Текст книги "Между панк-роком и смертью. Автобиография барабанщика легендарной группы BLINK-182"

Первую татуировку я набил в шестнадцать лет. Это была моя кличка – Bones («Костлявый». – Прим. пер.): люди звали меня так, потому что я был очень худым. Вторая татуировка появилась через неделю: это был символ Dag Nasty, хардкор-группы из Вашингтона, которую я обожал. Отец не хотел, чтобы я делал татуировки, особенно на видном месте. «С такой внешностью тебя никто не возьмет на работу, – говорил он мне. – Плюс татуировка, минус работа. Тебе не на что будет опереться».

Меня словно током ударило. Когда он это сказал, я подумал: точно. Я не хочу ни на что опираться. Чем больше у меня татуировок, тем меньше у меня внешней опоры. В идеале я никогда и нигде не смогу найти нормальную работу, и мне придется играть на барабанах.

Никогда не оставляй себе путей к отступлению.

Когда я ходил на встречи по профориентированию, консультант всегда спрашивала, чем я планирую заниматься после школы.

«Я буду барабанщиком», – отвечал я.

«Нет, господин Баркер, это не реалистично. Вы не думали пойти в местный колледж?»

«Я не собираюсь туда идти. У моей семьи нет на это денег. И к тому же я собираюсь стать барабанщиком». Я не рассчитывал стать рок-звездой: мне было достаточно зарабатывать этим на жизнь и еду. Консультант из-за меня очень расстраивалась. Не лучше было и то, что я чуть не завалил все предметы. Я занимался ровно столько, чтобы получить тройку, и на большее учителям рассчитывать не приходилось.

Папа хотел, чтобы у меня был план Б на случай, если с музыкой не получится. Поэтому я делал всё, что мог, чтобы никакого плана Б у меня не было. Я решил отрезать все пути к отступлению.

В конце выпускного класса я много времени проводил со своим другом Джоном Санчесом, который набил мне первую татуировку. Я околачивался в тату-салоне «Эмпайр» каждый день, иногда по восемь часов в день, слушал его веселые шутки и ждал, когда у него появится окно в расписании. Я был магазинной крысой. Я убивал время, слушал музыку, иногда болтал с девчонками и впитывал всё, что происходило в тату-салоне. И, как только посетителей не было, я запрыгивал в кресло и просил сделать мне татуировку. Я всегда знал, что еще хочу набить.

Сегодня два факта о татуировках просто сводят меня с ума: их можно свести, а еще можно нанести специальный крем, чтобы набивать их было не больно. Это печально: я скучаю по старым добрым временам, когда нужно было быть разбойником или храбрецом, чтобы сделать татуировку.

Папа часто говорил мне: «Твоя мама так злилась бы сейчас на тебя». И, когда речь шла о татуировках, он был совершенно прав – она вообще не одобрила бы эту затею. Если бы она увидела, сколько у меня татуировок, она бы меня убила. Впрочем, если бы она была жива, не думаю, что у меня были бы такие татуировки.

Больше всего папу расстраивала татуировка у меня на предплечье, потому что ее было хорошо видно. Но, как только он увидел, что она сделана в честь мамы, он вынужден был согласиться, что это красиво. Ему понравилось.

РЭНДИ БАРКЕР (отец)

Трэвис не слишком любил школу. Утром его было трудно поднять. У меня в старших классах было то же самое: мне там было скучно. Как-то я сидел на уроке технического черчения. Я написал записку о том, что мне нужно уйти, подписал ее именем отца и отдал учителю. Я ушел и ни разу туда больше не ходил.

Я всегда говорил Трэвису: «Если придешь домой с татуировкой – тебе придется ехать в больницу, чтобы вынуть мою ногу из своей задницы».

Однажды мы с младшей дочерью сидели в комнате и смотрели телевизор, и она сказала: «Папа, знаешь, у Трэвиса татуировка».

«Я не знал, – ответил я. – А кто за нее заплатил?»

«Я».

«Ты же знаешь, как я отношусь к татуировкам». Я был не в восторге и сказал Трэвису: «Когда-нибудь ты пожалеешь». Он носил длинные штаны, чтобы спрятать татуировку, а как только понял, что я знаю, снова стал ходить в шортах. Я не возражал против татуировок на тех местах, где их не видно, но когда он явился домой с татуировкой на шее, я на него набросился: «Что это за гангстерское дерьмо?!»

Примерно в то время, когда я тусовался с Джоном Санчесом, его брат Крис был членом банды. Однажды я пришел к ним в гости, а у них все окна разбиты, а в стенах дыры от пуль. Всего за несколько минут до моего прихода кто-то обстрелял их дом из машины. Через неделю, когда я сидел у Джона, случилась еще одна история: вдруг из окон посыпалось стекло. Кто-то лег на пол, кто-то пошел на улицу отстреливаться.

ДЖОН САНЧЕС (друг)

Мой дом и раньше обстреливали, так что мы сразу поняли, в чем дело. Дом находился на тупиковой улице, и мы жили в самом конце, поэтому видели всех, кто по этой улице ездит. Когда мы услышали выстрелы, то уже были на улице и отстреливались. Оказалось, что большинство наших пуль попали в соседний дом. У моего соседа по комнате была мощная винтовка, так что, думаю, пули прошли прямо через машину, когда она уезжала, и попали в другую машину, стоящую неподалеку. Это было жестко. Весь дом был в дырах.

Крис был чертовски крут и, когда он тусовался с нами, то был обычным счастливым парнем: он приходил на барбекю и на панк-рок-концерты. Мы всегда хорошо проводили время вместе, сколько я его знал. К сожалению, через две недели после того, как их обстреляли, его убили в квартале от дома.

Такое случалось часто. Пара моих приятелей были активными членами банд, и многие из них носили оружие. Мы с друзьями ходили по клубам, веселились – а потом вдруг кто-то начинал стрелять на парковке. Многие вечера заканчивались тем, что мы лежали под машинами, чтобы не попасть под пули.

Знаю, большинство людей так не считает, но мне кажется, жить в такой обстановке – довольно поучительно. Мне повезло, что я не попадал в настоящие неприятности и никак не пострадал, – но, когда вокруг меня умирали люди, я понял, как сильно не хочу умирать сам. (Еще я знал, что если и умру, то снова увижу маму.) Я очень любил своих друзей, но, очевидно, я не много бы потерял, если бы уехал из города.

Я всегда говорю, что не ходил на собственный выпускной. На самом деле я ходил, только не надевал шапочку и мантию и не получал аттестат вместе с одноклассниками. Я приехал на скейте и торчал за забором, наблюдая, как остальные идут по полю к подиуму. В тот момент я думал совсем о другом. Я всегда знал, что мир гораздо больше Фонтаны.

3. Чужие пикапы

Когда я закончил школу – в 93-м году, – казалось, что все одноклассники разъезжаются по колледжам. Мне было семнадцать. Я всё время слушал музыку, часами играл на барабанах и мечтал играть в группе. Я по-прежнему размещал объявления в «Ресайклере» – иногда в одной и той же газете было три моих объявления с разными именами и разными музыкальными влияниями. «Барабанщик ищет группу в стиле King Diamond», «Барабанщик ищет группу в стиле Minor Threat», «Барабанщик ищет группу в стиле Descendents». Из Лос-Анджелеса приезжали гитаристы, и мы вместе играли. Я хотел только играть.

Я играл в группе под названием Psycho Butterfly с друзьями из школы. Деннис был вокалистом, Джон играл на гитаре, Джейсон играл на гитаре и пел, а Маркос играл на басу. Это был чистый рок-н-ролл: мы играли каверы на Led Zeppelin и песню «Train Kept A-Rollin’». Мы слушали много гранжа: наша музыка напоминала Soundgarden, Alice in Chains и Mother Love Bone. Ребята в группе были по-настоящему талантливыми музыкантами, и мы давали много концертов на местных площадках – по всей Внутренней империи, куда бы нас ни позвали.

Через несколько месяцев после выпуска из школы группа распалась – по личным разногласиям, как обычно. Я не расстроился, потому что знал, что могу начать всё сначала. Каждый раз, когда я играл в группе, а потом она распадалась, я создавал новую группу с самым талантливым парнем из прошлой.

Примерно в то же время мы с другом начали печатать бутлегерские футболки. У его отца в гараже была мастерская по печати на футболках, и, пока он спал, мы делали футболки с изображением группы, которая должна была выступать в «Блокбастер Павильон», – например, Spin Doctors. Мы шли на концерт с коробками и сумками футболок и старались продать как можно больше, пока полиция их не конфискует или не выгонит нас оттуда.

У меня была работа в музыкальном магазине «Wherehouse»[9]9
  Они уже не работают, как и большинство музыкальных магазинов.


[Закрыть]. Я работал в отделе видео и зарабатывал 4,25 доллара в час. Они продавали видеокассеты – DVD тогда еще не изобрели, – и у них был видеопрокат. В отделе видео я встречал много интересных женщин: иногда женщины старше меня приходили за фильмами для взрослых, флиртовали со мной, а потом оставляли мне свои номера. Я переспал с одной замужней, и это было очень жестко. Ее муж пришел в магазин, чтобы вернуть кассету, – а я решил, что он пришел надрать мне задницу, потому что двадцать четыре часа назад я был у него дома и занимался сексом с его женой, – но он и понятия не имел, что произошло. Стремно, конечно.

Моя сестра Тамара купила мне мопед, чтобы я ездил на нем на работу. Это был мопед AMF: по сути, велосипед с мотором. Если крутить педали во время работы двигателя, скорость может достигать двадцати пяти – тридцати километров в час. Он не был зарегистрирован как транспортное средство, поэтому мне приходилось держаться подальше от главных улиц, чтобы не попасться полицейским, и я случайно заезжал в какие-то сомнительные районы. Однажды вечером я ехал по боковой улице и проехал открытый гараж, где было полно выпивающих и веселящихся хулиганов. Они решили, что нет ничего смешнее, чем белый парень на мопеде. Они побежали за мной, бросая в меня бутылки и крича: «Пошел ты, Пи-Ви Герман! Верни мне мой велик!»

Работая в «Wherehouse», я много нового узнал о музыке. Нам нужно было ставить разную музыку, чтобы клиенты были довольны, так что я слушал много всего, чего раньше не слышал. Раз или два в неделю нужно было переписывать все компакт-диски и расставлять их в алфавитном порядке. Я научился ценить все музыкальные стили. Иногда мне нужно было оформлять витрину: например, у группы Aerosmith вышел новый альбом, и я взял кучу плакатов и постарался сделать так, чтобы витрина выглядела круто.

Этот магазин был странным местом, но у нас был классный коллектив. Нас объединяла ненависть к менеджеру, сорокадвухлетнему чуваку, одержимому Диснейлендом. Он был такой странный – он ел, спал и дышал Диснеем. Как будто хотел стать Микки Маусом. В конце дня, если менеджера не было, мы с моим другом Джимом доставали картонные коробки, включали радио погромче и по очереди танцевали брейк-данс, как на баттле. Мы исполняли старомодные трюки вроде вращений, вращений на коленях и флэров – закрытие магазина было лучшим событием дня.

На парковке постоянно случались драки, а нас всё время грабили. Когда кто-то приходил нас грабить, нужно было просто отдать им всё, что они просят. Однажды пришли какие-то парни с банданами на лице – они достали пушки и велели отдать им все деньги. Помощник менеджера, Маленький Шон, опустошил для них кассу. Маленький Шон был очень крутой – он потом стал полицейским. Когда он отдал грабителям деньги, ему стало не по себе. Он не мог просто оставить всё как есть – он пошел на улицу поговорить с ними. Они запросто могли его убить – повезло, что они просто уехали.

Папа научил меня водить. Он учил очень строго, но хотел сделать как лучше: он старался научить меня как следует, и поэтому сейчас я классно вожу. Я учился на большом синем пикапе «GMC» с удлиненной кабиной, ему был всего год или два. Наша семья всегда покупала автомобили GM: в основном «Шевроле», а иногда «Кадиллаки», когда мы могли их себе позволить. Я блестяще сдал экзамен – на 100 процентов. На свою зарплату я не мог позволить себе новую машину, поэтому папа помог мне достать подержанный пикап «Шевроле» за три штуки. У него был 8-цилиндровый движок на 3,5 литра, и он жрал бензин как тварь, но был крутой. Мы с папой вместе им занимались – грунтовали и красили.

Вскоре после того, как мы купили этот пикап, я отдал его в мастерскую – кажется, починить тормоза. Я хотел поехать в «Серкит Сити» посмотреть магнитолы: я мечтал слушать в машине Nas или Tha Alkaholiks. Впервые в жизни папа сказал, что разрешает мне водить свой пикап. После всего напряженного обучения было здорово узнать, что ему нравится, как я вожу. Я поехал в Сан-Бернардино, примерно в двадцати минутах езды по трассе 66. Я хорошо знал этот город: у меня там была девушка.

Через дорогу от «Серкит Сити» находился магазин инструментов «Гитар Центр», и первым делом я посмотрел ударные инструменты, на которые еще не зарабатывал. Потом я пошел в «Серкит Сити» и смотрел автомобильные динамики. На них мне тоже не хватало денег, так что в основном я просто разглядывал витрины, но всё равно отлично провел день. Было здорово ездить на отцовском пикапе, а не крутить педали на мопеде.

Я вышел из магазина, открыл дверцу машины и сел. Когда я закрывал дверь, какой-то парень открыл пассажирскую дверцу, сел рядом, захлопнул дверцу и приставил мне к голове пистолет. «Поехали, ублюдок», – сказал он мне.

Он был постарше, и от него несло алкоголем. Я испугался до смерти, но сохранял спокойствие. «Тебе нужен пикап? – удивился я. – Просто забери его».

«Поезжай, ублюдок. Мне не нужен твой пикап», – отрезал он.

Он велел мне выехать на шоссе 215. Я нажал на газ и поехал на север. Он ничего не говорил. Когда я пытался заговорить с ним или повернуться к нему, он бил меня по голове своей пушкой. «Не смотри на меня, ублюдок», – сказал он. Не то чтобы он меня бил, скорее просто тыкал мне в голову стволом, чтобы я смотрел вперед и ехал куда говорят.

Так мы ехали минут двадцать, а потом он велел съехать с шоссе. Я решил, что он выведет меня на пустошь и застрелит. Но он заставил меня подъехать к какому-то обшарпанному многоквартирному комплексу и припарковаться. «Не смей, мать твою, шевелиться. Я зайду туда на минуту. Если двинешься с места, клянусь богом, я вышибу тебе мозги».

«Я никуда не уеду».

Он ткнул меня в щеку пистолетом. «Я буду тебя видеть. И я за тобой слежу. Так что, если попытаешься свалить, я тебя пристрелю».

«Я понял, мужик», – ответил я.

Он подвинулся в сторону, по-прежнему целясь в меня, чтобы я на него не смотрел. Как только он вылез из пикапа, я ударил по газам так, что шины завизжали. Меня даже не волновало, стрелял ли он в пикап. Я находился в режиме выживания и понимал только то, что к моей голове больше не приставлен пистолет.

Сердце бешено колотилось, а я мчался прямо домой, и это была самая лучшая поездка в моей жизни – я был так рад, что выбрался оттуда живым. Я прокручивал случившееся в голове и пытался понять, не совершил ли я ошибку, но не было ни одного момента, когда я мог бы что-то сделать по-другому. Я даже не заметил, как этот парень подошел к машине. Вернувшись домой, я рассказал обо всём отцу и сестрам, а потом сам испугался: когда я говорил об этом, всё казалось более реальным. После этого я старался осознаннее относиться к тому, что я делаю и куда иду, чтобы больше не попадать в такие ситуации.

Мне нужны были деньги на бензин, поэтому я устроился на выходные в «Пицца Хат». Когда я пришел первый раз, я думал, меня будут учить готовить пиццу. Не-а, мне пришлось работать в доставке. С большими расходами на бензин мне едва удавалось что-то заработать. Первые несколько доставок прошли хорошо, а потом мне дали заказ в неблагополучном районе Фонтаны. Я старался держаться подальше от сомнительных мест, но у пиццы были свои планы. Я вошел в многоквартирный дом, и там на меня напали семеро парней с ножами: они хотели забрать пиццу. Если бы я начал возникать, они бы точно меня зарезали и даже глазом не моргнули. Я отдал им пиццу, вернулся в машину, приехал в «Пицца Хат» и уволился.

Еще я уволился из музыкального магазина. Жалованье было паршивое, а начальник, помешанный на Микки-Маусе, казалось, с каждым днем всё больше сходит с ума. Как только я узнал, что мне осталось отработать две недели, я как ошпаренный стал воровать диски и хватал всё, что мне понравилось. После этого я чувствовал себя ужасно. Джим, мой лучший друг в этом магазине, тоже воровал диски. Я сказал Джиму, что надеюсь, что нас не поймают, но в любом случае по карме нам должно было вернуться много нехорошего.

У меня был большой ящик с компакт-дисками, их там было сотни три – те, что я украл, и те, которые я покупал на свои деньги еще в старших классах. Вскоре после того, как я ушел из магазина, я положил этот ящик на крышку, которая закрывала грузовую зону машины, и забыл его там. И так и поехал, а значит, потерял не только украденные диски, но и диски из своей личной коллекции. Такова карма: всё проходит полный круг, хотя и не всегда так же быстро.

Я стал устраиваться на странные временные подработки в специальном агентстве. Они давали мне только адрес: я никогда точно не знал, что там за работа, пока туда не приезжал. Скажем, я приходил на склад и слышал: «О’кей, разгрузи эти два грузовика». Вот как компании искали постоянных сотрудников: им нужны были голодные парни, которые бы разгружали эти грузовики как заведенные. Я довольно крепкий для своего размера, но я не огромный качок, поэтому таскать коробки было тяжело. Я надрывался по восемь часов подряд. Но было круто: благодаря этой работе у меня оставались деньги на диски и барабанные палочки.

Мечты не работают, пока ты сам не работаешь.

Иногда я выходил в ночную смену и работал с двух ночи до десяти утра. При таком графике по выходным я не мог спать по ночам. Как-то в выходной я сказал папе: «Я ухожу вечером, и меня не будет всю ночь».

К моему удивлению, он ответил: «Знаешь что? Ты молод – иди гуляй. Когда-то я тоже гулял всю ночь и веселился – иногда я не спал по два дня». У него были моменты, когда он спокойно воспринимал то, что я делаю: думаю, отчасти из-за того, что я становился старше, а отчасти потому, что он видел, как я тружусь, и уважал это.

После того как он это сказал, я стал развлекаться чаще. Для жизни нет никакой инструкции: во всём нужно разбираться самому. Прошло четыре года с тех пор, как умерла мама, и я ощутил готовность исследовать мир. Я знакомился с людьми и валял дурака. Иногда мы с друзьями просто садились в машину и катались по городу. Иногда мы оказывались на ночных уличных гонках.

В Фонтане такие гонки всегда были опасными – проводили их обычные ребята, которые не сильно заботились о безопасности. Иногда кого-то сбивали, иногда кого-то подстреливали. Обычно гонщики соревновались за документы на машину, то есть, по сути, за саму машину, но иногда проигравший говорил: «Пошел ты, я не отдам тебе документы!» – и люди дрались или доставали пушки.

Однажды вечером мы с Джимом поехали в Ньюпорт-Бич. Имея автомобиль, можно было добраться до Тихого океана. Когда я был маленьким, я всё время уговаривал папу отвезти меня на пляж. Иногда он меня возил, но, будь моя воля, я бы занимался бодибордингом и серфингом каждые выходные.

Мы колесили по городу и встретили пару местных девушек: мы показались им крутыми только потому, что были не местными. Мы с ними тусовались, и девчонкам захотелось алкоголя. Мы сказали: «Хорошо, без проблем», – и они показали нам дорогу к магазину с алкоголем. С нашей стороны это были только разговоры – мы были несовершеннолетние, и у нас даже не было поддельных документов, так что мы не думали, что кто-то нам что-то продаст, – но девчонки и правда хотели выпить. Мы решили, что будем блефовать.

Нам повезло, потому что у входа в магазин стоял парень, явно старше двадцати одного года. Я спросил его: «Эй, парень, купишь нам выпивку? Я дам тебе лишнюю двадцатку – мне нужна одна упаковка пива». Он отнесся к этому спокойно: взял деньги и вернулся с пивом. Когда мы уходили, из кустов выскочила целая куча копов. Не так уж нам и повезло: тот парень оказался копом под прикрытием, и, очевидно, он следил за магазином, потому что там продавали много алкоголя несовершеннолетним. Это была подстава.

Нас арестовали. У Джима с собой были спиды, но он вел себя спокойно и выбросил их до того, как его стали обыскивать. Девчонки ждали нас в машине, но, когда увидели, что происходит, сразу же убежали. Это было унизительно. Я попытался объяснить копам, что мы даже не планировали пить пиво – мы купили его для девочек. Они сказали, что это не имеет значения: мы купили пиво у копа под прикрытием. Они отвезли нас в полицейский участок и заперли в камере. Это было ужасно – единственным утешением было то, что Джим успел выбросить спиды, иначе мы по-любому оказались бы в заднице.

Я был достаточно взрослым, так что им не пришлось звонить отцу, чтобы он приехал меня забирать. Пришлось просто посидеть в камере и выйти на следующий день. Одним из условий моего освобождения было то, что я буду каждый день ходить на собрания анонимных алкоголиков пару недель. Эти собрания открыли мне глаза: у меня были неприятности только потому, что я хотел купить девчонкам выпить и развлечься с ними. А у этих людей были настоящие проблемы. Перед собранием некоторые из них выпивали, а потом блевали в туалете. Я решил впредь быть умнее и больше никогда не просить полицейского под прикрытием купить мне алкоголь.

Как-то раз мы с Джимом пересекли мексиканскую границу и отправились в Тихуану на концерт группы Tool. Я впервые побывал в Мексике, и концерт был просто улетный. Группа играла в темноте, на сцене были только странные синие огоньки. В зале были местные и люди из Сан-Диего. Охрана выглядела серьезно, так что надо было быть осторожнее. Двое пьяных американцев подрались, и помню, как я подумал, что эти парни сегодня вечером окажутся в мексиканской тюрьме, и это будет совсем не весело.

На концерте мы познакомились с американскими девчонками, и они пригласили нас к себе на ночь в Сан-Диего. Мы тусовались с ними, пили и обсуждали, какой был крутой концерт. Я сказал что-то вроде того, что Мэйнард – вокалист группы Tool – так разошелся на сцене, что трясся словно в припадке. Одна девчонка обиделась: она сказала, что сама страдает припадками. Я извинился, но решил, что она преувеличивает. А потом у нее начался настоящий припадок. Ее подруга знала, что делать, и всё уладила, но вечер на этом закончился. Я чувствовал себя ужасно. Когда эту девчонку трясло, она смотрела прямо на меня, как будто пытаясь сказать: «Чертовски вовремя, чувак».

Я был просто одержим девушками. У меня не было проблем с тем, чтобы уложить девушку в постель, – зато проблемы начинались из-за того, что я не мог удержать своего дружка в штанах и принимал ошибочные решения. Друзья называли меня секс-машиной, потому что я трахал всех подряд. Как-то раз я пошел на вечеринку с Джоном Санчесом, моим другом-татуировщиком. Вечеринка была не очень – пиво закончилось уже к тому времени, как мы туда пришли, и там было мало девчонок. Я болтал с Джоном и своими приятелями Рикардо и Уилмером, курил и думал, чем бы еще заняться. Потом я услышал, как девушка разговаривает с парнем, который привел ее на вечеринку: «Мне нужно домой».

«Я не могу сесть за руль, – ответил он ей, – я пьян».

«Я могу отвезти ее домой, – сказал я. Я решил, что отвезти классную цыпочку домой хотя бы веселее, чем торчать на этой вечеринке. – Только я приехал со своим другом Джоном, и у меня нет машины».

«Хочешь, поведешь мой пикап?»

«Да, без проблем. Я хорошо вожу, только возьму свою музыку». Мы друг друга особо не знали – он был знакомым знакомого и решил, что я норм. «Ладно, бро, отвези ее домой», – сказал он. Я не знал точно, что между ними. На полпути к ее дому мы остановились на светофоре, и она начала меня целовать. И пошло-поехало. Пятнадцать минут спустя мы занимались сексом в пикапе. Мы два часа целовались и трахались. Примерно через час тот чувак стал названивать мне на пейджер и присылать кучу сообщений со своим номером телефона.

Я высадил девчонку и позвонил Джону, чтобы узнать, что мне делать. «Эта девчонка запрыгнула на меня сразу же, как мы уехали», – признался я ему.

«Чувак, ты серьезно? – рассмеялся он. – Он очень сердится. Он решил, что ты катаешься на его пикапе».

«Это неправда, богом клянусь! Скажи ему, что я просто занимался сексом с той телкой».

Я вернулся на вечеринку, и друзья говорят: «О боже, чувак, ты влип». Я подошел к тому парню и вернул ему ключи.

«Чувак, вот презерватив», – сказал я и показал ему использованный презерватив. Я был абсолютно серьезен – я не хотел, чтобы он на меня злился, и решил, что он будет меньше злиться из-за девушки, чем из-за того, что я катался черт-те где на его машине. Все засмеялись, но он отреагировал спокойно. Если она и была его девушкой, то уже перестала ей быть. «А, ну и к черту эту шлюху», – сказал он. Со мной постоянно случалось что-нибудь подобное.

Я стал более открыто приводить девчонок домой, не пряча их от отца. Я приводил какую-нибудь девчонку к себе в комнату, и мы развлекались, а он стучал в стену и просил вести себя потише. Была одна очень горячая девчонка, просто ненормальная – она была нимфоманкой и меня превратила в секс-зависимого. Если я звонил ей среди ночи, она ловила машину и приезжала. Я тихо проводил ее в дом, мы начинали заниматься сексом, и папа снова стучал в стену.

Однажды папа решил установить правила. «Ты не можешь продолжать приводить сюда девушек вот так», – сказал он мне. Я решил, что он злится, потому что мы слишком шумим по ночам, когда ему нужно спать, но дело было в другом. Он сказал: «Приятель, одна из них в конце концов забеременеет. И ты окажешься в жопе. У тебя нет хорошей работы, нет гребаных денег, ты слишком молод, чтобы заводить ребенка. Тебе нужно притормозить, приятель».

Он заботился обо мне. Он дал хороший совет, но я не обратил на него особого внимания. Во всяком случае, я всегда пользовался презервативами. Я думал только о том, что мне девятнадцать и у меня есть член. Какое-то время я встречался с девчонкой-скинхедом – и как-то раз, когда папы не было, мы тусовались у нас дома вместе с ее лучшей подругой и Джимом. Мы хотели сыграть в покер на раздевание, но это оказалось слишком хлопотно, поэтому мы решили просто бросать монетку, чья очередь раздеваться. Если выпадала решка, то девчонка-скинхед должна была снять один предмет одежды. А если орел, то я. Мы с Джимом стали бросать монетку, и, независимо от того, что выпадало, мы говорили, что выпала решка. Мы убедили ее, что восемь раз подряд выпала решка, так что очень скоро она сидела голой у меня в гостиной. А еще через какое-то время мы вместе оказались голыми у меня в спальне.

Папа собирался жениться на Мэри, а я не хотел идти на свадьбу. Тетя Нэн усадила меня поговорить – после смерти мамы она была одной из трех родственниц, кого я слушал. (Еще двое – мои сестры.) Тетя Нэн сказала: «Твоей мамы больше нет. Это ужасно, но ты должен это принять. Тебе нужно поддерживать отца и всё, что делает его счастливым».

Я ответил: «Хорошо, я это принимаю, но я просто к этому не готов. Я не возражаю – Мэри не сделала мне ничего плохого, – но я не могу туда пойти. Это слишком тяжело».

Так что я остался дома и зависал со своим другом Джимом. И пригласил девчонку. Она была белой и любила хип-хоп – мы познакомились на панк-рок-концерте в Сан-Бернардино. К этому времени у меня было несколько девчонок, которые приходили ко мне развлечься, и их не волновало, встречаемся мы официально или нет. Я думал, может, она приведет подружку, но она не привела. Джим был не против побыть один – он дал нам уединиться. Я включил Снуп Догга – тогда только вышел альбом «Doggystyle», и я решил, что это романтично.

Так вот, мы с ней трахались у меня в комнате, и я выглянул в окно. У нас на заднем дворе не было ни бассейна, ни сада – просто сорняки и грязь. Джиму стало скучно, поэтому он поехал на своем автобусе «Фольксваген» на задний двор и кружил по траве. Он увидел, что я смотрю в окно, и показал мне большой палец. Я засмеялся и тоже показал ему большой палец. Мы с девчонкой всё еще занимались сексом, поэтому она спросила: «Что ты делаешь?»

«Показываю Джиму большой палец, чтобы он знал, что у нас всё в порядке».

За это время я успел поиграть в нескольких группах. С одной из них мы распечатали листовки для первого концерта, но группа распалась еще до концерта. Некоторые группы даже до этого не доходили: обычно я просто играл с приятелями у кого-нибудь в гараже. У нас с друзьями Шейном Галлахером и Энтони Селестино была панк-рок-группа под названием Doyt. Шейн играл на гитаре, а Энтони на басу. Мы играли в стиле Husker Du, Minor Threat, Operation Ivy и особенно Descendents. Ни с одной группой у меня не было такой сильной связи, как с Descendents (и их ответвлением All), с точки зрения музыки и слов. Я обожал панк-рок, а они пели обо всём, с чем я сталкивался в жизни: о проблемах с девушками, о том, каково это, когда тебя называют неудачником. Как только я открыл для себя их музыку, она осталась со мной навсегда.

Группа была вроде как экспериментальной, и, если бы мы нашли вокалиста, у нас была бы отличная группа. Мы репетировали у меня в гараже, а потом в середине песни дверь открывалась: папа приезжал домой. Он заезжал в гараж на своем «Харлее» и опрокидывал усилитель Шейна. Никто не говорил ни слова. Папа наводил страх на всех моих друзей.

У меня была теория, что групп много не бывает, так что, когда Рэнди (тот самый, который кружил на машине по газону мэра) сказал, что им нужен барабанщик, я стал играть и с ними. Группа называлась Feeble, в честь скейтбордистского трюка «фибл грайнд»: это была крутая панк-рок-группа в Лагуна-Бич в часе езды от нас, и все ее участники были из Фонтаны.

Спустя два года с тех пор, как я окончил школу, папа выдвинул мне ультиматум. «Твои сестры могут жить здесь, – сказал он мне. – И им не нужно платить за аренду. (На самом деле они помогали ему платить за аренду, потому что они классные.) Но ты теперь мужчина, и правила изменились. Либо ты найдешь настоящую работу, где будешь работать по шестьдесят часов в неделю и платить мне за жилье, либо забирай свои барабаны и съезжай».

Я подумывал пойти в армию. Всю свою жизнь я мечтал играть, но пока ничего серьезного не получалось. Я начал думать, что папа был прав: играть в группе – просто мечта. Он всегда говорил, что армия сделает из меня мужчину: «Тебе пора повзрослеть и стать мужчиной. Нельзя оставаться маленьким мальчиком в мире мужчин». В Фонтане можно было записаться в армию в торговых центрах, прямо рядом с магазинами «Всё по 99 центов». Я зашел взять брошюру, но в ту минуту, как я туда вошел, я понял, что это не для меня. Я очень уважал папу и то, что он делал, но я хотел двигаться дальше.