Текст книги "Нулевое досье"

5
На дороге не валяются

Холлис смотрела, как Бигенд, по-вампирски подняв ворот, спускается в вестибюль, скачками исчезая из виду с каждой ступенькой. Потом запрокинула голову и уставилась на витые копья нарвальих бивней.

Через минуту она выпрямилась и попросила кофе с молоком – чашку, не кофейник. Постояльцы клуба в основном позавтракали и ушли. Остались Холлис и двое русских в темных костюмах, похожие на статистов из фильма Кроненберга[9]9
  Триллер канадского режиссера Дэвида Кроненберга «Порок на экспорт» (Eastern Promises, 2007, в главной роли – Вигго Мортенсен) рассказывает о русских ворах в законе в Лондоне.


[Закрыть].

Она вытащила айфон и загуглила «Gabriel Hounds».

К тому времени, когда принесли кофе, она уже знала, что это роман Мэри Стюарт «Гончие Гавриила», название по меньшей мере одного компакт-диска и как минимум одной рок-группы.

Практически любое знакомое ей сочетание слов было названием какого-нибудь диска или группы. Вот почему у всех групп за последние двадцать лет такие незапоминающиеся названия, даже если участники гордились своей оригинальностью.

Однако изначальные гончие Гавриила, как выяснилось, были из народной легенды. В ветреные ночи люди слышали, как они гонят дичь высоко в небе. Дальние родичи Дикой охоты. Легенда абсолютно в духе Инчмейла, причем у нее были и более жуткие варианты. В них фигурировали псы с человечьими головами или даже с головами человечьих младенцев. Это связывали с верой, что гончие Гавриила охотятся на души младенцев, умерших без крещения. Язычество под маской христианства. В некоторых старых вариантах они назывались гаркавые выжлецы. Чистой воды инчмейловщина. Он бы тут же назвал подходящую группу «Гаркавые выжлецы».

– Принесли для вас, мисс Генри.

Итальянка протянула ей блестящий бумажный пакет, желтый, без надписей.

– Спасибо.

Холлис отложила айфон и взяла пакет. Он был запечатан степлером. Холлис вспомнила огромный степлер в виде головы турка на порнографическом столе. Ручки соединялись двумя прошитыми визитными карточками. ПАМЕЛА МЭЙНУОРИНГ, «СИНИЙ МУРАВЕЙ».

Холлис оторвала карточки и раскрыла пакет, разрывая бумагу степлерными скобами.

Очень тяжелая джинсовая рубашка. Холлис разложила ее на коленях. Нет, не рубашка. Куртка. Темнее ее японских джинсов, ближе к черному. И от ткани пахло индиго, сильно. Землистый дух джунглей, знакомый по японскому магазинчику. Пуговицы-кнопки, черные, чуть шероховатые, без блеска.

Никаких логотипов снаружи. Ярлык под воротником внутри, из некрашеной кожи, толщиной как у среднего ремня. На нем выжжено не название, а неопределенный и смутно пугающий контур, в котором вроде бы угадывалась собака с младенческой головой. Клеймо, по всей видимости, согнули из одного куска проволоки, раскалили и вдавили в кожу, оставив на ней подпалины. Под нижним краем кожаного ярлыка была пришита сложенная белая тесьма с машинной вышивкой: три круглые точки треугольником. Размер?

Клеймо с условной головой пупса так и притягивало взгляд.

>>>

– Двадцать унций[10]10
  Вес джинсовой ткани измеряется в унциях на квадратный ярд и обычно составляет от 13 до 14,5 унции.


[Закрыть], – объявила элегантно седовласая профессор джинсоведения, разложив куртку «Габриэль Хаундс» на полированной деревянной плите толщиной в фут, которая опиралась на чугунные ноги какого-то фабричного станка. – Слабби[11]11
  Слабби – разновидность денима с непропрядками – мохнатыми утолщениями на нити, которые раньше считались дефектом, а в наше время служат отличительной особенностью культовых японских джинсов из очень грубой и тяжелой ткани. Слабби-деним делают небольшими партиями на винтажных станках конца XIX – начала XX в.


[Закрыть].

– Что-что?

Женщина провела пальцами по рукаву куртки:

– Фактура ткани. Видите, какое грубое плетение?

– Это японский деним?

Женщина подняла брови. Сегодня на ней был колючий твидовый пиджак, брюки х/б, застиранные до неопределенного оттенка, рубашка из домотканого оксфорда и два широких (но разной формы) галстука в огурцах.

– Американцы разучились делать такую ткань. Может, японский. Может, нет. Где вы добыли эту куртку?

– Взяла у знакомого.

– Вам нравится?

– Я еще не мерила.

– Что же так?

Женщина обошла Холлис, помогла ей снять плащ и надеть куртку.

Холлис взглянула в зеркало. Расправила плечи. Улыбнулась.

– Неплохо. – Она подняла воротник. – Лет двадцать уже таких не носила.

– Сидит замечательно. – Женщина двумя руками провела по спине Холлис ниже лопаток. – Две плечевых складки-гольф[12]12
  В случае куртки складка-гольф – открытая боковая складка, начинающаяся у плечевого шва или кокетки и зашитая на поясе у талии.


[Закрыть] для свободы движений. Укрепленные изнутри эластичной тесьмой. Это детали «куртки механика» Генри Дэвида Ли, начало пятидесятых.

– Если ткань японская, то и шили в Японии?

– Возможно. Пошив, обработка деталей – все самого лучшего качества, но… Япония? Тунис? Даже Калифорния.

– Вы не знаете, где купить такую же? Или другую вещь той же фирмы? – Холлис почему-то не хотелось произносить название вслух.

Их взгляды в зеркале встретились.

– Слышали про секретные бренды?[13]13
  Секретный бренд – не рекламируемая открыто и не несущая лейблов продукция некоторых компаний (например, Muji). Обычно это высококачественные товары, рассчитанные на узкий круг фанатичных ценителей. При этом особенности вещей порой не улучшают их потребительских качеств и никому, кроме посвященных, не заметны.


[Закрыть] Знаете, что это?

– Наверное, – неуверенно ответила Холлис.

– Это очень секретный бренд, – сказала женщина. – Ничем не могу вам помочь.

– Но вы уже помогли. Спасибо.

Внезапно Холлис захотелось выбежать из восхитительно минималистского магазинчика, из мускусной атмосферы индиго.

– Спасибо большое. – Она надела плащ поверх куртки «Габриэль Хаундс». – Спасибо. До свидания.

По Аппер-Джеймс-стрит быстро шел молодой человек в надвинутом до глаз полушарии тонкой черной шерсти. Черный с ног до головы, за исключением белого небритого лица и белых от уличной пыли подошв.

– Клэмми! – машинально окликнула Холлис.

– Блин, – отозвался Клэмми с недавно приобретенным западно-голливудским акцентом. Его передернуло, словно от долго сдерживаемого напряжения. – Ты-то здесь как?

– Джинсовку ищу. – Холлис обернулась на магазинчик, потому что не помнила названия. И обнаружила, что у него нет вывески. – «Габриэль Хаундс». У них нет.

Клэмми, возможно, поднял брови – под черной лыжной шапочкой было не видно.

– Вот такую. – Холлис распахнула плащ.

Клэмми сузил глаза:

– Где достала?

– У знакомого.

– Их, по ходу, хрен раздобудешь, – веско объявил Клэмми. Как будто впервые принял Холлис всерьез.

– Кофе?

Клэмми поежился.

– Я болею. – Он громко хлюпнул носом. – Свалил со студии.

– Травяной чай. И лекарство, которое я пью для иммунитета.

– У тебя с Инчмейлом было? Тогда, в группе. Ребята говорят, да.

– Нет, – твердо ответила она. – Ни плотски, ни платонически.

Непонимающий взгляд.

– Все уверены, что солистка должна спать с гитаристом, – пояснила она.

Клэмми насморочно ухмыльнулся:

– Угу. Про меня с Артуром так пишут.

– Вот-вот, – сказала Холлис. – Канадское лекарство на основе женьшеня. Добавка к травяному чаю. Точно не повредит.

Клэмми снова хлюпнул носом и кивнул.

>>>

Она надеялась, что у него и правда простуда. Иначе это была бы первая стадия героиновой ломки. Но, возможно, все-таки простуда плюс неизбежный стресс от работы с Инчмейлом.

Холлис заставила Клэмми проглотить пять капсул Колд-FX и сама приняла три для профилактики. Обычно они не помогали, когда уже совсем разболеешься, только если зацепить простуду в самом начале, но ради лекарства Клэмми согласился зайти в «Старбакс» на Голден-сквер, сразу за углом, и Холлис надеялась на эффект плацебо. Инчмейл, считавший Колд-FX очередным фуфломицином, утверждал, что у него другого эффекта и нет.

– Принимай и дальше, – сказала Холлис, ставя пластиковый пузырек перед Клэмми рядом с бумажным стаканом горячей ромашки. – На инструкцию не смотри. Пей по три капсулы три раза в день.

Клэмми пожал плечами.

– Где ты, говоришь, оторвала «хаундсовский» куртяк?

– Взяла у знакомого.

– А он где добыл?

– Я не спрашивала. Мне сказали, это «секретный бренд».

– Не такой уж секретный, если знать. Просто найти трудно. «Хаундсы» на дороге не валяются.

– Он уже говорит, что надо перезаписать минусовки? – Холлис решила сменить тему. Тогда, если Клэмми сам вернется к джинсовке, она сможет поддержать разговор, не выдавая чрезмерную заинтересованность.

Клэмми поежился и кивнул.

– Предлагал писать в Тусоне?

Клэмми наморщил скрытый под шапочкой лоб.

– Вчера. – Он глянул через окно на опустевший из-за дождя Голден-сквер.

– Там есть одна студия. Его секрет. Соглашайся. И если потом он захочет заново писать вокал – тоже соглашайся.

– Тогда какого хера он выкручивает мне яйца сейчас?

– Его метод работы.

Клэмми закатил глаза – к потолку или к черной шапочке, – затем снова посмотрел на Холлис.

– «Хаундсы». – Джинсы на нем были черные, очень узкие. – Двадцать унций. Тяжелые, как зверь.

– Слабби?

– Ты слепая?

– Где ты их нашел?

– В Мельбурне. Там одна знала, где и когда.

– В магазине?

– В магазинах их не бывает. Только в секондах, да и то вряд ли.

– Я гуглила. Нашла роман Мэри Стюарт, рок-группу и диск другой группы…

– Посмотри следующие страницы выдачи, найдешь eBay.

– «Хаундсы» на eBay?

– Все паленые. Почти все. Китайские.

– Китайцы их подделывают?

– Китайцы, по ходу, подделывают все, – сказал Клэмми. – Если на eBay выплывают тру-«хаундсы», кто-то сразу предлагает столько, что торг прекращают. Ни разу не видел, чтобы «хаундсы» ушли с аукциона.

– Это австралийский бренд?

У него стало то же брезгливое выражение лица, что при их прежних встречах.

– Да нет же. Это «хаундсы».

– Расскажи мне про них, Клэмми, – попросила Холлис. – Мне надо знать.

6
Развязка

Пластиковый чехол «нео» напоминал Милгриму детекторы неоднородностей, какие продают в строительных магазинах. То же сочетание простоты и неудобства.

– Ластовицы? – спрашивал Рауш в телефоне.

– Он сказал, нужны. В шаговом шве.

– Что это такое?

– Тканевая вставка между двумя швами. Обычно треугольная.

– Откуда вы это знаете?

Милгрим задумался.

– Мне нравятся детали.

– Как он выглядел?

– Похож на регбиста, – ответил Милгрим. – С каскадом.

– С чем?

– Я не могу говорить, – сказал Милгрим. – Развязка близка.

– Что…

Милгрим нажал отбой.

Убирая «нео» в карман, он сел прямее, и ему передалась мощная сосредоточенность хирургически пересаженного мотора. Бронированная четырехдверная «тойота-хайлюкс» застыла на светофоре перед въездом на круговую развязку Хангер-лейн, самую большую в Англии и построенную не для слабонервных: семь полос машин, целеустремленно мчащих к семи разным съездам.

По словам Олдоса, другого водителя «Синего муравья», от них требовали ездить из Хитроу этим маршрутом, далеко не оптимальным, чтобы сохранить навыки, которые быстро теряются на лондонских улицах.

Внутренне собравшись для разгона с нуля на безопасных шинах, Милгрим глянул вправо, вниз, увидел колено водителя в соседнем ряду, обтянутое серой тканью в тонкую белую полоску, и пропустил момент, когда зажегся зеленый.

И вот они уже несутся по круговому шоссе, водитель умело бросает махину «хайлюкса» вбок, встраиваясь в крошечные просветы на соседней полосе.

Милгрим понятия не имел, отчего это доставляет ему такой кайф. До Базеля он бы всю развязку просидел зажмурясь, а если бы знал про испытание загодя – повысил дозу препарата. А сейчас сидел, ухмыляясь, и держал зажатый между колен тубус двумя руками, как джойстик.

Они выехали с развязки. Милгрим блаженно выдохнул и почувствовал на себе взгляд водителя.

Этот был не такой разговорчивый, как Олдос. Хотя, может, просто из-за анализа мочи. Олдосу ни разу не пришлось забирать анализ и ехать в Лондон с остывающей баночкой в кармане.

Олдос рассказал Милгриму про «тойоту-хайлюкс»: про янкелевскую броню[14]14
  Jankel – британская фирма, специализирующаяся на выпуске лимузинов и бронезащите военных и правительственных автомобилей.


[Закрыть], пуленепробиваемые окна, боестойкую ранфлетовскую резину. «Защита уровня наркокартеля», – сказал Олдос. Зачем потребовался такой уровень безопасности, Милгрим не спросил, подозревая, что вопрос деликатный. В любом случае для Лондона их серебристо-серый пикап был явно нехарактерен.

После куда менее занимательного отрезка пути началась Юстон-роуд, а с ней и образ Лондона как такового.

Словно вхождение в игру: плоский лабиринт, фрактально составленный из мастерски проработанных, но не вполне реальных зданий, быть может слегка перетасованных с прошлого раза. Знакомые пиксели лишь предварительно намечены: сундук фокусника, нечто протеевское, потенциально даже неопасное.

Из-за ранфлетовских шин на битуме трясло сильно, на брусчатке вытряхивало душу. Милгрим откинулся на спинку сиденья и крепко ухватился за тубус. Водитель бесконечно крутил, держась, надо думать, примерно параллельно Тотнем-Корт-роуд. Направляясь в центр города, к Сохо.

>>>

У входа в «Синий муравей» ждал Рауш (водитель позвонил ему, пока они ползли в пробке на Бик-стрит). Сеял мелкий дождик, и Рауш прикрыл голову журналом. Полупрозрачный ежик темных волос, словно напыленных из баллончика, ершился очень по-раушевски: в нем, как и во всем облике, читалось стремление к небрежной простоте, нелепое в своей натужности. Узкий черный костюм был помят, колени висели мешками, белая рубашка со стороны поднятой руки вылезла из-под ремня. Очки в раскосой оправе не мешало бы протереть.

Водитель нажал кнопку и разблокировал пассажирскую дверь.

– Спасибо, – сказал Милгрим.

Водитель не ответил.

Перед ними было черное такси – пришлось подождать еще минуту, пока оно проедет.

Когда Милгрим толкнул тяжелую дверцу, она распахнулась с пугающей скоростью и, наверное, по инерции сорвалась бы с петель, не останови ее две крепкие нейлоновые стропки. Милгрим спрыгнул на асфальт, на миг уперся взглядом в красный огнетушитель под пассажирским сиденьем и, держа сумку и тубус, попытался захлопнуть дверцу плечом. «Ух», – сказал он, поставил сумку на тротуар, зажал тубус под мышкой и свободной рукой защелкнул бронированную махину.

Рауш нагнулся поднять сумку.

– Баночка у него. – Милгрим кивнул на пикап.

Рауш брезгливо поморщился:

– Да. Он отвезет в лабораторию.

Милгрим кивнул и принялся разглядывать толпу пешеходов в Сохо – она всегда его занимала.

– Они ждут, – напомнил Рауш.

Милгрим вслед за ним вошел в помещение «Синего муравья». Рауш приложил свой бейдж к стальной пластине, и дверь – двухдюймовая плита зеленоватого стекла – беззвучно открылась.

Вестибюль походил одновременно на очень дорогую частную школу искусств и на правительственное оборонное учреждение, – по крайней мере, как воображал их Милгрим. Люстра из тысячи очков с диоптриями отлично вписывалась в образ частной художественной школы; труднее сказать, что создавало впечатление Пентагона (или Уайтхолла?). Пять или шесть плазменных экранов демонстрировали последние достижения «Синего муравья», по большей части рекламные ролики европейских и японских автомобилей с бюджетом побольше иных полнометражных кинокартин; под ними двигались люди с такими же бейджами, как у Рауша. Их носили на шее на лентах разных цветов, иногда – с повторяющимся логотипом бренда или проекта. Пахло очень хорошим кофе.

Милгрим послушно смотрел на красный крест за стеклом бюро пропусков, пока глазок камеры медленно двигался в квадратном окошке, словно некое техническое устройство в террариуме. Фотография, которую ему вручили через минуту, была в очень низком разрешении и на ядовито-салатовой ленте без всяких логотипов. Как всегда, у него возникло смутное подозрение, что по крайней мере одно из назначений бейджа – служить мишенью, буде возникнет такая надобность.

– Кофе, – сказал он.

– Нет, – ответил Рауш, – они ждут.

Однако Милгрим уже шел к стойке с кофе – источнику дивных запахов.

– Маленький капучино, пожалуйста, – обратился он к баристе – блондинке с ежиком чуть длиннее, чем у Рауша.

– Они ждут, – нетерпеливо повторил Рауш с нажимом.

– Мне надо будет говорить. Без кофе никак, – ответил Милгрим.

Блондинка налила кофе в белую чашку, взбила молоко и изобразила им аккуратное сердечко, как с валентинки.

– Спасибо, – сказал Милгрим.

В лифте на четвертый этаж Рауш беззвучно исходил нетерпением. Милгрим был занят главным образом тем, чтобы ровно держать блюдце с чашкой.

Двери лифта открылись. За ними стояла Памела Мэйнуоринг. Милгриму подумалось, что вся она, начиная с великолепной челки на платиновых волосах, – идея зрелой женщины в представлении порнографа с очень хорошим вкусом.

– С возвращением, – сказала Памела, не замечая Рауша. – Как Южная Каролина?

– Все хорошо. – Милгрим (красный картонный тубус в правой руке, чашка с капучино в левой) чуть приподнял тубус. – Привез.

– Отлично. Идемте.

Милгрим прошел за нею в длинное помещение с большим конференц-столом посередине. Бигенд сидел за дальним концом стола, спиной к окну. В первый миг Милгрим подумал, будто там что-то не так с компьютером, потом сообразил, что кобальтово-синее пятно – это костюм Бигенда.

– С вашего позволения, – сказала Памела.

Она взяла тубус и передала любимице Милгрима в модельерской команде Бигенда – молодой француженке, которая на сегодняшнее заседание пришла в шотландской юбке и кашемировом свитере.

– Фотографии есть? – спросила Памела.

– В сумке, – ответил Милгрим.

Покуда сумку ставили на стол и открывали, на окнах бесшумно опустились автоматические жалюзи. Сверху зажглись лампы, Милгримовы кальки аккуратно развернули на освещенном столе. Фотоаппарат, лежавший в сумке поверх одежды, теперь передавали вдоль стола из рук в руки.

– Ваше лекарство, – сказала Памела, вручая ему упаковку.

– Прошу садиться, – произнес Бигенд, вставая.

Милгрим сел справа от Памелы. Кресла были суперэргономичные, то ли швейцарские, то ли итальянские. Соблазн понажимать торчащие из-под сиденья рычажки был очень велик, но Милгрим сдержался.

– Похоже на бундесверовскую натовскую форму, – заметил кто-то. – Штанины – типичные пятьсот первые «ливайсы».

– Но не верх, – возразила девушка в шотландской юбке и кашемировом свитере. – Двух защипов нет, посадка ниже.

– Фотографии, – произнес Бигенд (он стоял у француженки за спиной).

На плазменном экране в полутьме лондонского конференц-зала появилась бирюзовая пластиковая стойка семейного ресторана «Предместье» и на ней – штаны цвета «койот».

– Карманов для наколенников нет, – произнес молодой человек, американец.

– Нам сообщили, у них новая система крепления наколенников, – с медицинской серьезностью проговорила француженка. – Но я ее здесь не вижу.

Все молча смотрели на меняющиеся слайды.

– В какой мере они тактические? – спросил Бигенд, когда первая фотография появилась во второй раз. – Это модель для контракта с министерством обороны?

Тишина. Затем:

– Уличная одежда.

Говорила французская девушка, и говорила уверенно.

– Если это для военных, то не для американских, – добавила она.

– Он сказал, нужны ластовицы, – вставил Милгрим.

– Что? – мягко спросил Бигенд.

– В шаговом шве. Чтобы не тянули при спуске дюльфером.

– Вот как, – сказал Бигенд. – Отлично. Просто отлично.

Милгрим осторожно отпил первый глоток кофе.

7
СВЧ-пушка на Фрит-стрит

Бигенд рассказывал свою историю в людном тапас-баре на Фрит-стрит (у Холлис было смутное ощущение, что она здесь не первый раз). История была о том, как кто-то с помощью СВЧ-пушки сжег чужой диск в соседнем здании в Москве. Пока что хорошего в ней было только то, что Бигенд называл жесткий диск винчестером и Холлис рисовалась уже совсем киношная картинка с пушками и ковбойскими ружьями. СВЧ-пушка, объяснил Бигенд, – генератор, который помещается в рюкзаке и вырабатывает шестнадцатимегаваттные импульсы. Холлис вдруг испугалась, что это такой мужской юмор и закончится история тем, что кого-то нечаянно поджарили через стену.

– Пострадали ли животные при создании этого анекдота? – спросила она.

– Я люблю животных, – объявил Милгрим, американец, с которым Бигенд познакомил ее в «Синем муравье». Сказано это было удивленно, как будто Милгрим обнаружил за собой любовь к животным только сейчас; имени его Бигенд не назвал, только фамилию.

После того как Клэмми затолкал белый пластиковый пузырек Колд-FX в карман узких «хаундсов» и вышел из «Старбакса» под ненадолго проглянувшее солнышко (он решил вернуться в студию), Холлис немного постояла на мокром Голден-Сквер, затем – бесцельно, как уверяла себя, – побрела по Аппер-Джеймс в сторону Бик-стрит. Справа за первым перекрестком она увидела здание «Синего муравья» в точности там, где помнила, и вдруг поняла, что тайно надеялась не обнаружить его на месте.

Она нажала кнопку домофона. «Да?» – ответили круглые дырочки над кнопкой.

– Холлис Генри, к Губерту.

Дырочки поинтересовались, назначена ли ей встреча.

– Нет.

Толстая стеклянная дверь открылась почти мгновенно. За ней стоял симпатичный бородатый мальчик в спортивной вельветовой куртке по виду заметно старше него.

– Меня зовут Джейкоб. Мы пытаемся его разыскать. – Он протянул руку.

– Холлис.

– Заходите, пожалуйста. Я фанат «Ночного дозора».

– Спасибо.

– Хотите кофе, пока ждете?

Он указал на подобие караульной будки в искусно состаренную диагональную желтую и черную полосу. В будке очень коротко стриженная блондинка начищала кофемашину, похожую на гоночный автомобиль.

– Из Турина, – похвастался Джейкоб. – Три сотрудника фирмы приезжали ее устанавливать.

– Разве меня не должны сфотографировать? – спросила Холлис.

Когда они первый раз пришли подписывать контракт, Инчмейла здорово разозлила здешняя система безопасности.

Тут телефон в правой руке Джейкоба заиграл «Ящик 1 из 1», самую ее нелюбимую дозоровскую песню. Холлис сделала вид, будто не замечает.

– В вестибюле, – сказал Джейкоб в телефон.

– Давно вы в «Синем муравье»? – спросила Холлис.

– Два года. Я, вообще-то, работал над вашим роликом. Мы были совершенно убиты, когда он не пошел. Знаете Дэмиена?

Дэмиена Холлис не знала.

– Режиссер. Убиты наповал.

Тут появился Бигенд в ультрамариновом костюме и накинутом на плечи тренчкоте размером с хорошую походную палатку. С ним шли Памела и неприметный мужчина в хлопковой спортивной куртке и мятых слаксах. Мужчина был небрит; через плечо у него висела черная нейлоновая сумка.

– Милгрим. Холлис Генри, – сказал Бигенд.

Мужчина поздоровался и потом почти не открывал рта.

– Каких животных? – спросила она сейчас, чтобы не дать Бигенду вернуться к рассказу.

Милгрим сморгнул.

– Собак, – ответил он быстро, словно его поймали на чем-то стыдном.

– Вы любите собак? – спросила Холлис.

Она была уверена, что человек, применивший СВЧ-пушку, был у Бигенда на жалованье, хотя тот без особых причин не скажет этого прямо.

– Я познакомился с милой собакой в Базеле, в… – (микровыражение тревоги), – в доме друзей.

– Собака ваших друзей?

– Да. – Милгрим напряженно кивнул, отпил глоток кока-колы и, моргая, сказал Бигенду: – Вы могли бы применить искровой генератор. Делается из видеомагнитофона. Они меньше.

– Кто вам сказал? – спросил Бигенд с каким-то новым вниманием.

– Э… сосед по комнате. – Милгрим указательным пальцем тронул стопку белых овальных тарелочек для тапас, словно проверяя, что они ему не мерещатся. – Он такого боялся. Все время говорил, что боится. И злился.

Он виновато взглянул на Холлис.

– Понятно, – ответил Бигенд, хотя Холлис решительно ничего не поняла.

Милгрим достал из кармана сложенную аптечную упаковку, развернул и сосредоточенно наморщил лоб. В упаковке были белые капсулы разного размера. Милгрим аккуратно вытащил три, закинул в рот и запил кока-колой.

– Вы наверняка очень устали, – сказала ему Памела, сидевшая рядом с Холлис. – У вас же сейчас по американскому времени ночь.

– Ничего страшного, – ответил Милгрим, пряча в карман упаковку.

Холлис подумала, что в его чертах есть какая-то странная неопределенность, как у подростка, хотя на вид она дала бы ему тридцать с небольшим. Казалось, он не совсем освоился с собственным лицом и чувствует себя в нем немного стесненно. И не до конца верит, что это именно он сидит в кафе на Фрит-стрит, ест устриц, кальмаров и хамон.

– Олдос отвезет вас в гостиницу, – сказала Памела.

Олдосом, как догадывалась Холлис, звали одного из двух высоких негров, которые провожали их от «Синего муравья», неся на случай дождя зонты-трости с длинными лакированными ручками. Оба остались на улице и стояли молча, на расстоянии в несколько футов друг от друга, глядя на Бигенда через окно.

– Это где? – спросил Милгрим.

– В Ковент-Гардене, – ответила Памела.

– Мне там нравится. – Милгрим сложил салфетку и опустил ее рядом с башней из тарелочек. Посмотрел на Холлис: – Рад был познакомиться. – Кивнул сперва Памеле, затем Бигенду. – Спасибо за обед.

Потом отодвинул стул, нагнулся за сумкой, выпрямился, закинул ее на плечо и вышел.

– Где вы его нашли? – спросила Холлис, наблюдая, как за окном Милгрим разговаривает с высоким негром – надо полагать, Олдосом.

– В Ванкувере, – ответил Бигенд. – Через несколько недель после вашего отъезда.

– И что он делает?

– Переводит. Синхронно и письменно. С русского. В идиомах просто бог.

– Он… здоров? – Холлис не знала, как иначе сформулировать.

– Поправляется, – сказал Бигенд.

– Он переводит для вас?

– Да. Хотя сейчас мы видим, что он может быть полезнее в других областях.

– В каких?

– Он отлично примечает детали, – сказал Бигенд. – Мы начали использовать его по части одежды.

– Как-то он не похож на модника.

– И это, на самом деле, плюс.

– Он заметил ваш костюм?

– Не сказал. – Бигенд глянул на лацкан цвета «Международный синий Кляйна», выкроенный с размахом и широтой свингующих шестидесятых. Затем выразительно посмотрел на Холлис в ее «хаундсовской» куртке. – Что-нибудь выяснили?

В ожидании ответа он скатал в рулетик кусок прозрачного хамона и аккуратно – словно боясь укусить себя за пальцы – убрал в рот. Принялся жевать.

– Это то, что японцы называют «секретным брендом», – ответила Холлис. – Только еще секретнее. Ни постоянных розничных точек, ни каталогов, ни интернет-ресурсов, если не считать нескольких загадочных упоминаний в блогах о моде. На eBay тоже нет. Китайцы уже начали подделывать, но халтурно. Если на eBay появляются настоящие, кто-то сразу делает предложение, после которого продавец закрывает аукцион. – Она повернулась к Памеле: – Где вы достали эту куртку?

– Мы дали объявления. Главным образом на форумах о моде. Нашли дилера в Амстердаме и согласились на его цену. Он, вообще-то, специализируется на неношеной рабочей одежде середины двадцатого века от малоизвестных фирм.

– На нее есть спрос?

– Это примерно как коллекционирование редких почтовых марок, только еще и носить можно. Среди его клиентуры есть поклонники «Габриэль Хаундс», хотя мы предполагаем, что в глобальной аудитории бренда они составляют меньшинство. По нашим данным, активная узнаваемость марки сейчас невысока: люди, готовые ради покупки на значительные усилия, уже есть, но максимальной численностью не более нескольких тысяч.

– А где купил куртку дилер?

– Говорит, что приобрел ее вместе с партией неношеной винтажной одежды у скупщика и поначалу думал, это качественная японская подделка под винтаж, которую будет несложно перепродать.

– Кто такой скупщик?

– Человек, который ищет вещи для продажи дилеру. Дилер сказал, скупщик был немец, незнакомый. Рассчитывались наличными. Фамилию якобы не запомнил.

– Не может быть, чтобы бренд был уж настолько секретным. Сегодня после завтрака я нашла двух людей, знающих по меньшей мере то, что я вам и пересказала.

– И кто они? – подался вперед Бигенд.

– Продавщица в очень дорогом джинсовом магазине недалеко от «Синего муравья».

– А… – с нескрываемым разочарованием протянул он.

– И молодой человек, купивший такие джинсы в Мельбурне.

– Вот как? – Бигенд сразу просветлел. – И он сказал, у кого их купил?

Холлис взяла ломтик прозрачного хамона, свернула, обмакнула в оливковое масло.

– Нет. Но, думаю, скажет.