Текст книги "А потом будет утро..."

Тори Андерсен
А потом будет утро…

1

– Золото, серебро! Кулоны, браслеты, скарабеи! Украшения и сувениры на любой вкус! Не проходите мимо! – выкрикивал молодой араб в коричневом тюрбане веселым, слегка визгливым голосом, обнажая в широкой улыбке ослепительные на фоне смуглого лица зубы.

Одри остановилась возле соседнего лотка с гончарными изделиями и фруктами.

– Золото! Мисс! – Продавец видел, что внимание ее приковано не к глиняным горшкам и не к сушеным персикам, поэтому не унимался: – Возьмите прекрасный кулон! А хотите – вот скарабей из Каира… Сделан из бирюзы и приносит удачу, если его…

Парень говорил по-английски, чудовищно путая слоги и переставляя местами слова. На скарабеев Одри смотреть уже не могла.

– Спасибо, у меня есть, – ответила она на чистейшем арабском языке, вызвав восхищение за горшечно-фруктовым прилавком, – а вы не видели тут вчерашнего мальчика с очками?.. Во-он там торговал.

Продавцы, поняв, что она не туристка, а значит – легкой добычи не будет, переглянулись, наморщив брови.

– Что-то я не помню… Не видел такого… – ответил араб в коричневой чалме.

– Да он ведь… – вмешался было горшечник.

– Молчи! Где теперь мисс его найдет? Он уже уехал.

Одри шагнула в сторону полудрагоценных побрякушек:

– Что вы говорили про бирюзу?

– Про скарабе…

– Нет! Только не жуков! Просто про бирюзу. – И она обнадеживающе, насколько можно было при этой убийственной жаре, улыбнулась.

– Ну… если вы купите у меня вот эту подвеску, я попытаюсь вспомнить, куда девался ваш очкарик.

– Мне очень надо. А подвеска со скидкой?

– Для вас – девяносто процентов.

– От стоимости?

– Скидка – девяносто процентов! – Араб обиделся. – Такая прекрасная мисс, а не понимаете элементарных вещей. Откуда вы знаете язык?

– Я тут работаю. Сколько же с меня?

– А кем вы работаете? А может так: я вам подвеску, а вы мне – телефон, а вечерком на пляже встретимся и обсудим скидку…

– А если не встретимся?

– То есть?

– Я дам первый попавшийся телефон, заберу подвеску, и – если мы когда-нибудь и встретимся на пляже, то случайно. Такое тоже бывает. – Улыбаться становилось все тяжелее.

– Хм. А может, вы до вечера передумаете?

Одри положила ладонь на лоб и с досадой вздохнула, глядя в песок под ногами.

– Мне очень нужен этот мальчик, я все равно его найду. Просто с вашей помощью это получится быстрее, а кулон я могу и просто так купить…

Она уже с трудом держалась на ногах: ходить по окраинам Яффо под палящим солнцем – это пытка. В здешних местах город ей казался похожим на упомянутый торговцем Каир: сплошной базар, те же арабы и туристы, только чуть покультурней и побогаче. А скарабеев тут, слава богу, нет… Ей уже хотелось в гостиницу, к лучшему другу – кондиционеру, или в офис, где под потолками висит еще дюжина «лучших друзей»!

Одри Селтон, потомственная американка, предки которой никогда не покидали земель, открытых Колумбом, красавица с университетским дипломом и огромным списком любовных побед, стояла посреди дешевого арабского рынка и не знала, что ей делать дальше. А делать было что-то надо, хотя бы поймать того маленького нахала, который вчера продал ей никуда не годные очки, выдав их за фирменные, и вдобавок спер миниатюрный фотоальбом в кожаной обложке, привезенный из дома. Альбом он, видимо, принял за кошелек. Ей было не так уж жаль украденных денег, а вот фотографии были дороги, и их хотелось вернуть.

В отличие от наивных туристов, Одри знала, как нужно разговаривать с местными продавцами, если они обманули, знала, что нужно делать даже через несколько дней, чтобы вернуть деньги. У них – свой бизнес, у нее в этой стране – свой, и в обиду она себя не даст. И сейчас проблема была только в том, что обидчика на месте не было и претензии предъявлять было некому.

– Эй! Мисс! – донеслось до нее словно издалека. – Вы согласны? А то мне уже вас жалко.

– С чем? – Она сосредоточила взгляд на парне в чалме, который протягивал ей безделушку из бирюзы.

– Ладно, забирайте, раз она вам так понравилась! Возьмите себе эту подвеску в подарок и запоминайте адрес, где работает ваш мальчик…

Одри непонимающе заморгала, потом, когда до нее дошел смысл его слов, перегнулась через прилавок, чмокнула торговца в щеку и убежала.

Поцелуй, пожалуй, был лишним: парень явно подумает, что это – за подвеску и, что еще хуже, – аванс к вечеру на пляже… Но ведь он выложил ей адрес магазина-оптики в центре Тель-Авива… Теперь Одри вспомнила, что несколько раз посещала его, и самое интересное – маленького воришку она тоже вспомнила. Он часто стоял в холле возле стола справок, видимо, работал в магазине курьером. Солнечные очки, которые вчера продавались на его лотке, действительно были фирменные, она сама вертела их в руках, примеряла и не могла ошибиться. Но те, что он торопливо сунул в футляр с серебристым тиснением, пока она доставала деньги, являлись жестокой насмешкой над мировым брендом и не имели с ним ничего общего. Более того, от этих очков у нее так разболелись глаза, что она пожалела обо всем на свете: и о том, что согласилась поехать сюда, и о том, что выбрала отделение восточных языков в университете. Израиль, конечно, хорошая страна, но за пять месяцев контракта, выпавших на знойное лето, организм уже перестал что-либо адекватно воспринимать…

Добежав до конца рынка, она остановилась, чтобы перевести дух. Невыносимая полуденная жара. Но ничего, скоро это закончится. Она вздохнула, сунула руки в карманы льняных шорт и пошла в сторону автостоянки, загребая ногами белый песок земли обетованной…

Когда полгода назад ей предложили поехать в Тель-Авив для сопровождения группы из строительной фирмы, она согласилась, не раздумывая. Фирма, как впоследствии стала подозревать Одри, занималась еще бог знает какими делишками в Каире и нескольких городах Саудовской Аравии, куда они изредка выезжали тоже. За эти визиты всегда платили по двойному тарифу и просили о них не распространяться. Она не распространялась: ей было все равно, и, наверное, это хорошо читалось у нее на лице, иначе – почему ее еще не пристрелили арабы с черными злыми глазами?.. Впрочем, это приключение, как и многие другие, она рассматривала с хладнокровием каскадера: нужно всего лишь четко пройти трос до конца и сорвать аплодисменты публики…

Джуди, ее подруга, заламывала руки, умоляя Одри не соглашаться на эту авантюру. Можно с таким же успехом работать в родном Детройте или в цивилизованной Европе. Арабов сейчас везде полно, и все они имеют свой бизнес. Можно устроиться в любую туристическую фирму, да бог знает куда еще! Переводчики нужны…

– И зачем ты только выбрала арабские языки? – всегда изумлялась Джуди. Единственная на белом свете родная душа: добрая и злая, красивая и безобразная, абсолютно домашняя бродяга Джуди, которой здесь так не хватало…

А она всегда отвечала: «Мне захотелось. Теперь ничего не исправишь». И это была правда: Одри никогда не раздумывала над тем, что уже сделано, выбрано и свершено. То ли редкая сила духа была тому причиной, то ли самостоятельная жизнь, которую она была вынуждена вести с тринадцати лет. Впрочем, и то, и другое в равной степени помогало ей крепко стоять на ногах, а если падать, то только «на лапы».

Она рано осталась без родителей просто потому, что те бросили ее, заведя другие семьи с другими детьми. Сначала ушел отец, женившись на красавице из Праги, куда впоследствии они с новой женой и переехали, родив еще одну девочку. Одри стойко пережила это, заставив себя отнестись к отцу с пониманием, хотя ей было всего десять лет.

Мама долго не могла смириться с ситуацией, дергала Одри из города в город, исколесив три штата в поисках работы и личного счастья, потом вернулась в Детройт, продала их квартиру и выскочила замуж, пристроив дочку к своей немолодой бездетной двоюродной сестре. Все произошло очень быстро: в конце апреля Одри едва успела отпраздновать в родном доме свое тринадцатилетие, а в мае мама уже избавилась от нее… Она счастливо жила с новым мужем, который оказался настолько «хорош», что совершенно не желал принимать в свой дом родную дочь горячо любимой жены.

Отец поначалу поддерживал с ними связь и даже посылал деньги, но мама никогда их не брала, и с годами они скопились на счету Одри, составив довольно круглую сумму. Потом он затерялся где-то в Европе и забыл о старшей дочери совсем.

Итак, Одри осталась с тетей Эллин… и в то же время одна на всем белом свете. Тетя никогда в жизни не была замужем, и, как казалось иногда Одри, видела мужчин только на картинках или на улице издалека. Она была кругленькой, розовощекой дамочкой, которую жизнь защитила даже от малейшего зла, не показав ей своих темных сторон. Благодаря вполне приличному состоянию, доставшемуся ей от покойного отца, в свои пятьдесят она так и осталась невинным, избалованным ребенком. И Одри с самого начала поняла: не она оставлена на попечение этой милой бестолковой старой деве, а та будет теперь жить, опираясь на опыт и здравый смысл своей тринадцатилетней племянницы.

Отношения у них были прекрасные. Одри нравилось, что тетушка относится к ней, как к равной, ни в чем ее не ущемляя, и вскоре она стала относиться к теткиному дому, как к родному. А тетя Эллин с первого дня их совместной жизни считала само собой разумеющимся, что Одри приехала к ней, чтобы обосноваться здесь навсегда, и была этому искренне рада.

Они жили очень дружно, хотя и каждый своей жизнью. Вместе со школьными друзьями Одри любила выезжать за город, на берег небольшого озерца Сент-Клэр, на границе с Канадой, где у тетушки имелись обширные владения и зимний домик.

Тетя с племянницей были нужны друг другу и изо всех сил старались не нарушить эту осторожную и доброжелательную привязанность одиноких сердец.

Когда Одри окончила школу, превратившись к этому времени в статную красавицу, и у нее появилось много поклонников, тетя мужественно, хотя и с некоторым волнением, перенесла это. Отучившись один год в математическом колледже, Одри неожиданно для всех, кто знал и ценил ее аналитический склад ума, забрала документы и поступила в университет на отделение арабских языков. И тут же, несмотря на возражения и мольбы тети, ушла жить на квартиру. Она с тринадцати лет оберегала целомудрие старой девы, не рассказывая ничего, что могло бы показаться той скандальным или неприличным, и теперь ей не хотелось ограничивать собственную личную жизнь только из тех соображений, чтобы и дальше не тревожить душевный покой тети.

В университете она славилась не одними учебными заслугами, но и обилием поклонников. Отчасти последнее объяснялось выбранным ею направлением: девушек на их факультете было очень мало, восточными и арабскими языками интересовались почему-то почти исключительно мужчины. С первого курса мальчишки буквально рвали ее на части и схватывались друг с другом, когда она предпочитала одного другому… На саму Одри обижаться было не принято. Это странное счастливое обстоятельство никто не мог объяснить: Одри не вызывала неприязни ни одним своим поступком. Она всегда выглядела как будто лучше других. Это было вторым необъяснимым свойством ее натуры. Слова «Одри» и «поступить некрасиво» совершенно не сочетались и ни разу не употреблялись вместе. Еще с ее именем не сочетались такие вещи, как неловкость, чрезмерная откровенность и малодушие. Казалось, эти качества она не только не любила в себе, но и старалась не замечать в других, поэтому благородно пропускала мимо всякие малоприятные их проявления.

Выбрав арабские языки, она оказалась на своем месте: ее внешность вполне соответствовала местному колориту. Раньше этого никто не замечал, а сейчас все будто бы проявилось под солнцем Израиля: раскосые черные глаза, напоминающие глаза арабок, маленький прямой нос, полные широкие губы, четко очерченные, всегда сложенные так, словно Одри собиралась вот-вот улыбнуться.

Почти всю сознательную жизнь она носила короткую стрижку, с некоторыми, разумеется, перерывами, изумлявшими окружающих, когда Одри пыталась зачем-то отрастить волосы. Ее излюбленная прическа очень шла ей: Одри стригла свои густые, чуть вьющиеся черные волосы очень коротко, оставляя маленькую кисточку над длиной смуглой шеей.

У нее были довольно широкие, но худенькие плечи, небольшая грудь, вытянутое тело с тонкой талией. Одри никогда не носила каблуков, и это завершало ее образ: она ходила быстро, в своих мягких замшевых тапочках, словно большая хищная кошка, которая аккуратно и мягко ступает на подушки изящных лап. Обладая статной осанкой, она удивительно раскованно и плавно двигалась, будто скользила по волне: уверенно, иногда слишком рискуя на поворотах, с удовольствием и легкостью принимая то, что дарит ей жизнь. А та дарила ей много поклонников и друзей, среди которых были и особенно дорогие для нее, как, например, Джуди.

От природы общительная и самодостаточная, Одри не видела причин, по которым ей нужно бегать за людьми или специально требовать к себе внимания. Обычно те сами тянулись к ней. Появлялись и исчезали друзья, развелись и затерялись где-то в огромном мире родители, и она относилась к этому, как к капризам погоды, с готовностью все перетерпеть и ничему не огорчаться. Ее веселая тетушка, которая всегда была абсолютно одинока, сама того не зная, научила ее не бояться ничего, даже одиночества…

Желтая открытая машина марки «рено» сиротливо стояла на жаре, посреди пустой автостоянки. Утренняя тень апельсинового дерева давно переползла на несколько метров в сторону. Одри представила, как ей сейчас придется ехать, сидя на раскаленном сиденье, навстречу горячему песчаному ветру, и ее передернуло. Развернувшись в сторону автобусной остановки, она решила вечером послать за машиной кого-нибудь из своих ребят. А пока пусть постоит. Дорога с этой окраины до центра займет минут тридцать, не меньше, поэтому лучше сесть в пустой автобус с кондиционером и как следует подумать…

А думать было о чем. Во-первых, скоро истечет срок контракта, а значит, настанет пора возвращаться в Детройт. К этому обстоятельству она испытывала двоякое чувство – огромное облегчение и щемящую тоску. Первое имело очень простую причину: штат Великих озер был куда прохладней Израиля, а Одри порой казалось, что ее тело, как расплавленный металл в кузнице, скоро потребуется погружать в воду, чтобы остудить. Второе чувство, оно же – вторая тема размышлений, касалось ее отсутствующих планов на будущее. И именно оно вызывало щемящую тоску.

Что она станет делать дальше? Ну сейчас, понятное дело, оборвет уши маленькому негодяю, которого почему-то уже становилось жалко. А потом? Она сбежала сюда от себя, от Стюарта, от всей прошлой жизни в надежде, что за полгода что-нибудь изменится, и вот они прошли, а ей нечего сказать в оправдание. Перед кем оправдываться – это второй вопрос, но сказать действительно было нечего. Стюарт отпустил ее… не без скандала, правда, но все же отпустил… с тем, чтобы она остыла и подумала. Остыла… Слово-то какое приятное! Одри посмотрела в окно на виноградные заросли знойного парка и вздохнула, вспомнив прохладу родного города…

Между ними ничего не произошло, они просто друг другу надоели. И тогда она сделала далеко не оригинальное и даже не новое предложение: разойтись. Но в отличие от всех предыдущих случаев – всерьез. Стюарт принял его с достоинством и предложил в свою очередь подумать порознь несколько дней. Она согласилась. А на работе как раз искали смельчака, который будет не против поехать в арабские страны на полгода. Одри сказала, что у них есть шанс ее уговорить. В этот же день пришло уточнение: страны не совсем арабские, город Тель-Авив… И она поняла – это судьба.

– Ты сумасшедшая! – орала Джуди вечером.

– Я знаю.

– Тебя пристрелят или похитят!

– Но это же Израиль.

– Все равно!

– Это – цивилизованная страна. И со мной никогда ничего не случается.

– Там полно арабов, оружия и наркотиков!

Как ни странно, Джуди оказалась не так уж далека от истины. Но это было не самое страшное для Одри.

Гораздо хуже оказалось в Египте…

С детства боявшаяся насекомых, Одри пришла в ужас от египетских скарабеев. Ей часто приходилось ездить в Каир, где эти священные жуки заполонили всё. Страна кишела картинками, фигурками, статуэтками и еще бог знает какими формами воплощения этих тварей. Одри просто не могла работать, ощущая вокруг себя царство навозных жуков.

Однажды им пришлось заночевать в Каире. На гостинице решили сэкономить, выбрав самую дешевую, и в своем номере Одри нашла вымпел с изображением священного жука, тут же запрятав его в настенный шкаф. Уже лежа в постели, она почему-то стала вспоминать страшные истории о том, как всякие там насекомые нападали на людей, оставляя от них одни скелеты…

Она не заметила, как заснула с этими мыслями, а проснулась с жутким криком: по ней ползали какие-то жуки… Одри выскочила из номера в одной рубашке, стряхивая с себя насекомых и громко вопя. Перепуганную переводчицу с трудом успокоили, но что за жуки водятся у них в номерах, администратор так и не признался. Тем не менее, Одри почему-то решила, что это были скарабеи, и никто не смог ее в этом разуверить.

Она требовала немедленной отправки в Тель-Авив, пока не выпила какого-то целебного настоя и не заснула крепким сном при включенном свете… С тех пор, услышав слово «скарабей», Одри быстро переводила разговор на другую тему, а от поездок в Египет старалась отказываться, несмотря на двойной гонорар…

А Стюарт за все это время позвонил один раз, сухо спросил, как идут дела, получил такой же односложный ответ, что хорошо, и на этом они распрощались навсегда. Теперь она была абсолютно свободная двадцатисемилетняя женщина с немалым счетом в банке и таким же опытом жизни…

Двери автобуса раскрылись напротив оптики.

Одри сразу увидела мальчишку: он сидел на ступеньках магазина и хвалился перед какой-то детворой своего возраста наручными часами. В его торопливой детской болтовне она расслышала слово «Ролекс».

– Да, здесь все фирменное! – пробормотала она.

Теперь нужно было не ошибиться. Знание психологии – главное в общении с Ближним Востоком. Сделав суровое лицо, она пошла к дверям магазина, но мальчишка уже узнал ее и настороженно вытянулся, делая вид, что разглядывает автобус. Поймав его взгляд, она вынула из сумки вчерашние очки и направилась к двери, где, судя по надписи, находилось магазинное начальство. Сзади послышались быстрые легкие шаги. Одри обернулась. Мальчишка вскинул на нее глаза и открыл рот, пытаясь что-то сказать.

– Это ваш товар? – Она брезгливо кончиками пальцев держала очки в правой руке. – Я собираюсь показать это вашему начальству…

Мальчик запаниковал. Видно, он не первый месяц промышлял обманным бизнесом, заимствуя фирменные экземпляры с работы, и все сходило маленькому мошеннику с рук, пока он не нарвался на Одри.

– Мисс! Мисс, – запищал он на английском, – не рассказывайте ничего! Я верну вам все! А хотите, я отдам те очки, что вы смотрели вчера? Я сейчас принесу, только не ходите к моему начальству, у меня будут проблемы!

Она схватила его за ухо и быстро заговорила по-арабски:

– Мне начхать на твои проблемы! Верни мне деньги, а главное – фотографии, слышишь меня, сопляк?

– Я верну! Я сейчас все принесу! Я думал, что это кошелек. Я думал – вы туристка. – Мальчишка густо покраснел. – Только не рассказывайте никому! А хотите две пары очков в качестве компенсации? Двое очков и ваш альбом. Или вам нужны деньги?..

– Хватит со мной торговаться! Я могу сделать так, что тебя больше не пустят не только в этот магазин, но и на твой грязный лоток в Яффо. Да я тебя…

– Одри! Сестренка! – заголосил кто-то сзади нее, и она, вздрогнув, выпустила ухо мальчишки.

Тот проворно юркнул в дверь с табличкой «Только для продавцов».

– Одри! Ты ли это!

Она наконец обернулась и увидела перед собой своего давнего… вот тут они оба обычно терялись в определениях и целомудренно нарекали друг друга то «боевыми товарищами», то братом и сестрой.

Том Рейджес! Это невероятно. Том Рейджес! То, что еще четыре года назад могло стать красивой сказкой. Но не стало…

– Вот это да! – Одри стояла опешив. – Что ты тут…

Но Том уже полез обниматься, как он это делал всегда: властно, совсем не по-братски прижимаясь к ней бедрами, захватив ладонью шею и прикладываясь к губам тягучим влажным поцелуем.

– То-ом! Ты же братик!

– Ах, да. – Он резко отступил назад, словно вполне насладившись и потеряв к этому интерес.

Да, это Том. Он всегда был таким. Одри восхищенно качнула головой:

– Ты не изменился.

– А ты изменилась! В лучшую сторону. Я бы тебя… взял бы в свой гаремчик.

Она улыбнулась своей «фирменной» улыбкой, не обнажая зубов: как будто услышала что-то очень веселое и готова так и прыснуть со смеху.

Том… Белокурый красавец с зелеными глазами, сводивший с ума всю женскую часть их факультета, Том, к которому она на пятом курсе даже собиралась воспылать нежным чувством, и ей это почти удалось. Слава богу, Джуди отсоветовала.

Он смотрел ей прямо в глаза, благо это было нетрудно: из-за высокого роста Одри их лица находились на одном уровне. Очень удобно, кстати, целоваться…

Некоторое время они молчали, потом одновременно расхохотались. Она даже чуть наклонилась вперед, придерживая рукой живот: детская поза, означающая, что ей очень смешно.

– Ну?

– Что?

– Ну рассказывай! Как ты докатилась до Тель-Авива.

– Я тут по контракту. На целых полгода.

– Да ты что? – Том округлил глаза. – Ты что – по нашей специальности работаешь?

– Еще как! Платят хорошо.

– Ну а как тебе евреи? А арабы? – Том снова с лукавым блеском в глазах смотрел на нее, измеряя взглядом с ног до головы. Глубоко вздохнул и, не дав ей ответить, причмокнул: – Ну, ты! Просто слов нет! Так загорела! Ты стала похожа… нет, не на израильтянку. Но вот на арабку – да.

– Я знаю. Мне уже говорили. – Почему она так растерялась? Почему язык вязнет во рту, а голова совершенно не хочет работать? А ведь раньше они постоянно соревновались в остроумии, скрещивая, словно шпаги, острые, отточенные фразы. Им нравилось подтрунивать друг над другом.

А еще они, не стесняясь, обсуждали друг с другом свои «личные дела»… Да, они были неплохими «боевыми товарищами». Пока не наступила та осень…

– Том, а где твоя семья? Ты здесь с ними?

– Да! Конечно да! – Он ненатурально радостно закивал и стал вертеть головой, словно пытаясь кого-то отыскать в толпе. А потом сказал, как будто оправдываясь: – Ты же знаешь, моя жена носит очки, вот мы и зашли…

– А я сюда обычно за солнечными приходила. А вчера, представляешь, продали какую-то ерунду…

Она сбивчиво, и тоже как будто оправдываясь, рассказала ему историю с мальчишкой. Говорить почему-то становилось все труднее: неловкость положения – то, что она всегда старательно обходила стороной, – сейчас заполняла все пространство между ними. Полагалось вести светскую беседу, но эти темы, хоть убей, никогда им не удавались. С гораздо большим интересом Одри задала бы ему пару каверзных вопросов, например, не жалеет ли он, что женился так рано, или еще о чем-нибудь. В принципе, они могли вообще молчать, смотреть друг на друга и смеяться, вспоминая прошлые подвиги… Так она раздумывала, пока язык продолжал болтать сам по себе, изображая упомянутую светскую беседу. Том внимательно разглядывал ее, абсолютно не слушая, о чем она говорит.

– Ты здесь надолго? – неожиданно спросил он.

– Сейчас мальчишка отдаст мне украденный альбом…

– Я имею в виду – в Израиле.

– У меня контракт заканчивается через две недели.

Том присвистнул.

– А я послезавтра улетаю.

– Вы с женой выбрали странное место для отдыха.

– А-а. – Том засуетился. – Это не отдых. Это… я работаю, а их просто с собой взял. Приеду – расскажу. Нам надо встретиться. Давно курсом не встречались.

– Да мы вроде бы полтора года назад, зимой…

– Ну ты что, не помнишь, зимой меня не было! Слушай, мне пора! – Он еще раз крепко обнял ее, звонко чмокнул в ухо, конечно оглушил, за что тут же получил оплеуху, и в веселой потасовке они забыли, что стоят посередине салона и привлекают к себе внимание.

– Ладно, мне пора! – Том весело смотрел на нее, сжимая в руках ее запястья и, вопреки своим словам, не делал ни малейшей попытки отпустить.

– Здесь же твоя жена с дочкой! Что они подумают, когда увидят нас?

– Жена?.. Да. – Он снова отстранился. – А мне приятно вот так тебя подержать. Когда еще удастся! Ты моя старая…

– Не надо про старую!

– Да! – Том расхохотался. – Одри! Черт, я совсем забыл, что ты старше меня! Но ведь два года – совсем чуть-чуть.

– И это не помешало тебе когда-то почти предложить мне руку и сердце, если помнишь.

– Как не помнить такое! А сейчас ты бы вышла за меня?

– Ну мы же давно решили с тобой завести гаремчики…

– А! Ты еще не пробовала местных мужчин? Одри! Полгода – это много, с кем же ты здесь «дружишь»? – Том развязно подмигнул. – Расскажи старому приятелю.

Она смотрела на него уже серьезно. Джуди права: это было бы слишком больно…

– Мы еще вернемся к этой теме. – Том с силой притянул ее к себе, чуть не сломав спину.

– Ты меня раздавишь!

– Тебе всегда нравились мужчины без нежностей.

– Кто тебе сказал?

– Я сам так решил. Одри. Ты – обалденно красива! Я почти влюбился! Пока! – И он быстро скрылся за входной дверью.

…Она не сразу обратила внимание на мальчишку, который стоял возле нее, невесело глядя в пол, и стоял уже видимо давно, терпеливо выслушивая их с Томом разговор. Проблем с начальством ему действительно не хотелось.

Одри вздохнула и рассеянно водрузила на его курчавую черную голову вчерашние очки. Мальчик протянул ей фотоальбом и деньги, половину суммы, жалобно пробормотав, что второй половины уже нет. Одри потрепала его по голове, развернулась и вышла из магазина, взяв только альбом…