Текст книги "Держи это в тайне"

– Застрелите тех, у кого слишком серьёзные ранения, но только одним точным выстрелом. Что же касается остальных – относитесь к ним так, как вы бы хотели, что бы к вам относились. Джек Уилкинсон, быстро сгоняй к нашим окопам и принеси аптечку.

**************

Несколько дней спустя. За линией фронта. Батальон на отдыхе. Оружие вычищено. Царапины и синяки залечены. Длинные письма домой написаны. Униформа отремонтирована. Отполированы и проверены ружья. Сон. Солнечный свет. Тихо. На акациях набухают почки.

Робби и Галя прогуливались у маленького ручья, что с тихим рокотом, журчанием и фырканьем пробивал свой путь, в окружении оливковых деревьев, к небольшой мельнице. Они присматривались друг к другу. Они учились быть вместе. Их плечи и руки соприкасались при ходьбе, следуя синхронному ритму прогулки. Галя вложила свою руку поверх слегка согнутой правой руки Робби, вместе, они продолжали идти все дальше и дальше, пытаясь привыкнуть к новым ощущениям близости.

Внезапно Робби остановился и повернулся к Гале. Он заглянул ей прямо в черные, наполненные душевной теплотой и любовью глаза. Их сердца говорили на одном языке, но этот язык настолько древний, что так никто и не осилил написать правила его изучения. Они улыбались. Под эти улыбки, их руки непроизвольно коснулись, переплетаясь друг с другом.

– Ты красивая, – сказал Робби.

– Очень красивая, – вторила ему Галя.

Робби показал ей на свои глаза:

– Это глаза.

– Глаза, – повторила за ним Галя по-русски, показывая рукой на свои.

– Это нос, – и Робби протянул указательный палец, что бы коснуться Галиного носа.

– Нос, – сделала Галя тот же жест, пытаясь коснуться носа Робби.

Оба засмеялись.

– Язык, – и Робби высунул свой язык.

– Язык, – повторила эхом Галя по-русски.

Робби протянул свою руку, мягко, нежно и ласково, дотрагиваясь кончиками пальцев до бархатистой кожи на Галиной щеке.

– Твоя кожа очень нежна, – грустно вздохнул Робби.

– Кожа, – отвечала Галя, на своем языке, протягивая свою руку, чтобы коснуться щеки Робби. Прикосновение ангела.

Не замечая нарастающее возбуждение, Робби не в силах отвести свою руку, продолжал деликатно водить пальцами по нежной коже на ее щеке. В глазах Гали мелькнул задорный огонёк. И вдруг, она игриво прикусила его палец, не отрывая свой взгляд от Робби и весело хохоча со своего смелого озорного поступка.

Робби достал из кармана рубашки ломтик хлеба, отщипнул небольшой кусочек и поднес к ее рту. С улыбкой на устах, медленно приоткрыв рот, она взяла хлеб с его рук, на долю секунды коснувшись своим языком его пальцев и нежно придержав их зубами.

Они снова рассмеялись. Не отрывая взгляд, они любовались друг другом. Безгранично долго, продолжительно, нескончаемо – мгновение среди вечности.

– Я хочу тебя, – прошептал Робби.

– Я хочу тебя, – тихо повторила Галя.

– Еще кусочек? – предложил Робби.

– Давай! Давай!

Галя открыла рот в ожидании.

Безостановочно милуясь игриво пляшущим огоньком в ее глазах, Робби, со всей своей нежностью и кротостью, поднес еще один кусочек меж снежно-белых перламутровых зубов, оставив хлеб на теплом влажном языке.

Она глотнула хлеб, улыбнувшись ему.

Позже, как они оба признавались друг другу – в тот момент, им казалось, что время остановило свой бег, застыло, как густой джем, оставив за пределами того мгновенья все слезы пыток и крики страданий, горести потерь и ужас войны.

Они слышали звуки вечности в биении своих сердец, и в тихом бесшумном ритме своих дыханий.

Галя открыла рот в ожидании еще одного кусочка хлеба.

Глава третья: Томми II

Непокорный, непритворный, но фривольный

В думе вольной.

Народ британский, христианский,

С душой убогой по-спартански.

Такие дела. Я бы так сказал. Помнится мне, во время подготовки к Чемпионату мира в 1966 года, меня спросили в коридоре моей начальной школы: как мне кажется, кто должен выиграть. Нет, на самом деле все происходило не так. Нас было шестеро. Миссис Дуглас, учительница старших классов нашей начальной школы собрала нас вместе, построив перед собой в шеренгу. Ты лучше это представишь, когда я, чуть позже, расскажу тебе, что собой представляла наша учительница. Она вызывала нас по фамилии, и задавала один и тот же вопрос. Пятеро моих одноклассников, один за другим, сказали, что в Чемпионате мира победит Англия. Затем наступил мой черед отвечать.

– Ну, что скажешь ты, Уилкинсон? Что-то ты притих. Кто, по-твоему, выиграет? – спросила она меня, требовательным лающим голосом, со скрытым в нем полунамеком на правильный ответ. Не думаю, что она в серьёз спрашивала об этом. Наоборот, мне показалось, что мое мнение ее не очень-то интересовало.

– Португалия, миссис Дуглас, – ответил я. Хочу заметить, такой ответ, в мае 1966 года, было трудно назвать политкорректным или даже приемлемым. Но, признаюсь, я ответил так, только потому, что читал в отцовской газете о том, что Португалию считали «темной лошадкой» чемпионата. К тому же, я видел Эйсебио по телевизору, по нашему новому телевизору. Его манера игры на поле, сила духа и гибкость ума – пленили мое воображение. Имейте в виду, я никогда не увлекался политикой. Я всегда руководствуюсь своими собственными взглядами, если они у меня на то присутствуют.

Мой ответ не удивил миссис Дуглас. Конечно, внимательно присмотревшись, кто-то бы, мог заметить легкий налет удивления в ее взгляде. Но, несомненно, она давно привыкла к чудачествам незрелых юнцов.

– И почему ты так считаешь?

– Ну, – я нерешительно запнулся. – Ну, я думаю, у них есть все шансы. И Эйсебио – очень талантливый игрок.

– Мм, хорошо! Самостоятельное мышление! – одобрительно рявкнула она.

Я должен объяснить тебе, что получить похвалу от миссис Дуглас было равнозначно тому, как получить Орден Британской империи или Крест Виктории с тремя Пряжками. В 1966 году она считалась преподавателем «старой школы». Что это значит? Сложно это сейчас объяснить молодому поколению, мой дорогой друг.

«Старая школа» – это особый мир. Если бы в 1966 году, ты оказался в роли миссис Дуглас – это бы означало следующее – ты, нечасто, но абсолютно открыто, мог курить на уроках; регулярно, без сожалений, колебаний и угрызений совести, мог применять телесные наказания за любое малейшее нарушение, и при этом, твои ученики и их родители, завороженные важностью твоей особы, питали бы к тебе безмерные чувства почтения, благоговения и уважения. Нам казалось, что Миссис Дуглас нравилось колотить линейкой наши распростертые ладони. Но то, что ей на самом деле нравилось – это незаурядный, острый и ясный ум. Любознательность. А линейка, и ее притягивающая, харизматическая личность, были ее секретным оружием, оружием нашего воспитания.

Так, за что же мы получали линейкой? Ну, конечно же, за разговоры, во время ее объяснений; за шалости и баловство, на которые только были способны маленькие озорники английской начальной школы; за брызганье чернилами; за броски ластиком по Дебби Чапман; за слишком долгое разглядывание близняшек Тейлор. У Миссис Дуглас была поразительная приверженность к правильности речи. Не забывайте, речь идет о Южном Лондоне. Поэтому мы, непременно, получали линейкой по рукам за все вульгарные слова, коверканные звуки и похабно составленные предложения.

Ее глаза, как будто, становились больше, а волосы, казалось, встали дыбом. Она «сжималась» вся в комок нервов. Сейчас, я бы так сказал об этом, наверное. Делала глубокий вдох, прежде чем сердито выкрикнуть:

– КоЛидор! Ко-ри-дор! Буква «Р» находится там, не просто так, ты – ужасный маленький бездельник. Бог мой, где тебя воспитывали? Или может «воспЕтывали», так правильно будет?! Выходи к доске! – а эта команда означала неизбежное наказание линейкой. Неверные ударения в словах – линейка; пропущенная буква – линейка; помарка в тетрадке – линейка.

Это был другой мир. У нас были чернильницы и те, царапающие бумагу, перьевые ручки. Деревянный цилиндр с мудреным кусочком металла на конце. Никаких запасных стержней. Ответственные дежурные за животными, за растеньями и за окнами, дежурные у доски. И мне кажется, что были у нас даже негласные дежурные по очистке ее пепельницы, что бы ни дать той переполнится и высыпать все содержимое на стол. Тогда, в начальной школе, ее внешний вид напоминал мне Черчилля. И я полагаю, в немалой степени, она и воплощала собой поразительную стойкость Черчилля. У нее был решительный подбородок и внимательный взгляд. Она была членом всех спортивных команд в округе. Да, уже с семи лет мы участвовали в спортивных соревнованиях против других школ. Жаль, что я не могу вспомнить ее наставления нашей команде, перед игрой в футбол с соперником в начальной школе. Все, что мне вспоминается, это ее неожиданно щедрая похвала, когда я занял третье место в стометровке на Одиннадцатых финальных общегородских Лондонских школьных соревнований с бега с барьерами. И в другой раз, когда я забил единственный гол в нашем поражении, 5: 1, от главных, ближайших, и ярых соперников из местной католической начальной школы. (И куда подделось теперь все наше соперничество?) Возможно, она относилась ко мне так потому, что знала, какая судьба меня ожидает. В мои пять лет, мне казалось, что ей симпатизирует моя решительность и упорство, мое желание не сдаваться никогда и никогда не опускать руки.

Да, я знаю! Не говорите мне, что правильно бы звучало – «никогда не сдаваться». Конечно, я переставил слова на свой лад – но вслушайтесь в сам ритм. Отлично же звучит. Может это ямб. Именно так и должна выглядеть эта фраза – «не сдаваться никогда», в противном случае, все основные правила нашей речи не стоят ни гроша. Так же дешевка, как и Звездный путь. Смело шагай по жизни – я так и делал, всякий раз, когда мне выдавался шанс, скажу тебе, мой дорогой друг. Все так же делаю сегодня, приятель, особенно сегодня.

Так вот, моя учительница мне точно напоминала Черчилля. Все ее боялись. Даже ее муж, которого я видел всего лишь раз, тоже ее боялся, как мне показалось. Она была загадочным человеком и поэтому, пристальным объектом нашего любопытства. О ее жизни мы знали совсем немного, я имею в виду, о ее частной жизни. Однажды, когда она почувствовала, что наш класс уже привык и полюбил ее (а это случилось, я так думаю, в средине учебного года), мы смогли увидеть ее совсем другой – более уязвимой, более чувствительной. Мы узнали, к примеру, что, каждую субботу, она ездит смотреть регби, посещая либо Твикенхем либо Ричмонд. Мы также узнали, что ее первый муж погиб в Эль-Аламейне, а ее второй муж, был его лучшим другом, и она с ним встретилась только потому, что тот принес ей личные вещи мужа в 1946 году.

Знаешь, самое забавное касательно миссис Дуглас было то, что если ты правильно расставлял все ударения в словах, если не «глотал» буквы, не брызгал чернилами на Поля Стеррока, не пялился слишком долго на близняшек Тейлор, не коверкал слова и не марал в тетрадке – ну, тогда ты был для нее бесценен, я бы так сказал. Я многим ей обязан. Она высоко ценила меня, когда как я думал, что я бездарь. Она научила меня говорить. Она дала мне уверенность в себе. И как ни странно, она была причиной того, что я сказал тогда, что Португалия может выиграть Чемпионат мира.

Кто-то может сказать, что она была высокомерной, но это не правда. Она ненавидела высокомерие. Я расскажу тебе одну историю. Уже не помню, с чего все началось, но это случилось в один из неприятных, душных летних дней. Нам было примерно девять или десять лет. Девять или десять, нам казалось, что мы становимся мужчинами. Девочки думали о том, как им хочется стать женщинам, хотя они понятия не имели, что это значит, к чему это ведет, и что для этого нужно делать. Я помню, Стивен Фостер, главный школьный хулиган, любил «доставать» меня тогда. Знаеш, теперь не вспомню по какой причине. Возможно, я обидел его своим острым, как бритва, языком. А может, он просто не любил умных, тощих, сухопарых выскочек, как я. А может быть, я что-то съехидничал о нем. Стивен дрался с парнями раз в неделю, а выбрал он их (по понедельникам) как мне казалось, совсем случайно, и всегда по пятницам у нас была драка. Вот такая была у него причуда, или «пунктик», как говорят сейчас. А хуже всего было то, что выбранную «жертву» он объявлял заранее, в понедельник утром. Так что названный бедняга вынужден был всю неделю думать о том, что произойдет в пятницу, в обед, в назначенное время.

В свои девять, Стивен был рослым мальчиком, этакий парень-гора, из плоти и мышц. Опасная гора Эверест, для таких как я. Его рыжие волосы и его веснушки до сих пор стоят у меня перед глазами. Я вижу, как наливалось кровью его лицо от злости и напряжения, когда он бросался на «жертву» своей медвежьей хваткой.

Я всегда старался обходить его стороной. До сих пор, прожив столько лет, так и могу вспомнить, что я тогда такое сделал, чтобы спровоцировать его. Именно в ту конкретную неделю. Почему же он меня выбрал. Но все пошло по-другому, неожиданно для всех, несмотря на мои мелкие размеры.

Крав-мага. Я не знал тогда о ней. Я много чего еще не знал. Но теперь я люблю крав-магу. Мне нравится, что она совсем не похожа на карате, дзюдо или тхэквондо. Не похожа на все, то позерство, самолюбование, манерность, фальшивую элегантность, замысловатость, притворную эстетичность всех техник самообороны или «боевых искусств», как они любят о себе говорить. Мне нравится в крав-маге то, что тебе не нужно напяливать на себя нелепый костюм, в котором ты похож на придурка. С самого первого урока, я полюбил крав-магу – тогда я узнал, зачем необходимо носить с собой полупустую стеклянную пивную бутылку, гуляя поздно ночью опасными темные городскими улицами. Так же практично. И так же дешево. Особенно, мне пришлись по душе два основных принципа крав-маги:

1. Доберись домой целым и невредимым.

2. Избегай конфликтов.

Любая техника самообороны, которая базируется на таких двух основополагающих принципах – это моя техника самообороны. Да, я не догадывался тогда о существовании крав-маги, но всегда инстинктивно следовал ей. И то, как я поступил со Стивеном, нашим школьным хулиганом, – это и была крав-мага.

Крав-магу пока не признали олимпийским видом спорта – и это хорошо. Все хорошее в нашей жизни пока не признано. Если признают олимпийским видом спорта пляжный волейбол, тогда придется признать таким и мастурбацию, хотя, не знаю, как там придется выбирать победителя. Очевидно же, не по скорости или количеству эякуляций, мне кажется. Возможно, там вообще понадобиться судейское жюри, как в гимнастике или в прыжках в воду. А вот еще, почему бы не признать олимпийским особое английское пятиборье: выпиваем 16 пинт пива; находим незнакомого человека, что бы подраться с ним; пугаем женщин на улицах; изображаем несколько приступов ксенофобии и, наконец, выливаем горячий карри на голову униженного официанта. Нужна медаль наверняка – тогда еще инсульт. Наши постоянно бы завоевывали золото. Соревноваться нужно по-настоящему.

Крав-мага учит: если ты столкнулся с трудной ситуацией – у тебя есть три альтернативы. Беги, борись или умри.

Чуть позже, я начал использовать эти принципы крав-маги в моих отношениях с женщинами, но об этом я расскажу чуть ниже. Увы, они не работают, когда речь заходит о человеческих отношениях. Во всяком случае, теперь мне приятно вспоминать о школьных хулиганах, в больших начальных школах Южного Лондона.

Мне приходилось видеть, что случалось с «жертвами» Стивена. В конечном итоге, все заканчивалось слезами, соплями, разбитыми, распухшими и окровавленными носами и губами. Раздавленные и униженные перед всей школой, они стояли в кружении своих товарищей, сгорая от позора и сплевывая кровь. Я также видел, как другие убегали. Что было очень неудачной идей, если тебе и дальше приходилось посещать ту же школу, и ты хотел бы ходить, по ее коридорам, не прячась, с высоко поднятой головой.

Видел и яростное сопротивление. Но попробуй еще побейся так, как сделал это Стивен – с его пудовыми ударами, железными захватами и меткими пинками. В итоге, и у этих смельчаков все заканчивалось теми же слезами, кровоподтеками, синяками и унижением. Единственной карой для Стивена была миссис Дуглас, с ее неминуемым возмездием. Школа властвовала над Стивеном, а Стивен, вовсю, властвовал на школьном дворе. Но, ничто не останавливало его бесчинства.

Беги. Борись. Или умри.

Всю ту неделю я много времени проводил в одиночестве, прячась от всех. На нашем школьном стадионе, не доходя до футбольного поля и беговой дорожки, находилось, ты не поверишь что, – настоящее бомбоубежище. Но нам не разрешали в него заходить, и конечно поэтому же, мы туда лазили. Бомбоубежище было отличным местом для уединения. Немногим нравилось там бывать. Там воняло мочой, вокруг все было завалено неописуемой грудой мусора, и ходили слухи, что в темных пыльных углах обитали жуткие призраки мертвых пилотов и погибших в войну семей. Пятница все равно наступила, как и обычно, за четвергом. И я, медленно и с огромной неохотой, покинул свой бункер, выйдя навстречу своей судьбе.

Я проскользнул и затаился в кустах, у входа на игровую площадку. Наверное, это Ивонн нашла меня там и рассказала, что приходил Стивен и искал меня. Оставалось, может быть, не больше десяти – пятнадцати минут до конца обеденного перерыва. Да, именно, обеденного перерыва. Миссис Дуглас учила нас, необразованных бездельников, называть его именно так – «обеденный перерыв», а не «пора-похавать», как мы имели обыкновение сказать.

К тому времени уже вся школа собралась в круг, на игровой площадке. Мне жаль сейчас, что я тогда не подмигнул Ивонн и не сказал ей, как надо было бы ей сказать: «Детка, пора мне в бой». Увы, но я этого ей не сказал. Ничего, я скажу эти слова в моем автобиографическом, пока еще не снятом, голливудском блокбастере. Хотя, скорее всего, мне светит роль только в мультфильме «Мистер Мэн», в роли Мистера Неадекватность. Или роль Мистера Болвана, судя по тому, как все далее обернулось. Я, просто, ходячее стихийное бедствие, а не человек. Вот кем я был. Мистер Неудачник. Но тогда, я еще не знал всего о себе. И, наверное, не понимал этого. Я был архи слабым тихоней.

Все, что я помню сейчас, это как орущие ученики вытолкали меня на средину круга, лицом к лицу с человеком-горой. Моя успешная тактика избегать с ним встреч всю неделю, еще более его разъярила. За прошедшие пять дней, он так ни разу меня не увидел. Помню, как сейчас – я стоял там, мгновенно застыв на месте. У меня мелькнула мысль, что Стивен был чем-то похож на того мальчика, который так щедро «пополнил» мою коллекцию марок всего несколько лет тому. И я не мог сдержать своего удивления: «Почему я? Что такого, возможно, я сделал, чтобы оправдать твой гнев? Почему же именно я? Я никогда даже не разговаривал с тобой». Также, я думал о двух моих младших сестрах: Джули и Кэролайн, в тот момент наблюдавшие за происходящим. Я был тогда для них непоколебимым авторитетом (хотя и без оснований на то), они считали меня богом (ошибочно, как оказалось). Я не мог позволить себе разочаровать их. К тому же, что бы ни случилось тогда в школе, они бы донесли все вечером маме и папе.

Я прекрасно знал, что в честном бою мне не победить Стивена. Я видел, что было с теми, кто пытался. Я понимал также, что нельзя бесконечно от него скрываться, так что нужно драться и терпеть всю тяжесть позора. И пока, я пытался скинуть с себя сковывающий меня страх, что-то изменилось в моем сознании, я – маленький, ловкий, шустрый – начал подходить к Мистеру Эверест. Я не горжусь тем, что произошло потом. Даже сейчас, когда я это пишу, я плачу.

Как лучший нападающий Англии, я резко занес свою правую ногу и ударил его прямо в пах. Он резко опустил руки, его лицо мгновенно стало пунцовым, и он согнулся пополам. Схватив его за голову, я, что есть мочи, нанес удар коленом по лицу. Он слегка выпрямился, так что, теперь моя голова оказалась на уровне его лица, и я быстро и сильно боднул его в переносицу. Затем, со всех ног, я бросился наутек.

Я убежал, не потому, что боялся Стивена – думаю, я сломал ему нос. Я убежал, опасаясь миссис Дуглас. Я спрятался в нашем бомбоубежище, мой дорогой друг.

Я замер. Я боролся. Я сбежал. Я не избавился от проблемы. Доберусь ли целым домой?

Через несколько тревожных минут, я услышал звонок, который объявил о завершении обеденного перерыва. Затем звук колокольчика, это дежурный обходил школьную площадку, извещая всех о начале уроков. Дальнейший побег я даже не ставил под сомнение. Я должен был покинуть это мрачное, жуткое, хотя и безопасное бомбоубежище и получить свое заслуженное наказание в школе.

Но этого не произошло.

Во второй половине дня, Миссис Дуглас вовремя переклички, назвав мое имя, просто остановилась, и строго сказала:

– Уилкинсон, встань!

Я поднялся.

– Уилкинсон, не все так просто в этом мире, как тебе сейчас кажется. И в будущем, попытайся играть по правилам. Но никогда, никогда, никогда не пасуй перед хулиганами. У хулиганов нет монополии на справедливость.

– Да, миссис Дуглас. Спасибо, миссис Дуглас.

– Вот и хорошо, Уилкинсон. Я чувствую, что мы с тобой родственные души. Ивонн – принеси словарь, пожалуйста!

Вот так это и было. Больше Стивен не «доставал» никого. Я надеюсь, что он хорошо относится к своей жене и детям. И надеюсь, что у него тоже есть хорошая история, поведать нам.