Текст книги "Камень"

Уильям Сароян
Камень

Можно ли считать отцом того, кто очень много делает для своего ребенка, того, кто делает мало, того, кто почти ничего не делает? Друг мой, что бы ни делал отец для своего ребенка, хорошего или плохого, все равно будет мало. Отец может ошибаться, может причинять боль своему ребенку, думая, что это ему на пользу, может обижать его, оскорблять своим существом, своим существованием, даже своей любовью, но отец должен делать для детей все, что только возможно, до тех пор, пока те, в свою очередь, не узнают, как становятся отцами и сыновьями. У рода человеческого нет родителя, и люди исстари подыскивают ему замену.

И не то чтобы Бог совсем уж неподходящая замена, я хочу сказать, Бог вообще, всякое понятие о Боге. Надо заметить, это неплохая находка, особенно для тех, у кого нет отца, и не стоит от нее отмахиваться. Но, с другой стороны, идея Бога – слишком простое оправдание для тех сыновей, которым пришло время самим становится отцами или хотя бы попытаться ими стать.

Если сын производит на свет сына, но не становится отцом, то это уже не сын. Он перестает быть человеком, ставит себя вне человечества, того самого человечества, которое верит, что если уж нет и не может быть никакого смысла, то есть хотя бы какое-нибудь стремление, путь познания, например, искусство, каким бы бессмысленным оно ни казалось, или, во всяком случае, нечто равносильное исписанному клочку бумаги, программке с наброском на обороте, или, по крайней мере, эссе – как доказательство причастности к чему-нибудь, как осознание того, что на свете есть не только страх, но и красота, что есть не только вещи бесполезные, но и необходимые и что можно видеть все суетное и тщетное и при этом не закрывать глаза на смысл любви, существующей ради самой любви, какой бы порочной и притворной она ни была.

Где родитель рода человеческого? Он в каждом младенце. В каждом сыне – отец, в каждой дочери – мать. Но если родители производят на свет ребенка, а затем бросают его и катятся ко всем чертям, то какими же тогда эти сыновья и дочери станут отцами и матерями? И если каждый из нас никому не приходится ни сыном, ни отцом, что в таком случае станет с родом человеческим? Как его познать, как с ним бороться, как ненавидеть, как любить? И если отец с матерью не могут сложить свой семейный очаг, то как же тогда человечество сможет превратить земной шар в свое жилище? У Бернарда Шоу не было детей, но он мог бы стать отцом. Он и был отцом, когда работал над своими произведениями, но будь он настоящим отцом, кто знает, насколько выиграли бы от этого его произведения?

Должны ли быть дети похожи на отца, думать и чувствовать в точности, как он, или они должны быть лучше, чем он, должны затмить его? Нужно, чтобы просто рождались дети, чтобы у них были отец и мать, пока они сами не станут родителями собственных родителей, а потом уже и своих детей. Человек рождается вновь и вновь в своих детях, сыновьях и дочерях. Сын становится ему отцом, дочь – матерью. Чем больше у человека детей, тем больше будет родителей, и он сможет выполнить свой отцовский и сыновний долг, продолжит свой род. Только так и не иначе.

Это не моя мысль. В таких случаях Кид говорил: «Это не я, а мой отец». Его не совсем правильно поняли, и он поторопился уйти прежде, чем ему выпала возможность показать, на что он способен, а он мог бы стать отцом, дать жизнь ребенку. Кид часто говорил об этом ребенке, который жил в нем и которым, в сущности, был сам.

Все это мы выдумываем, сочиняем, а ведь многим до этого и дела нет.

Реке, впадающей в море, нет дела до рыбы, которая там водится.

Никакого дела. Да и с какой стати? Все это мы сами напридумывали, насочиняли.

Я не прихожусь сыном Шоу, который говорил, что умирает. Я сын своего отца. Но я не знал его, пока не нашел его в самом себе. Только род человеческий заменял мне отца, он был мне и отцом и сыном. Не стану лгать, что это результат моего крестьянского происхождения. Я – рабочий. Я тружусь на пределе своих сил. Я люблю свою работу, терзаюсь сомнениями. Я – горожанин, я – с улицы, во мне перемешались сердечная теплота и равнодушие, непринужденность и чопорность, безразличие и заботливость, ну да к чертям все это. Я еще и крестьянин. Во мне живет геометрия виноградника, это моя наука, мне дорог созревающий виноград, я люблю выжатое из него вино, ну и черт с ним. Я – писатель, я пишу книги, ну и черт с ними. Я – читатель, я читаю книги, ну и черт с ними. Я – художник, мои рисунки сыплются, как листья с большого дерева, ну и черт с ними. Я ищу женщину, одну-единственную на всем белом свете, мою, ту, которой хорошо со мной, ну да черт с ней тоже. Я – пьяница, я пью за троих, ну и черт с ним. Я – хвастун, я хвастаюсь всем, чем владею, ну и к дьяволу все это. Я – лгун, говорящий правду, одну только правду, вперемешку с враньем, – ну и к чертям. Я – сумасшедший, я уравновешен лучше всякого нормального человека, я держусь на ногах, как никто другой, ну и черт с этим тоже. Я – Сароян, ну и черт со мной!

Вот он идет. Вот идет сами знаете кто. Это же вы идете. Вы, а не я. А я никуда не иду. Мне еще платить налоги и собирать урожай.

1961