Текст книги "Человек в черном"

На следующий день ранним утром старый буфетчик, не зная, что делать, зашел ко мне за советом.

– Сударь, пожалуйте, посмотрите на барина! У меня язык не поворачивается разбудить его.

Между тем, если сегодня нам ехать в Лондон, будить его уже было пора. Я вошел в его спальню. Не будучи доктором, я сознавал всю важность этого освежающего покойного сна и взял на себя ответственность за то, чтобы его не будили. Оказалось, что я поступил умно. Он проспал до полудня. Преследовавший его голос более не возвращался. Мы провели день спокойно. Один только случай, который я не могу обойти молчанием, нарушил мирное течение дня.

Мы вернулись с прогулки верхом. Ромейн ушел читать в библиотеку, а я осмотрел некоторые переделки в стойлах и только вышел во двор, как у ворот остановился шарабан, запряженный пони. Джентльмен, сидевший в шарабане, вежливо спросил, можно ли осмотреть дом. В Венже было несколько хороших картин и драгоценных остатков древности; во время отсутствия Ромейна дом показывали редким путешественникам, решавшим пробираться через покрытую вереском равнину, окружавшую аббатство. Незнакомцу сказали, что мистер Ромейн дома. Он стал извиняться, но с таким огорченным видом, что я подошел к нему и заговорил.

– Мистер Ромейн не совсем здоров, – сказал я, – и поэтому я не могу пригласить вас в дом. Не угодно ли вам будет пройтись по саду и взглянуть на развалины аббатства?

Он поблагодарил меня и принял приглашение. Описать в общих чертах этого джентльмена нетрудно. Это был немолодой дородный господин, добродушный и веселый на вид; его длинный черный сюртук, походивший на те, которые носит католическое духовенство, был застегнут на все пуговицы. Лицо его было гладко выбрито, и в глазах выражалась скромность, соединенная с пытливостью, – выражение, которое мы привыкли связывать с представлением о почтенной особе духовного звания.

К моему удивлению, местность оказалась ему несколько знакомой. Он направился прямо к маленькому озеру, смотрел на него с любопытством, совершенно непонятным для меня, сознаюсь, я наблюдал за ним. Он взобрался по откосу и вошел в калитку сада. Ни одно из украшений, придуманных садовником, не удостоилось его внимания. Он прошел по аллеям мимо кустарников и цветов и остановился у старого каменного фонтана, который, по преданию, был одним из украшений сада во время существования монастыря. Тщательно осмотрев остатки древности, он вынул из кармана лист бумаги и начал внимательно рассматривать его. Может быть, это был план дома и садов, а может быть, и нет – могу только сказать, что незнакомец пошел самой кратчайшей дорожкой к развалившейся церкви аббатства.

Оказавшись окруженным стенами церкви без крыши, он набожно снял шляпу. Я не мог следовать за ним далее, не рискуя обратить на себя внимание. Я сел на камень и стал ожидать его возвращения. Прошло около получаса, прежде чем он снова появился. Он поблагодарил меня за любезность таким спокойным тоном, будто ожидал встретить меня именно на этом самом месте.

– Все, виденное мною здесь, весьма заинтересовало меня, – сказал он. – Осмелюсь предложить вам немного нескромный вопрос для незнакомого…

Я в свою очередь полюбопытствовал узнать, в чем мог заключаться этот вопрос.

– Мистер Ромейн в самом деле счастлив, что владеет таким прекрасным поместьем. Он, кажется, еще молодой человек?

– Да.

– Женат?

– Нет.

– Извините мое любопытство. Владелец аббатства Венж интересная личность для такого антиквария, как я. Еще раз благодарю вас. Мое почтение.

Он уехал в своем шарабане, бросив последний взгляд… не на меня… а на аббатство.

Мой рассказ о событиях приближается к концу.

На следующий день мы вернулись в гостиницу в Лондоне. По просьбе Ромейна я тотчас же послал к себе домой за письмами, пришедшими в мое отсутствие. Он не переставал думать о дуэли: ему до смерти хотелось узнать, не получено ли каких-нибудь известий от доктора-француза.

Когда посланный вернулся с моими письмами, на одном из них был штемпель Булони. По настоянию Ромейна, я открыл это письмо первым. Оно было подписано доктором.

С первых строк я понял, что одно мое опасение было устранено. После официальных справок французские власти решили, что не было повода для привлечения к суду противника, оставшегося в живых, ни один из присяжных, выслушав дело, не нашел бы его виновным в единственном преступлении, в котором его могли обвинить, – в «убийстве».

Неумышленное убийство во время дуэли не наказывается французскими законами. Мой корреспондент приводил несколько случаев в подтверждение этого, опираясь на публично выраженное мнение самого знаменитого Берриера. Одним словом, нам нечего было бояться.

На второй странице сообщалось, что полиция накрыла игроков, с которыми мы провели вечер в Булони, а унизанная украшениями хозяйка была заключена под арест по обвинению в содержании игорного дома. В городе подозревали, что генерал более или менее прямо был причастен к некоторым весьма щекотливым обстоятельствам, открывшимся следствию. Как бы то ни было, он вышел в отставку, уехал с женой и семейством из Булони и оставил после себя много долгов. Никоим образом не удалось открыть, куда он направился.

Я прочел письмо вслух Ромейну, при последних строках он прервал меня.

– Вероятно, плохо справлялись, – сказал он. – Я сам наведу справки.

– Какой интерес могут они представлять для вас! – воскликнул я.

– Весьма большой, – отвечал он. – Я надеялся хоть в незначительной мере загладить свою вину перед бедным семейством, которое пережило из-за меня столько горя. Если жена и дети в плохих обстоятельствах – в чем, кажется, нет сомнения, – то я мог бы обеспечить их, конечно, оставаясь неизвестным. Дайте мне адрес доктора, я попрошу его произвести розыски за мой счет под видом того, что неизвестный друг желает быть полезным семейству генерала.

Это намерение показалось мне верхом неблагоразумия. Я высказал это, но совершенно бесполезно. Со своею обычною горячностью он тотчас же написал письмо и в тот же вечер отправил его.

Точно такое же неблагоразумие выказал Ромейн в вопросе о совете с доктором – к чему я серьезно старался побудить его. Но в этом случае обстоятельства были за меня.

Последние силы леди Беррик истощились. Во время нашего пребывания в Венже ее, умирающую, привезли в Лондон. На третий день нашего пребывания в гостинице Ромейна призвали к тетке, и она умерла в его присутствии. Впечатление, произведенное ее смертью на моего друга, пробудило лучшие стороны его характера. Он стал менее доверять себе и легче поддавался увещеваниям. Находясь в таком настроении, он очень обрадовался посещению старого друга, которого искренне любил. Посещение, само по себе не имевшее никакого особенного значения, привело, как я узнал позже, к весьма серьезным последствиям в жизни Ромейна. Поэтому я расскажу вкратце, что произошло в моем присутствии.

Лорд Лоринг – всем известный как глава древней английской католической фамилии и обладатель великолепной картинной галереи – был огорчен переменой, которую он заметил в Ромейне, посетив нас в гостинице. Я присутствовал при их встрече и намеревался уйти из комнаты, думая, что присутствие третьего лица могло стеснить двух друзей, но Ромейн остановил меня.

– Лорд Лоринг должен знать о случившемся со мной, – сказал он, – у меня не хватит духу рассказывать самому. Расскажите ему все, и если он будет одного мнения с вами, то я согласен посоветоваться с докторами.

Сказав это, он вышел.

Лорд Лоринг разделял мое мнение. Он также думал, что лучшим средством для излечения болезни Ромейна будет лечение его души.

– Исполняя предписания докторов, – сказал лорд, – лучше всего, по моему мнению, будет не давать нашему другу уходить в себя. Я считаю необходимым изменить уединенный образ жизни, который он вел в последние годы. Отчего бы ему не жениться? Женщина даст новое направление его мыслям и поможет заглушить ужасный голос, преследующий его. Вам это может показаться сентиментальным взглядом на вещи, но подумайте сами над моим предложением, и придете к тому же заключению. Имея такое прекрасное состояние, к которому теперь присоединилось еще наследство тетки, он обязан жениться. Вы не согласны со мной?

– Напротив, вполне согласен. Но я вижу серьезные препятствия на пути к исполнению плана вашего сиятельства. Ромейн не любит общества, а что касается женитьбы, его холодность к женщинам кажется мне неизлечимым недостатком его характера.

Лорд Лоринг засмеялся.

– Подобный недостаток всегда можно исправить, лишь бы найти подходящую женщину.

Тон, которым он говорил, заставил меня заподозрить, что он уже нашел эту «подходящую женщину», и я позволил себе спросить об этом. Он сразу признался, что я угадал.

– С Ромейном, как вы сами говорите, трудно иметь дело, – продолжал он. – Малейшая неосторожность может возбудить его подозрение, и тогда придется отказаться от всякой надежды быть полезным ему. Могу вам обещать, что буду действовать осмотрительно. К счастью, он, бедняга, любит картины! Ведь совершенно естественно, если я его приглашу посмотреть несколько новых картин, прибавившихся в моей галерее? Вот тут-то он и попадется в мою ловушку! У меня есть на примете прелестная девушка, которая гостит у нас: она не совсем здорова и немного расстроена. Когда нужно будет, я отправлю ее наверх. Может быть, она также заглянет в галерею – конечно, случайно – в то самое время, когда Ромейн будет там. Все остальное зависит от впечатления, произведенного девушкой. Если бы вы знали ее, я думаю, вы согласились бы со мной, что стоит попытаться.

Не зная девушки, я мало верил в успех опыта. Нельзя было сомневаться в расположении лорда Лоринга к его другу, и поэтому я должен был дать свое согласие.

По возвращении Ромейна было решено как можно скорее собрать консилиум. Заметив, что лорд Лоринг хочет что-то сообщить мне, я пошел проводить его до дверей гостиницы. Он, казалось, решил подождать заключения медиков, прежде чем испробовать влияние очаровательной девушки, и желал предостеречь меня, чтобы я преждевременно не говорил нашему другу о посещении картинной галереи.

Не интересуясь подробностями маленького заговора, затеваемого почтенным джентльменом, я смотрел на карету и восхищался про себя двумя прекрасными лошадьми, которыми она была запряжена. Лакей отворил дверцу, и я в первый раз увидел, что с лордом Лорингом приехал еще господин, просидевший в карете во время визита лорда в гостиницу. Господин наклонился вперед и поднял глаза от книги, которую читал. К своему удивлению, я узнал немолодую, полную и добродушную фигуру духовного лица, оказавшегося таким сведущим в местоположении Венжа и проявившего к нему такой необыкновенный интерес.

Меня поразило странное стечение обстоятельств: я снова встретил этого человека в Лондоне так скоро после нашего свидания в Йоркшире. Вот все, что я подумал о нем в эту минуту. Если бы я знал тогда, что знаю теперь, я бы сбросил его в озеро в Венже и, вероятно, считал бы это обстоятельство самым счастливым в жизни.

Чтобы вернуться к моему рассказу, скажу теперь, что мое участие в нем, как очевидно, закончено. На следующий день после посещения лорда Лоринга домашние затруднения заставили меня расстаться с Ромейном. Я могу только прибавить, что все рассказанное мною до сих пор написано с полным сознанием своей ответственности и вполне соответствует правде.

Джон Филипп Гайнд, майор 110 полка в отставке.

Рассказ

Часть первая

В одной из комнат верхнего этажа одного из роскошных домов в северной части Гайд Парка две дамы сидели за завтраком, пили чай и болтали.

Старшая дама была леди Лоринг, еще молодая особа, обладательница золотистых волос, ясных голубых глаз, прекрасного, нежного лица и развитого стана – качеств, обыкновенно составляющих принадлежность английской красоты. Ее собеседницей была неизвестная молодая леди, которой восхищался майор Гайнд во время переезда из Франции в Англию. Своими темно-каштановыми волосами, карими глазами и прозрачной бледностью лица, сменявшейся легким румянцем только в минуты волнения, она представляла совершенный контраст с леди Лоринг. Редко можно было встретить два столь противоположных типа красоты.

Слуга принес письма, полученные с утренней почтой. Леди Лоринг пробежала свою корреспонденцию и, оттолкнув пачку писем, налила себе вторую чашку чая.

– Нет ничего интересного, – сказала она. – Есть вести от твоей матери, Стелла?

Молодая девушка со слабой улыбкой подала ей распечатанное письмо.

– Прочти сама, Аделаида, – отвечала она необыкновенно нежным тоном, придававшим необычайную прелесть ее голосу, – и скажи мне, встречала ли ты когда-нибудь двух женщин, так непохожих между собой, как мать и я.

Леди Лоринг прочитала письмо так же быстро, как письма, адресованные лично ей.

«Никогда еще я не проводила время так весело, как в этом прелестном поместье. Каждый день за столом двадцать семь человек, не считая соседей… вечером танцы запросто… мы играем на бильярде и ходим в курильню, три раза в неделю охота с гончими… между гостями всякого рода знаменитости, в том числе несколько знаменитых красавиц… Какие туалеты! Разговоры!.. Но мы не пренебрегаем и серьезными обязанностями: в воскресенье торжественная обедня и хоральное пение в городе, вечером отрывки из “Потерянного Рая”, читаемые любителем… О глупый, упрямый ребенок! Зачем ты не захотела ехать и осталась в Лондоне, когда могла бы сопровождать меня в этот земной рай?.. Ты в самом деле больна?.. Кланяйся леди Лоринг и, конечно, если ты больна, посоветуйся с доктором. Здесь все с таким участием справляются о тебе… но вот, я еще и вполовину не кончила своего письма, а звонят к обеду… Что мне делать?.. Почему нет со мной моей дочки, которая могла бы дать мне хороший совет…»

– Ты еще можешь изменить решение и отправиться к матери, чтобы давать ей советы, – заметила леди Лоринг с серьезной иронией, возвращая письмо девушке.

– Пожалуйста, не говори об этом! – воскликнула Стелла. – Не знаю, какое существование я не предпочла бы такой жизни, которой теперь наслаждается моя мать. Что бы я стала делать, если бы ты не предложила мне поселиться в этом доме, где мне так хорошо? Мой «земной рай» здесь, где мне ничто не мешает по целым дням рисовать или читать, где мне не нужно преодолевать свое нездоровье и нежелание ехать в гости, куда меня тащат, или, что еще хуже, выслушивать угрозы, что мать обратится за советом к доктору, в знания которого она так слепо верит, когда дело не касается ее самой. Что, если тебе взять меня в компаньонки и дать мне возможность провести здесь всю свою жизнь?

Веселое лицо леди Лоринг приняло серьезное выражение во время речи Стеллы.

– Милая моя, – сказала она ласково, – я знаю, как ты любишь уединение и как ты не похожа по взглядам и чувствам на прочих девушек твоих лет. Я не забываю, что грустные обстоятельства способствовали развитию твоих наклонностей. Но с тех пор, как ты гостишь у нас, я замечаю в тебе какую-то перемену, которую не могу себе объяснить, несмотря на все знание твоего характера. Мы друзья со школьной скамьи, и в те дни у нас не было секретов друг от друга. Ты беспокоишься о чем-нибудь или о ком-нибудь, не известном мне? Я не прошу твоей откровенности, но только передаю тебе, что заметила, и говорю тебе, что мне жаль тебя.

Она встала и деликатно переменила разговор:

– Я сегодня хотела выехать раньше обыкновенного, могу я быть тебе полезна? – спросила она, положив руку на плечо Стеллы и ожидая ее ответа.

Стелла взяла ее руку и поцеловала со страстной любовью.

– Не думай, что я неблагодарная, – сказала она, – мне только стыдно.

И, наклонив голову, она заплакала.

Леди Лоринг молча стояла возле нее. Она хорошо знала сдержанный характер девушки, только в минуты невыносимого горя позволявшей другим заметить свое страдание. Истинно глубокое чувство, скрывающееся под этой врожденной скромностью, чаще всего встречается в мужчинах. Многие женщины, обладающие им, лишены общительности, облегчающей их сердца. Это самые благородные, но вместе с тем часто и самые несчастные женщины.

– Можешь ты подождать минуту? – тихо спросила Стелла.

Леди Лоринг снова села на свое прежнее место и после минутного колебания подвинула стул к Стелле.

– Хочешь, чтобы я посидела с тобой?

– Да, сядь поближе. Ты сейчас упомянула о нашей жизни в пансионе, Аделаида. И тогда между нами была разница. Я была самой младшей из девочек, а ты, кажется, старшей или почти старшей?

– Да, я была старшей. Между нами десять лет разницы. Но почему ты возвращаешься к этому?

– Просто вспоминаю былое. В то время отец был еще жив. В первое время я скучала по дому и боялась больших девочек. Ты позволяла мне прятать лицо у тебя на плече и рассказывала мне сказки. Позволь мне и теперь спрятаться у тебя на плече и послушать тебя.

Теперь она была гораздо спокойнее своей старшей подруги, которая побледнела и молча, со страхом, смотрела на прекрасную головку, лежащую у нее на плече.

– Поверила бы ты когда-нибудь, что после всего, пережитого мною я способна еще думать о мужчине о мужчине, про которого ничего даже не знаю? – спросила Стелла.

– Душа моя, в этом нет ничего невозможного! Тебе всего двадцать три года. В то несчастное время, о котором и вспоминать тебе не следует, ты ни в чем не была виновата. Люби, Стелла, и будь счастлива, если только найдешь человека, достойного тебя. Но ты пугаешь меня, говоря о незнакомом человеке. Где ты встретила его?

– Возвращаясь из Парижа.

– Вы ехали в одном вагоне?

– Нет, мы встретились во время переезда через канал. На пароходе было мало пассажиров, иначе я никогда бы не заметила его.

– Он говорил с тобой?

– Даже не взглянул на меня.

– Это говорит не в его пользу.

– Ты не понимаешь меня, то есть я не так выразилась. Он шел под руку с другом и казался слабым и изнуренным сильной, продолжительной болезнью. На лице его выражалась ангельская кротость и такое терпение, такая покорность судьбе! Ради бога, не говори никому, что я тебе сказала! Говорят, мужчины иногда влюбляются с первого взгляда. Но женщине взглянуть и влюбиться… какой стыд! А я не могла отвести глаз от него. Взгляни он на меня в свою очередь, я не знаю, на что бы была способна!.. Теперь я вся горю от стыда при воспоминании об этом. Но он целиком был занят своим горем и страданием. В последний раз я взглянула на него на набережной, перед тем как меня увезли. Его образ запечатлелся в моем сердце. Во сне я его вижу с такою же ясностью, как теперь вижу тебя. Не презирай меня, Аделаида!

– Милая моя, твой рассказ чрезвычайно заинтересовал меня. Как ты думаешь, этот господин из нашего круга? Я хочу сказать, джентльмен ли он?

– Без всякого сомнения.

– Постарайся описать его, Стелла. Он был высок и хорошо одет?

– Он ни высок, ни низок, худощав, все его движения грациозны, одет он был просто, но чрезвычайно изящно. Как описать его? Когда друг привел его на пароход, он стал у борта и задумчиво смотрел на море. Я еще ни у одного человека не встречала подобных глаз: они смотрели нежно и грустно, и цвет их был такой прекрасный и необыкновенный – сине-лиловый! Глаза эти слишком хороши для человека! То же я могу сказать и о волосах его, я видела их, когда он снял шляпу, – должно быть, голова его нагрелась на солнце и он хотел освежить ее морским ветерком. Светло-каштановый цвет их чуть-чуть отливал красивым красноватым оттенком. Борода его была такого же цвета – короткая и вьющаяся, как на портретах римских героев. Я его никогда более не увижу… и лучше, если не увижу. Что мне следует ждать от человека, даже не взглянувшего на меня? Однако мне было приятно слышать, что здоровье и спокойствие вернулись к нему и что он счастлив. Мне стало легче, потому что я смогла открыть тебе свое сердце. Я даже полна решительности признаться тебе во всем. Ты будешь смеяться надо мной, если я…

Она остановилась. Ее бледные щеки покрылись легким румянцем, большие темные глаза засветились – и она стала еще прекраснее.

– Мне скорее хочется плакать, чем смеяться над тобой, Стелла, – сказала леди Лоринг. – По-моему, в твоем приключении есть одно весьма грустное обстоятельство. Мне бы хотелось узнать, кто этот незнакомец. Даже наилучшее описание не дает полного представления о действительности.

– Я хотела показать тебе вещь, которая поможет составить верное представление о нем. Это еще одно признание моего безумия, – продолжала Стелла.

– Неужели у тебя есть его портрет? – воскликнула леди Лоринг.

– Да, я нарисовала его, как могла, по памяти, – грустно отвечала Стелла.

– Принеси его мне.

Стелла вышла из комнаты и вернулась с маленьким портретом, набросанным карандашом. Взглянув на него, леди Лоринг тотчас же узнала Ромейна и с многозначительным видом опустила глаза.

– Ты знаешь его! – воскликнула Стелла.

Леди Лоринг оказалась в неприятном положении. Ее муж рассказал о своем свидании с майором Гайндом, заручившись обещанием жены сохранить тайну, и упомянул о своем намерении устроить встречу между Ромейном и Стеллой. После сделанного ею открытия она считала себя вдвойне обязанной не выдавать вверенной ей тайны, и это после того, как она выдала себя Стелле! С кошачьей сообразительностью, свойственной женщине во всех случаях, когда надо что-нибудь скрыть, кого-нибудь обмануть, она приняла решение и отвечала просто, не задумываясь ни на минуту:

– Да, я видала его, – сказала она, – вероятно, где-нибудь в обществе. Но я вижу стольких людей и мне так часто приходится выезжать, что сразу не могу припомнить, кто этот джентльмен. Если ты не имеешь ничего против, я обращусь за помощью к мужу, он, может быть, поможет нам.

Стелла выхватила портрет у нее из рук.

– Неужели ты скажешь лорду Лорингу! – воскликнула она.

– Как могло это прийти тебе в голову, дурочка? Разве нельзя показать ему портрет, не говоря, кто его нарисовал? У него память, вероятно, лучше моей. Если я спрошу его: «Где мы встречали этого господина?», то, очень может быть, он сразу скажет мне это и даже вспомнит его фамилию. Конечно, если желаешь остаться в неизвестности, то тебе стоит только сказать об этом. Решайся же.

Бедная Стелла тотчас уступила. Она возвратила рисунок и с любовью поцеловала свою догадливую подругу. Получив возможность посоветоваться с мужем, не возбуждая подозрения, леди Лоринг вышла из комнаты.

В это время лорда Лоринга можно было найти в библиотеке или в картинной галерее. Жена его отправилась сначала в библиотеку.

Но здесь она нашла только одного человека – не того, кого искала. Там, окруженный всевозможными книгами, сидел в длинном сюртуке, застегнутом на все пуговицы, тучный пожилой патер, внушивший такое отвращение майору Гайнду.

– Извините, отец Бенвель, – сказала леди Лоринг, – я помешала вам?

Отец Бенвель встал и поклонился с приятной улыбкой.

– Я только пробую привести в порядок библиотеку, – сказал он просто. – Книги – хорошие товарищи, точно родные, для одинокого старика-священника, как я. Чем я могу служить вашему сиятельству?

– Благодарю вас, отец. Не можете ли вы сказать мне, где лорд Лоринг?

– Могу. Пять минут назад его сиятельство был здесь, теперь он в картинной галерее. Позвольте я позову его.

Необыкновенно легкими и мягкими шагами для мужчины его лет и сложения он отошел в глубь библиотеки и отворил дверь в галерею.

– Лорд Лоринг один среди картин, – сообщил он, произнося последние слова с ударением, которое могло повлечь за собой дальнейшие объяснения, а могло и не повлечь, если на него смотрели домашние как на духовного пастыря.

Леди Лоринг произнесла только: «Это мне и надо, еще раз благодарю вас, отец Бенвель», – и прошла в картинную галерею.

Оставшись снова один в библиотеке, патер начал задумчиво ходить взад и вперед по комнате. Лицо его приняло отпечаток скромной силы воли и решимости. Опытный наблюдатель ясно увидел бы теперь в нем привычку повелевать и способность заставлять себе повиноваться. Отец Бенвель был одним из тех драгоценных борцов церкви, которые не признают возможности поражения и высоко ценят каждую победу.

Через минуту он снова вернулся к столу, за которым писал, когда вошла леди Лоринг. На столе лежало неоконченное письмо.

Он снова взялся за перо и закончил письмо следующими словами:

«Поэтому я решился передать это серьезное дело в руки Артура Пенроза. Я знаю, он молод, но его юность уравновешивается его неподкупной честностью и истинным религиозным рвением. Теперь у меня под руками нет никого лучше, а времени терять нельзя. Ромейн получил недавно огромное наследство.

Он будет предметом самых низких домогательств: мужчины будут стараться завладеть его деньгами, а женщины – еще того хуже – будут стремиться женить его на себе. Эти предосудительные стремления могут служить препятствием на пути к достижению наших праведных целей, если мы не захватим поле битвы первыми. Пенроз выехал из Оксфорда на прошлой неделе. Преподав ему необходимые наставления и изыскав средства представить его Ромейну под благовидным предлогом, я буду иметь честь препроводить к вам отчет о нашем деле».

Подписавшись, он написал на письме адрес: «Высокопочтенному секретарю общества Иисуса в Риме».

Не успел он заклеить и запечатать конверт, как слуга, отворив дверь залы, доложил:

– Мистер Артур Пенроз.