Текст книги "Повесть о Роскошной и Манящей Равнине"

Глава VI. Обитель людей на Острове Искупления

Когда он проснулся вновь, солнце ярко светило, утро было тихим и безветренным. Холблит сел, но, оглядевшись вокруг, не заметил даже оставленных Лисом следов, если не считать логова, в котором тот ночевал. Поднявшись на ноги, он принялся искать между скал, но так и не обнаружив своего спутника, Холблит громко позвал, однако ответа не получил. Тогда он сказал себе:

– Наверно, Лис спустился вниз, чтобы достать из лодки какую-нибудь вещь или положить что-то обратно.

Посему он направил свой путь ко входу в пещеру и позвал Лиса с верха лестницы – и вновь не получил ответа.

С дурным предчувствием в сердце Холблит спустился по длинной лестнице, а оказавшись на последней ступеньке, не увидел ни мужа, ни лодки – только воду и нагой камень. Тут он воистину разъярился, ибо понял, что его обманули и что он угодил в беду, оставшись в одиночестве на неизвестном ему острове, пустынном и уединенном, где, скорее всего, его ожидала голодная смерть.

Не желая более тратить свое дыхание на крики и силы на поиски Лиса, Холблит сказал себе:

– Мне следовало понять, что этот кметь – лжец и обманщик, ибо едва умел он сдержать свою радость, вызванную моим безрассудством и его успехом. Теперь мне предстоит схватка за жизнь со своей смертью.

Повернувшись, Холблит поспешно отправился вверх по лестнице, а оказавшись на поверхности острова, увидел, что земля здесь воистину ужасна и пустынна. Среди черного песка, камней и принесенных льдом валунов кое-где пробивалась редкая травка, в сонных болотцах ветер качал белоголовый камыш, там и сям пятна мха чередовались с красными лепестками молодила, но повсюду лишь обдутая всеми ветрами ползучая ива цеплялась за черный песок – стволик с одним или парой листков и опять стволик с листком. Невдалеке от берега поднимались горы; некоторые, высокие, венчали снежные шапки, другие были нагими до самых вершин. Весь этот далекий вид – если не считать снегов – солнечное утро окутывало синевой. Однако вокруг него на равнине были одни только скалы, подобные тому гребню, под которым Холблит ночевал, – острия, молоты и просто глыбы самых различных очертаний.

Вернувшись к краю утеса, он поглядел вниз на море, которое, морщась, набегало на скалы… долго глядел Холблит во все стороны, однако же не заметил ни корабля, ни паруса – ничего, кроме пляшущих волн и парящих над ними морских птиц.

Тут он сказал:

– Разве не следует мне теперь поискать хозяина дома, о котором говорил Лис? Быть может, он переправит меня в тот край, где лежит Равнина Блаженных. Горе мне! Теперь и я присоединился к той скорбной компании, и мне суждено кричать: где эта земля? Она ли это? – Потом он повернул к скалистому гребню, поднимавшемуся над их ночным логовом, но по пути задумался и сказал: – Что, если эта обитель – тоже выдумка, как и прочие россказни Лиса, и я остался один на заброшенном острове посреди моря? Возможно, и привидевшийся мне во сне образ возлюбленной также был только обманом, ибо теперь я понимаю, что Хилый Лис был во всех отношениях много хитрее, чем это пристойно и прилично. – Потом он сказал себе: – По крайней мере, следует поискать; быть может, на этом несчаст ном острове обнаружится еще один человек. Тогда меня не может ждать ничего худшего, чем сражение с ним и смерть от лезвия, а не от голода. В лучшем же случае мы можем сделаться друзьями-приятелями и будем помогать друг другу.

Тут он оказался возле утеса и с великими трудами забрался на самую высокую из скал, чтобы оглядеться. Вдалеке, между ним и горами, поднималась вверх струйка дыма, однако Холблит не заметил ни дома, ни других признаков человеческого жилья. Посему, спустившись со скалы, он обратился спиною к морю и направился в сторону дыма – копье на плече, а меч в ножнах. Неровным и утомительным выдался путь. Холблиту пришлось пересечь три долины, пролегшие между черных отрогов, по узким и каменистым ложам которых к морю бежали потоки воды. И повсюду – наверху и внизу – под ногами его были только песок, камни да дикие травы, и не видел он человека или прирученного им зверя.

Наконец, проведя в пути четыре часа, но так и не одолев значительного расстояния, он поднялся на каменистый склон и с вершины холма увидел широкую долину, заросшую по большей части травой, посреди нее текла речка, а на берегах паслись овцы, говяда и кони. Ну, а посреди долины у берега виднелось жилье человека – длинный чертог окружали другие, сложенные из камня дома. Обрадовавшийся Холблит поспешно отправился вниз по склону, позвякивая оружием. Спустившись к подножию склона, он ступил на траву, оказавшись рядом с конепасом и бывшей с ним женщиной. Свирепые лицом и статью похожие на великанов, отнюдь не уроды, оба были рыжеволосы, и кожа женщины, там, где ее не опалило солнце, отливала чистым молоком. Оружия у них Холблит не заметил, если не считать стрекала в руке кметя.

Холблит отправился дальше – к самому большому дому, упомянутому чертогу; очень вытянутый в длину, он казался невысоким, и его нельзя было назвать красивым, скорее просто похожим на островерхую груду камней. Внутрь вела низкая прямоугольная дверь, и Холблит вошел в нее, низко пригнувшись, а когда погас отблеск дневного света на наконечнике его копья, которое держал перед собою, улыбнулся и произнес:

– Если бы сейчас кто-нибудь рядом с оружием в руках воспротивился бы моему приходу, тут бы и вся сказка сказалась!

Однако он вошел в чертог, не получив и удара, и, встав на пороге, заговорил:

– Да посетит в этот день процветание всякого, кто находится внутри этого дома! Ответит ли здесь гостю мужчина?

Но никто не ответил и не приветствовал его, и когда глаза Холблита привыкли к сумраку, он огляделся вокруг, но ни на полу, ни на высоком сиденье, ни у очага не заметил мужа. Молчанье царило здесь, лишь посреди чертога потрескивал, мерцая, очаг и мыши суетились за обшивкой стен.

С одной стороны чертога рядком тянулись крытые ложа, и Холблит решил, что в них могут оказаться мужи, но раз ему никто не ответил, не стал обыскивать их, опасаясь ловушки, подумав:

– Останусь на просторе, и если кто-нибудь, друг или враг, займется мной, пусть подойдет ближе.

И он принялся расхаживать по чертогу от кладовой до помоста. Наконец, как будто бы расслышав чей-то жалкий голосишко, слишком, впрочем, скрипучий для крысиного писка, он остановился и произнес:

– Скажет ли какой-нибудь муж слово Холблиту, пришельцу, не знакомому с этим домом?

Тут тоненький голос, превратившись в слова, произнес:

– Что это за дурень расхаживает по нашему чертогу без всякого дела, каркая, словно ворон над вершиной утеса, и ожидая гласа рогов и звона заскучавших мечей?

Отвечал Холблит голосом, громко прозвучавшим в чертоге:

– Кто называет Холблита дурнем и смеется над Сынами Ворона?

Отозвался голос:

– Почему бы дурню не подойти к мужу, который не может выйти навстречу гостю?

Нагнувшись вперед, чтобы вслушаться, Холблит определил, что голос доносится от одного из лож, и, приставив к столбу копье, открыл отмеченное им ложе и увидел, что там лежит старец, с виду чрезвычайно дряхлый и изможденный, а длинные, белые словно снег волосы его рассыпались по постели.

Увидев Холблита, старец усмехнулся тонким и скрипучим голосом и молвил не без насмешки:

– Здравствуй, пришелец! Есть будешь?

– Ага, – ответил Холблит.

– Тогда ступай в кладовую, – сказал старый кметь, – там на полках найдешь пироги, творог и сыр; ешь досыта, а когда покончишь с едой, загляни в уголок и там увидишь бочонок меда, отменного и посему крепкого, рядом найдешь кувшин и две серебряные чаши. Наполни кувшин и принеси его сюда вместе с чашами, тогда мы поговорим за питьем, приятным для старика. И поспеши! Иначе дважды дурнем назову я того, кто не торопится за мясом, когда голоден.

Тут Холблит расхохотался и, пройдя чертогом в кладовую, нашел мясо, наелся досыта и с питьем в руках вернулся к седобородому старцу.

Завидев его, тот хихикнул и сказал:

– Ну, а теперь налей нам обоим и пожелай мне чего-нибудь.

– Желаю тебе удачи, – сказал Холблит и выпил.

Старец же молвил:

– А я желаю тебе прибавления ума. Неужели ты можешь пожелать мне только удачи? Какая удача может еще посетить дряхлого старца?

– Но что же, – рек Холблит, – что же еще мог бы я пожелать тебе? Неужели ты бы хотел, чтобы я пожелал тебе помолодеть?

– Именно так, – отвечал Седовласый, – именно этого и ничего другого.

– Тогда желаю тебе помолодеть, раз ты этого хочешь, – сказал Холблит и снова выпил.

– Нет-нет, – капризным тоном ответил старец, – налей себе третью чашу и пожелай мне возвращения юности, не присоединяя к пожеланию пустых слов.

Молвил Холблит, подымая чашу:

– Да вернется к тебе молодость! – И выпил в третий раз.

– Добрая здравица, – отозвался старец. – А теперь спрашивай у старого кметя, чего пожелаешь.

Спросил Холблит:

– Как зовется эта земля?

– Сынок, – отвечал его собеседник, – не слышал ли ты, что зовется наш край Островом Искупления?

– Ага, – сказал Холблит, – но как вы сами зовете ее?

– Именно этим именем, – молвил дряхлый кметь.

– Далек ли он от прочих земель? – спросил Холблит.

– Далек, – ответил смерд, – если ветерок слаб, корабль не торопится.

– А что делаете вы, живущие здесь? – спросил Холблит. – Чем живете? Каким трудом?

– Труд у нас разный, – молвил старец. – Но самую большую выгоду мы получаем, когда крадем людей вольной рукой.

– Так, значит, это вы украли у меня Полоняночку из Дома Розы?

Отвечал Седовласый:

– Возможно. Не знаю. Разными путями ходят мои сродники, посещают они многие земли. Почему же им не посетить тогда и Прибрежье Морское?

– Значит, она на этом острове, старый тать? – молвил Холблит.

– Ее здесь нет, юный дурак, – отозвался старец.

Тут Холблит, покраснев, спросил:

– Знаешь ли ты Хилого Лиса?

– Как не знать, – ответил кметь, – ведь он сын одного из моих сыновей.

– Зовешь ли ты его лжецом и мошенником? – сказал Холблит. Старец расхохотался.

– Не звал, так был бы сам дураком, – ответил он. – Немного на свете найдется лжецов и мошенников бóльших, чем Хилый Лис!

– А он сейчас на острове? – спросил Холблит. – Не могу ли я повстречаться с ним?

Старик вновь рассмеялся и проговорил:

– Нет, здесь его нет, если только Хилый Лис не поглупел за вчерашний день. Зачем ему находиться вблизи от твоего меча, ведь он совершил то, что должен был совершить, и доставил тебя сюда. – Тут он зашелся надолго смехом – словно курица закудахтала, – а потом молвил: – Что еще спросишь ты у меня?

Но Холблит был уже разъярен.

– Что тут спрашивать, – произнес он, – ибо я не знаю, как поступить с тобой: убить или нет?

– Деяние достойное ворона, но не мужа, – ответил тот, – а ведь ты только что желал мне счастья. Спрашивай же, спрашивай!

Но Холблит умолк надолго.

Наконец кметь сказал:

– Выпьем же еще одну чашу – за старца, стремящегося помолодеть.

Холблит подал ему полную чашу, выпил старик и сказал:

– Тебя обманул Хилый Лис, и теперь ты считаешь лжецами всех жителей острова, но это не так. Хилый Лис у нас наиглавнейший мошенник и потому при нужде врет за всех нас, так что остальным уже незачем обманывать. Спрашивай же! Спрашивай!

– Ну, хорошо, – сказал Холблит. – Почему же Хилый Лис обманул меня и по чьему распоряжению?

Ответил старец:

– Знаю. Но тебе не скажу. Это ведь не ложь?

– Нет, не ложь, – согласился Холблит. – Но скажи мне, воистину ли верно, что моя невеста не находится здесь, и я не могу выкупить ее?

Отвечал Седовласый:

– Клянусь Сокровищем Моря, ее нет здесь, повесть эту выдумал обманщик Лис.

Глава VII. Пир на Острове Искупления

Потупив долу глаза, Холблит задумался над ответом и наконец сказал:

– Не задумано ли у вас взять выкуп и за меня, раз уж я оказался в этой ловушке?

– Незачем говорить о выкупе, – сказал старец. – Ты вправе выйти из этого дома, когда захочешь, никто не станет мешать тебе бродить по острову, когда я отмечу тебя и дам знак; не будет тебе препон и если ты вздумаешь оставить остров, когда найдешь способ это сделать; больше того, пока ты пребываешь на острове, можешь обитать в этом доме вместе с нами, есть, пить и спать среди нас.

– Как смогу я оставить остров? – спросил Холблит.

– На корабле, – усмехнулся старец.

– А когда, – молвил Холблит, – найду я ладью, что возьмет меня?

Отвечал старый кметь:

– Куда же направишься ты, сын мой?

Помолчав недолго, Холблит обдумал ответ:

– Я поплыву к земле, где лежит Равнина Блаженных.

– Сын, недолго придется тебе ждать корабля, – произнес старец. – Можешь отправиться туда завтра утром. И я приглашаю тебя заночевать здесь сегодня, и твое пожелание совершится. Тем не менее, поверь мне на слово, добро тебе будет, если со здешними мужами говорить станешь как можно меньше и без гордости – насколько можешь, – ибо здешний люд раздражителен, а со многими, как тебе известно, одному не справиться. Потом, возможно, никто из них не захочет сказать тебе даже слова, так что и у тебя не появится нужды отверзать уста. А еще скажу: добро тебе есть, что избрал ты путь на Равнину Блаженных. Реши ты иначе, и не знаю, где пришлось бы искать для тебя корабль, ведь пусть ты и Ворон, крылья еще не выросли за твоей спиною. И еще я рад, что стезя ведет тебя на Равнину Блаженных, ибо ты послужишь мне добрым спутником, так как радость заставит тебя быть любезным.

– Что влечет тебя туда, старик? – молвил Холблит.

Не слушая его ответил старик:

– На корабле том не будет никого, кроме нас двоих, да мореходов, что поведут судно, а они под клятвой зареклись ступать на ту землю. Не пора ли мне отплыть, если есть кому перенести меня на корабль?

Ответил Холблит:

– Что же ты станешь делать, когда ступишь на ту землю?

– Сам увидишь, сын мой, – сказал Долгобородый. – Может оказаться, что твои добрые пожелания окажутся полезными мне. Но все это может произойти, лишь если я переживу эту ночь; а сейчас сердце мое согрето добрым медом и твоим обществом, и меня уже клонит ко сну, так что выйди в чертог и позволь мне уснуть, дабы завтра я был столь крепок, как это позволит мне возраст. С тобой же будет так: скоро в чертог соберутся люди, мужи и жены, и не думаю, чтобы кто-нибудь заинтересовался тобой, но если кто-нибудь обратится к тебе, на всякое слово отвечай: «УДЕЛ БЕССМЕРТНЫХ», и все будет благополучно. Только смотри, чтобы обнаженная сталь не выглянула из твоих ножен. Теперь ступай, и если хочешь, выйди из этих дверей, но безопаснее тебе здесь под кровом, возле меня.

Тогда Холблит вернулся в чертог, и вечернее солнце светило в него сквозь рядок верхних окон, так что теперь он мог разглядеть и кровлю, и стены. Изнутри чертог был много наряднее, чем снаружи, в особенности за крытыми ложами, где стену украшали резные панели, повествовавшие о разном, и Холблит принялся рассматривать их. Одному лишь он удивился, как могло случиться, чтобы на острове, в Твердыне сильных морских разбойников, в самом их доме и главной обители, не было изображено ни кораблей, ни моря, но только прекрасные сады и рощи; цветущие травы и деревья с плодами. Между ними гуляли прекрасные женщины и красивые юноши, были там и воины, и странные звери, и много других чудес… А еще окончание гнева, начало удовольствия и вершина любви. И на повсюду был изображен могучий Король с мечом у пояса и короной на голове. Он всегда был веселым и улыбался, так что, глядя на него, Холблит наполнялся сердечным весельем и отвечал улыбкой резному изображению.

Наконец, пока одинокий в этом незнакомом чертоге Холблит разглядывал резьбу и обдумывал собственное положение, до слуха его донесся шум – разговор, смех, топот ног, – и вот в зал вошли женщины, их было с дюжину, некоторые постарше, некоторые помоложе, были среди них и красавицы, и так себе, и дурнушки, но ростом каждая превышала жен его края.

Он же оставался на месте и стоял посреди чертога; тут заметив Холблита в сверкающем доспехе, они умолкли и перестали смеяться, обступили его и принялись рассматривать; все молчали, пока из кольца вперед не шагнула старица и не сказала:

– Кто ты, с оружием стоящий в нашем чертоге?

Не зная, что ответить, Холблит молчал, и она продолжила:

– Что нужно тебе? Чего ищешь ты?

Тут ответил Холблит:

– Удел Бессмертных.

Не произнеся более слова, женщины немедленно отступили от него и занялись своими делами в чертоге. Но старуха взяла его за руку и повела к возвышению, а там усадила рядом со средним высоким сидением. А потом жестом дала понять, что хочет снять его вооружение, и Холблит не стал противиться ей, хотя враги могли быть рядом; доверяясь старому кметю, он не ожидал предательства, а кроме того, подумал, что обычай этой страны может считать постыдным, если гость начнет опасаться за свою жизнь в чужом доме.

Так старуха сняла его хоберк, забрала оружие и унесла их на крытое ложе возле того, где лежал дряхлый муж. Опустив на постель оружие – кроме копья, которое легло на вбитые в стену колышки, – старуха дала понять Холблиту, что спать он будет здесь, но не произнесла даже слова. Потом она принесла воды в латунной лохани, чтобы Холблит мог омыть руки, а с ней и доброе полотенце; когда он умылся, она отошла от гостя, но недалеко.

Тем временем остальные женщины хлопотали в чертоге, одни подмели пол, а потом усыпали тростником и горстями дикого тимьяна; другие, отправившись в кладовую, выносили щиты и козлы; третьи отправились к сундукам за богатыми занавесями, добрыми скамьями и подушками; четвертые вносили котлы, рога и кубки, пятые исчезли и не вернулись, потому что занялись стряпней. Но что бы ни делали они, никто не обращался к Холблиту, никто не смотрел на него, словно был он каким-нибудь истуканом, а он сидел и смотрел… наконец та же старуха принесла ему заедки: огромный рог с медом, пироги и сушеную рыбу.

Зал красиво убрали для пира, Холблат сидел, и солнце клонилось к западу, в доме сделалось сумрачно и наконец вовсе стемнело. Тогда по всему чертогу разожгли свечи. Ну а чуть погодя где-то неподалеку коротко рявкнул рог, за дверью зазвенело оружие, и внутрь вступили чрезвычайно высокие мужи в доспехах, и было их числом двадцатерица и пять. По двое, парами, подходили они к возвышению и становились рядком. Взглядом Холблит оценил доброе оружие; все пришедшие были в плетеных кольчугах, стальные шлемы на головах украшали золотые венки, копья были в руках их, а за спинами висели белые щиты. Тут к ним подступили женщины и разоружили; и оказалась черной одежда мужей, только золотые обручи украшали их руки, а золотые гривны – шеи. Поднявшись на возвышение, они заняли свои места на высоком сиденье, уделяя Холблиту столько внимания, будто был он деревянным болваном. Тот муж, что сел рядом с Холблитом на среднем высоком сиденье, был над всеми вождем; в руке его остался меч в ножнах, и он положил оружие на стол перед собою.

Когда все они сели, снаружи вновь послышался шум, и в чертог вошла целая толпа мужчин с оружием и без него; они заняли места на длинных скамьях вдоль всего чертога; с ними пришли и женщины, они уселись меж мужчин, а некоторые стали прислуживать. Все эти мужи были великого роста, но все же не столь высоки, как сидевшие на престоле вожди.

Тут из кухни пришли женщины с блюдами, и в изобилии была принесенная ими снедь и самого лучшего свойства. Холблиту прислуживали, как и всем остальным, но по-прежнему никто не заговаривал с ним и даже не смотрел в его сторону; сами же хозяева говорили громкими грубыми голосами, так что содрогалась кровля чертога.

Когда все наелись досыта, женщины наполнили чаши и рога – емкие и красивые. Но прежде чем кто-либо приложился к питиям, восстал вождь, сидевший справа далее всего от среднего престола, и возгласил здравицу:

– За Сокровище Моря!

Тут все, и мужчины и женщины, поднялись и опорожнили свои рога и чаши. Потом поднялся муж, крайний слева, и выкрикнул:

– За здравие Короля, не знающего Смерти!

Тут вновь все мужи поднялись и с криками выпили. Потом пили за «Голодный Киль», «Изношенный Парус», «Трепещущий Ясень» и «Скалистый Берег». Реками текли и вино, и мед в том чертоге Буйных Мужей. Что касается Холблита, то он пил все, что наливали, только не вставал и не подносил к губам чашу, когда пили за здравие, ибо не ведал, друзья ему или враги эти люди, ведь лишь неразумный станет пить в таком случае, когда может навлечь смерть и горе на собственных родичей.

Но когда мужи выпили, в дальнем конце чертога вновь рявкнул рог, и немедленно люди поднялись от нижних скамей и, убрав доски и козлы, очистили пол и разошлись к стенам. Тут рослый вождь встал возле Холблита и воскликнул:

– А теперь пусть муж пляшет с девой! Возвеселимся! Музыканты, играйте!

Запорхали смычки, звякнули арфы, кмети с подругами вышли в круг, и все женщины были в венках и черных одеждах, украшенных вышивкой. Какое-то время они плясали, а потом музыка вдруг смолкла, и все вернулись на свои места. Тут вождь поднялся с высокого престола и, сняв с пояса рог, дунул в него, наполнив звуком весь зал, а потом вскричал громким голосом:

– Будем веселиться! Пусть выходят витязи!

Тут мужи радостно закричали, и в чертог из-за ширм вбежали трое высоких мужей – в черной броне, с обнаженными мечами в руках – и стали посреди зала поближе к одной из стен; громко ударив мечами о щиты, они возопили:

– Выходите, витязи Ворона!

Тут Холблит вскочил со своего места и потянулся к левому боку, но меча не нашел и, опустившись обратно, вспомнил предостережение старца, но никто не обратил внимания на него.

Медленно и печально в зал вступили три ратника, одетые и вооруженные как принято среди воинов его племени, со знаком Ворона на щитах и шлемах. Холблит сдержал себя: трое против троих, сражение было равным, однако он подозревал ловушку, а посему решил смотреть и молчать.

Витязи принялись обмениваться ударами отнюдь не детскими, хотя Холблиту мечи показались тупыми, и скоро уже Сыны Ворона один за другим пали перед Буйными Мужами, и их, взяв за пятки, отволокли в кладовую. Тут поднялся великий хохот, зазвучали насмешки, и в чрезвычайной ярости оказался Холблит; тем не менее он сдерживал себя, ибо помнил, как надлежит поступить. Но три морских витязя обошли чертог, подбрасывая мечи и ловя их, а за их спинами пели рога. Когда веселье в чертоге притихло, вождь поднялся и выкрикнул:

– Доставьте сюда снопы нового урожая, который мы пожинаем веслом и стрелой.

За дверью послышалось движение, люди устремились вперед, чтобы лучше видеть, и цепочкой в чертог вошли женщины, ведомые двумя вооруженными кметями. И женщин этих набралась двадцатерица, и были они босы, распущенные волосы ложились на не препоясанные рубахи, а запястья их сковывали цепи. Тем не менее шеи и руки их украшало золото. Когда они остановились посреди зала, в чертоге воцарилось молчание.

Тут уже Холблит не смог сдержаться. Рывком поднявшись с престола, он стал на дощатый помост и, соскочив с него, бросился к женщинам, по очереди заглянув в лицо каждой, и ни один муж в чертоге не отверзал уст. Однако Полоняночки не было между ними, больше того, ни одна из сих дев не походила на дочерей его народа, хотя были они милы и пригожи. Посему Холблит вновь заподозрил, что сценку разыграли лишь для того, чтобы разгневать его… не было горя в лицах этих девиц, и некоторые тщеславно улыбались, когда он заглядывал им в лица.

Посему, повернувшись, он возвратился на место, не молвив и слова. Раздавшиеся за спиной насмешки и хохот на этот раз не смутили его, ибо Холблит помнил совет старца и делами доселе следовал ему; нетрудно было понять, что он лишь выиграл от этого. Тут в чертоге муж заговорил с мужем, люди принялись пить и веселиться, наконец вождь снова поднялся и выкрикнул громко и гневно:

– А теперь пусть будут музыка и песни, прежде чем мы отправимся почивать.

Тут умолк гул голосов, и вперед вышли трое мужей с огромными арфами, а с ними четвертый – сказитель. Арфисты ударили по струнам, так что зазвенела кровля, в грохоте этом, впрочем, угадывалась мелодия; поиграв недолго, они умерили громкость, и сказитель запел:

 
На Черный брег
Не приходит снег.
Холодны ветра речи
И здесь, и далече.
Кто внутрь ни войдет,
Садится, прядет.
Мечется веретено
Из ладони в ладонь,
А певец давно
Смотрит в огонь.
И песня льется
О летних днях.
Зрелый колос смеется,
Поспевают плоды в садах.
 
 
Закончив труд,
Девы встают,
И летит челнок
В сени, за уголок,
И пляскою занята
За четою чета.
Но прежде чем дом
Огласит смычок,
Из чаши с вином
Каждому свой глоток.
И пусть темна
Ночь и хлад вовне,
Пусть зла зима
И ветер по всей стране,
 
 
Стенами своими чертог
Укроет нас от тревог,
И крыша над головой
Ветра умерит вой.
Да будет благословен
Труд строителей этих стен.
Тщетно буря ревет,
Тих очага свет,
А смычок поет и поет.
Мир – вот его совет.
И стучат башмаки,
В пляске пары витают,
И сердца их тают,
И движенья легки.
 
 
Но ветру, как бы ни выл,
Не остудить отважного пыл,
И волнам, как им ни бить,
Бесстрашного не устрашить.
Пусть грохочет прибой и темна ночь,
Нас им не превозмочь.
И ляжет дорогой
Злая вода.
Чужая тревога –
Чужому беда.
Темна долина,
В окошках огни,
Но темень ложится на
 
 
Светлые дни.
Кто там стучит в дверь?
Поди-ка проверь.
Гости пришли,
Да не из этой земли?
Щит в руке, а в другой – меч,
Такая будет здесь речь.
Пляскам людским конец,
Пляшут теперь клинки.
Прощайте, мать и отец,
Кровь льется из-под руки.
Одному жизнь, а другому смерть,
Третьему трэла ярмо.
Пощады проси, кметь,
Получишь раба клеймо.
 
 
И на серой заре,
В утреннем серебре,
Босиком по траве и камням
Девы уходят к нам.
Слышно пенье оков,
Взгляды на прежний кров.
Прощай, родная земля,
Ждет вас морской чертог.
Прощайте, родные поля,
Куда спастись от тревог?
Был удачен поход:
Свадьбы играть, не грустить,
Слышно над солью вод,
Так-то тому и быть.
 

Когда песня закончилась, поднялись хохот и крики, повскакавшие с мест мужи принялись размахивать мечами поверх чаш, но Холблит только хмурился, глядя на всеобщее веселье. Наконец вождь поднялся, предложил выпить на ночь прощальную чашу, и ее пустили по кругу, чтобы мог приложиться каждый. А потом рог повелел всем спать, и вожди отправились в собственные палаты, прочие разбрелись по внешним домам или улеглись на полу, так что вскоре стоячего в чертоге уже не осталось. Тогда и Холблит поднялся и направился к предназначенному для него крытому ложу; улегшись, он сразу уснул и, не видя снов, проспал до самого утра.