Текст книги "Повесть о Роскошной и Манящей Равнине"

Глава III. Воины Ворона рыщут по волнам

Тогда женщины задумались, обменялись парой слов, а потом разделились, направившись в разные стороны, чтобы собрать воинов Ворона, бывших в ближних полях или на дороге к дому, дабы они могли последовать за Холблитом на морской берег и помочь ему; вскоре начали женщины возвращаться – по одиночке, парами и тройками – в компании полных гнева молодых мужей. Когда во дворе собралось чуть более дюжины воинов – при конях и оружии, – они направились к морю, чтобы спустить по каткам на воду длинный корабль Воронов, настичь морских разбойников и вернуть назад Полоняночку, дабы все скорби немедля окончились, а в Дома Ворона и Розы вернулось счастье. С ними были и трое парней, видавших пятнадцать зим, – чтобы пригнать лошадей назад, когда мужи оседлают Коня Соленых Вод.

Так они отправились, а девы стояли во внутренних воротах, пока воины не исчезли за песчаными холмами, а потом со скорбью вернулись в дом и принялись негромко беседовать о собственном горе. И часто приходилось им повторять заново свою повесть тем, кто возвращался из леса и с поля. Однако, когда молодые люди спустились к воде, они обнаружили там Холблитова вороного, бродившего между кустов тамариска над берегом; обозрев оттуда пески, они не увидали там Холблита, ни какого-нибудь иного мужа. Посмотрев же на море, не обрели посреди соленых просторов ни паруса, ни ладьи. Тогда они спустились на прибрежный песок, и отряд разделился: половина его направилась в одну сторону, половина в другую, – между дюнами и прибоем, ибо прилив уже приближал воды, – и ехали так, пока мысы с востока и запада, словно рога охватывавшие бухту, не преградили им путь. Отряды вновь сошлись у катков, когда солнце садилось и до заката оставался один час. Руки мужей легли на корабль, звавшийся «Чайкой», и они спустили его по каткам на волны… попрыгав в ладью, воины Ворона подняли парус, приладили весла и направились в море. Легкий ветерок с предгорий подгонял их.

Так они бороздили морскую равнину, как пустельга – воздушный простор над заливными лугами, пока не легла ночь на воды; и была она облачной, хотя иногда сквозь тучи проглядывала скиталица луна. Но на соленых просторах не появилось ничего – ни паруса, ни корабля, только плескали волны да парили морские птицы. Посему они пустили ладью по волнам за рожками бухты и стали дожидаться рассвета. А когда настало утро, вновь отправились в путь, обыскивать море… Заплыв во Внешние Шхеры, Сыны Ворона со всем тщанием обыскали их, а после вышли в открытое море и бороздили его из стороны в сторону. Так поступали они восемь дней, но не увидели ни паруса, ни корабля, если не считать трех челнов Рыбоедов возле скалы, именуемой Мяукающий Камень.

Тогда они вернулись в Бухту Ворона и опустили киль на катки, с печалью направившись к себе домой, в Дом Ворона, ибо на сей раз ничего более не могли сделать для своего отважного родича и его прекрасной суженой. И были они в великой печали, потому что обоих пропавших любили все родичи. Однако, поскольку сделать что-либо уже было нельзя, воины Ворона пребывали в мире, ожидая перемен, которые всегда может принести время.

Глава IV. Холблит выходит в море

Теперь следует поведать о Холблите, о том, как в ярости он спустился к морю и остановился, озираясь на береговом откосе; и вот видит он, что впереди него в Хранилище Кораблей, на катках лежат три длинных корабля: «Чайка», «Скопа» и «Орлан». Тяжелыми и огромными казались покоящиеся на берегу ладьи; черные борта лизали мартовские волны, золотые головы драконов с вожделением глядели в море. Но первым делом он оглядел море; только когда взгляд его опустился от места, где сходятся волны и воздух, Холблит позволил себе обратить взор свой к Хранилищу Кораблей, и чуть к западу от него обнаружился ял, колыхавшийся на волнах невысокого прилива. На лодке была мачта, и распущенный черный парус плескал возле нее. В яле сидел муж в черных одеждах, и солнце золотило шлем на его голове. Тут Холблит соскочил с коня и, взяв на плечо копье, отправился вниз по пескам. Приблизившись к человеку в лодке, он выставил вперед оружие, тряхнул им и вскричал:

– Реки, друг ты или враг мне?

Тот ответил:

– Ладный молодец, в голосе твоем вместе с гневом я слышу горе. Не бросай копье, пока не выслушаешь меня, быть может, я сумею чем-нибудь облегчить его.

– Что можешь ты сделать? – отвечал Холблит. – Разве ты не морской разбойник, похититель мирных людей?

Муж расхохотался.

– Да, – молвил он, – мое дело красть и увозить дочерей мирных людей, чтобы после мы могли получить за них выкуп. Отправишься ли ты вместе со мной за море?

В гневе сказал Холблит:

– Нет, лучше выходи на берег! С виду ты рослый муж и умеешь владеть оружием. Выходи и бейся со мной, и тот из нас, кто будет побежден – если останется он в живых, – год будет служить другому, и тогда ты сам заплатишь за меня выкуп.

Вновь расхохотался сидевший в лодке муж, да так презрительно, что рассердил этим Холблита превыше меры; встав на ноги в лодке, он все хохотал, сотрясая суденышко. Громадный он был, длиннорукий и большеголовый, длинные волосы хвостом рыжего коня выбивались из-под шлема, серые глаза светились, широкие губы кривились.

Наконец, насмеявшись вдоволь, сказал сей муж:

– О Сын Ворона, такая игра была бы для тебя слишком простой, хотя я не против – неплохо развлечься, когда знаешь, что победишь. Но вот что, если я убью тебя или просто заставлю сдаться, все будет ясно и так; ну, а если каким-нибудь случайным ударом тебе удастся сразить меня, ты потеряешь единственного помощника в твоей беде. Короче говоря, я приглашаю тебя на борт, если хочешь услышать хотя бы слово о собственной суженой. Это, скажу тебе, не помешает нам сразиться попозже – если ты не оставишь такого намерения, – ибо вскоре мы высадимся в стране, где нам обоим хватит места, чтобы стать с мечом друг против друга. Кроме того, если тебе угодно сразиться в лодчонке, раскачивающейся на волнах, в этом можно усмотреть особое мужество, хотя я не замечаю его.

Тут жаркая ярость чуть поубавилась в сердце Холблита, не хотел он терять и возможность вновь услыхать о своей возлюбленной, а поэтому сказал:

– Высокий, я войду в твою лодку. Но если ты замыслил обман, знай, что Сыны Ворона дорого отдают свои жизни.

– Хорошо, – ответил рослый муж. – Слышал я, что сказители вашего племени знают множество слов, и считают, что им есть что рассказать… Подымайся на борт и не медли.

Тут Холблит вступил в прибой, легко перескочил через борт яла и сел. Повернув на глубину, рослый вернул парус на место, но ветерок едва задувал.

Тогда Холблит молвил:

– Не позволишь ли ты мне грести, ибо я не знаю, куда править?

Рыжий кметь ответил:

– Возможно, тебе надо спешить, но мне некуда торопиться, так что делай как хочешь.

И Холблит взялся за весла со всею силой, чужак правил, и они легко и быстро скользили по морю – по едва заметным волнам.

Глава V. На Острове Искупления

Солнце опускалось и наконец село; звезды и луна посветили недолго, и их затянули тучи. Холблит все греб и не желал отдыхать, хоть и ощущал усталость, а высокий правил, пребывая в покое. Но когда ночь состарилась и рассвет был уже недалек, чужак проговорил:

– Юнец из племени Ворона, теперь тебе пора спать, а я буду грести.

Холблит чрезвычайно устал; поэтому, передав весла чужаку, улегся на корме и заснул. И ему приснилось, что он лежит в Доме Ворона, и к нему пришли сестры со словами:

– Восстань же, о Холблит! Неужели ты будешь лежебокой в день собственной свадьбы? Пойдем же с нами в Дом Розы, чтобы мы могли увести с собой Полоняночку.

Потом – во сне – они ушли, а он встал и оделся, но когда пришла пора выходить из чертога, оказалось, что за дверями светит не солнце, а луна, и, спящий, он решил, что уснул; ему нужно было выйти, а он все не мог отыскать дверь и поэтому сказал, что выйдет через окно; стена оказалась высокой и сплошной – совсем не такой, как в Доме Ворона, где с одной стороны шел рядок невысоких окошек. Однако ему приснилось, что он впал в такое смятение, что даже заплакал от жалости к себе и вернулся в постель, чтобы лечь, но, увы, не стало постели и чертога – вокруг расстилалась только озаренная луной дикая и просторная пустошь. А он все еще плакал во сне, и мужество, похоже, совершенно оставило его, и тогда вдруг прозвучал голос:

– Это ли нужный нам край? Он ли?

Тут он проснулся и, протерев глаза, увидел за веслами рослого спутника, и черный парус, плескавший у мачты, ибо ветер утих.

День уже наступил, но лодку окружал густой туман, который не могло бы рассеять и солнце.

Когда Холблит глянул на рыжего мужа, тот с улыбкой кивнул ему и сказал:

– А теперь твой черед есть, а потом грести. Только скажи мне, что вижу я на твоих щеках?

Чуть покраснев, Холблит ответил:

– Ночная роса легла на мои щеки.

Рек тогда морской бродяга:

– Нет для тебя стыда, юнец, в том, что, вспомнив во сне возлюбленную, ты заплакал, ибо тоскуешь по ней. Ну, а сейчас встряхнись, потому что уже много позже, чем ты полагаешь.

Тут рослый спутник поднял весла и отправился в заднюю часть лодки и извлек из сундучка мясо и питье; вместе они ели и пили, и Холблит чуть приободрился, а потом взялся за весла.

Потом рыжеволосый рослый муж встал, глянул через левое плечо и молвил:

– Скоро задует ветер и разгонит туман.

Он уставился в самую середину паруса и принялся насвистывать мелодию – такие дудят волынщики на Святках, чтобы плясали мужи и девы, – и сверкнули глаза его и заблистали, и еще огромнее сделался он. Тогда Холблит ощутил щекою движение воздуха, и туман поредел, и ветер начал наполнять парус, натягивая полотно.

Наконец поднялся туман от лика моря, радостно зарябившего под ярким солнцем. Окрепший ветер невесть куда унес мглистую стену, лишь несколько облачков торопились по небу. Парус напрягся, лодка накренилась, и забелели буруны у носа… ладья понеслась по глади вод. Тут расхохотался рыжеволосый и молвил так:

– Ну, сверчок с сухой ветки, теперь ветер таков, что рукам твоим с веслами не угнаться за ним; посему убирай весла и повернись, дабы видеть, куда мы держим путь.

Тогда Холблит повернулся на банке, поглядел вперед, и… О! Перед ним высились утесы, скалы и горы новой земли; синевой горели они под лучами яркого солнца, застывшего над головой. Он ничего не сказал, только сидел, удивляясь и размышляя, какой это край, но рослый продолжил:

– О губитель воинов, скажи, разве это не сами воды взмыли к небу, окрасив скалы и камни своей чудной синевой? Но нет, это лишь потому, что горы и утесы еще далеки, как только мы приблизимся к ним, ты увидишь истинный цвет, угольно-черный. Земля эта – остров, и имя ему – Остров Искупления. На нем ты увидишь рынок, где, быть может, сумеешь выторговать свою возлюбленную. Только не уводи ее за руку, не касайся руки, когда расплатишься с торговцем девушками, откупившись от него птицею битвы, рассчитавшись краем соскучившегося клинка.

В голосе рослого прозвучала насмешка, и клинок Холблита шевельнулся в ножнах, однако, сдержав гнев, он молвил:

– Рослый муж, чем дольше гляжу я, тем меньше кажется мне, что мы должны высадиться на том берегу, ибо я не вижу ничего, кроме крутого утеса, за которым поднимаются великие горы.

– Тебя ждет новое чудо, – ответил чужеземец, – когда мы приблизимся к острову, ибо сейчас нам не видны береговая полоска и отлогий спуск к морю, потому что их нет. Но не страшись! Разве я не с тобою? Ты ступишь на берег Острова Искупления.

Тут Холблит успокоился, и спутник его, хохотнув, надолго умолк; наконец он заговорил громким голосом:

– Ну, малыш, Пожиратель Падали, почему не спрашиваешь о моем имени?

Холблит был рослым и свирепым бойцом, но он только молвил:

– Потому что я думаю не о тебе.

– Ну что ж, тогда знай – дома люди зовут меня Хилым Лисом.

Удивился Холблит:

– Значит, ты – Лис?! Может быть, ты задумал обмануть меня, как свойственно твоему рыжему тезке, но знай – если таковы твои мысли, я сумею отомстить за себя.

Тут рослый поднялся от кормила и, расставив ноги, взревел:

– О Гнездящийся в Скалах, я один из семи братьев, самый слабый и малый из них. Ты не боишься?

– Нет, – отозвался Холблит, – потому что не вижу здесь остальных братьев. Мы сразимся в лодке, о Лис?

– Нет, – ответил тот, – лучше выпьем по чаше вина.

Тут он вновь открыл сундучок и извлек из него огромный рог, принадлежавший когда-то в неведомых землях чудовищному туру, окованный серебром и с серебряной крышкой. А с ним – золотую чашу. Наполнив ее из рога, спутник вложил чашу в руку Холблита и сказал:

– Пей, Черноперый! Только перед этим – если хочешь – возгласи здравицу!

Подняв чашу вверх, Холблит воскликнул:

– Пью за Дом Ворона, за тех, кто любит его. И за погибель врагов этого Дома.

А потом он припал к чаше губами и выпил; и не знал еще Холблит вина лучше и крепче. Но когда он вернул чашу Лису, тот вновь наполнил ее и возгласил:

– За Сокровище Моря! И за Короля, не знающего Смерти!

Потом он выпил и вновь налил Холблиту, удерживая коленями кормило; так оба они выпили по три чаши. Лис улыбался, притих и говорил немного, но Холблит все удивлялся тому, как изменился его мир со вчерашнего дня.

Теперь небо совершенно очистилось от облаков, и ветер засвистел пронзительно за спиною, и крутые валы поднимались вокруг них, и солнце светило с неба сквозь радугу. Подгоняемая ветром, быстро летела лодка, словно бы не ведая предела движению; день повернул к вечеру, а ветер становился сильнее. Теперь перед ними высился угольно-черный Остров Искупления, и не было видно ни пляжа, ни гавани; только ветер все гнал лодку к черной скале, о которую вечно билось море, и всякий киль, сооруженный руками смертного мужа, не выдержал бы удара о черную стену под натиском моря.

Солнце все опускалось и уже краснело над самым морем, а скала перед ними поднялась до половины небес, ибо были они уже совсем близко; только куда правит Лис, Холбит не знал, понятно было лишь то, что вскоре они неизбежно разобьются о камень.

– Сын Ворона, – рек Лис, – внемли, ибо ты не слаб духом. Перед тобою ворота Острова Искупления, и при желании ты можешь пройти сквозь них. Тем не менее может случиться, что если ты ступишь на берега острова, с тобой может произойти нечто скорбное, беда, которую нельзя снести… скажем, позор. Теперь перед тобой два пути: либо ступить на остров и встретить, что надлежит, либо принять здесь смерть от моей руки, не совершив ничего постыдного для мужа. Что скажешь ты?

– Ты чересчур многословен, Лис, тогда как времени у нас немного. Почему мне не предпочесть путь на остров, чтобы спасти там обрученную со мной деву; что же касается прочего, убей меня, если мы сумеем выбраться живыми из этих кипящих вод.

Тут рослый и рыжий спутник его молвил:

– Смотри же тогда на Лиса, ибо надлежит ему провести лодку, словно сквозь игольное ушко.

Черный утес уже прикрыл их своей мрачной тенью, и в сумерках белым огнем бился прибой. Над водою уже искрились звезды, и желтая луна ярко светила, покой царил в небесах, которых не пятнало и единое облачко. Только что видел Холблит все это – и вдруг оказался в черной пещере, где ветер ревел и волны рычали уже по-другому, чем снаружи. Прозвучал голос Лиса:

– Садись же и бери весла, потому что мы вот-вот окажемся дома.

Посему Холблит взял весла и принялся грести, и едва отправились они в глубь пещеры, волны улеглись и ветер утих, бесцельно кружа в пустоте, на мгновение вокруг сгустилась полнейшая тьма, а потом Холблит заметил, что она чуть посерела; глянув через плечо, он заметил ясную звездочку перед носом лодки, и Лис воскликнул:

– Да, похоже на день; яркой будет луна для сегодняшних путников! Оставь весла, о сын иссиня-черной птицы, путь лодки окончен.

Тут Холблит поднял весла, и через мгновение нос яла ударился о камень; повернувшись, он увидел крутые ступени и наклонный колодец, уводивший вверх, к кусочку освещенного луною звездного неба. Тогда встал Лис, выпрыгнул из лодки, привязал ее к большому камню, вернулся обратно и сказал:

– Помоги перенести припасы; придется достать их из лодки, если только ты не намерен уснуть голодным, а я этого не хочу. Сегодня мы сами себе хозяева: до дома моей родни далеко, да и сам старик, как говорят, оборотень и летает ночами. Что касается этой пещеры, ее не считают безопасным местом для сна, если только уснувшему не повезет вдвойне. Ну, а удачи, Сын Ворона, как мне кажется, на твою долю выпало куда больше, чем отпускается одному человеку. Так что сегодня нам предстоит ночевать под открытым небом.

Холблит сказал на это «ага»; и, взяв из лодки столько еды и питья, сколько было нужно, они поднялись по крутой лестнице и вышли наконец на равнину, в лунном свете показавшуюся Холблиту нагой и пустынной; сумерки уже сгустились, и от дневного света осталось лишь зарево на западе.

Холблиту показалось удивительным, что ветер бушевал лишь в недрах пещеры: здесь на открытом месте покой безоблачной ночи нарушало только легкое дуновение с юга.

Тут Лиса оставило громогласное хвастовство, голос его сделался мирным и мягким, как подобает скитальцу, которому следует поглядывать по сторонам, как и всем остальным. Указав на невысокую гряду над лишенной леса равниной, он молвил:

– Спутник мой, у этих скал ждет нас сегодня отдых; не считай меня невежей за то, что я не предоставлю тебе лучшего крова. Но я обязан довести тебя до цели живым, а тебе показалось бы сложным жить с такими соседями, как моя родня, если бы мы сегодня добрались до дома. Но завтра тебе суждено говорить с тем, кто назначит выкуп.

– Этого мне довольно, – отвечал Холблит, – и я благодарен тебе за руководство; что же касается твоих грубых и невежливых слов – я прощаю тебя. Останусь выше обиды, иначе пришлось бы сказать свое слово и моему мечу.

– Я удовлетворен этим, Сын Ворона, – рек в ответ Лис. – Я выполнил поручение, и все благополучно.

– Скажи мне тогда, кто поручил тебе доставить меня сюда?

– Этого я не вправе сделать, – ответил Лис. – Ты здесь и довольствуйся этим.

И он молчал, пока не пришли они к помянутой гряде, что была в двух фарлонгах[3]3
  Примерно 200 метров.


[Закрыть] от места, где они вышли из пещеры. Там, расположившись на камнях, оба поужинали, ели и пили, пока не опустел рог с добрым крепким вином. Тут Лис сделался немногословным, и на расспросы Холблита о здешних краях отвечал скупо. Когда наконец Холблит спросил о том, почему так опасен дом и те, кто населяет его, он ответил:

– Сын Ворона, не стоит расспрашивать о подобных вещах, ибо, сказав что-нибудь обо всем этом, я солгу. Снова скажу: будь доволен тем, что невредимым пересек море. Путь был много более опасным, чем ты предполагаешь. Однако покончим с пустыми словами и устроимся поудобнее между этих камней, ибо утром на длежит подняться пораньше.

Холблит что-то буркнул в ответ, и оба они устроили себе ложе – как делает заяц, как поступает и муж, привыкший к ночлегу под открытым небом.

Холблит устал и скоро заснул, и тогда ему привиделся сон, а может, явилось видение – кто знает, спал он в это время или находился между сном и дремою. Но во сне ли, в видении ли Полоняночка стояла над ним, какой была только вчера, – светловолосая, с румяными щечками, белокожая, ласковая. Она сказала ему негромко:

– Холблит погляди на меня и послушай, ибо есть у меня весть для твоего слуха.

Поглядев, молодой человек устремился к ней всей душою, искушенной негой желания… он уже собирался вскочить и обнять невесту, но дремота и сон не давали этого сделать. Тут видение улыбнулось ему и сказало:

– Нет, мой любимый, лежи спокойно, ибо тебе не следует прикасаться ко мне; ты видишь лишь образ тела, которого алчешь. Внемли же. Я попала в злую беду и сейчас нахожусь в руках сильных морских разбойников; я не знаю, что они сделают со мной, но не хочу позора; я не хочу, чтобы меня продали из рук в руки врагу нашего племени, который обнимет меня, хочу я этого или нет. Тяжела подобная участь. Поэтому завтра на рассвете, когда мужи будут спать, я перескочу через борт черного корабля, поручив себя богам. Пусть они, а не эти разбойники, властвуют над моей жизнью и моей душой, а надо мной да свершится их воля, ибо они знают, что я не снесу жизни в незнакомом и чужом доме, не вытерплю любви и ласк его господина, насмешек и колкостей чужой хозяйки. Пусть же Седой Морской Старец возьмет меня, рассудит мое дело и оставит жить или предаст смерти, как будет ему угодно. Кончается ночь, и все же лежи спокойно, ибо у меня есть еще одно слово. Может быть, мы еще встретимся в жизни, может быть, нет. Если нет, пусть мы и не лежали в одной постели, я хочу, чтобы ты помнил меня, но мой образ да не станет между тобой и той, что займет предназначенное мне ложе. И все же, если жизнь ждет и меня, и тебя, говорили мне, что тем или иным путем суждено мне оказаться на Равнине Блаженных, Земле Живых. О мой возлюбленный, если бы и ты как-нибудь сумел там оказаться, чтобы мы вновь встретились в жизни, как было бы здорово! Ищи же эту землю, возлюбленный! Ищи ее – и узнаешь, суждено ли нам с тобой увидеть Дом Розы или ступить на порог обиталища Воронов. А теперь и мой образ должен оставить тебя. Прощай!

Тут сон исчез, и виденье рассеялось; Холблит сел, полный желания и тревоги. Оглядев сумрачную равнину, он заметил, что посветлело, и облачное небо сделалось серым; рассвет был уже недалеко. Вскочив на ноги, наклонился над Лисом и, тряхнув его за плечо, молвил:

– Спутник, проснись! Рассвет уже явился, а у нас много дел.

Заворчав, словно пес, Лис сел, протирая глаза, огляделся вокруг и сказал:

– Ты разбудил меня понапрасну: это еще не заря, а луна, чей свет, пробиваясь сквозь тучи, не дает тени, сейчас первый час по полуночи. Так что спи и дай мне снова уснуть, ибо иначе я не смогу быть твоим проводником, когда наступит день.

Лис снова лег и уснул. А опечаленный Холблит опустился на свое место и ощутил такую усталость, что сразу уснул и не видел более снов.