Текст книги "Я в порядке и другая ложь. Интимные истории, запретные желания и невысказанные секреты о том, как стать собой"

Глава третья. Жиза

Вспоминая детство, я понимаю, что отношения с отцом и страх его огорчить определили всю мою взрослую жизнь. Сколько себя помню, я пыталась соответствовать чьим-то представлениям.

За несколько лет до кризиса я работала офис-менеджером в строительной компании, которая занималась переоборудованием лофтов и расширением кухонь. Это была не юридическая карьера, которую прочил мне отец, и не актерская, о которой мечтала я, зато я могла оплачивать счета, а главное, график позволял уделять внимание семье. Одним словом, идеальная мамская работа: покидаешь дом на несколько часов в день, чтобы окончательно не слететь с катушек, а потом летишь в детский садик.

⁂

К декабрю 2015 года, когда близнецам исполнилось два, а старшей – четыре, я оттрубила в этом офисе примерно полтора года. Близилось Рождество, и я тонула в праздничных хлопотах. Дети сводили с ума, муж пропал. Когда он наконец объявился, я попросила его забрать детей на час, чтобы закончить готовиться к приходу гостей. На самом деле мне и моей едущей крыше нужно было пять минут покоя.

Когда за ними закрылась дверь, я закурила и налила чашку кофе, но по-прежнему чувствовала себя оголенным проводом. Тогда я начала писать. Я уже много лет этого не делала, а тут села и долго писала о том, как устала вечно быть всеобщей мамочкой. Я назвала сочинение «Я люблю своих детей, но иногда мне хочется, чтобы они просто, на хрен, отстали». По-моему, этот заголовок идеально характеризует материнство: вечный конфликт между безграничной любовью к маленьким поганцам, которых ты сама произвела на свет, и желанием, чтобы они куда-нибудь умотали хоть на пять минут, прежде чем ты сожжешь дом.

Я нажала «Поделиться» и отправила написанное всем друзьям и родным на «Фейсбуке». Я и не подозревала, что слова найдут отклик у женщин по всему миру. Я обнаружила это лишь вечером, проверяя почту. Постом поделились более трех тысяч человек.

Через несколько недель я написала пост о том, как рожала близнецов, чуть не умерла и до сих пор тяжело переживаю этот опыт. «Я знаю, что сейчас умру, но не вижу свет в конце тоннеля» – так назывался этот пост, и им поделился сам Эштон Кутчер на своей странице с припиской: «Ее сила просто потрясает».

Эти четыре слова что-то во мне изменили, я будто вырвалась на свободу. На меня обрушился поток сообщений от незнакомых людей, благодарных за то, что я облекла их мысли в слова. С ними пришло успокоение – я уже не чувствовала себя такой одинокой.

Я начала писать посты раз в неделю, потом увидела, что другие блогеры снимают видео, и тоже решила попробовать. Поскольку у меня были актерское образование и опыт, я решила снять видео для всех, кто ежедневно говорил, что мои слова помогают им и вдохновляют. Так я могла бы соединить две вещи, которые любила больше всего на свете: писательство и актерскую игру. Но я и представить не могла, что однажды это станет моей работой. Я просто радовалась, что наконец рассказываю о том, как сложно на самом деле быть матерью и притворяться, будто ты точно знаешь, что делаешь. Я не была идеальной, ни черта не знала, совершала ошибку за ошибкой, страшно боялась и мучилась чувством вины. Оказалось, это знакомо миллионам женщин.

⁂

Я решила уйти из офиса. Я не знала, смогу ли зарабатывать на блоге, но риск – благородное дело. Конечно, мы нуждались в стабильном доходе. С моей зарплаты мы платили за детский сад близняшек и ежегодный отпуск, куда без этого? Но уже через неделю после увольнения ко мне обратился агент. Он представлял компанию, которая хотела стать спонсором контента на моей странице в «Фейсбуке». Мне предложили больше денег, чем за два месяца работы в офисе. С трудом верилось, что я смогу заработать на чем-то, что мне действительно нравится.

Решив монетизировать блог, я, должно быть, написала во все существующие группы и рассказала о себе. Я отправляла свои видео всем подряд, а когда меня игнорировали, отправляла снова. Один из собеседников назвал меня настырной и, наверное, был прав, но меня это не беспокоило. Я выложилась на полную. Люди писали мне, прося дать совет или просто выслушать их. Я поразилась, сколько вокруг одиноких, оторванных от всего мира женщин. Скольким из них не с кем поговорить.

Однажды я прочла несколько сообщений от мамочек, которые писали, как восхищаются мной, потому что «у меня есть все» и мне так легко все дается. Меня чуть не стошнило. Я сказала Майку, что меньше всего мне хочется, чтобы люди сделали подобный вывод обо мне по моей работе. Я вовсе не хотела, чтобы меня считали идеальной. С чего они решили, что мне все дается легко? Взять хотя бы материнство. Слышали про материнский инстинкт, о котором все твердят? Так вот, у меня, кажется, он отсутствовал. Моя жизнь совсем не напоминала рекламу молочной смеси, где мамочка держит на руках новорожденного, все одеты в белое и улыбаются. Звуковым сопровождением моего материнства, если бы у материнства было звуковое сопровождение, мог бы стать хеви-метал и противный джаз с рваным ритмом.

В ответ на сообщения я сняла видео под названием «Я слетаю с катушек». Там я перечисляла все, от чего слетала с катушек, начиная со случая, когда моя трехлетка 45 минут ела один кусок хлеба, и заканчивая тем, что детям обязательно надо в туалет, именно когда мы едем в машине. И конечно же, они всегда просят меня налить им сока, когда я принимаю душ, хотя Майк в этот момент может стоять на кухне с пакетом сока в руке.

Это видео до сих пор самое популярное в моем блоге: у него 80 миллионов просмотров, и именно оно сделало меня звездой «Фейсбука». Оно также положило начало тренду «жестокая правда о материнстве». Раньше мы видели в соцсетях только мамочек, которые наслаждаются каждой минутой материнства. Никто не говорил о том, что материнство может быть кошмаром, и мое видео доказало, что больше притворяться нельзя. Да, представьте, иногда быть матерью – полный отстой.

⁂

Люди стали говорить о моих постах и видео «жиза». Наверно, так они показывали, что видят во мне себя. Это хорошо, потому что всем нам становится легче, когда мы понимаем, что не одиноки. Но я возненавидела это слово. Теперь все, что я загружала онлайн, все, чем делилась с миром, должно было быть жизой, иначе я рисковала оказаться сучкой. Мне не нравились комментарии в стиле «Вы такая настоящая!», потому что я по-прежнему не была до конца откровенной. Настоящую себя я так никому и не открыла. Я постоянно подвергала себя цензуре, все еще боясь говорить некоторые вещи вслух. А вдруг меня сочтут плохой матерью? Или, того хуже, плохим человеком? К моему онлайн-голосу стали примешиваться помехи: я подстраивала его под всех. Я начала запикивать бранные слова, чтобы моими видео больше делились. Рассуждала только о родительстве, потому что в мамском сообществе отклонение от этих тем осуждалось. Но мне-то хотелось говорить не об одних детях, хотелось материться вслух и обращаться не только к белым женщинам из благоустроенного пригорода. Мне надоело соответствовать чужим ожиданиям.

Я также поняла, что кое-кому выгодно держать меня в рамках мамы-блогера. Как только я начала рассуждать на другие темы, например связанные с третьей волной феминистского движения – боди-позитив, сексуальность, право выбора, – это встретили без восторга. Так я поняла, что большинство людей хотят видеть во мне только маму.

⁂

С наступлением кризиса стало ясно, что блог был для меня лишь временной отдушиной, а не решением. Должно было случиться что-то еще, более грандиозное, но что именно, я не знала. Я не бросала поиски и поставила себе цель выяснить, что же это. Папина дочка, жена, мама, мама-блогер – ярлыки сменяли друг друга, но ни один не подходил мне. А потом меня осенило: к черту ярлыки. Хватит. Пора жить.

Я решила больше не делиться с миром ненастоящей версией себя, не играть ролей. Я решила всем показать, какая я на самом деле. Вот только сперва мне самой предстояло это выяснить.

Глава четвертая. В ловушке

Когда кризис начался, мне захотелось сбежать. Так я всегда поступала с раннего детства. Не знаю, что изменилось на этот раз, но почему-то впервые в жизни я не убежала. Я прыгнула, не зная, где приземлюсь.

Когда я говорю «сбежать», я сразу вспоминаю мать. Она сбежала, когда мне было двадцать два.

Мама родом из Ирландии; в 17 лет она встретила моего отца, влюбилась и переехала с ним в Израиль. А в сорок два вернулась в Ирландию – якобы ухаживать за больной матерью. Через месяц после отъезда она призналась мне по телефону, что возвращаться к нам не планирует. А спустя много лет подтвердила, что у нее тогда тоже случился кризис среднего возраста, – что любопытно, ровно в сорок два, как у меня. В двадцать два я этого не понимала. Но позже я спросила ее, переживала ли она кризис, когда возвращалась в Ирландию, и она ответила: «О да-а-а».

К счастью, в отличие от нее, у меня был хороший брак. Она сбежала, потому что ей пришлось; я осталась, потому что смогла.

Я знаю, что сожалеть о прошлом бессмысленно и не стоит перемалывать то, что осталось позади. Но мне жаль, что я узнала обо всем так поздно. На самом деле больше всего я жалею о том, что мама никогда не объясняла мне, как вести себя в кризисные моменты жизни, а ведь большинству из нас такие разговоры очень бы помогли. Обычно мамы рассказывают нам про месячные и про то, откуда появляются дети. Если повезет, могут рассказать о том, как купать младенцев, и о прочих важных вещах. Но никто не предупреждает, что после сорока женщины обычно сходят с ума, а я считаю, что должна быть хотя бы информационная брошюрка на эту тему!

В день, когда мама сказала, что не вернется, я полезла в ее шкаф за курткой, потому что замерзла. Я надела куртку. Она пахла дымом, как и все мамины вещи. Тогда я гостила у родителей с друзьями из университета. Они смеялись внизу.

Я запустила руку в карман и достала самокрутку, о которой мама, видимо, забыла. Она была старая, высохшая, и некоторое время я просто таращилась на нее. А потом меня осенило, почему она вечно расставляла по дому благовония, почему запиралась в ванной, а когда выходила, я обнаруживала на полу и в туалете рассыпанный табак. В детстве я собирала его в ладошку, нюхала и думала, что в жизни не стану курить, потому что это гадко. В восемь лет я из любопытства попробовала и глубоко затянулась. Закашлялась и подумала: ну как можно любить сигареты так сильно, как любит мама? Теперь я понимаю: для нее курение было отдушиной, как для меня еда.

Чуть позже, после того как я выкурила старую самокрутку и посмеялась над этим с друзьями, мама позвонила мне в слезах. Я закрылась наверху с телефоном, и она призналась, что ушла от отца. Я плакала, но очень тихо, чтобы не расстраивать ее еще больше. Я была счастлива, что она наконец это сделала. Я знала, что так будет правильно, что их отношения трещат по швам, но мне было невыносимо думать о том, что им обоим больно. Ни один ребенок не хочет видеть, как его родители страдают, что бы ни случилось. В какой-то момент у меня сорвался голос, и она поняла, что я плачу. Мне хотелось, чтобы она обняла меня и сказала: «Все будет хорошо». А вместо этого она спросила, почему я плачу, как будто все происходящее не имело ко мне ровно никакого отношения.

⁂

Благодаря маме я узнала об американском телесериале «Династия». Однажды я пришла из школы и увидела, что она сидит на любимом диване и курит «Мальборо». Она воодушевленно сообщила, что этот знаменитый сериал наконец покажут в Израиле, и предложила посмотреть его вместе. Потом, когда сериал уже почти начался, она передумала и сказала, что я до него не доросла, но было поздно. Она разожгла мое любопытство, и ее вялый протест меня не остановил.

И вот раз в неделю мы садились в гостиной и смотрели, как Кристал и Алексис обмениваются тумаками и рвут друг дружке шубы. Теперь я понимаю, что все это не казалось мне таким уж драматичным, потому что моя собственная жизнь напоминала мыльную оперу, только без пышных причесок и роскошных платьев.

В детстве я хотела, чтобы мои родители разошлись. Тогда я не могла им в этом признаться, возможность сделать это выпала мне лишь намного позже.

⁂

За всю жизнь я не знала никого красивее моей мамы: у нее были густые длинные светлые волосы и потрясающие зеленые глаза. Я мечтала однажды стать похожей на нее, такой же крутой, с отличным чувством юмора. Она любила читать и часами сидела на кухне с томиком Даниэлы Стил в одной руке и чашкой крепкого чая в другой (она заваривала в чашке сразу четыре чайных пакетика). Когда летом мы ездили в Ирландию, она начинала говорить с ирландским акцентом, и мне это очень нравилось. Она пела в пабах, а я жалела, что не умею так петь. По утрам в субботу она водила нас в лес. Папа оставался в кровати, а мы брали корзинку для пикника и отправлялись в путь. По дороге мы пели, высматривали черепашек и лягушек, чтобы принести их домой и выпустить в саду. Это самые счастливые воспоминания моего детства.

Но в основном я помню маму несчастной. Этот осадок остался со мной и сильно повлиял на всю мою жизнь, на мое восприятие отношений, брака и себя как женщины в патриархальном обществе. Любимой маминой песней была «Я хочу вырваться на свободу» группы Queen; я хорошо помню, как она врубала ее на полную громкость в машине и подпевала. Каждое слово в этой песне было ей выстрадано. Я видела в маме зверя, попавшего в ловушку; позднее я сама стала таким же зверем. Я вижу этого зверя во многих женщинах.

⁂

Под свободой мы, как правило, подразумеваем возможность делать что захотим, без ограничений и последствий. Это невозможно, если живешь в реальном мире, имеешь семью и ходишь на работу – одним словом, играешь по правилам, которые делают нас частью общества и одобряются окружающими. Для меня свобода означала, что я могу быть собой и говорить правду. Мне повезло, что вокруг есть люди, готовые прислушаться. Кстати, те, кто принимает нас такими, какие мы есть, не всегда принадлежат к нашему ближнему кругу. Постепенно таких людей в моей жизни становилось все больше, и с каждым новым человеком я находила в себе все больше смелости говорить правду и чувствовала себя все свободнее. А потом в моей жизни появился Мальчик.

Мы познакомились за несколько лет до моего кризиса, когда я еще работала в строительной компании. Ему было двадцать лет, и он приехал в Лондон на несколько месяцев на стажировку. Его заинтересовал мой блог, и мы остались на связи, даже когда он вернулся домой в Америку. Тогда я только начинала вести блог и снимать первые видео. Около года мы поддерживали минимальный контакт. Он был для меня выходом на молодежную аудиторию и часто подсказывал актуальные темы для постов. А потом случилось так, что мы подружились.

Это он первым предположил, что, возможно, мой кризис гораздо серьезнее, чем я думала. Мы подолгу разговаривали в «Скайпе» о моем детстве, особенно о маме и отношениях с ней. Он долго ходил вокруг темы на цыпочках, пока однажды разговор не зашел о любви, точнее, о том, что мне всегда казалось, будто она не любит меня. По правде говоря, я даже не сомневалась, что мама меня не любит, но никогда не размышляла всерьез о том, что это значит и как влияет на меня. Я не пыталась даже разобраться, правда ли это. Суть в том, что в детстве я не чувствовала ее любовь.

⁂

Однажды, лет в восемь или девять, мне приснился кошмар, что брат упал с горки и сильно ушибся. Я побежала в родительскую спальню и попросила пустить меня в кровать. Мама проснулась и строго указала мне на дверь; зубы у нее были стиснуты, она чеканила слова так, как умеют только мамы. Я обошла кровать, игнорируя ее. Клянусь, у нее из ушей шел дым, так она злилась. Я подошла к отцовской половине – я знала, что он разрешит мне лечь рядом. Но мама яростно пригвоздила меня к месту одним из своих убийственных взглядов.

В детстве я боялась ее. Помню ее постоянный гнев – думаю, она негодовала по поводу того, что у нас с отцом такие близкие отношения. Иногда мне даже казалось, что мама ревновала, и чем мягче он относился ко мне, тем жестче становилась она. Она словно пыталась уравновесить его чрезмерную ласку и нежность своей холодностью. Сейчас я понимаю: мамина строгость вовсе не означала, что она меня не любила. Скорее все объяснялось тем, что она заботилась о детях одна и никто ее не поддерживал. Как и многие женщины ее поколения, вышедшие замуж очень рано и почти сразу ставшие мамами, она не умела быть родителем. Хотя, если задуматься, никто не умеет. Когда я ору на детей за отвратительное поведение, я слышу голос своей матери. Раньше я думала, что меня будет трясти от этого голоса, но нет. Я понимаю, почему она злилась, и понимаю, что ее воспитательные методы родом из ее собственного детства. Много лет спустя мама призналась, что в ее семье было не принято обниматься и даже просто прикасаться друг к другу. Она не привыкла к тактильности. Но я-то мечтала, чтобы мама обняла меня и погладила по головке, а не получая этого, искренне верила, что она не любит меня. И пока это было моей правдой, я никак не могла проанализировать это чувство и понять, как оно повлияло на меня. Какой эффект может оказать на нас убеждение, что главный человек в нашей жизни нас не любит?

Когда пришел кризис и я стала гулять в лесу, я часто ощущала себя неприкаянной и отверженной, но не понимала, откуда это чувство взялось. Во мне жила глубокая печаль, которую я помнила с детства, но я не осознавала, почему она вернулась, почему сейчас. Однажды вечером мы с другом разговорились о моей маме, и я призналась, что не помню, чтобы она хоть раз обнимала меня. И тогда же я задала себе новый вопрос: что, если она меня все-таки любила? Что, если я все поняла неправильно? Что, если я сочинила эту историю и поверила в нее, а правда заключалась в другом?

Так за долю секунды изменилась вся моя жизнь.

⁂

Лишь когда я сумела предположить, что, может быть – вот просто может быть, – мама на самом деле всегда меня любила, я поняла, что отсутствие любви, точнее, моя в нем убежденность, лежит в основе всей моей жизни. Вот откуда пришли неприкаянность и одиночество. Все встало на свои места.

После этого я решила больше не рассказывать себе старую историю. Я сочинила новую, о другой любви – не той, к которой я стремилась, когда была маленькой девочкой, а иной. Но эта иная любовь тоже имела право называться любовью. Мой рациональный мозг давно понял, что она существует, но сердце должно было исцелиться, прежде чем я смогла окончательно отпустить самообман. Не знаю, забыла ли я старую историю совсем. Иногда мне кажется, что забыла, а потом хочется снова накрыться знакомым одеялом грусти и не выпускать его из рук, потому что больше я ничего не знаю. Мальчик сказал, что я люблю свою грусть и она заставляет меня чувствовать себя хорошо: я знаю, что она всегда со мной, что я могу нырнуть в нее, когда понадобится, и нахожу в этом облегчение. Но я бы солгала, если бы не призналась: иногда мне хочется, чтобы она просто оставила меня в покое.

Глава пятая. Любовь

В юности мне казалось, что любовь – это драма и красивые жесты. Мне хотелось, чтобы парни, которым я нравилась, ради меня истекали кровью, и я до сих пор люблю мелодраматизм, но уже без крови.

Это отрывок из дневника, который я вела лет в пятнадцать-шестнадцать. Перечитывая страницы о парнях, которые, если честно, даже не имели понятия, кто я такая, я внутренне содрогаюсь. Мои воспоминания совсем другие: всю жизнь мне казалось, что я была обычной девочкой и влюблялась, как все, но, взявшись перечитывать свой дневник, я обнаружила, что была без пяти минут маньячкой-преследовательницей.

Подростком я также писала песни о любви, пела их и записывала на магнитофон. Уточню: у меня нет слуха и я не играю на музыкальных инструментах. Несколько лет назад мне попались эти кассеты, и я чуть не описалась от ужаса, слушая их. В одной песне я признаюсь, что преследую парня, с которым мы ни разу не разговаривали. Если бы он услышал это, то заявил бы на меня в полицию и запретил бы приближаться на расстояние ближе 100 метров. Но самое ужасное, что я до сих пор помню многие слова и мелодии.

Должно быть, я отчаянно искала что-то, чего мне не хватало. Я всегда зацикливалась на одном парне. Салли был диджеем, и я помешалась на нем. Он был старше на несколько лет и встречался с девушкой. Он курил, носил черную кожаную куртку, и мне казалось, что круче никого в мире нет. Я глаз с него не сводила; он же, наверное, даже не знал, как меня зовут. Мы никогда не общались, но в моем воображении у нас были отношения. Я ходила в популярный иерусалимский клуб The X с подругами, просто чтобы поглазеть на него во время выступления. Потом, дома, я бежала в комнату и описывала вечер во всех деталях: какие на Салли были ботинки, сколько раз он посмотрел в мою сторону.

Кажется, я несколько месяцев подряд засыпала, мечтая, что он меня заметит.

⁂

Думаю, мое помешательство на этих ребятах – Салли, Мэтте Диллоне[2]2
  В 1980-е Мэтт Диллон играл в популярных подростковых фильмах и имел статус секс-символа.


[Закрыть] и многих других – объяснялось попытками уйти от реальности. Мне нужны были недосягаемые мальчики, те, кого можно любить издали, и я никогда не хотела слишком сближаться с ними, ведь тогда я могла пострадать. Любить их издали было безопасно. Я влюблялась в кинозвезд, парней старше меня, несвободных или хулиганов – в общем, тех, с кем не было никакого реального шанса построить отношения. Понимание, что они не ответят мне взаимностью, было терпимым, я никогда и не рассчитывала на такое всерьез. Это была любовь на моих условиях – по крайней мере так я себе внушала.

Не знаю, почему я стремилась именно к таким влюбленностям, помимо того, что они казались безопасными. Возможно, на меня повлияли отношения родителей, горько-сладкие, болезненные и волнующие. Возможно – и это труднее всего признать, – причина крылась в том, что я никогда не чувствовала себя любимой и не верила, что заслуживаю любви. Как бы то ни было, если бы вы встретили меня тогда, вы бы ни за что об этом не догадались. Со стороны я выглядела уверенной в себе девочкой-подростком с кучей друзей; я пользовалась популярностью у мальчиков, но под широкой улыбкой ощущала себя очень одинокой и робкой.

Со временем я стала зависимой от душевных мук. Мне нравилось воображать себя жертвой. Я запиралась в комнате и болтала со своей собакой Сатти, у которой не оставалось выбора, кроме как выслушивать бесконечные истории о парнях, разбивших мне сердце. Я слушала грустную музыку, доводила себя до слез и исписывала страницы дневника, выплескивая на бумагу свои чувства к мальчикам, с которыми даже не была знакома.

Мне также казалось, что в любви должен присутствовать элемент драмы. Когда мы с моим первым парнем поссорились – мне было шестнадцать, – я сняла металлический набалдашник с кровати и запустила в него. Он пришел в ужас и не понял, зачем я так сделала. А мне казалось, что любовь – не любовь без взрывов, боли и агрессии.

Я также не умела замечать любовь и всегда считала, что безусловной любви не бывает. В детстве мне казалось, что меня любят лишь до тех пор, пока я веду себя определенным образом, или совсем не любят, потому что в моем представлении любовь выглядит иначе, или не любят, потому что я такая, какая есть. Все это впоследствии на меня повлияло.

⁂

Я уже была замужем, прежде чем выйти за Майка. Не многие знают это. Не потому, что я скрываю, а потому, что это было давно и моя жизнь с тех пор кардинально изменилась.

С бывшим мужем мы прожили почти девять лет, два из них – в браке. Из этих девяти по меньшей мере четыре года я отдавала себе отчет в том, что мы не подходим друг другу. И даже неважно почему, просто это факт. Если вы когда-нибудь состояли в отношениях с не своим человеком, вы меня поймете.

Мы познакомились на первом курсе юридической школы. Мне было двадцать два, ему – на несколько лет больше. Незадолго до этого я рассталась со своим первым постоянным парнем, с которым встречалась пять лет. Мне не терпелось уехать из Иерусалима, перебраться на побережье и начать новую жизнь.

Мой бывший муж был загадочным человеком, очень умным и сдержанным, из-за этого он казался мне в 10 раз сексуальнее, чем был на самом деле. Когда мы начали встречаться, это напоминало волнующее приключение, самое захватывающее в моей жизни. Впервые я поняла, что могу жить не по навязанным правилам. Например, я хорошо помню, как в первый раз съела хлеб в еврейскую Пасху. Раньше я жила по традиционному укладу, принятому в отцовском доме, и никогда не ела хлеб в этот еврейский праздник. Воздерживаться от хлеба нужно всего неделю, но если вы любите его так, как я, это очень сложно. Я продолжала следовать обычаю лишь потому, что меня так воспитали. В первую совместную Пасху с бывшим мужем он купил свежие лепешки и хумус на обед, а я сидела за столом и грызла сухую мацу (пресный крекер). У меня текли слюнки, и я подумала: «А зачем я это делаю?» Я взяла кусок хлеба и окунула в хумус. Когда я поднесла хлеб к губам, то не сомневалась, что сейчас меня поразит молния, но, естественно, ничего подобного не случилось. Это было одно из многих открытий, которое я сделала благодаря ему: он объяснил мне, что я теперь взрослая и мне не обязательно оставаться послушной дочерью, что я могу выбрать собственный путь, любой, какой захочу.

Мы проводили много времени дома, ели, занимались сексом и вели самые потрясающие беседы в моей жизни. Мы говорили о философии, смерти, любви, музыке – я словно знала его всю свою жизнь. Мне казалось, что сердце мое больше никого в себя не вместит. Иногда мне было физически больно любить его так сильно, но любовь поглотила меня целиком, и все остальное отступило на второй план.

Сначала мне нравилось курить с ним марихуану и говорить с цветами, спать допоздна, под кайфом смотреть дурацкие телепередачи, копаться в глубинных мыслях и страхах, а потом смеяться без причины до боли в щеках. Нашей целью было растянуть этот экстаз; мы оба пребывали под одними чарами, смотрели на мир сквозь цветные очки и первую пару лет отношений преодолели легко.

Потом появились первые трещинки. Мы жили вместе несколько лет, поговаривали о свадьбе, но не назначали дату, и разговоры оставались лишь разговорами. Однажды ни с того ни с сего он начал отдаляться. Почти весь день лежал в кровати, не работал, перестал обращать внимание на все, включая меня. Он порвал со многими друзьями, и наши жизни словно разделились: хотя мы по-прежнему жили вместе, у нас уже не было ничего общего.

⁂

Нам не стоило жениться. Кто-то сказал, что некоторым парам нужно пожениться, чтобы потом развестись, и, кажется, это был наш случай.

Мы поженились после почти семи лет отношений. Свадьба получилась идеальной. Идеальным было мое платье, идеальным был банкет, а если бы вы видели наш свадебный альбом, то в жизни бы не поверили, что всего через два года мы развелись. Но это случилось. Сначала мне казалось, что мое сердце разбито и боли страшнее я никогда не испытывала. Я оказалась к ней совершенно не готова – а разве может быть иначе?

Звучит ужасно, но, думаю, я поняла, что наши отношения обречены, уже вскоре после свадьбы. А в полной мере я все осознала, когда муж предложил завести ребенка. Помню, я смотрела на него и думала: «Неужели я хочу иметь детей от этого человека?»

Но, несмотря на осознание, что нет, не хочу, которым я тогда ни с кем не поделилась – ведь кому хочется слышать вопрос «Тогда зачем ты с ним?», – я осталась.

⁂

И вот что мешало мне уйти:

Я привыкла.

Он любил меня.

Мне казалось, что я смогу все исправить.

Мне казалось, что наша любовь сильнее.

Я не хотела сдаваться слишком быстро.

Мне казалось, что такие проблемы нормальны для семейных отношений.

Но главное, я и сама по-прежнему его любила. Несмотря на все, что случилось между нами, все ссоры, слезы и сердечную боль, я все еще любила его, а нет ничего труднее, чем уйти от любви. Даже когда тебе от нее только хуже.

Но было еще кое-что, что мешало мне немедленно собрать чемоданы: страх.

Страх остаться в одиночестве.

Страх, что я больше никогда никого не полюблю.

Страх ошибиться.

Страх неизвестности.

⁂

Мне понадобилось много времени, чтобы преодолеть эти страхи. Чтобы уйти, несмотря на то что я по-прежнему любила, несмотря на то что мне перевалило за тридцать и все вокруг твердили, что пора рожать, а не начинать с нуля.

Я жалею лишь об одном – как все закончилось. Я никогда не думала, что изменю ему. У меня были строгие принципы, я и подумать не могла, что стану изворачиваться, лгать и вести двойную жизнь. Но это случилось.

Мне было двадцать девять, я была замужем меньше года и очутилась в постели с мужчиной, которого знала буквально пять минут. Я говорю «с мужчиной», но на деле с мальчишкой: ему было всего двадцать. Десять лет разницы! В комнате было темно, тихо шумели автомобили на шоссе. Он спал и мерно дышал. Я посмотрела на него и подумала: «Как я дошла до жизни такой?» Но было поздно – поздно одеваться, садиться в машину и ехать домой. К мужчине, которого я поклялась любить в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас.

Я встала с кровати и села у окна. Должно быть, я просидела там всю ночь, прокручивая в голове моменты, которые привели меня сюда. Я вспомнила все разы, когда мое сердце разбивалось, когда меня игнорировали и не поддерживали, все ссоры, часы молчания между нами и все те случаи, когда из-за него я чувствовала себя ужасно. Я вспоминала это, чтобы оправдать случившееся и убедить себя в том, что оказалась здесь не случайно. Я не смогла. Я изменила, и точка.

⁂

Тем вечером, когда начался мой роман, мы с подругой собирались в ресторан и я умоляла мужа пойти со мной. Он согласился, но в последний момент передумал. Опять. Это стало уже привычным: я пыталась приблизиться к нему, прикоснуться, поговорить, побыть рядом, но он отталкивал меня. Иногда мы не разговаривали целыми днями. Мы жили в одном доме, спали в одной кровати и могли несколько дней не говорить друг другу ни слова. Внутри меня все кричало, хотя вы бы никогда этого не заметили. Никто не замечал. Я стыдилась говорить об этом после того, как сама согласилась на такую жизнь, ведь я решила остаться, меня никто не держал.

«Прошу, не делай этого», – взмолилась я, когда он высадил меня у дома подруги, но он уехал и оставил меня на улице. Одну.

Я злилась. Не только на него – пожалуй, на себя больше. Как-никак я сама цеплялась за отношения, которые мне только вредили. Странно, но, оказываясь в такой ситуации – когда любишь человека, который делает тебе больно, – мы начисто утрачиваем способность соображать здраво, мы словно живем в тумане. В этом тумане заблудилась и я.