловлю с копьем. Я возвышался над всеми силами, будучи Листом, Братом Деревьев. И над человеческими законами, ибо оберегало меня уважение и слово бана.

Что произошло в последние дни, ты, вероятно, знаешь. Деревья, мои благородные братья, вновь отметили своего избранника, и я отпил с ним кровь, и мы поклялись в нерушимом братстве. Нас соединила дружба, большая, нежели кого-либо на свете.

Но вот его предательски убили, и я знаю, кто это сделал: люди бана по его приказу. Не понимаю зачем, но охотно узнал бы правду. Однако прежде всего я должен отомстить. Кровь за кровь.

Дорон замолчал. Магвер все это время внимательно и молча слушал его.

– Мои мысли и руки принадлежат тебе, Лист. Но одного я не понимаю. Чтобы отомстить, ты, в соответствии с обычаями, должен убить бана собственными руками. Нож, который ты держишь, должен перерезать ему глотку, либо вспороть живот, либо твои пальцы должны сжать его горло. Но ведь ворожба говорит, что бан умрет только после того, как умрешь ты. Этого я не понимаю. Ты хочешь, чтобы я после твоей смерти убил бана? Но ведь тогда не исполнится пророчество, твой брат останется неотмщенным, опозоренным. Но и ты тоже не можешь убить бана сам, потому что вначале он прикончит тебя…

Дорон улыбнулся:

– Быстро ты сообразил, что это нелегкая задача. Продолжай думать, авось придумаешь, как взяться за дело.

* * *

Дорон еще раз выбрался в Дабору. Магвер приходил в себя после болезни, он был молод и силен, и подаваемые ему Листом травы действовали быстро и эффективно, но пока он остался в укрытии, а переодевшийся в деревенскую одежду Дорон отправился в город.

До казней оставалось два дня. Бановы глашатаи неустанно напоминали о них, описывая, какие пытки ожидают Острого и его приспешников. Множество людей задержались в городе, да и новые торопились застать последние дни ярмарки. Сейчас в городе было очень людно. Толпы шатались по улицам, толкались на площадях, стычкам и дракам не было конца. Гвардия разошлась по казармам, готовясь к отходу, который намечался сразу же по завершении зрелища. После последней облавы исчезли помощники Шепчущих.

Даборцы много говорили об этом, а в их голосах, кроме любопытства и возбуждения, вызванных предвкушением кровавого зрелища, звучали страх и ненависть. В их словах Острый становился не только учителем, не только стражем памяти о предках. Понемногу о нем начали говорить как о друге, близком товарище, действовавшем от их имени, за них поднимавшем вооруженную десницу на сборщиков бана. Он стал даже знаменитее Белого Когтя. И вот теперь его привяжут к столбу, а на его теле палачи станут демонстрировать народу свое искусство. Страшная судьба! И в людях вскипала горячая злоба, все большая неприязнь к бану, ненависть к Гвардии.

Поговаривали также об исчезновении обоих Листьев. Объясняли это по-разному, предполагали, что и старый мэтр Дорон, и молодой Ольгомар скрываются где-то в лесу.

Большинство вслед за бановскими осведомителями повторяло, что Листья отправились к Священному Гаю поклониться Деревьям, подтвердить свою дружбу и услышать пророчество для Ольгомара.

Впрочем, некоторые говорили другое. Слухи, неведомо кем распространяемые, кружили по городу, вызывая страх. Говорили, будто гвардейцы, мстя за свое поражение на турнире, напали на Листьев и прирезали их где-то в лесу. Или просто похитили, чтобы привезти в Гнездо и бросить к ногам Матери. Слыша такое, люди скрежетали зубами, их руки сами сжимали рукояти палок.

Дорон весь день кружил по городу, ловя сплетни в трактирах и кабаках, подслушивая перешептывания торговцев. В полдень снова наблюдал за обходом стен Горчема, а к вечеру отправился в обратный путь. Через два дня бан должен умереть.

* * *

– Почему они так со мной поступили? Скажи, Лист, ты человек мудрый. Почему они назвали меня предателем и покрыли позором мое имя?

– А может, ты и верно предатель…

Магвер вскочил с земли, его щеки пылали, глаза превратились в щелочки.

– Лист, – прошипел он, – я не…

Дорон спокойно смотрел на него.

– Сядь, Магвер. Я ведь знаю, что это не так. Я чувствую. Я знал, что должен тебе помочь.

– Скажи, Лист, что мне делать? Позор обрушился на мою голову. Как изменить судьбу? Я должен встретиться с Острым, объяснить ему все, узнать, почему он меня обвинил.

– Ты еще слаб…

– Я чувствую, что ко мне возвращаются силы, еще день-два, и я смогу отправиться в долгий путь. Я должен туда вернуться.

– Глупишь, парень, словно волк у тебя разум выгрыз. Сначала надо узнать, кого из твоей группы схватили городовые. Только потом можно будет что-то установить. Впрочем, думается, это не самая удачная мысль.

– Почему, Лист?

– Подумай: тебя сочли предателем. И вот теперь, вместо того чтобы находиться в руках палачей или подыхать от яда оборотника, ты ни с того ни с сего появляешься целехонький и здоровый. Кто тебе поверит? Подумают, что тебе помогли знахари бана и ты расставляешь очередную ловушку. Так что не спеши.

Лист замолчал. У него возникли подозрения, которыми он не хотел делиться с юношей. Возможно ли, чтобы Острый не различил предателя? Ведь он – Шепчущий, человек, владеющий магией, умеющий заглянуть человеку в мысли и душу. А может, именно поэтому? Может, подготавливая разум Магвера к овладению собачьим телом, он что-то увидел, предчувствовал? Может, почуял в мыслях след предательства, может, скверные намерения, может, другое решение?

– Магвер, попытайся вначале подумать. Быть может, отыщешь какую-то причину, из-за которой Острый мог назвать тебя предателем?

– Я сказал тебе, господин…

– Нет, я не о том, хотел ты его выдать или нет. Но может, сказал что-то такое, что дало ему повод к подозрениям. Или о чем-то таком подумал. Он уловил твои мысли и чувства. Ведь он должен был прощупать твой ум, прежде чем научил нападать на другие разумы, даже собачьи. Может, отыскал в твоих желаниях что-то такое, что его удивило. Подумай, вспомни…

– Ничего такого я не помню, – сказал Магвер. Он смотрел на Дорона как человек, который знает, что говорит, и не испытывает никаких сомнений. Неожиданно он что-то припомнил, стиснул губы.

– Ну?.. – тихо спросил Лист.

Магвер застыл, его руки дрожали.

– Что-то было, – медленно проговорил он. – Сейчас, когда я начал задумываться, мне кажется, будто бы что-то было…

– Что?

– Что-то очень важное, настолько важное, что может объяснить все. Удивление и тревога появились на его лице.

– Что?

– Не помню, – сказал Магвер. – Не могу вспомнить.

* * *

Дорон не хотел пока выдавать Магверу свой план. Паренек вначале выспрашивал, потом, увидев, что Лист не желает рассказывать, перестал. Однако его любопытство возрастало. Лист не бросал слов на ветер, видимо, придумал что-то удачное. Но ведь это не умещается в голове – убить человека, не имея возможности это сделать, пока ты жив сам. На удивление накладывалось сожаление. Магвер так хотел, чтобы Дорон ему поверил! Ведь достаточно было одного дня, чтобы Магвер стал предан Листу телом и душой. Как раньше в Остром, так теперь в Листе он видел олицетворение давней мудрости, праведной мощи, понимания мира. Насколько же различными были два эти мужчины, и все же похожими. Оба накладывали на человека невидимые узы, опутывали звучанием своего голоса, взглядом, малейшим жестом. Их можно было любить или ненавидеть. И когда мир Магвера рухнул, когда он почувствовал себя преданным всеми – появился Лист. Спас от верной и мучительной смерти, кормил, поил, давал отвары из трав. Слушал и объяснял. Этого было достаточно, чтобы Лист занял в мыслях Магвера место, опустевшее после Острого.

* * *

Все больше возов с данью съезжалось к Горчему. Запряженные волами телеги тянулись длинными обозами с солью и шкурами, зерном и кремнем. Толпы заполняли улицы, ведь нечасто доводилось видеть в Даборе полудиких лесных людей из-под Урегги, гордых вассалов Ассальдона с островов на Мокрадлах, холопов из Ариема. Часть товаров, плоды тяжких трудов народа Лесистых Гор, отберут посланцы Города Ос.

Зерно не интересовало гвардейцев. Земля Ос рожала достаточно зерна, чтобы возить его еще и из Даборы. Достаточно кремня поставляли копи у подножия гор Марке-Диб. Гвардейцы забирали у приезжих луки и йопаны, вышитые одежды, кремневые инструменты и оружие. Этого было немного: десять – двенадцать телег. Казалось бы – ерунда по сравнению с длинными обозами, съезжающими в Дабору. Но гвардейцы отбирали самое лучшее, выполненное особо старательно и тщательно. Йопы, плетенные из ремней; клееные троегнутые луки; тщательно отшлифованные каменные инструменты.

Половину полученной осенью дани бан тратил на содержание работающих на Город Ос ремесленников, и люди знали, что эти десять упряжек в действительности вывозят результат годового труда целого края.

Половина осенней дани шла в Увегну. Там жили Мастера Стекла. Они делали стекло для бана и многих сановников, продавали в Ольтомар и кочевникам. Но самые красивые и ценнейшие изделия мастеров забирала Гвардия. Именно за ними гвардейцы в основном и приезжали в Дабору. Весь год Шершни сидели в Остроде, крепости, стоявшей у основания Круга Лесистых Гор. Весной их питали поставки из Города, а осенью часть гвардейцев направлялась в Дабору за данью.

Так было и теперь.

Поздним вечером два воза ехали по главной улице Даборы от Западных Ворот к Горчему. Они прибыли из Тулуогре, края, лежащего на юге Лесистых Гор. Их сопровождали меньше десятка солдат бана.

На улице все еще было много народа. Большинство останавливалось, чтобы полюбоваться цветными, плетеными из крашеной шерсти шапочками, которыми обитатели Тулуогре украшали головы своих волов.

– Что везете? – крикнул кто-то из толпы.

Ответа он, конечно, не дождался ни от возниц, ни от солдат. Зато какой-то оборванец выскочил на середину улицы и проорал:

– Знаю я их, ублюдков! Папки для наших спин везут! Палки для городовых!

Он хотел снова юркнуть в толпу, но в этот момент из толпы неожиданно выскочили двое стражников. Оборванец метнулся в сторону, но к нему уже бежали и те солдаты, которые до того присматривали за возами.

– Палки! Палки! Я чувствую их своей спиной! – верещал какой-то сгорбленный дедок, опирающийся на костыль и одетый в рваное тряпье.

Стражники ворвались в толпу, преследуя оборванца, вызвавшего скандал. При этом они, не щадя никого, раздавали удары палками направо и налево.

– О Земля! – воскликнула какая-то женщина. С залитым кровью лицом она повалилась на землю. Муж наклонился, чтобы помочь ей встать, но на него налетел один из стражников. Они перевернулись и упали, солдат поднялся первым. Мужчина прыгнул ему под ноги, головка палицы ударилась о землю, оба покатились по грязным доскам.

– Палки! Палки! – продолжал верещать старец.

Солдаты слишком глубоко врезались в толпу. Осыпаемые ударами люди гневно зашумели.

Командир стражников схватил свистульку. Его повалили на землю, принялись пинать.

Но солдаты уже успели прийти в себя и, сгрудившись около возов, принялись избивать напирающих людей.

– Палки везут, чтобы избивать ими нас! – Старик недвижимо стоял среди бьющихся и кричал.

Опирающиеся спинами об один из возов стражники выдержали бы до прихода помощи. Они стояли плечом к плечу, били ловко, крепко, не обращая внимания на нарастающий напор горожан. Красные от крови концы палок колотили по головам, втыкались в животы, переламывали руки.

Могучий черноволосый мужчина вскочил на воз. Скинул возницу, щелкнул бичом. Волы двинулись вперед. Стражники лишились опоры. Один упал, его тут же накрыла толпа. Второму угодил в голову метко брошенный камень.

В этот момент в начале улицы появилась помощь. Городовые бежали к дерущимся, крича, потрясая щитами и копьями. Даборцы бросились бежать, оставляя на земле убитых и раненых. Прыснули во все стороны, скрываясь в боковых улочках, часть помчалась к Западным Воротам. За ними побежали городовые и солдаты, положив еще несколько человек.

Рядом с покинутым возом и валяющимися на земле телами остался только согбенный старик и надрывался:

– Палки! Палки на наши головы!

Так он и стоял, пока не вернулась первая группа солдат. Ее командир подошел к деду и сильным ударом палицы переломил ему шею.

* * *

– Это бунчук! – крикнул Магвер. Сидящий на коротком древке кремневый шар был выкрашен зеленым. Рукоять оплетена красным ремнем. – А тебя не узнают в воротах?

– Борода закрыла мне лицо и знак, башмаки у меня на толстой подошве, кожу я зачернил. – Дорон кончил обгладывать заячью кость, бросил в огонь, вытер ладони.

– А потом? – тихо спросил Магвер.

– У меня есть вот что. – Лист поднял лежащий рядом мешочек. Вывалил содержимое на землю. Там были шлем, кафтан, башмаки и штаны – полная форма телохранителя бана.

– И что дальше? – Магвер пытался в который уже раз выудить из Дорона хоть какие-нибудь сведения, но Лист покрутил головой и принялся снова запихивать одежду в мешок.

– Где ты взял бунчук?

– Получил от бана двадцать лет назад.

– Мало у кого такой есть.

– Зеленый с красной ручкой? Да, мало у кого. Я могу войти во дворище бана в любой момент, по моему приказу прислужники должны будут разбудить Пенге Афру, меня обязаны слушаться все его сотники.

– Но я все еще не знаю, господин…

– Думай, – усмехнулся Дорон. – От меня ты больше не услышишь ни слова. Во всяком случае, пока.

– Почему? Или ты все еще не доверяешь мне?

– Доверяю.

– Тогда почему же?

– Не знаю, поймешь ли ты, Магвер. – Дорон помолчал. – Ну хорошо, попытаюсь. Слушай внимательно. Пришло время знамений. Странных знамений. Больших знамений. Волнуется народ на пограничьях. Зашевелились Шершни. Восстали рабы в копях. В этом году Гнездо прислало за данью большой отряд. Все это на первый взгляд кажется обычным, бунты и увеличение размера податей случались и раньше. Но столько знамений одновременно не появлялось ни разу. А ведь это только начало. Деревья, священные мои братья, опять явили свою волю. Выбрали человека, хотя я – их предыдущий слуга – все еще хожу по белу свету. Такого не случалось давно. Вдобавок они вторично выбрали его здесь, в Даборе. Это знамение крупнее предыдущих, но не последнее. Посуди сам: бановские убийцы нападают на Листа, друга Священных Деревьев, избранника Гая! Почему, что за причина? Не знаю и, возможно, никогда правды об этом не узнаю. Но они его убили! Говорю тебе, не так просто убить Листа! За ним стоит мощь Земли Родительницы и детей ее, самых старых деревьев. Но его убили. Бан боится чего-то, может быть, что-то замышляет. Что мог он знать об Ольгомаре? Ничего! А я знаю, знаю: бану наворожили. В листике, который вырос на карогге из Священного Гая, я нашел зерно. Неизвестное мне зерно. Мои глаза не помнят, а пальцы не узнают его формы и шероховатости, его запах мне незнаком. Я, Лист, не могу припомнить дерева, его родителя. Значит, это зерно нового дерева, которое Земля Родительница дала людям. Это знамение. Я не умею его прочесть, но могу сказать просто: нечто новое должно явиться на свет. Что? Чего испугался бан? Откуда мог об этом знать, ведь пророчество было дано уже после смерти Ольгомара. Пенге Афра – маг, но откуда он мог черпать силу, достаточную, чтобы убить Листа? Хотелось бы знать ответ на этот вопрос, но для меня сейчас важнее другое. Месть. И я ее свершу. Как – сказать тебе не могу. Ибо пока мысль о каком-либо событии таится в человеческой голове, она недоступна другим. Но как только кто-нибудь выразит эту мысль словами, даже если он одинок, в самой сердцевине леса, слова эти начинают существовать. В дыхании, в коре деревьев, в шуме трав, в волчьей тропе. И тогда уже ничто не в состоянии изгнать их из мира. Такие, затаившиеся в тысячах вещей, слова умелый человек может прочесть. Пенге Афра достаточно могуществен. Но от меня он не услышит ничего. Однако я проведу тебя в Дабору. А там вскоре узнают все.

– Когда отправимся? – серьезно спросил Магвер. Он неожиданно понял, что Дорон, так свободно разговаривающий с ним, идет на смерть. Что шип Черной Розы уже коснулся груди Листа, уже покалывает его кожу. Магвер понял также, что ему дано будет принять участие в чем-то большем, чем это казалось вначале.

– На заре.

* * *

– Идем. – Дорон затянул мешок. Обернутую кожей кароггу он носил на ремне. Магвер нес второй мешок, значительно больших размеров.

Рассвело. Начался день, когда должно исполниться предначертание.

Земля, казалось, мягко прогибается под ногами Листа. Ветви деревьев шептали песни вслед уходящему брату, их пение звучало в ушах. В голове Магвера неожиданно возникли странные звуки, слова, которых он не понимал, складывающиеся в таинственные строчки и фразы.

Они шли убить бана. Прикончить владыку края, который гвардейские бегуны пересекали за три дня. Край гор и быстрых рек, лесорубов и землепашцев, соли и стекла.

Бану предстояло пасть от руки человека, который должен погибнуть раньше него. Так гласило пророчество.

Они шли, а лес шептал им напутственные прощальные слова, пожелания победы, навевал тревогу. Ведь один Лист недавно погиб, убитый стеклянным острием. Теперь шел на смерть второй.

Вскоре они дошли до границы пущи. Здесь оба переоделись. Дорон в свободном кафтане, раскрашенном продолговатыми полосами, и в башмаках на высокой подошве казался выше, чем обычно. Он начернил брови жженой корой, ореховым соком затемнил лицо.

Добравшись до границ Даборы, ненадолго остановились. Магвер еще раз повторил данные Дороном распоряжения.

Потом распрощались.

* * *

Часовому у ворот Горчема он показал желтый знак, дающий многим купцам, ремесленникам и доносителям право входить на территорию крепости, и, не задерживаясь ни на минуту, двинулся прямо к дворцу бана. Он бывал здесь часто и достаточно хорошо знал дом властелина.

На дворище в эту пору дня было людно. В нескольких местах стояли часовые, другие играли в карты, потягивали вино, однако все время держали копья под рукой. Перед воротами складов и амбаров ожидало несколько телег, прачки развешивали на веревках скатерти, слышались покрикивания надсмотрщиков, голоса слуг.

Дорон, держась тени вала, шел вдоль построек, обходя площадь.

Когда проходил мимо амбара, один из тащивших мешки с зерном рабов споткнулся и упал. К нему тут же подскочил стражник, крикнул, пнул несколько раз так, чтобы ударить посильнее, но не покалечить раба.

Чтобы войти в зал приемов воеводы, нужен был специальный пропуск. Здесь Дорону уже пришлось достать бунчук. Стражник замер, ему редко доводилось видеть людей со знаком такого значения. Услужливо кланяясь, он отворил дверь. Дорон спрятал бунчук под полу кафтана и вошел внутрь.

В первой зале несколько мужчин ожидали приема у воеводы. Дорон уверенно пересек ее и вышел через другую дверь. Никто его не окликнул, никто не задержал. Он оказался на небольшом хозяйственном дворике, с одной стороны огороженном валом Горчема, с двух других – стенами жилых домов, а с четвертой – стеной амбара. Дорон направился туда, скользнул в приоткрытую дверь. Несколько мгновений стоял неподвижно, прислушиваясь, но ничто его не насторожило. Он прыгнул вбок, к ведущей на второй этаж лестнице. Быстро взобрался, увидел десятки мешков с мукой, уставленных ровными рядами один к другому.

В этот момент дверь амбара скрипнула. Вошел стражник – кажется, тот, которого Дорон видел раньше.

– Эй! – крикнул он. – Кто там?

Дорон стоял неподвижно, похожий больше на вырезанное из ствола дерева изваяние, чем на человека. Любое движение ноги вызвало бы скрип пола. Ему приходилось стоять неподвижно, наблюдая за стражником и рассчитывая на то, что тот не взглянет наверх.

Но стражник взглянул.

В тот момент, когда он раскрыл рот для крика, Дорон уже падал на него с высоты пяти саженей. Стражник направил копье вверх, но Дорон на волосок уклонился от жалящей смерти, повалился на солдата, перевернул его. Сдавленный крик перешел в хрип. Свалившись на утрамбованную землю, стражник упустил копье. Удар на мгновение ошеломил его и Дорона. Лист пришел в себя первым, правой рукой выхватил из ножен нож, левой схватил стражника за горло. Ткнул. Несколько секунд словно обнимал дрожащее в предсмертных конвульсиях тело, потом положил мертвого солдата на пол. Вскочил, прислушался. Тишина. Пожалуй, никто не услышал борьбы. Не предупредил ли стражник напарника, что пошел совершить обход? Если да, то его начнут искать. Впрочем, кто-нибудь вообще может заглянуть сюда в любой момент.

Дорон подхватил тело солдата, втащил по лестнице наверх, кинул на мешки с мукой. Сам спрыгнул вниз, сорванной с головы солдата шапкой стер пятно крови с глинобитного пола. Если кому-нибудь приспичит вглядываться в это место, он, конечно, заметит свежее красное пятно. А если нет…

Дорон снова поднялся наверх, перебираясь по мешкам, отыскал место вблизи стены амбара. Перенес туда тело стражника и уселся рядом. Теперь над мешками торчала только его голова, ноги он распрямить не мог. Но в случае надобности наверняка мог бы согнуться так, чтобы даже стоящий на втором этаже рядом с лестницей человек не заметил его.

Мертвый солдат, единственный свидетель, казалось, улыбался. Дорон не знал, хороший это знак или дурной.

* * *

Было еще довольно светло, чтобы внимательный страж заметил его во дворе, но достаточно темно, чтобы попробовать рискнуть.

Свою одежду он свернул в клубок и запихнул за мешки с мукой, сам же переоделся в одежду солдата. Многие из охраняющих бана бойцов носили карогги, так что можно было развернуть Десницу Гая и снять с нее кожи. Он тут же почувствовал рукой тепло древка, мягкую пульсацию, пронизывающую тело, пульсирующую в крови. Котомку, в которой лежал ожидающий своей очереди клубок тонкой крепкой бечевы, он перевесил через плечо.

Умереть, чтобы потом убить…

Он вышел из амбара. Опершись спиной о стену здания, внимательно осматривал территорию. Заметил двух стражников на башне над воротами и еще нескольких, медленно расхаживающих по валу. Свет торчащих на стене факелов выхватывал из сумрака их серые тени. Если идти тихо, могут не заметить. А даже если заметят, он не должен вызвать подозрения – очередной сменщик, посланец, наконец, просто человек, идущий по каким-то своим делам. Сложности начнутся, когда он дойдет до дворца бана. И все же он шел прямо к дверям и стоящим на посту двум солдатам. Они стояли полусонные, но услышав его шаги, сразу приободрились.

– Стой!

Он вытянул из-за пояса бунчук, сунул им под нос. Знак, что может входить к бану в любую пору дня и ночи, а каждый телохранитель обязан выполнять его приказы. Перед этим бунчуком обязаны были склониться воеводы и окружные правители.

– Прости, светлость, – проворчал стражник, низко кланяясь. Второй дернул засов в двери, слегка толкнул ее так, чтобы Дорон мог войти внутрь.

В большой зале на стоящих вдоль стен скамьях спали несколько холопов, готовых вскочить по первому зову. Три светильника едва-едва освещали помещение.

Дорон пересек залу, и ни один из рабов даже головы не поднял. Они спали крепко, и разбудить их могли только крики несущего службу подчашего. В его комнате, значительно меньшей, чем первая, стояли лишь скамья и два жестких стула. Подчаший держал в руке кувшин пива. Увидев Дорона, вскочил со стула, резко отставил кувшин.

– Ты что тут делаешь?

Дорон показал знак. Подчаший взглянул на бунчук, потом на лицо Листа. Его руки дрожали.

– Проводи меня к его милости, – сказал Дорон.

Подчаший вздрогнул. Было видно, что он думает, пытается вспомнить это лицо, этот голос, что сейчас вот-вот обнаружит правду.

– Веди! – повторил Дорон.

Подчаший безвольно двинулся к дверям. Сделал шаг, второй, неожиданно обернулся к Дорону, лицо его налилось кровью.

– Лист… – только и прошептал он, но ничего больше сказать не успел. Карогга уперлась ему в живот, рука сжала рот. Дорон толкнул тело подчашего к стене. Отворил дверь, ведущую в глубь дворца. Медленно пошел по лестнице.

Кароггу он перевесил через плечо, в правой руке держал бунчук, левой потянулся к небольшому, привязанному к поясу мешочку. Набрал полную горсть порошка, стиснул кулак.

Поднял кверху руку с бунчуком. Его голова уже выглянула над квадратом входа на настил второго этажа. Большая комната. Двери. Рядом – шестеро солдат. Четверо других уже скрещивают над входом копья. И еще двое у стены. Всего двенадцать.

Шаг наверх. Теперь он наравне с ними.

Острия копий коснулись его груди.

– Ты кто? – У него вырывают из руки бунчук.

Он еще раз окинул взглядом комнату. Три двери. Одна ведет в башню. Вторая к наружным лестницам. Третья в покои бана. Владыка там. Один.

– Кто ты? – Острия нажимают на кафтан.

– Я – Лист, Брат Деревьев. – Он медленно сдвигает кароггу с плеча. Они узнают его, отступают на пару шагов. Теперь они достаточно далеко.

Он выбрасывает вперед левую руку, одновременно раскрывая кулак. Отпрыгивает назад, его карогга просвистела над нацеленным в него копьем, перебила солдату шею. Несколько солдат уже попадали на колени в облаке смертоносного порошка, хватаясь за горло, давясь, кашляя.

Остальные кинулись к нему. Он закрутил кароггой. Разделал ближайшему лицо, отступил на два шага, крикнул:

– Я – Лист!

– Живого! Брать живьем!

Они боялись. Его смерть – это смерть бана. Его жизнь… Он бросился вперед, перебил протянутую к нему руку, ударом ноги отшвырнул следующего солдата. Наклонился, обретя немного свободы. Теперь он уже знал, что управится. Противники тоже поняли это. Задержать его они не могут, убить нельзя. Они попробовали загородить вход в покои бана, а один прыгнул к ведущим на крышу дверям. Догнать его Лист не мог.