Текст книги "Человек с фасеточными глазами"

Часть вторая

Глава 4
Остров Ателея

Туман будто поднимался из недр океана, заполняя собой все вокруг, точно вездесущий Кабáн. Ателей даже какое-то время сомневался, не оказался ли он на дне морском. Он и грести перестал, ведь какой смысл грести в таком густом тумане? Прошло уже семь дней, как он покинул остров Ваю-Ваю, и он убедился, что в открытом море весло – абсолютно бесполезная вещь. Неудивительно, что островитяне, выходя в море рыбачить, определяли невидимую черту, ведь за ее пределами появлялась реальная опасность никогда не вернуться обратно. Кроме того, перед ним предстала суровая реальность: запасы еды и пресной воды исчерпаны. Хотя он понимал, что надежды уже нет, что он сам не вернется, как и все младшие сыновья с Ваю-Ваю, но его тело не потеряло надежду, а потому Ателей начал пробовать пить морскую воду.

Ближе к полуночи пошел дождь, туман с дождем размыли границу между небесами и морем, и Ателей, окруженный дождем, думал, что уже пересек Врата Моря. Как гласит предание ваювайцев, на краю дождя и тумана стоят Врата Моря, за которыми лежит «Истинный остров», где живет Кабáн и все морские божества. Остров Ваю-Ваю – всего лишь тень того острова. В обычное время «Истинный остров» покоится на дне морском и выходит на поверхность только в предначертанное судьбой время.

Ателей спрятался от дождя под сделанным им навесом из пальмовых листьев. Вода просачивалась и капала, получалось то же самое, что и снаружи. Он пробормотал себе под нос: «Большая рыба сбежала, большая рыба сбежала». На ваювайском языке это означает «ну и пусть, ну и пусть!» Хотя вслух он этого не сказал, про себя Ателей кощунственно размышлял, что море, оно ведь намного сильнее, чем бог, как же это бог может иметь власть над морем?

Под утро Ателей увидел, что его талавака погружается в море. Напрасно он вычерпывал воду из лодки, и лишь когда ее корпус почти затонул, бросил лодку и поплыл. Ателей считался лучшим пловцом среди юношей Ваю-Ваю: его ноги гибки, как рыбий хвост, а руки будто плавники, стремительно рассекающие морскую воду. Правда, человек в открытом море еще бесполезнее, чем медуза, и даже Ателей не был исключением. Теперь Ателей изо всех сил плыл и даже не думал сдаваться. Он напоминал упавшего в водоем муравья, не знающего ни отчаяния, ни надежды на лучшее, и только всеми движениями своего тела показывающего, на что он способен.

Хотя в мыслях Ателей допустил кощунство по отношению к Кабáну, но он по-прежнему молился: «О наш Кабáн, единственный, кому под силу осушить море! Пусть ты покинешь меня, но позволь моим останкам превратиться в коралл, и плыть к родной земле, чтобы Расула подобрала его». После молитвы Ателей потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что все еще дрейфует на поверхности моря. Кажется, он только что видел сон. Во сне он вот-вот должен был высадиться на остров. Вдалеке на берегу стояли юноши, глаза их были полны тоски, вместо рук выросли плавники, тела пестрели отметинами, точно всю жизнь терлись о прибрежные рифы. Когда его талавака приблизилась к ним, один из них, юноша с седыми волосами, обратился к нему со словами: «Голубой тунец на днях принес нам весть, что ты скоро достигнешь наших краев и присоединишься к нам». Другие юноши тоскливо запели песню – точно опечаленная волна набегает на берег. Поскольку эту песню поют на Ваю-Ваю, отправляясь в море, Ателей невольно стал подпевать:

 
Если волна ударит,
Мы песню затянем и сдержим ее.
Если поднимется буря,
То бойся, моя краса,
что мы обратимся в тунца,
обратимся в тунца.
 

Голоса юношей, словно звезды, утешали во тьме, словно дождь, печально проливались на водную гладь. Одноглазый юноша произнес: «Прислушайтесь, он поет не так, как мы. Эх, он поет не так, как мы, в голосе его слышно, что он застрянет на своем острове». Тут ударила волна, Ателей не устоял и выпал из сновидения.

Проснувшись, Ателей и вправду обнаружил себя застрявшим на каком-то острове. Остров этот простирался вдаль насколько хватало глаз и был не из глины, а из всякой всячины, разных необычных предметов всех цветов и оттенков, и надо всем островом висел какой-то странный запах. Солнце уже взошло. На Ателее не было ни одежды, ни украшений, их смыло волной, и он был абсолютно голый. Но больше всего его расстроило то, что он потерял бутылку вина «кича», подаренную Расулой. При мыслях о вине он почувствовал сильную жажду. Хорошо еще, что «говорящая флейта» была у него, потому что он сжимал ее в руке, даже когда был без сознания. «Здесь совсем как в мире после смерти». Так думал Ателей. Он прошелся в разные стороны и обнаружил, что остров во многих местах был не слишком прочный, кое-где мягкий, точно это была западня, а кое-где разница между погрузившимися в воду и выдававшимися над водой частями превышала рост нескольких человек.

Ателея привлекла круглая вещь: повернутая к солнцу, она нестерпимо резала глаза, переливаясь всеми цветами радуги. Взяв ее в руки и направив на себя, Ателей увидел смуглое лицо, всё в ссадинах и шрамах. Он задумался: «Разве может такая твердая вещь быть сделана из воды? Но ведь иначе как она способна отражать мой образ?»

Через некоторое время Ателей заметил, что на острове повсюду валяются мешочки всевозможных цветов. Но мешочки эти отличаются от обычных плетеных, так как внутри них может накапливаться вода. Правда, когда берешь такие мешочки, из некоторых вода с хлюпаньем вытекает, а внутри попадаются морские звезды, раковины и всякие странные обломки. На острове Ваю-Ваю тоже есть похожие мешочки, и старики говорят, что их оставляют белые люди, но последнее время их часто подбирали в море, потом в них собирали дождевую воду. Служат такие мешочки даже больше времени, чем камни. Он вскрыл раковину, проглотил свежее содержимое и попробовал выпить воду из мешочка. Вода воняла, но, без сомнения, она была пресная. Ателей был обрадован чуть ли не до слез: раз есть вода, то можно жить.

Ателей продолжал осматривать остров до самого полудня. Он нашел еще креветок и рыбешек, застрявших в разных сосудах всевозможных форм. Пока он лакомился этой свежей морской пищей, солнце незаметно стало клониться к закату. Он подобрал немало размокших, порванных вещей, напоминавших одежду, но они были слишком мягкие, а он привык к льняной ткани. Всё же после того, как эти лоскуты высохли на солнце, их можно было надеть. Еще он обнаружил бутылки, которые держались на воде. Так как они были ярких цветов, Ателей взял несколько, думая о том, что использует их, возможно, для постройки чего-нибудь вроде лодки.

«Это наверняка мир после смерти. Кто знает, какие вещи понадобятся в мире после смерти?» Он складывал вместе все собранные им бутылки и разные странные штуковины, а затем молился о том, чтобы море не даровало дождь, и завтра эти вещи можно было высушить на солнце.

С наступлением по-настоящему глухой ночи Ателею стало ясно, что он еще не умер. Дело в том, что среди ваювайцев живет предание о загробном мире, в котором полгода светит солнце, а другие полгода царит темная ночь. Но оказывается, что на этом острове течение времени точно такое же, как и на Ваю-Ваю. По крайней мере день не показался ему длиною в полгода. Ночь на море совсем не такая глухая, как обычно думают. Свет от луны и звезд опускается сквозь облака, на поверхности моря ни с того ни с сего возникает феерическое свечение. Иногда даже так сильно режет глаза, что не уснуть. Ателей сидел на краю острова. С одной стороны, он был заворожен этой красотой природы, с другой – раздумывал по поводу своего будущего.

Когда луна начала клониться в сторону, Ателей почувствовал, что он не один. Он вдруг увидел, что его со всех сторон обступили юноши, являвшиеся ему во сне. Они не то улыбаются, не то хмурятся, наблюдая за ним и его мучениями. Ателей встал в позу, которая у ваювайцев означает доброжелательность: ладони повернуты кверху, пальцы слегка согнуты. В тот момент, когда он собирался задать вопрос, юноша с раной, идущей от левого плеча до самого живота, заговорил:

– Ты угадал. Мы духи, а не люди. Все души младших сыновей ваюваю собрались тут.

– Вы ждете меня?

– Да.

– Я давно догадывался, что здесь загробный мир. Или остров, откуда переходят в загробный мир?

– Да благословит тебя море. Честно говоря, мы сами не знаем, что это за место. Мы бесприютны, гонимы ветром и волнами. Но мы никогда не знали о том, что на море есть такой остров. Этот остров принесло сюда недавно, – сказал юноша из сна, тот, что с седыми волосами.

– Значит, вы меня заберете отсюда?

– Нет, мы не духи смерти. Мы всего лишь ждем, когда ты присоединишься к нам. Но сейчас ты еще жив, и нам остается только ждать, – ответил юноша с огромным шрамом.

– Младшие сыновья Ваю-Ваю даже после смерти остаются с морем, – произнес седовласый юноша, а остальные хором повторили его слова.

Души младших сыновей Ваю-Ваю не солгали, они действительно впервые обнаружили этот остров.

– Мы несколько дней назад условились встретиться у рифов, где обитают морские птицы, чтобы подготовиться к встрече с новичком, то есть с тобой. Тогда мы в первый раз заметили край этого дрейфующего острова. В тот день, когда ты совершил обряд прощания с родным островом, мы вместе добрались до Ваю-Ваю. Еще было слышно, как старики поют песню расставания, превозносят мудрость Кабáна, изобилие острова, твое мужество и красоту Расулы. При свете дня мы обратились в стаю кашалотов и следовали за твоей талавакой, пока она не потонула. Не вини нас, мы должны соблюдать принцип невмешательства и не имеем права намеренно умерщвлять младших сыновей Ваю-Ваю. Мы только наблюдаем за тем, что случится. Не думали мы, что ты вынослив как рыба, и смерть тебя не берет. Мы продолжали следовать за тобой все время, и увидели, что течение несет тебя на этот остров. – Видимо, седовласый юноша – их лидер.

Другой юноша, коренастый, с беззубым ртом, похожим на большую яму, продолжал:

– С самого начала этот остров показался нам совсем странным и диковинным, и мы еще подумали, а не может ли этот остров быть ловушкой или испытанием Кабáна?

– Но мы кое-что заметили, – говорит седовласый юноша.

– Что же?

– Остров всё время перемещается, может быть, его отнесет за предел для душ младших сыновей Ваю-Ваю.

– Для душ младших сыновей Ваю-Ваю есть предел?

– Да. Души могут отдалиться от Ваю-Ваю лишь на определенное расстояние. Там проходит невидимая черта.

– Ты хочешь сказать, если остров уплывет за предел, установленный вам, и я еще не умру, вы не останетесь со мной рядом?

– Да благословит тебя море. Тогда, если ты умрешь, твоя душа будет в одиночестве, и ей придется, потеряв из вида предел, скитаться в открытом море.

– Значит, сейчас мне нужно броситься в воду и погибнуть, чтобы я мог последовать за вами?

– Ни в коем случае не делай этого! Если ваювайцы лишают себя жизни, то обращаются в медуз, а медузы не узнают друг друга. Ты ведь не хочешь стать медузой?

Ателей не хотел стать медузой, но и духи младших сыновей Ваю-Ваю не знали, что предпринять, поэтому они просидели на острове до самого рассвета. Рассвет для духов, вообще-то, особого значения уже не имеет. Единственный смысл в том, что при свете дня они на время уходят под воду и обращаются в кашалотов. А когда вновь приходят сумерки, души возвращаются в человеческом обличье, блуждают, поют песни, слоняются без дела, ожидая появления еще одного младшего сына ваюваю. Обратившиеся в кашалотов духи и настоящие кашалоты практически ничем не отличаются, разница только в том, что кашалоты-духи плачут.

Ателею оставалось только сидеть и ждать, а тем временем остров уплыл за предел, установленный душам младших сыновей ваюваю. Произошло это тихо, с непостижимой скоростью, не зависящей ни от ветра, ни от дождя, ни от течений, ни от сновидений. Трижды сменились солнце с луною, и когда души младших сыновей ваюваю вынырнули на поверхность, то увидали лишь край острова, и громко звали: «Ателей! Ателей!» Но голоса их обернулись летучей рыбой, – бултых! – и исчезли в пучине морской.

«Я остался совсем один», – со всей ясностью понял Ателей, проснувшись, когда солнце и луна сменились еще два раза. Но он должен воспрянуть духом, чтобы выжить. Он попробовал ловить рыбу, собирать дождевую воду, а еще делать теплую одежду из всевозможных вещей. Ателей хорошо умел ловить рыбу, но с одеждой у него толком ничего не выходило: нацепив на себя кое-какое тряпье, он стал похож на пеструю птицу.

Ателей нашел что-то вроде гнущейся палки. Через несколько дней ему пришла в голову неожиданная мысль: заострить один конец и приладить к палке еще одну подобранную им упругую штуковину. В результате получился гарпун для ловли рыбы. А еще он таким же способом, но из других материалов смастерил кувану, более прочную и упругую, чем кувана, которую делают на Ваю-Ваю. Кроме того, он обнаружил круглую вещь, более твердую, чем плод, но при этом более упругую, и она как раз подошла для того, чтобы бросать в пролетающих птиц, до которых кувана бы не достала. Ателей научился позе для броска из валявшейся на острове книжки, исписанной «значками» и украшенной цветными рисунками (хотя у ваювайцев не было письменности, но у Кудесника моря и Кудесника земли имелось несколько «книжек»). На рисунке был изображен человек с такой же, как у него, кожей коричневого цвета. Ателею ужасно понравилась его поза при броске, даже от руки исходило какое-то сияние.

Вечером наступало лучшее время для ловли птиц и охоты на морских черепах с помощью сделанной Ателеем куваны. Поначалу Ателей только оглушал черепах, вытаскивал голову и пил из шеи кровь. Но однажды на другом конце острова он нашел блестящий и необычайно острый нож (у ваювайцев тоже есть ножи, но они делают их из камня), и тогда смог легко добывать черепашье мясо. На вкус оно было как твердый морской огурец. Бывало, что через какое-то время после того, как он вспарывал ножом брюхо черепахи, все четыре лапы еще медленно двигались, точно черепаха по-прежнему была на дне морском.

Но позднее Ателей заметил недалеко от острова множество дохлых черепах. Распоров их туловище, он часто находил у них в животе не загнивающие вещи с острова. «Неужели эти черепахи умерли от того, что откусили часть острова?» – размышлял Ателей, и решил, что не будет есть никаких вещей на острове, будет только пить пресную воду.

Нырнув несколько раз, Ателей обнаружил «остров под островом», еще более огромный, совсем как настоящий лабиринт в море, «такой же большой, как другое море». Ничего не поделаешь, Ателей не мог придумать более подходяшего сравнения, ведь любая большая вещь представлялась ему подобной морю. Плавающие под водой предметы цеплялись друг за друга, но достаточно пройти сильной волне, как все они менялись местами и перестраивались в новом порядке. Этот полупрозрачный остров все время становился другим, так что Ателей, ныряя ежедневно, мог даже ненадолго заблудиться. По возможности Ателей переносил те предметы, которые могли пригодиться, со дна на поверхность, складывая их в одном месте. Вскоре на острове был целый склад вещей: некоторые имели практическое применение, некоторые просто показались интересными, странными или завораживали его. На острове Ваю-Ваю все люди умеют собирать морские гребешки и крепят их раковины на стене дома с солнечной стороны, делая «нарядную стену». Поначалу Ателей и вправду собирался построить что-то вроде «нарядной стены», но заметил, что стену не получится поставить лицом к солнцу, потому что остров как будто вращается, и солнце каждый день встает с разных сторон острова.

Спустя какое-то время Ателей начал собирать что-то вроде тоненьких коробочек, на которых сверху были изображения, еще не до конца размытые морской водой, и на них просматривались нагие женские тела. Женщины с невиданной им никогда прежде белой кожей демонстрировали свои груди и глядели на него невероятно ласково. Конечно, Расула не уступала им по красоте, но он заметил, что Расула наполовину похожа на них, а наполовину похожа на ваювайцев. Правда, в данный момент от вида любой обнаженной женщины пенис Ателея увеличивался в размерах, и ему хотелось кавалулу. Он думал о Расуле, когда делал кавалулу. Нередко ему казалось, что это, наверное, тоже разновидность любви.

Еще Ателей собирает «книжки». «Книжки» он уже видел у Кудесника земли, но их было очень трудно найти, обычно они хранились в прозрачных мешочках, в которых не портились и не рвались. Говорили, что Кудесник земли получил несколько «книжек» от белых людей. Он говорил, что белые люди называли те знаки «письмена». У ваювайцев не было письменности, так как они считали, что нет нужды запоминать мир с помощью знаков. Жизнь состоит из звуков, которые достаточно сохранять в песнях и историях.

Ателей считал книжками всё, что имело письмена, будь то толстенные или состоящие из нескольких листов, с картинками и без, с непохожими друг на друга символами. Но хотя в книжках эти символы и отличались друг от друга, в них скрывалась некая упорядоченность. Быть может, именно потому, что Ателей не понимал, откуда взялся этот порядок и кто его установил, эти символы внушали ему удивительное благоговение. Конечно, на этом острове были предметы, которые были знакомы Ателею, например, стволы деревьев, мертвая рыба, камни… Но из всех предметов из мира, находящегося вне его опыта и понимания, именно книги с их символами больше всего изумляли Ателея, ведь эти символы, очевидно, отличались друг от друга. Белые люди или другие ваювайцы, зачем создали они эти на первый взгляд абсолютно бесполезные письмена? Когда он смотрел на них, внутри него всё накалялось, и он чувствовал неясную легкую дрожь.

«Да благословит тебя море. Пути Кабáна неисповедимы», – бормоча себе под нос, Ателей складывал все книжки в одну кучу. Из-за того, что это место постепенно становилось все более тяжелым, некоторые книги опять вернулись в море.

С самого начала поиск всяких предметов приносил Ателею новые ощущения, не давая его душе загнивать. Но те, кто долго жил в одиночестве, хорошо знают, что пропасть между разными временами становится глубокой, словно море, и эту пропасть не преодолеть душе отдельного человека. В эти моменты лишь воспоминания способны заполнить этот разрыв. В открытом море Ателей испытал физические потрясения, но волю к жизни сохранил. С одной стороны, он не хотел превращаться в медузу, умертвив себя, а с другой – память давала силы, чтобы смиренно жить дальше. Воспоминания о последней ночи перед выходом в море помогали ему справиться с желанием, слова отца и советы старцев сообщали знание о море, сохранившиеся в памяти песни островитян учили его любви.

Ателей почти забыл, в какой стороне находится Ваю-Ваю.

Когда ваювайцы в море попадают в беспорядочное течение или в другую беду, то закрывают глаза, обращают голову к небу и изо всех сил вытягиваются. Говорят, если человек многоопытный, то он сможет «учуять», в какой стороне Ваю-Ваю. Поначалу Ателей, несмотря на вонь от рыбы и запахи дождя, еще мог слышать крепкий дух Ваю-Ваю. Но вот прошло время семи песен, и запах почти улетучился. Еще через семь песен Ателей смог только примерно предположить, что Ваю-Ваю находится где-то со стороны заката. Однако все островитяне знают, что солнце погружается в воду всегда в разных местах, поэтому по закату нельзя точно определить, в какой стороне лежит Ваю-Ваю.

За эти дни Ателей насмотрелся всяких морских красот и наблюдал удивительную погоду, невиданную им прежде: иногда было жарко как в печке, но вскоре становилось невыносимо холодно; иногда было ясно, ни облачка, а спустя время, достаточное, чтобы рыба попалась на крючок, мгла затягивала небо, и начинался шторм. Бывало, что внезапно наступала ночь, а бывало, что после полудня в один миг тьма окутывала все вокруг. Бывало, что на фоне ярких звезд тотчас встало солнце, и от ярких лучей слепли глаза. Один раз в море он увидел, как девять торнадо появились вместе, а им вдогонку из облаков друг за другом сверкали молнии, точно мрачные тучи отрастили тоненькие ножки, и с каждым шагом этих ножек на водной глади начинали бурлить водовороты. Как только торнадо прекратилось, буря тут же закончилась. Ателей без конца молился, чтобы Кабáн заодно прихватил и его с собой. А когда небо прояснилось, Ателей заметил на поверхности воды длинную-длинную черную тень, он подплыл поближе и увидел, что это неизвестно откуда взявшиеся мертвые бабочки, бессчетное множество, простирающееся беспрерывной полосой, которой не видно конца, точно его приключениям.

Ателей понемногу перестал различать утро, полдень, сумерки и ночь, он бросил смотреть на высоту луны и звезд, определяя собственное направление. Он позволил себе плыть по течению, как опавший лист, дрейфовать, точно всплывшая мертвая рыбина. Он искал пропитание, когда был голодный, проваливался в сон, когда уставал. Одно время он даже стал думать, что Ваю-Ваю – иллюзия, вымысел, порожденный его тоской. Правда, Ателей осознавал, что страстно желает вновь увидеть Ваю-Ваю, пусть даже в обличье духа. Ателею было известно, что младшие сыновья Ваю-Ваю днем превращаются в кашалотов, так что всякий раз, когда он замечал силуэт кита, то издавал крик, обратившись к морскому простору, и крик этот мог растрогать даже орлов, возвращавшихся на север. «Если бы Расула и ее мать Селия были здесь», – думал Ателей. Ведь только они на острове могли своими песнями призывать масимагао (на языке ваюваю это означает «кит с туловищем, подобным морю»), такую силу имели их голоса, а Кудесник моря по движениям масимагао предсказывал будущее. Неожиданно в один из дней, когда Ателей допел свою песню, и вправду появились масимагао, стали спариваться недалеко от острова, даже проделали дыру в самой хрупкой части острова. Когда они выплыли на поверхность, их туловища были увешаны чем попало всех цветов и оттенков, прямо как верховные божества на каком-нибудь ритуальном празднике.

Один раз Ателей своим гарпуном подстрелил проплывающего недалеко от острова черного марлина. Раненая рыба поплыла прочь и потащила в море вцепившегося в свой самодельный гарпун Ателея. В тот самый момент, когда Ателей подумывал разжать руки, из-за резкого погружения под воду на слишком быстрой скорости он потерял сознание. Его мозг хотел, чтобы он ослабил хватку, но руки крепко держали. Тем временем марлин поплыл по лабиринту острова, то поднимаясь на поверхность, то опускаясь, проплывая через разнообразные предметы необычной формы. Ателей начал непроизвольно молиться: «О наш Кабáн, единственный, кому под силу осушить море! Пусть ты покинешь меня, но позволь моим останкам превратиться в коралл, и плыть к родной земле, чтобы Расула подобрала его».

Неизвестно, сколько прошло времени, но в конце концов рыба не смогла выбраться из лабиринта подводного острова. Ее порезало многочисленными острыми штуковинами, голову покрывала всякая всячина. Рыба постепенно поранилась настолько, что лишилась сил. Ателей, крепко вцепившись в рукоять гарпуна, быстро сделал обеими руками рывок и зацепился за край острова. Он отыскал воздух, запертый в нижнем слое острова. Благодаря инстинкту выживания, он снова выбрался на белый свет. Он съел только кусочек марлина, потому что на следующий день рыба, которую он привязал под островом, исчезла без следа, даже скелет неизвестно куда пропал.

Ателей задумался. Раз неизвестно, вернется ли он когда-нибудь на Ваю-Ваю, или будет и дальше жить в одиночестве, то ему необходимо укрытие, способное устоять в непогоду. Он нашел синюю ткань, которая не пропускала воду, взял гибкие, но прочные палки, и сделал себе маленькую палатку. Очень скоро буря разрушила ее, и он решил построить маленькую-маленькую хижину. Конечно, хижина тоже не победит бурю (да и что на свете может победить бурю?), но, по крайней мере, не будет настолько хрупкой. «Хижина хрупка, значит, мужчина слаб» – есть такая поговорка у ваювайцев. Ателей решил выбрать материалы, которые не собьет сильный дождь, не смоет море. Его хижину понесет по воле морских течений, и, кто знает, может быть, однажды она возвратится к острову Ваю-Ваю, пусть даже его самого к тому времени уже не будет в живых. Зато, если хижина не развалится, то станет его посланием для тех, кто на суше.

Когда Ателей всерьез принялся за строительство, то обнаружил, что остров может дать немало материалов, которые не разлагаются. Он использовал металлические предметы из своей прежней палатки, приладил китовые челюсти и ребра, чтобы соорудить каркас жилища. В качестве подпорок он добавил палки, из которых был сделан его гарпун. Разноцветными веревочками, которые растягивались и не рвались, он связал и укрепил каркас. С самого начала он делал каркас с таким расчетом, чтобы было место для трех лежащих человек. Солнце и луна сменились много раз, пока дом наконец-то приобрел должные очертания. А еще Ателей пристроил кладовку и соорудил отдельное место для хранения пресной воды, назвав его сакроман, что означает «колодец на море». Так как дом строился из тех вещей, которые были на острове, издалека он выглядел так, будто составлял единое целое с островом и был так умышленно замаскирован. Ателей смотрел на свой дом, и ему казалось, что теперь он стал удивительно богатым.

Но Ателей также заметил, что немало морских животных умирают в море вокруг острова, и наверное, это тоже было как-то связано с черепахами, откусившими остров. Из-за этого остров иногда казался огромной западней на поверхности моря, скрывающей темное проклятье, землей без корней, кладбищем всего живого. За исключением нескольких видов птиц, время от времени прилетавших на остров свить гнездо и отложить яйца, на нем практически не было никакой жизни. А те животные, которые откусили часть острова и умерли, сами становились частью острова. Он думал, что сам когда-нибудь тоже станет частью этого острова. Вот как, оказывается, выглядит загробный мир, это и есть мир мертвых.

Ателею случалось видеть вдали лодки, намного более крупные, чем талавака. А еще он замечал на небе железных птиц, издававших необыкновенное грохотание. Он был уверен, что именно об этом вещал Кудесник земли: «Птицы из преисподней и дьявольские корабли белых людей».

Ателей ничего не знал о мире других людей. Поговаривали, что когда ваювайцы впервые увидели белых людей, то вопрошали: «Вы спустились сюда по небесному пути?»

Небесный путь – это радуга. Кудесник земли говорил: «Лишь души достаточно легки, чтобы взойти по радуге». Иногда Ателей, видя вдалеке радугу, думал о том, что будет делать, если однажды и вправду встретит белых людей. Как он будет с ними разговаривать? Могут ли они проводить его обратно на Ваю-Ваю? Ателей вспомнил слова, ненароком сказанные Кудесником земли: «Белые люди приходят и уходят, но нам, живущим по законам ваювайцев, нет нужды в белых людях. Они приносят только вред, они отбирают, они оставляют после себя эти бесполезные наручные часы, книжки, а еще таких девочек, как Расула». Кудесник земли со вздохом добавил: «Но кто знает, быть может, в один прекрасный день ваювайцы исчезнут из-за других живущих в мире людей».

Другие живущие в мире люди. Кажется, даже они забыли о нем. Но Ателею все-таки известно, что на самом деле ваювайцы знают, что он ушел в море, они лишь настойчиво забывают его, умышленно забывают его. При этой мысли Ателей почувствовал, что так жить дальше еще нестерпимее, чем умереть. Как будто он сам оказался узником в этом мире, увеличившимся в размерах, и получил страшное наказание, своего рода забвение. Почему он должен подвергаться такому наказанию? Или такова воля Кабáна, такова судьба младших сыновей?

Эти страдания облегчились лишь после того, когда Ателей нашел маленькую палочку, с помощью которой можно было делать рисунки в «книжках». Вообще-то, ему уже давно попадалось немало таких палочек, но сначала он протыкал ими разные вещи на острове, или использовал для укрепления жилища. Но теперь внезапно обнаружилось, что этими палочками можно оставлять следы на других вещах, и это открытие поразило его. День за днем Ателей боролся с самым большим врагом – молчанием. На этом острове не было никого, с кем он мог бы поздороваться, не было никого, кто похвалил бы его за умение плавать, тут никто не вызывал его на поединок и не соревновался с ним в нырянии. Но после того, как у него появились эти палочки, он по крайней мере мог нарисовать все то, что видел и о чем думал.

Ателей в молчании собирал по всему острову маленькие палочки и любые вещи, на которых можно было рисовать. Он заметил, что палочки пишут толще или тоньше, и разными цветами, а некоторые спустя какое-то время перестают писать. В один из дней Ателея осенило вдохновение, и он начал рисовать на своих ступнях, на щиколотках, бедрах, животе, груди, плечах, на шее и лице, а также на спине, – везде, куда доставали его руки, он рисовал то, что видел и слышал. Поверх одного рисунка появлялся другой, а когда из-за дождя он промокал и рисунки стирались, Ателей принимался рисовать новые.

В это раннее утро Ателей стремглав бежал по острову, и похож был издали уже не на Ателея, а, скорее, на иное существо, скажем, на демона, а может, и на бога.