Текст книги "Мы носим лица людей"

Глава 10

Свершилось: в конце мая Настя, на правах жены отца, переехала в наш дом. Мои подозрения подтвердились – она оказалась законченной стервой.

Отца практически никогда не бывает дома, и без него Настя постоянно вопит. Она вопит, что я – наркоманка, и подолгу сижу в ванной потому, что там ширяюсь. Вопит, что мое поведение неадекватно – я бью зеркала, ворую из бара спиртное, огрызаюсь и посылаю ее далеко и надолго… Она поливает меня отборным матом и грязью, и я бы обиделась – не будь я действительно грязью и беспомощным дерьмом. Если откровенно, мне даже нравится все это выслушивать. Мне нравится орать в ответ.

Думаю, в глубине души Настя надеется, что когданибудь у моего отца лопнет терпение, и он сдаст меня в воспитательную колонию или психушку, а уж она приложит к этому все усилия. Да куда там…

Папа, успешный бизнесмен, сколотивший первоначальный капитал в девяностых, когда трое из пяти его друзей пали жертвами пуль конкурентов, уже давно периодически срывается в алкогольный штопор и никак не может взять себя в руки. Последние восемь лет он не живет – только бухает и вкалывает. Сейчас он осыпает подарками Настю, и та не понимает, что является всего лишь мемориалом другой женщине. Его больше никто не интересует.

Даже я.

* * *

Я чувствую себя уставшей и старой. Я уперлась в стену без всякого желания ее преодолеть. Жизнь идет мимо, а я стою перед этой стеной и медленно покрываюсь пылью.

Мне шестнадцать лет, но стремлений, интересов и увлечений у меня нет. Как и друзей. Как и семьи – я вообще не знаю, что это такое. Я постоянно вру и притворяюсь, потому что боюсь, что окружающие вспомнят меня забитой, беспомощной и мелкой, поймут, что такой я и осталась… Такой меня помнит Лена. Такой меня видел тот урод…

Если бы можно было повернуть время вспять, я бы все равно пошла на ту вечеринку. Но припрятала бы в рукаве заточку. И без всяких раздумий воткнула бы ее ему в глаз.

* * *

Сегодня закончился учебный год – десятый класс остался в прошлом, но ничего хорошего о нем я припомнить не могу.

Марта и Оля, прощаясь со мной до сентября, пролили не один литр крокодильих слез, а Лена тихо подошла ко мне после классного часа и сказала, что не держит обиды, потому что мы подруги.

Я давно дома, но от этих слов глазам до сих пор жарко, а в носу хлюпает.

Сидя перед ноутбуком и периодически обновляя страницу, я пытаюсь проследить изменение количества лайков. За прошедшие полчаса их не прибавилось, поэтому, порывшись в старых папках, я кидаю на стену фотку развалин древнего дворца, где, по преданиям, когда-то развлекалась сама Афродита. Под фоткой я разражаюсь десятком тегов про предстоящий отдых, море и солнце.

Подписчики активно включаются в голосование. Все хорошо.

Ни одна живая душа никогда не узнает, что это папина жена Настя будет месяц наслаждаться соленым морем, позировать на фоне этих уродских развалин, пить коктейли через соломинку и намазывать на нос увлажняющий крем, а я буду отсиживаться в номере – у меня аллергия на солнце. Моя и без того неидеальная и бледная, почти голубая кожа при контакте с солнцем покрывается уродливой сыпью, зудит и чешется, но эту мою особенность при выборе путевки никто учитывать не стал.

Моя жизнь не похожа на жизнь обычных девчонок – тех же Марты, Оли, Лены… Она похожа на тот наполненный одиночеством и ужасом кошмар, который теперь преследует меня каждую ночь и не дает уснуть.

В дверь кто-то легонько стучит, и в комнату тихо входит отец.

– Дашка, ты ничего не забыла? Перепроверила багаж? Вылет завтра в девять утра, выезжаем в семь. Проспишь – ждать не стану.

– Па, я с вами не поеду, – неожиданно даже для себя самой выпаливаю я.

– Ты чего? – Папа в изумлении на меня смотрит. – Ты же вроде хотела…

– Да я же буду вам только мешать! Налаживай свою жизнь, сколько потребуется, я не обижусь. Честно. Можно, я… к бабушке Свете поеду? Ты ведь сам говорил, что она раньше каждое лето зазывала меня к себе?

Отец садится рядом со мной на кровать и выдыхает:

– Так-с… Ну, спасибо, Дарина. Ты уже взрослая и все понимаешь… Может, так действительно будет лучше для всех нас. – Он хлопает себя по коленям. – Тогда добазарились! Эсэс… то есть Светлане Сергеевне я утром позвоню. Дядя Миша все организует.

Папа уходит счастливым, в очередной раз от меня отделавшись, а я до утра втыкаю в темный потолок.

Я собираюсь провести лето в стремном райончике, в компании старой кочерги. Самое подходящее для меня место.

Глава 11

Колымага папиного друга и по совместительству юриста, дяди Миши, подскакивая на ухабах и поднимая клубы пыли, тащится по разбитой дороге к расположенному на отшибе рабочему району.

Я молча смотрю в окно.

Рядом со мной обреченно охают и гремят внутренностями те самые чемоданы, что были собраны для поездки на солнечный отдых. Правда, сейчас они набиты исключительно моим барахлом, всем тем, что пригодится для проживания в этой никчемной грязной дыре.

За окном пролетают чахлые кусты, заборы и заброшенные здания промзоны, заросшие рельсы, обесточенные столбы…

На этот раз подписчики не дождутся от меня фотоотчета о том, как я провожу лето.

Выуживаю из кармана узких джинсов смартфон, долго смотрю на свое отражение в экране и борюсь с невыносимым желанием на него плюнуть. На секунду отвожу взгляд.

Через мобильный интернет захожу на свою страницу: под последним постом с развалинами дворца Афродиты новых лайков нет, а мой шикарный паблик спустился на пару пунктов вниз – по количеству посещений его потеснила с давно застолбленной позиции какая-то новая страница.

«Мы носим лица людей» – читаю название.

– А не похоже…

С главной фотографии на меня смотрят три стремные улыбающиеся рожи в непонятных шапочках, а закрепленная сверху запись гласит:

«Мы: Кома, Ротен и Ли, исполним любое ваше желание! В благодарность вы переведете деньги (сколько не жалко) на указанный ниже счет. Интимные услуги – за дополнительную плату. Шутка! Интимных услуг мы не оказываем.

P.S. Славка, держись, мы с тобой!»

Из постов ниже следует, что некая группа людей за деньги готова на все: посидеть пару часов с ребенком, притащить больной бабушке лекарства из аптеки, выгулять кошку, прибить картину, станцевать брейк голышом…

Мои конкуренты – такие же жалкие и продажные, как Марта и Оля.

Я усмехаюсь: а вот и развлекуха подъехала.

Провожу пальцем по экрану, и моя блондинка, обворожительно улыбаясь, размещает на стене вопрос:

«А по силам ли вам исполнить мое желание, тимуровцы? Награда будет щедрой…»

Через пять секунд неведомая зверюшка с ником Кома оставляет под моей записью коммент:

«Любой каприз за ваши деньги. Итак?»

Интрига, зверюшка, интрига…

Я сворачиваю окно с диалогом и открываю приложение мобильного банка. Отец не догадывается, что мне известен пароль от одного из его левых счетов, на котором сейчас – я ахаю – семь миллионов. Вот это фарт!

В меня словно вселяется бес.

Если ты, папа, измеряешь все в денежном эквиваленте, придется раскошелиться. Потому что меня выслушают и мне помогут другие люди. Они сделают то, что должен был сделать ты.

Не задумываясь, я набираю на экране цифру с пятью нулями, ввожу номер счета и код подтверждения.

«Я хочу найти и наказать одного человека», – отвечаю в личке неведомой зверюшке.

«Окей, тогда ответь: насколько сильно ты хочешь его наказать?»

«Я хочу, чтобы этот гад ползал у меня в ногах и просил прощения. Я хочу, чтобы он мучился. Помогите мне. Я прошу». Мои пальцы летают по экрану.

«Вообще-то мы – мирная банда…» – щелкает оповещение, и тут же следом второе: – «Ни х#я себе… Ты что творишь? Это слишком много! Давай встретимся, мы вернем тебе деньги!»

Машина подпрыгивает на ухабе, смартфон вываливается из моих трясущихся рук и улетает под переднее сиденье. Согнувшись в три погибели, я с огромным трудом достаю свое чудо техники из залежей пыли обратно на свет божий, и с тоской взираю на огромную трещину на экране – признаков жизни оно больше не подает.

Глава 12

Сверившись с навигатором, дядя Миша выруливает в заросший кривыми ветлами двор облезлого многоквартирного дома и глушит мотор. Он открывает дверцу машины, вытягивает из салона и ставит на заплеванный асфальт мои луивитоновские чемоданы.

– Даш, ты уж полегче со Светланой Сергеевной… Сама знаешь, она двух дочерей схоронила. А твоя выходка на поминках ее вообще чуть до инфаркта не довела! И… да: если нужны будут деньги – у нее не проси, сразу мне звони. Отец велел не давать тебе много, поэтому – извини…

Я лелею насчет папиных денег коварные и далекоидущие планы, но пока лишь кротко киваю.

– Обещаю, ни одна бабка не пострадает! – мрачно шучу и оскаливаюсь, однако дядя Миша, не оценив юмора, продолжает дозированно выдавать факты:

– Я серьезно, Даш. У них с твоим отцом сразу не сложилось, но раз уж ты решила наладить с ней отношения – слушайся ее во всем!

Срываюсь на смех:

– Ее воспитание бесценно! Одна дочь связалась с бандитом, другая откинулась от передоза… Как думаете, в кого здесь за лето превращусь я?

– Ну, брата твоего она как-то воспитывает… – Дядя Миша выгружает последний чемодан и хлопает дверцей багажника, а у меня от удивления лезут на лоб глаза:

– Кого?!!

– А отец тебе не говорил? После смерти твоей тети Светлана Сергеевна оформила опекунство над внуком. Ему сейчас лет семнадцать, что ли… Так… ничего не забыли? У меня суд через час. Звони! Будь умницей! – Не дав мне возможности прийти в себя, дядя Миша ныряет за руль своей колымаги и отваливает.

Просто прелестно.

Всю сознательную жизнь я была одна. А теперь оказалось, что у меня брат есть…

С грустью оглядываю коричневые блестящие на солнце чемоданы. Донести их до бабкиной квартиры дядя Миша, естественно, не додумался.

Хватаю их по два в каждую руку и, спиной вперед, вступаю в неизвестность сырого старого подъезда.

* * *

Мой палец с коротким обгрызенным до крови ногтем ожесточенно давит на черную пуговицу звонка, и за дерматиновой дверью раздается душераздирающий трезвон. В наступившей тишине шаркают шаги, дверь со скрипом отворяется, я втаскиваю чемоданы в тесную, воняющую корвалолом старческую прихожую.

Бабка моя – сухощавая женщина с фиолетовой химией – пускается в причитания:

– Даринушка, ну вот ты и приехала! Какая взрослая! Как на маму-то похожа! Хорошо, что в этого бандита не пошла! Вы с Максимушкой – оба в мамочек ваших… – Она лезет ко мне обниматься, от нее несет плесенью и старостью. Она очень похожа на иссохшую куклу, некогда бывшую моей матерью, но при этом проявляет признаки бурной жизнедеятельности, и мне хочется бросить все и в ужасе сбежать.

Борясь с тошнотой, вяло приобнимаю ее обтянутую цветастым сатином спину, оглядываюсь по сторонам.

Господи… и тут мне предстоит как-то жить?

Бабка проходит в гостиную, где меня окончательно охватывает уныние.

Типичный нищий бабушатник: потертый диван, полированный стол на трех ножках, горка с хрусталем, допотопный телик, прикрытый вязаной салфеткой… а в горке, среди хрусталя, на самом видном месте у бабули находится алтарь: в окружении искусственных цветов и выцветших открыток в рамке торчит старая чернобелая фотка, на которой одинаковыми улыбками сияют две совершенно идентичные светловолосые девочки моего возраста – моя мать и ее сестра-близнец.

Надо будет с этим что-то сделать. Потом.

– Ба, а где моя комната? – беззаботно спрашиваю я, и она указывает на притаившуюся за выступом горки дверь.

– Вон там. Располагайся. Максимушка поделится с тобой местом в шкафу.

Я на автопилоте иду следом за бабкой, но от услышанного мне делается дурно. Я буду делить комнату с каким-то идиотским Максимушкой?! Как она вообще себе это представляет? Да я же огрею его чем-нибудь в приступе паники, если он приблизится ко мне хотя бы на метр. Я воткну ему в глаз заточку или вырублю его шокером, которые теперь всегда при мне.

Глава 13

Убейте меня.

Самые страшные сны сбылись. На меня обрушилась сила чьего-то сглаза. Наверное, Настиного… Иначе что меня сподвигло подписаться на эту поездку?

Я сижу на продавленной древней кровати – в ней наверняка водятся клопы – и пытаюсь пока просто осмыслить все то, что со мной происходит. Отрицание, гнев, торг и депрессия – все это еще впереди. А вот в том, что когда-нибудь наступит стадия принятия происходящего со мной бреда, я очень сильно сомневаюсь.

Вокруг меня оклеенная пожелтевшими обоями десятиметровая комната, заботливо поделенная надвое ширмой. Я начинаю истерически хохотать. Хорошо, что бабуля в данный момент жарит на кухне какие-то тошнотворные блинчики и не слышит моего приступа веселья.

В этой комнате есть окно с обитающим на подоконнике кактусом, диван, стол и тот самый шкаф, которым со мной должен великодушно поделиться Максимушка.

Стены на его половине комнаты завешаны плакатами с изображениями каких-то идиотов, из-за диванного подлокотника торчат грифы гитар. А еще у этого мудака есть пыльный системный блок без одной стенки, залитая чем-то мерзким клавиатура и заляпанный, видавший виды монитор.

Паника накатывает огромной волной, я делаю несколько судорожных глубоких вдохов, чтобы ее унять. Даже следы пребывания незнакомого парня в этой комнате меня вымораживают.

Интересно, как поживают мои прикормленные карманные обезьянки? Они и вправду собираются мне помочь, или же папины деньги уплыли к мошенникам?

Искалеченный и разбитый, как и его хозяйка, смартфон мертвым грузом лежит в кармане. Попытки его реанимировать успехом так и не увенчались. Где-то в недрах моих чемоданов таится ноутбук, но от здешней беспроводной сети я, естественно, не знаю пароля.

Осторожно слезаю с кровати, на полусогнутых затекших ногах подхожу к столу, нажимаю кнопку на системном блоке, и древний комп оживает.

Касаясь мышки только кончиками пальцев, вхожу в стандартный браузер – браузер, которым пользуется живущий здесь придурок, я использовать не собираюсь. Быстро ввожу свои логин и пароль.

Жизнь на моей странице замерла – слишком давно она не пополнялась выдуманными новостями, и зеваки потихоньку расходятся. Сколько ни мечи бисер…

Зато в личке мигает три непрочитанных сообщения от пользователя Кома:

11:30: «Ice blonde, отзовись!»

13:00: «Ice blonde, если честно, нам позарез нужны эти деньги. Давай договоримся: если ты не объявишься до 14:00, мы примем сделку».

14:05: «Детка, мы в твоем распоряжении. Давай наводку».

Никита… Учится или в педагогическом, или на физмате, или где-то еще… я не помню. Зато я помню его пустые глаза в тот момент, когда он рушил мою жизнь. Он не раскается. Он вообще меня не помнит.

Мои руки трясутся.

Ему все равно…

Не нужно ковырять старые раны, они уже подернулись плесенью. Они болят, и болят, и болят, но, если их поглубже спрятать, когда-нибудь боль утихнет.

Сегодня я заплатила только за то, что кто-то согласился дать мне надежду. Мой папочка заплатил.

Под долетающее с кухни шипение воды и раскаленного масла я несколько минут листаю ленту новостей и с чистой совестью сношу свой профиль.

Глава 14

Тесная замызганная кухня.

Передо мной, на покрытом клеенкой столе, на общепитовской тарелке с отколотым краем высится горка блинов, истекающих растаявшим маслом. Бабка суетится рядом, периодически пополняя стопку.

– Кушай, девочка, кушай! Худая ты уж очень!.. – громко приговаривает она.

Блины так аппетитно выглядят, что я не выдерживаю и накидываюсь на них. Пофиг. Никто не узнает.

Я лопаю эти чертовы блины до тех пор, пока не замечаю старинную чугунную сковороду со следами столетнего протухшего нагара, на которой румянится еще один новорожденный блин, и все его съеденные предшественники тут же грозят вылезти наружу даже из ушей. Резкая головная боль ударяет между глаз, и, чтобы удержать блины в себе, я делаю огромный глоток чая.

В раковине шумит вода, шипит раскаленное масло, и в этом шуме мне почти слышатся ругательства, которые кто-то невидимый шепчет в мой адрес. Запахи кухни накрепко въедаются в поры… Они делают меня еще грязнее.

От чудовищного недосыпа я схожу с ума. Если я взорву свой дом и встречу где-нибудь Тайлера Дердена[2]2
  Героиня вспоминает фильм «Бойцовский клуб», снятый по мотивам одноименного романа Чака Паланика (примеч. ред.).


[Закрыть], то ни капельки не удивлюсь…

Из прихожей доносится скрип входной двери, грохот моих чемоданов и яростные затейливые матюги. Таких речевых оборотов я никогда в жизни не слышала.

Загорается свет.

– Максимушка вернулся! – радуется полоумная бабка и магическим жестом материализует откуда-то из воздуха еще одну тарелку, ставит ее напротив моей, совершенно пропустив мимо ушей трехэтажный мат внука.

Гребаный дурдом. Судя по словарному запасу, новообретенный брат определенно относится к представителям дворового быдла – такие часто сидят на тренажерах у моей школы и грызут семечки.

Однако, к моему огромному удивлению, в кухню вплывает вовсе не накачанный представитель быдла, а нечто… неопределенного пола. На нем узкие джинсы, длинная клетчатая рубашка и футболка с неприличной надписью на груди. Завершает все это великолепие грязно-зеленая шапочка на голове.

Интересно, он действительно не понимает, насколько ущербно выглядит, или же это продуманный стиль?

Нечто стягивает с макушки шапочку. Его прическа – длинная светлая косая челка почти до скулы слева и выбритый висок справа – многое о нем говорит. Фрик. Терпеть таких не могу.

То есть всегда не могла терпеть. Еще до того, как… Неважно.

Откровенно говоря, этот идиот похож на девку. Высокую широкоплечую девку.

Он садится на табуретку напротив меня, облокачивается на стол и усмехается:

– Так ты, стало быть, та самая Дарина, по которой бабушка постоянно убивалась? Будешь жить с нами, потому что достала папочку?

– Пошел ты! – быстро огрызаюсь я и кошусь на бабку.

– А, ты же не в курсе, что у нашей бабули уже давно поехала крыша… – смеется «нечто».

Бабка выключает газ под сковородой и принимается мыть посуду, никак не реагируя на слова внука. В совершенной растерянности и попытке найти ответы я поднимаю глаза и… натыкаюсь на его взгляд. Взгляд огромных синих бездонных глаз, точно таких же, как мои.

Я разглядываю его рожу, и мне становится дурно: этот урод – точная копия тех улыбающихся девушек с фотки в серванте… Он – и моя точная копия. Мне тяжело на него смотреть, но избавить себя от этого мучения, с одного удара разбив отражение, я не могу.

К счастью, его кто-то уже и так нехило разукрасил: скула опухла и наливается синяком, на губе запеклась кровь.

Есть и еще кое-что, чего я сейчас не могу для себя объяснить.

Он не вселяет в меня того ужаса, который я с недавнего времени испытываю в присутствии парней. И мне нужно найти этому объяснение.

– Алле! – Он щелкает пальцами перед моим носом, я прихожу в себя.

– Ты что, гей? – выдаю первое, что пришло в голову, но он только пожимает плечами.

– А ты что-то имеешь против этого?

Замечательно-то как! Отец впал в любовный маразм, бабка – сумасшедшая, а брат – гей…

Я сдаюсь истерическому хохоту:

– Дал бог родственничков!

– Да мы с тобой настолько не родственнички, что по закону можем даже пожениться, – замечает «нечто», достает телефон и быстро меня фотографирует.

– Эй, что ты только что сделал? Если ты выложишь где-нибудь мое фото, я тебя урою! – Пытаюсь выхватить телефон, но «нечто» быстро прячет его в карман джинсов.

– Ты в своем уме, сестра? Я просто прифигел с твоей внешности! Покажу своим подонкам – пусть тоже выпадут. – Он подмигивает, встает из-за стола и сваливает из кухни.

Бабка увлеченно продолжает мыть посуду. У меня едет крыша.

Все это – мои психологические проблемы. Я, черт возьми, не знаю, как вести себя с родственниками!

Глава 15

Ванная в этой убогой квартире тоже представляет собой жалкое зрелище: отколотая местами плитка, пятна черной плесени на давно не беленом потолке, слой извести на металлических поверхностях кранов…

Засучив рукава, я надраиваю порыжевшее дно ванны едкой хлоркой, глаза слезятся. В своей прошлой жизни я бы никогда не взяла в руки тряпку, но теперь все по-другому. Несмотря на утренние сомнения, стадия принятия ситуации у меня наступила подозрительно быстро.

Я не могу существовать без своего ежедневного ритуала: мне нужно отмыться. На пару часов отключить мысли, сменить эту голубую грязную кожу на новую, грубее прежней.

– Даринушка, держи! – Вдруг ставшая совершенно нормальной бабка протягивает мне чистое махровое полотенце. – Только недолго – боюсь, в конце месяца мы за горячую воду не расплатимся…

«…Представляете, в нашей стране столько бабушек, для которых даже горячая вода является роскошью… Объявляю флешмоб: дорогие подписчики, купите что-нибудь у бабушки на рынке, бла-бла-бла…»

Фоточка сияющей улыбкой старушки и милая песенка. Плюс 1,5 тысячи лайков.

Меня от себя тошнит.

А потом я долго-долго лежу в обжигающей горячей воде, но даже изысканный аромат моего мыла не может побороть окружающую вонь. Здесь воняет несбывшимися надеждами.

Здесь каждый по-своему сходит с ума. И я приехала сюда для того, чтобы окончательно свихнуться.

А еще здесь нужно экономить воду.

Вылезаю из ванны, натягиваю домашний спортивный костюм.

В прихожей пару минут мешкаю – меня ждет комната, в которой обитает фрик, и кровать с клопами.

Уже отсюда я слышу, как в гостиной неугомонная Эсэс монотонно что-то бубнит – видимо, говорит с кем-то по телефону. Однако, войдя в комнату, я вижу там совсем не то, что ожидала: никакого телефона нет и в помине, зато на трехногом древнем столе исходят паром три фарфоровые чашки с чаем – одна напротив бабки, а две другие – возле стоящей на столе фотографии. Бабка вещает:

– Ох, Наташ, Максим шебутным парнем растет! Весь в тебя. А Дарина хорошая, Катюш, вылитая ты! – Она поднимает на меня полные счастья и умиротворения глаза. – А вот и она как раз! Подходи, угощайся пирожками!

Моя рука непроизвольно подлетает ко рту, а по спине пробегает озноб. Господи, какая жесть!..

Улыбаясь, из комнаты выглядывает брат:

– Бабуль, Даше, наверное, отдохнуть с дороги нужно. В следующий раз угостится! – Он быстро мне подмигивает, я стряхиваю дурное оцепенение и мигом пролетаю мимо бабки.

* * *

В комнате светятся только экран монитора да тусклый ночник над кроватью. В углах притаилась вязкая чернота, предметы отбрасывают в стороны недобрые тени. Я чувствую себя героиней хоррора. Не исключено, что кто-то из ненормальных родственников этой ночью меня придушит.

Мой брат-придурок, придерживая руку на ребрах, осторожно ложится на диван. Радушную улыбку с его лица как ветром сдуло.

Я, продолжая таращиться в сторону гостиной, выговариваю:

– Что за херня здесь творится? – Нервы окончательно сдали, меня колотит.

– Смотрю фильм. Если ты будешь другом и нажмешь на «пробел», можем посмотреть вместе.

– Я не об этом…

– Я понял. Если ты о бабке, то… я же говорил: она не в себе.

Братец-фрик, скривившись от боли, принимает сидячее положение и освобождает для меня место на диване. Я устало опускаюсь рядом с ним, озираюсь по сторонам, фокусируюсь на его лице с проступившим почти черным синяком на скуле.

– Как давно она такая?

Братец скорбно на меня смотрит, икает и вдруг начинает ржать, как идиот:

– Ты что, повелась?.. Бабка своим психическим здоровьем любому фору даст! Единственный ее бзик – разговаривать с той фоткой! А чай с пирожками она для нас принесла!

– Но на кухне…

– Она снимает слуховой аппарат, когда готовит, – бережет его от воздействия повышенной температуры и влажности.

Пара секунд уходит на осознание и принятие того факта, что этот придурок меня разыграл, а потом в груди, как волна, вскипает благородная ярость.

– Знаешь, у меня есть шокер. И заточка. Ночами я не сплю – брожу по дому. Просто подумала, что ты должен быть в курсе, – цежу сквозь зубы и смотрю на него в упор.

– Согласен, это было несмешно, я дебил. Прости! – Он улыбается, и все мои мысли вмиг улетучиваются.

Я ошибалась – его улыбка не похожа на мою, потому что она живая. К ней тянет. Она знакома мне и ошеломляет ворохом оживших воспоминаний о сказках, колыбельных песнях, родных теплых руках и сладких снах. Обо всем том, чего я не помню.

Ничего себе…

– За что тебя так разукрасили? – Я моргаю и прячу руки в карманы своего серого худи.

– Просто я слишком крутой для этого мира, – пожимает плечами мой брат.

– И тем не менее ты огреб?

– Провожал девушку. Подвалили четверо. Повозили мордой по асфальту, ну, знаешь, как это бывает…

– Знаю, не дура!

– Тогда будь добра, помоги инвалиду и нажми эту чертову кнопку.

* * *

Шея затекла и ноет, руку покалывают тысячи мелких иголок, в левый глаз нестерпимо назойливо светит солнце…

Накопившаяся за месяцы бессонных ночей усталость ушла.

Душа пребывает в давно забытом состоянии покоя, слышно, как звенит тишина.

Рядом со мной мерно дышит живое существо. И это существо – парень.

Моя щека припечатана к его плечу, ткань его футболки на этом месте мокрая – видимо, во сне у меня текли слюни.

Мозг резко возвращается в состояние бодрствования и разражается услышанными вчера от этого ангелоподобного существа матами.

Последнее, что я помню – мы сидим рядом на диване и смотрим какой-то адский треш про маньяка с бензопилой, и братец ржет.

А потом меня сваливает вселенская усталость.

Братец, откинувшись на подлокотник, до сих пор мирно спит, а на меня находит странное состояние: с азартом магазинного вора я разглядываю ссадины и след от удара на его гладком бледном моем лице.

Он тоже изломан. Я не одна…

Дотрагиваюсь до синяка пальцами, и ощущение живого тепла кажется таким странным, что я тут же их отдергиваю. Пулей перепрыгиваю на свою кровать, заботливо застеленную бабкой чистым постельным бельем, и задергиваю ширму.

Лицо и уши пылают.

Я все-таки сошла с ума?..