Текст книги "Лапка обезьяны"

У.У.Джейкобс
Лапка обезьяны

I

За окном стояла сырая и холодная ночь, но в уютной гостиной виллы Лейксхэм были опущены шторы и ярко горел огонь. Отец и сын играли в шахматы. У последнего были весьма радикальные представления об игре, и поэтому он не раз ставил своего короля под удары без особой необходимости, что вызывало замечания у пожилой седовласой леди, которая мирно вязала, сидя у огня.

– Послушай, как шумит ветер, – сказал мистер Уайт, который поздно заметил, что совершил ошибку и старался помещать сыну увидеть ее.

– Я слушаю, – сказал тот, мрачно обозревая доску и вытягивая руку вперед: «Шах».

– Я думаю, что он вряд ли придет сегодня, – сказал отец, держа руку над доской.

– Мат, – ответил сын.

– Из всех ужасных, грязных, удаленных мест, – воскликнул мистер Уайт с неожиданной яростью, – наше наихудшее.

– Не волнуйся, дорогой, – сказала его жена примирительным тоном, – может быть ты выиграешь следующую партию.

Мистер Уайт резко оглянулся, как раз во время, чтобы перехватить обмен понимающими взглядами между матерью и сыном. Слова замерли у него на устах, и он спрятал виноватую улыбку в своей негустой седой бородке.

– Вот он, – сказал Герберт Уайт, услыхав, как громко хлопнула калитка и послышались тяжелые шаги.

Старик встал с суетливой поспешностью хозяина и, открывая дверь, приветствовал гостя, сокрушаясь по поводу погоды. Гость также посокрушался и так энергично, что миссис Уайт осуждающе покачала головой и тихонько покашляла. Наконец, в гостиную вошел ее муж в сопровождении высокого мощного человека с розовым лицом и крохотными глазками.

– Майор Моррис, – отрекомендовал он.

Майор пожал всем руки и, усевшись у камина в кресло, предложенное ему, c удовольствием наблюдал, как его хозяин доставал виски, рюмки и ставил маленький медный чайник на огонь.

После третьей рюмки глаза гостя заблестели, и он начал говорить. Маленький семейный кружок с живым интересом взирал на человека из дальних стран, а тот, развалившись в кресле, описывал удивительные события и бесстрашные подвиги, рассказывал о войне, чуме и необыкновенных народах.

– Двадцать один год прошел, – сказал мистер Уайт, кивая головой жене и сыну. – Когда Моррис уходил, он был как тростинка. А теперь посмотрите на него.

– Не скажу, что вам это повредило, – сказала миссис Уайт вежливо.

– Я бы сам хотел съездить в Индию, – сказал старик, – просто посмотреть.

– Лучше быть там, где вы сейчас находитесь, – сказал майор, покачав головой. Он поставил пустую рюмку и, слегка вздохнул, опять покачал головой.

– Я бы хотел повидать старые храмы, факиров и жонглеров, – сказал старик. – А что это вы начали говорить прошлый раз о лапке обезьяны или о чем-то в этом роде, Моррис?

– Ничего, – сказал тот поспешно. – Во всяком случае ничего достойного того, чтобы слушать.

– Лапка обезьяны? – повторила миссис Уайт с любопытством.

– Это то, что вы можете называть магией, – сказал майор туманно.

Его слушатели с интересом приготовились слушать. Гость рассеянно поднес к губам пустую рюмку и потом поставил ее на место. Хозяин наполнил ее.

Его слушатели с интересом приготовились слушать. Гость рассеянно поднес к губам пустую рюмку и потом поставил ее на место. Хозяин наполнил ее.

– Если взглянуть на нее, сказал майор, копаясь в кармане, – то это просто обычная лапка, высушенная как мумия.

Он вытащил что-то из кармана и показал собравшимся. Миссис Уайт с отвращением отпрянула, а ее сын, взяв предмет, стал с интересом рассматривать.

– А что особенного в ней? – спросил мистер Уайт, взяв ее у сына и, осмотрев, положил на стол.

– Старый факир положил на нее заклятие, – сказал майор, – а он – святой человек. Он хотел показать, что судьба управляет жизнью людей, и что те, кто вмешиваются в судьбу, делают это себе на горе. Он положил такое заклятие на нее, что три разных человека могут добиться от нее исполнения трех своих желаний.

Он говорил с таким убеждением, что легкий смешок собравшихся казался неуместным.

– Ну а почему же вы не загадали три желания, сэр, – спросил Герберт Уайт, подумав.

Майор взглянул на него так, как пожилой человек глядит на самонадеянного юнца.

– Я загадал, – сказал он тихо, и его красное лицо побледнело.

– И что, все три желания исполнились? – спросила миссис Уайт.

– Да, – сказал майор и они услышали, как рюмка застучала о его крепкие зубы.

– А кто-нибудь еще загадывал желания? – спросила леди.

– Первый человек получил исполнение всех трех желаний, – был ответ,

– Я не знаю его первых пожеланий, но третий раз он пожелал своей смерти. Именно поэтому я получил эту лапку.

Тон, которым он сказал это, был столь серьезен, что все притихли.

– Теперь, раз ваши три желания оказались выполненными, Моррис, – сказал наконец старик, – зачем вам хранить лапку? Военный покачал головой.

– Наверное, причуда, – сказал он медленно, – У меня была мысль продать ее, но я не думаю, что я это сделаю. Она уже наделала достаточно много бед. Кроме того, люди не желают ее покупать. Некоторые из них считают, что это сказка, а те, кто верят в нее, хотят сначала испытать, а затем заплатить за нее.

– А если бы вы могли снова получить три желания, – сказал старик, внимательно вглядываясь в майора, – захотели бы вы их снова загадать?

– Не знаю, – сказал тот. – Не знаю. Он взял лапку, и покрутив между большим и средним пальцем, неожиданно бросил ее в огонь. Уайт, воскликнув, бросился к камину и вытащил лапку из огня.

– Пусть бы лучше сгорела, – сказал торжественно майор.

– Если она не нужна вам, Моррис, – сказал старик, – отдайте ее мне.

– Не отдам, – сказал его вдруг упрямо. – Я бросил ее в огонь. Если вы ее сохраните, не вините меня за то, что с вами случится. Бросьте ее снова в огонь, будьте разумным человеком.

Мистер Уайт покачал головой и внимательно рассмотрел свое приобретение.

– А как вы это делаете? – спросил он.

– Держите ее в правой руке и произносите вслух желание, – сказал майор, – но я вас предупредил о последствиях.

– Это похоже на «Тысячу и одну ночь», – сказала миссис Уайт, поднявшись и начав приготовления к ужину. – Может быть ты пожелаешь, чтобы у меня появилось четыре пары рук?

Ее муж вытащил талисман из кармана все расхохотались, когда майор с тревогой на лице, схватил его за руку: «Если вы хотите что-нибудь пожелать, – сказал он резко, – пожелайте, что-нибудь разумное». Мистер Уайт положил лапку обратно в карман и, расставив стулья, пригласил своего друга к столу. За ужином о талисмане почти забыли, а потом трое сидели, завороженные, слушая второй выпуск приключений майора в Индии.

– Если рассказ об обезьяньей лапке не более правдив, чем то, что он нам сегодня рассказывал, – сказал Герберт, после того, как за гостем закрылась дверь (тот спешил, боясь упустить последний поезд), то мы не очень много получим от нее.

– Ты заплатил ему что-нибудь за нее, отец, – спросила миссис Уайт, внимательно вглядываясь в лицо мужа.

– Сущую безделицу, – ответил он, – слегка покраснев. – Он не хотел этого, но я заставил его взять эти деньги. Он опять настаивал на том, чтобы я выбросил ее.

– Еще бы, – сказал Герберт, преувеличенно изображая ужас. – Да, мы теперь станем богатыми, знаменитыми и счастливыми. Тебе бы, отец, надо было бы для начала пожелать стать императором, и уж тогда тебе не пришлось бы находиться под каблуком своей жены.

Он вовремя увернулся от удара салфеткой возмущенной миссис Уайт. Мистер Уайт вынул из кармана, лапку обезьяны и взглянул на нее с сомнением: «Я не знаю, что пожелать и это-правда, – сказал он медленно. – Мне кажется у меня есть все, что я хотел бы иметь».

– Наверное, если бы ты привел в порядок дом, ты был бы вполне счастлив, не правда ли? – сказал Герберт, положив ему руку на плечо. – Ну, – пожелай тогда двести фунтов стерлингов и этого будет достаточно.

Его отец, стыдливо посмеиваясь над c обственной доверчивостью, взял талисман, а сын с торжественным видом, но подмигивая матери, уселся за пианино и взял несколько внушительных аккордов.

– Я желаю иметь двести фунтов стерлингов, – четко и раздельно сказал старик.

Герберт сыграл туш на пианино, но он был прерван испуганным возгласом своего отца.

– Она задвигалась, – закричал он, глядя с отвращением на предмет, лежащий на полу. – Когда я произнес пожелание, лапка в моих руках завертелась как змея.

– Но денег я не вижу, – сказал сын, поднимая лапку и укладывая ее на стол. – И я готов спорить, что я никогда не увижу этих денег.

– Возможно, это тебе показалось, отец, – сказала жена, – взглянув на него с тревогой.

Он покачал головой: «Впрочем неважно, ничего страшного не произошло, но в любом случае я перепугался».

Они вновь уселись у камина, и двое мужчин докурили свои трубки. Снаружи ветер завывал все сильнее, и старик вздрогнул, услышав, как наверху хлопнула дверь. Воцарилась необычная и томительная тишина и она продлевалась до тех пор, пока старики не поднялись, чтобы отправиться спать.

– Я думаю, вы обнаружите деньги в большом мешке, который будет лежать посреди вашей кровати, – сказал Герберт пожелавший им спокойной ночи. – А наверху шкафа будет сидеть нечто ужасное, готовое прыгнуть на вас, как только вы возьмете эту нечестно приобретенную добычу.

II

На следующее утро зимнее солнце ярко освещало обеденный стол, и Герберт смеялся над вчерашними страхами. Вся комната приобрела прозаичную цельность, которой так не хватало ей прошлым вечером, и небрежно положенная грязная засохшая лапка на краю стола не внушала веры в приписываемые ей волшебные свойства.

– Наверное, все солдаты-одинаковы, – сказала миссис Уайт, – как вы могли только поверить в такую чепуху? Разве в наши дни могут сбываться желания? Да если бы они сбывались, разве двести фунтов стерлингов могли бы нам повредить?

– Разве, что если бы они упали с неба прямо на голову, – сказал шутливо Герберт.

– Моррис сказал, что такие вещи происходят так естественно, – сказал его отец, – что ты можешь объяснить их совпадением.

– Но не начинай тратить деньги до того, как я вернусь, – сказал Герберт, вставая из-за стола. – Я опасаюсь, что они превратят тебя в злого и жадного человека, и нам придется лишить тебя этих средств.

Мать рассмеялась, проводила его к двери, и проследив, как он пошел по дороге, еще рае посмеялась над доверчивостью своего мужа.

Веселое настроение не мешало ей заниматься своими делами, открыть дверь почтальону и довольно резко характеризовать некоторых майоров, склонных к выпивке, когда она обнаружила, что почта принесла счет от портного.

– Наверное, Герберт опять отпустит немало шуток, когда вернется домой, – сказала она когда сели обедать.

– Наверное, – отозвался мистер Уайт, наливая себе пива, – но при всем при том, я готов поклясться, что эта штука задвигалась у меня в руке, это так.

– Ты наверное подумал, что она зашевелилась, – сказала его жена.

– Я точно тебе говорю, что это было так, – ответил супруг. – Я совсем не думал об этом. Просто я… А в чем дело?

Его жена не отвечала ему. Она наблюдала за странными передвижениями человека, стоявшего снаружи, который нерешительно разглядывал их дом. Казалось, что он не мог набраться духу, чтобы войти. Соединив его в уме с двумя сотнями фунтов стерлингов, она обратила внимание на то, что незнакомец был хорошо одет, а его голова покрыта новой шляпой. Три раза он останавливался, не решаясь войти в калитку, и трижды возвращался назад, Четвертый раз он замер, держась рукой за калитку и, наконец, распахнул ее и пошел по дорожке. Миссис Уайт тотчас же отвела свои руки за спину и быстро, развязав тесемки своего передника, запихнула его за подушку кресла.

Она провела в комнату незнакомца, который, казалось, был смущен. Он участливо выслушал ее извинения за вид комнаты и одеяние мужа, которое обычно предназначалось для работы в саду. Затем она приготовилась ждать, что скажет незнакомец, проявляя при этом не больше терпения, чем это было отпущено особам женского рода.

– Меня попросили нанести вам визит, – наконец сказал он, стряхивая ниточку со своих брюк. – Я прислан от фирмы «Моу энд Мэггинс».

Женщина вздрогнула.

– Что-нибудь случилось? – спросила она, побледнев. – Что-то случилось с Гербертом? Муж остановил ее.

– Ну, ну, – сказал он поспешно. – Садись и не торопись с выводами. Я уверен, сэр, что вы не принесли нам плохих вестей, – и он пристально взглянул на посетителя.

– Мне очень жаль, – начал незнакомец.

– Он ранен? – спросила мать.

Гость кивнул в знак согласия: – Очень тяжело ранен, – сказал он тихо, – но сейчас он уже не испытывает боли.

– О, хвала Господу! – сказала старушка, сжимая руки. – Хвала Господу за это! Спасибо…

Она остановилась, когда зловещий смысл слов дошел до нее и она увидела ужасное подтверждение своих страхов в том, что гость опустил глаза. У нее перехватило дыхание и, повернувшись к своему мужу, который соображал медленнее, чем она, положила свою старую руку на его руку. Воцарилась тишина.

– Он был разрезан работавшим механизмом, – наконец сказал тихо посетитель.

– Он был разрезан работавшим механизмом, – повторил мистер Уайт с ошарашенным видом, – понятно.

Он мрачно смотрел из окна и, взяв руку своей жены в свою, сжал ее так, как это было в те дни, когда он ухаживал за ней сорок лет назад.

– Он был нашим единственным, – сказал старик, повернувшись к посетителю.

– Это ужасно.

Посетитель покашлял и, поднявшись со стула, медленно подошел к окну.

– Фирма желала бы передать вам свои искренние соболезнования в вашей огромной утрате, – сказал он, не глядя ни на кого. Ответа не было; лицо старушки было белым, ее округлившиеся глаза, казалось, ничего не замечали вокруг, ее дыхание было почти не ощутимым.

– Я хотел бы также добавить, что «Моу энд Мэггинс» заявляют о том, что фирма не несет никакой ответственности за случившееся, – продолжал посетитель. – Они не готовы выплатить какую-нибудь страховку, но, учитывая заслуги вашего сына, представляют вам некоторую компенсацию за ущерб.

Мистер Уайт отпустил руку супруги и встав, посмотрел с ужасом на гостя. Его пересохшие губы с трудом прошептали слово: «Сколько?"

– Двести фунтов стерлингов, – прозвучал ответ.

Не услышав крика жены, старик слабо улыбнулся, вытянул перед собой руки, как слепец, и свалился на пол без сознания.

III

Старая пара похоронила своего сына на новом кладбище, расположенном в трех километрах от их дома. Они вернулись в дом, погруженный во мрак и тишину. Все прошло так быстро, что сначала они не могли даже сообразить, что произошло, и они ожидали, что может произойти еще что-то такое, что облегчит их бремя, слишком тяжелое для их старых сердец. Но шли дни и ожидание сменилось отчаянием, тем безнадежным отчаянием стариков, которое по ошибке называют апатией. Они подолгу молчали, порой часами не произнося ни слова, потому что им не о чем было говорить, и их дни стали утомительно долгими.

Через неделю после случившегося, старик, проснувшись среди ночи, протянул руку и почувствовал, что он один. Комната была погружена в темноту, а у окна он услышал сдавленные рыдания. Он привстал в кровати и прислушался.

– Ты замерзнешь, – сказал он нежно. – Ложись-ка лучше в постель.

– Моему сыну еще холоднее, – сказала его жена и сильно расплакалась.

Но в постели было тепло, а глаза отяжелели от сна и постепенно он перестал слышать рыдания. Он задремал и вдруг проснулся от внезапного возгласа его жены.

– Лапка обезьянки! – кричала она как обезумевшая. – Лапка обезьянки!

Он вскочил в ужасе:

– Где? Где она? Что случилось?

Она бросилась к нему через комнату.

– Я хочу ее, – сказала она тихо. – Ты уничтожил ее?

– Она в гостиной на полке, – ответил он с изумлением в голосе. – Зачем тебе она?

Она заплакала и засмеялась одновременно, и, наклонившись к нему, поцеловала его в щеку.

– Я только что придумала это, – сказала она, перемежая речь истерическими рыданиями. – Почему я раньше об этом не подумала? Почему ты об этом не подумал?

– Подумал о чем? – спросил он.

– О двух других желаниях, – ответила она быстро. – Мы загадали только одно.

– Разве этого тебе мало? – ответил он яростно.

– Нет, – воскликнула она с победным видом. – У нас есть еще одно. Спустись вниз, быстро возьми ее и пожелай, чтобы наш мальчик снова был жив.

Мужчина сел в постели, откинул одеяло трясущимися руками. Бог мой, ты сошла с ума, – воскликнул он в ужасе.

– Возьми! – Она тяжело дышала, – и пожелай… О, мой мальчик, мой мальчик!

Муж чиркнул спичкой и зажег свечку.

– Иди спать, – сказал он нетвердым тоном. – Ты просто сама не знаешь, что говоришь.

– Наше первое желание сбылось, – сказала старая женщина. – Почему бы не исполниться второму?

– Это совпадение, – пробормотал старик.

– Иди, возьми ее и произнеси пожелание, – закричала супруга и потащила его к двери.

Он шел в темноте и с трудом пробирался к гостиной, а затем к каминной полке. Талисман был на месте, и его охватил ужасный страх, что невысказанное желание может вернуть сюда его сына, разрезанного на части машиной, прежде чем он сможет сбежать из комнаты. У него перехватило дух и он едва нашел дверь. Его лоб был покрыт потом, он с трудом нашел дорогу к столу и, цепляясь по стене, наконец вернулся с гадкой вещицей в руках.

Лицо его жены казалось чужим, когда он вошел в комнату. Оно был бледным и напряженным от нетерпеливого ожидания. Он боялся ее.

– Произнеси желание, – выкрикнула она громким голосом.

– Это глупо и дико, – сказал он.

– Говори! – приказала жена.

Он поднял руку:

– Я хочу, чтобы мой сын снова был жив.

Талисман упал на пол и он с содроганием смотрел на него. Он дрожа опустился в кресло, а его жена с горящими глазами подошла к окну и подняла занавеску.

Он сидел, пока не окоченел от холода. Время от времени он глядел на свою супругу, которая всматривалась в темноту ночи. Догоревшая свеча бросала пульсирующие тени в потолок, стены, а затем, с последней вспышкой, погасла. Старик с несказанным облегчением по поводу того, что заклятье талисмана потерпело неудачу, вернулся в постель, а через минуту или две его жена молча и безвольно легла рядом с ним.

Никто не произносил ни слова, и двое лежали молча, слушая тиканье часов. Где-то скрипнула ступенька, мышь пискнула и юркнула за стену. Тишина угнетала, и некоторое время спустя старик, взяв коробок спичек, спустился вниз за свечой.

Внизу его спичка погасла и он остановился, чтобы зажечь другую, и в тот же миг он услышал стук во входную дверь такой тихий и осторожный, что его почти не было слышно.

Спички выпали у него из рук. Он стоял неподвижно, его дыхание остановилось. Тогда он повернулся, бросился бежать назад в свою комнату и закрыл за собой дверь. Третий стук прозвучал на весь дом.

– Что это такое? – закричала женщина, поднимаясь с постели.

– Крыса, – сказал старик трясущимся голосом. – Крыса. Она пробежала мимо меня по лестнице.

Его жена села в постели, прислушиваясь. Громкий стук раздавался на весь дом.

– Это – Герберт! – закричала она. – Это – Герберт!

Она подбежала к двери, но ее муж был быстрее, и схватив за руку, крепко удерживал ее.

– Что ты делаешь? – хрипло прошептал он.

– Это мой мальчик. Это-Герберт, – закричала она, отчаянно вырываясь из его рук. – Я забыла, что кладбище в трех километрах от нас. Зачем ты держишь меня? Отпусти меня. Я должна открыть дверь.

– Ради Бога не делай этого, – закричал старик, весь дрожа от страха.

– Ты боишься собственного сына, – закричала она, сопротивляясь. – Пусти меня. Я иду, Герберт, я иду.

Раздался еще стук, потом другой. Женщина резким движением вырвалась из рук мужа и выбежала из комнаты. Супруг побежал за ней на площадку, с мольбой воззвал к ней, но та уже сбегала вниз. Он услышал, как его жена со звоном стряхнула дверную цепочку, и как стала медленно отодвигаться нижний засов. Потом раздался ее голос; она задыхалась.

– Верхний засов, – выкрикнула она громко. – Спустись. Я не могу до него дотянуться.

Но ее муж на коленях искал на полу упавшую лапку. Если бы только он смог ее найти до того, как вошло в дом то существо, которое было снаружи. Дом вибрировал от канонады ударов, и он услышал звук стула, придвигаемого женой к двери. Он услышал, как засов со скрипом пополз назад, и в тот же миг он нашел лапку обезьяны и отчаянно прошептал свое третье и последнее желание.

Стук внезапно прекратился, хотя его эхо все еще звучало в доме. Он услышал, что стул отодвинули назад и дверь открылась. Холодный ветер с улицы ворвался в дом, и он услышал громкий долгий вопль его жены, вопль отчаяния и горя. Это придало ему смелости и он сбежал к ней на помощь вниз.

На тихой и пустынной улице мерно раскачивался уличный фонарь.