Текст книги "Хижина. Ответы. Если Бог существует, почему в мире так много боли и зла?"

5. «Бог – христианин»

Я никогда не планировал публиковать «Хижину». Эта книга была рождественским подарком нашим шестерым детям. Я написал роман по просьбе моей жены Ким. Она сказала: «Ты не хочешь свести воедино свои мысли, изложить их в книге и подарить ее детям? Ведь тебе есть что сказать, и мыслишь ты неординарно». Она имела в виду мои извечные попытки преодолеть конфликт между религией и верой и сформулировать суть отношений Бога и человека, используя свой богословский и личный опыт. Я писал книгу от руки в обычной тетради в линейку, когда ехал в метро на одну из своих трех работ. Потом я размножил ее в полиграфической студии, где ее снабдили переплетом на спирали и пластиковой обложкой. Забирая эти несколько экземпляров, я радовался. Мне и в голову не приходило предложить ее издательству. Когда я вручил этот рождественский подарок, оказалось, что жена имела в виду всего лишь рассказ на 4–6 страниц. Ну что ж!

Моя книга стала гораздо большим, чем подарком для узкого круга друзей. На сегодняшний день во всем мире продано около 20 миллионов экземпляров «Хижины». Для меня она была и остается книгой о Боге, но не все воспринимают ее так же. Хотя альтернативный взгляд на Бога и человечество, который я предлагаю в «Хижине», нашел отклик у многих читателей, эта книга бросила вызов глубоко внедрившимся в сознание людей парадигмам и убеждениям. Многим дорогим мне людям не понравились мои образы и идеи. И я понимаю, что именно им не нравится; более того, знаю, почему возникло это недовольство.

В «Хижине» есть знаменитая сцена, ставшая предметом бурных обсуждений. В разговоре с главным героем, Маккензи, Иисус спрашивает: «А кто сказал, что я христианин? Я не христианин».

Позвольте разъяснить, как возникло это утверждение. Изначально слово «христианин» было оскорблением, направленным против последователей Иисуса в первые годы после его воскрешения. Оно означало «маленькие Христосы» или «маленькие мессии» и было призвано унизить «сброд» и «оборванцев», какими считали последователей «Иисусовой секты». В чем только их не обвиняли те, кто считал, что они представляют опасность для империи и существующих религий!

«Кем вы себя возомнили? Живете, ни перед кем не отчитываясь, – для вас не существует ни Рима, ни политики, ни Моисея; вы лишь тратите свое время на заботу о бедных, рабах, пленниках. Отношения с людьми для вас важнее государства и культуры. «Подставь другую щеку», «не щади живота своего» – что за жизнь, лишенная всякой практической пользы; что за наивная приверженность альтруистичной бескорыстной любви! В этом мире такой подход смешон. Пусть вы не отвечаете злом на зло, трудитесь не покладая рук и всегда говорите правду – но разве вы можете быть полезными системе? Вы – кучка неудачников-идеалистов, вы верите в иллюзию, что можно победить смерть, а любовь изменит мир; вы, жалкие христиане!»

Мысль о том, что Бог – не христианин, крайне неудобна тем, кто в глубине души (а порой и в открытую) считает, что «христианство», каким его придумали люди, – лучший и единственный путь, которому все должны следовать. Прошу, выслушайте меня: Бог не мусульманин, не буддист, не атеист, не анимист – он не относится ни к одной из этих категорий, которые мы придумали, чтобы присвоить себе Бога и его дары в этой жизни.

Зачем мы это делаем? Зачем продолжаем придумывать все новые и новые способы самоопределения, противопоставляя себя окружающим? Зачем строим империи, основываясь на противопоставлении и оправдывая превосходство и жестокость? Мы ведем себя так, будто Бог одобряет наши империи и поддерживает их.

В Писании сказано, что все в мире было создано Иисусом и чрез Него – то есть ни одно живое существо не появилось на свет отдельно от Него. Но в основе наших религий лежит разделение и разобщенность. Когда мы слышим слово «христианин», мы представляем себе человека, который когда-то был по другую сторону, но потом помолился или совершил некий обряд, позволивший ему перейти с другой стороны на «нашу». Но создатель, спаситель и охранитель всех живых существ (то есть каждого человека) Иисус не поддается религиозной категоризации. Если вы воспринимаете Его всерьез, для вас нет людей «по ту» и «по другую» сторону: есть те, кто видит, и те, кто пока не увидел; те, кто верит и кто пока не уверовал.

Так христианин ли Бог? Если этим вопросом вы намекаете, что Бог поддерживает разделение и считает людей другой веры и воззрений «аутсайдерами», то мой ответ: нет. Если же вы спрашиваете, являемся ли все мы для Него возлюбленными чадами, невежественными и несчастными, любит ли Он нас и помогает ли нам неустанно обрести Иисуса как единственный путь, истину и жизнь – тогда, конечно, да.

Новый Завет (большая его часть) был написан на распространенном в то время александрийском диалекте – койне. Знаете, как на койне будет «обвинять» («Сатана-обвинитель», Откровения, 12:10)? Kategoro – именно от этого корня произошло слово «категоризировать», то есть причислять что-то или кого-то к определенной группе. Люди занимаются этим постоянно, и не всегда это плохо. Но когда категоризация означает оценку объектов ценности и присваивание им определенных качеств, мы поступаем как враг человечества – Сатана. Бросая обвинения, отдаляющие нас друг от друга, мы подрываем единство человечества и терзаем Тело Христово.

Категоризация помогает нам понять мир, в котором мы живем, и лучше ориентироваться в нем, но распределение людей по категориям разделяет нас и уничтожает человеческие отношения. Ребенок должен научиться видеть разницу между «я» и «ты», «родитель» и «не родитель», «безопасно» и «опасно». Но категории, призванные установить здоровые границы, часто превращаются в стены и становятся тюрьмой как для «других» снаружи, так и для «нас» внутри.

Если бы мы жили отшельниками в пещерах и не общались друг с другом, такое поведение никому не причинило бы вреда. Но в реальности все не так. Мы живем в обществе, и многие из нас страдают от остракизма, которому нас подвергают люди, якобы наделенные культурным и религиозным превосходством. Несмотря на это, мы склонны все раскладывать по аккуратным коробочкам, доказывая их необходимость.

Вера – это действие, а не категория. Правда в том, что каждый человек находится где-то посередине между верой и неверием. И несмотря на это, мы продолжаем разделять людей на «верующих» и «неверующих».

Меня постоянно спрашивают, христианин ли я. Обычно я отвечаю: «Скажите мне, кто такой христианин, и я отвечу – я это или нет». Если бы приведенное выше описание «маленького Христа» соответствовало современному определению христианина, я бы с радостью отнес себя к этой категории: ведь я действительно причисляю себя к общине гонимых последователей Иисуса, хотя на дворе уже не первый, а двадцать первый век. Для меня большая честь быть выражением Христа и Его жизни в мире. Такое христианство по мне.

В книге «Загадка Христа – почему мы не можем ее разгадать» Роберт Капон пишет:

«Христианство – не религия. Христианство свидетельствует, что религии пришел конец; это не новая и даже не лучшая религия. Крест – символ того, что Бог покончил с религией и решил все мировые проблемы, не требуя ни от кого религиозного участия. Крест означает, что религия не способна решить мировые проблемы; она никогда не была и не будет эффективной».

Христианство – не путь. Иисус – вот путь.

6. «Бог хочет меня использовать»

Я придаю большое значение словам. Так было всегда. Слова – свидетельство нашего присутствия в этом мире, нашей власти и творческой энергии. В них скрыт огромный потенциал красоты и чудесной трансформирующей силы. Но они также способны нанести вред и уничтожить все, что сами построили. Наши слова, как и глаза – зеркало души. Часто они открывают больше, чем мы намеревались открыть. Они выдают нас.

Я никогда не был силачом. За всю жизнь я не одержал верх ни в одной драке и с самого детства научился отбиваться другим способом. Мои слова, острые, как ножи, могли поранить обидчика намного крупнее меня, превратить его в кровавое месиво. Эти раны я нередко наносил намеренно, и боль была сильнее удара кулаком в лицо.

Иногда мы позволяем необдуманным словам срываться с языка. Эти слова – отражение глубоко укоренившихся предрассудков и самое опасное оружие.

Бог создал свет всего тремя словами: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Книга Бытия, 1:3). Вся Вселенная возникла через Слово (Евангелие от Иоанна, 1:3). Я выступаю в защиту слов, оберегая их святость, но хочу предупредить, что они могут стать как методом управления, так и ложным учителем. Они могут как создавать, так и разрушать.

Помню, как я впервые отправился в круиз. Мы плыли из Майами к острову Косумель в Мексике: три дня туда, три обратно. Моя жена не очень любит море, особенно открытый океан, поэтому я взял с собой Скотта, одного из моих лучших друзей. Это была рабочая поездка: меня пригласили выступить на музыкальном круизе в перерывах между шоу. Мы со Скоттом услышали множество музыкантов, играющих в разных жанрах, повидали много интересного в портах и завели новые знакомства.

Особенно нам запомнился один молодой человек. Он был артистом перформанса: рисовал на сцене яркие и прекрасные картины в режиме реального времени. Он пришел на мою лекцию, а потом мы со Скоттом посмотрели его выступление. После мы разговорились, беседа зашла на личные темы, и наш новый друг признался: «Я просто стараюсь быть инструментом в руках Господа».

Мне часто приходилось слышать от людей, говоривших с самыми добрыми намерениями: «Бог использует тебя, чтобы через тебя затронуть жизни многих людей». Я понимаю, что они хотят этим сказать, какой смысл вкладывают в слова, но, увы, это ошибочное понимание природы Бога. Эти слова скорее о Боге «утилитарном», чем о Боге человеческих отношений, любви и уважения, которого многие из нас нашли в Иисусе.

В толковом словаре «инструмент» определяется как «прибор или средство для ручного или механического выполнения задач… способ достижения цели».

И тогда я спросил своего друга-художника: «Ты можешь объяснить, как работаешь своими инструментами? Какие у вас отношения? На что это похоже? Ты поверяешь свои надежды и мечты холсту, рассказываешь кистям свои секреты? Они советуют тебе что-то или просто слушаются?»

Он недоуменно взглянул на меня. «О чем ты? – спросил он. – У меня нет никаких отношений с моими инструментами!»

«Вот именно!»

Чтобы подчеркнуть свою позицию, я объяснил, что люди, пережившие сексуальное насилие, меньше всего хотели бы, чтобы их снова «использовали» – даже если речь идет о Боге!

Бог вступает с человеком в отношения – такова Его природа. Он – наш партнер, соавтор, соучастник; вместе мы творим, играем, работаем и развиваемся.

Если бы Бог использовал нас, мы были бы для Него не более чем объектами, товаром. А это неправильно даже в человеческих отношениях.

Разве вы сказали бы своему сыну или дочери: «Не дождусь, когда ты наконец вырастешь – тогда я смогу тебя использовать! Хочешь быть папочкиным инструментом ради его славы?»

Сама мысль об использовании детей кажется нам отвратительной – так почему же мы описываем таким образом наши отношения с Богом и Его самого? Неужели мы забыли, что мы – Его дети, а не инструменты? Что Бог любит нас и никогда не стал бы пользоваться нами как неодушевленными предметами? Что Он ждет, чтобы мы сами стали творцами своей жизни, наполнили ее любовью и смыслом?

Природа Бога проявляется в отношениях с людьми, он никогда не действует сам по себе. Мы – дети Его, созданные по Его образу и подобию. Бог исцеляет нас не для того, чтобы использовать. Он делает это, потому что любит нас. Даже когда мы впотьмах движемся к обретению целостности, он приглашает нас к совместному участию, к взаимодействию.

7. «Бог – скорее Он, чем Она»

«Хижина» удивила многих. Но не для всех это был приятный сюрприз. Кому-то – например, моей матери – пришлось не по нраву изображение Бога-Отца в виде толстой негритянки по имени Папа. Мама честно пыталась прочитать книгу. Ведь ее написал ее сын, и самые разные люди – от парикмахера до лечащего врача – рассказывали ей о «Хижине». Она смогла дойти лишь до того момента, когда Папа появилась на пороге. Осознав, о чем я пишу, она закрыла книгу и позвонила моей сестре. «Дебби, твой брат еретик!» – сказала она. Она говорила серьезно; ведь всерьез сомневалась в моей вере.

А теперь позвольте рассказать, как случилось, что она меня поняла, и почему теперь она любит «Хижину».

В 1946 году пантеон западных богов включал Отца, Сына, Святого Духа… и врачей. Врачи, преимущественно мужчины, одевались в священно-белые одеяния и смотрели на простых смертных с высокомерным превосходством и ощущением своей власти. Если врач ступал на тротуар, остальные сторонились, пропуская его. Когда врач заходил в общую комнату, все вставали и ждали, пока он закончит свои дела и уйдет. Врачам нельзя было перечить, особенно если вы учились на медсестру.

В 1946 году моя мать поступила на трехлетние курсы медсестер в Королевский юбилейный госпиталь в Виктории, Британская Колумбия (часть Канады). Ей было 18 лет, она еще не вышла замуж и хотела стать врачом-миссионером. Через три месяца, вскоре после того как она получила право носить шапочку (которая, по ее словам, придавала ей солидный вид, хотя опыта у нее по-прежнему было ноль), в госпиталь поступила женщина с кровотечением. Это была миссис Манн, супруга преподобного Манна, старшего пастора англиканской церкви Виктории. В ее карте говорилось, что миссис Манн пережила пять выкидышей в конце второго – начале третьего семестра, а теперь и шестая беременность была под угрозой.

Выкидыш на любом сроке – тяжелое испытание. Но для тех, кто носил ребенка достаточно долго и потерял его, уже после того как он начал толкаться и шевелиться, это настоящее горе. Мечты и надежды этой женщины и ее супруга рушились не один, а пять раз. И сейчас они рисковали пережить то же самое по шестому кругу.

Врач бросился в приемную, осмотрел миссис Манн и заявил: «Будете рожать». Все приготовили к экстренному кесареву сечению; врач вызвал старшую медсестру, чтобы та ассистировала, и одну из студенток – помогать, наблюдать и убираться. Этой студенткой была моя мама. Через три месяца после начала обучения восемнадцатилетней девушке выпало присутствовать на операции по извлечению малыша весом в полкилограмма.

В 1946 году недоношенные выживали редко – особенно мальчики. В госпитале не было ни неонатального отделения, ни отделения интенсивной терапии для новорожденных. Самым высокотехнологичным оборудованием того времени был, по сути, инкубатор для цыплят – коробка, подогреваемая лампой. Напомню, ребенок весил всего 500 граммов. Для сравнения – наш третий внук родился преждевременно весом в 2 кг. У меня есть фотография его кулачка, который свободно помещается внутри обручального кольца моего сына.

Врач положил крошечного новорожденного миссис Манн на лоток и отдал его моей матери со словами: «Он не жизнеспособен. Избавьтесь от него». Затем он отвернулся и продолжил операцию.

Мама взглянула на малыша, который еще дышал. «Избавиться» означало бросить его в печь для сжигания медицинских отходов. Перед ней стояла дилемма. В служебном помещении, примыкающем к операционной, она нашла чистую тряпку, завернула в нее ребенка, положила обратно в лоток, вернулась в операционную и поставила лоток на аппарат для стерилизации инструментов – единственное теплое место в комнате. Врач закончил операцию и ушел. Старшая медсестра увезла миссис Манн в послеоперационное отделение, а моя мать осталась убираться.

Малыш родился в 20.30 30 мая 1946 года. В 21.30 мама закончила уборку, села на стул, взяла ребенка на руки и стала ждать, пока он умрет. Если это случится, думала она, выйдет так, что она послушалась указаний врача и не стала умничать.

В 21.30 врач встретился с родителями и сообщил им страшную новость: их сын не выжил. Он оставил их оплакивать смерть шестого ребенка.

Но в 1.30 ночи ребенок был еще жив, и мама решила, что пора об этом сообщить. Она позвала старшую медсестру – ту самую, что ассистировала при операции. «Нам конец», – ответила та. Вызвали врача, который уже ушел домой; он пришел в ярость и набросился с упреками на юную медсестру, которая своим неповиновением и отказом следовать протоколу поставила его и весь госпиталь в неудобное положение.

«Эта проблема – ваших рук дело, – грозил он ей, – а значит, теперь это ваша ответственность. Только не смейте ничего говорить родителям». Не зная, что делать, расстроенная медсестра отнесла ребенка в детское отделение госпиталя. Там она и другие медсестры круглосуточно держали его на руках и кормили из пипетки. За следующие два дня ребенок потерял 120 г.

Два дня. О чем думал врач? Конечно, он полагал, что ребенок умрет и, как только это произойдет, «ситуацию» можно будет замять и сделать вид, что ничего не случилось.

Но потом упрямый малыш начал набирать вес. Врач понял, что придется все рассказать родителям. «Мы не хотели давать вам ложных надежд. Когда ваш сын родился, мы были уверены, что он не выживет, но… Благодаря чудесам современной медицины нам удалось сохранить ему жизнь, хотя шансы, что он выкарабкается, были равны нулю. Даже если он будет жить, неизбежны осложнения, повреждения мозга…»

Но родителям было все равно – по крайней мере, в тот момент. У них был сын! Они назвали его Гарольдом (это имя означает «хорошие новости»). В тот же день преподобный Манн, держа своего крошечного новорожденного в одной руке, крестил его из пипетки.

Никто не думал, что малыш Гарольд выживет. Миссис Манн выписали через две недели, через два месяца кроха Гарольд отправился домой к родителям, а через два года медсестры – включая мою мать – получили приглашение на его второй день рождения. Мама пошла на праздник – ей было очень любопытно взглянуть на Гарольда. Тот бегал и играл с другими детьми – абсолютно нормальный ребенок. «Разве что немного худой», – вспоминала она.

Мама не рассказала родителям Гарольда, как он выжил. Она закончила курсы медсестер, переехала в Центральную Канаду и поступила в библейскую школу, где и встретилась с моим отцом. Они поженились. Через девять месяцев в Северной Альберте на свет появился я, а еще десять месяцев спустя мы переехали на другой конец света, в дикие джунгли Новой Гвинеи, где прошло мое детство.

Прошло много лет, и я вернулся в Канаду и закончил школу в северной части Британской Колумбии, в маленьком городке Террас. Мама устроилась на работу в больнице, и как-то раз ей попался бюллетень англиканской церкви с некрологом епископу Манну. Ее охватило любопытство, и она спросила медсестру, бывшую прихожанкой той церкви, знакома ли та с епископом. Оказалось, они много работали вместе, особенно с коренными народами [6]6
  В Канаде к коренным народам относят эскимосов и метисов, рожденных от смешанных браков европейцев и эскимосов.


[Закрыть], и она знала его очень хорошо.

– А у них были дети? – Мама по-прежнему была не уверена, что это тот Манн.

– Да, сын, Гарольд. Но я давно о нем ничего не слышала. Замечательный мальчик. Говорят, он уехал миссионером в Западную Африку и работает там учителем.

Мама ничего не рассказывала еще десять лет. Затем в другой газете она наткнулась на некролог того самого врача, который в юности попортил ей столько крови. Только тогда она поведала нам, ближайшим родственникам, историю Гарольда Манна. Много лет она хранила ее в секрете, но теперь врач умер, и кодекс молчания можно было нарушить. Она решила отыскать Гарольда и рассказать ему правду о его рождении. Оказалось, он служит старшим пастором англиканской церкви на той же улице, где в 1946 году проповедовал его отец.

Еще полгода мама думала, как бы подступиться к Гарольду и рассказать ему обо всем, чтобы он не решил, будто ей что-то от него нужно. Наконец под Рождество она написала ему письмо, в котором сравнивала его появление на свет с рождением Иисуса. Вскоре Гарольд ответил, и они встретились лично. Так Гарольд узнал правду о своем чудесном спасении.

После этого, как можно догадаться, мама с Гарольдом стали друзьями. Как-то раз в разговоре с ним она заметила: «Знаешь, Гарольд, один из моих сыновей написал книгу, а я не знаю, что и думать».

«Бернис, давайте я прочитаю книгу и выскажу свое мнение», – ответил Гарольд.

Он прочел «Хижину» и написал мне письмо. «Дорогой Пол! Я прочел вашу книгу. Мне все в ней понравилось, но, кажется, я понимаю, почему ваша мама никак не может ее принять: дело в образе, который вы использовали для Бога-Отца. Я попробую что-нибудь сделать».

Затем он отправил мне копию сообщения, которое предназначалось моей матери. «Дорогая Бернис, я прочел книгу Пола, и она мне очень понравилась. Мне кажется, вам не дает покоя образ, который он выбрал для Бога-Отца. Позвольте объяснить, почему этот образ так важен для меня».

И он объяснил.

Правда ли, что в глубине души мы приписываем Богу мужские, отцовские качества, а не женские и материнские? Материнство, как и отцовство, происходит из самой природы Бога. Образ Бога в нас (imago dei) несет женского не меньше, чем мужского. Женская/мужская природа Бога – это круг взаимоотношений, это качества, которые взаимодействуют друг с другом, а не противопоставляются.

А другие образы? В Писании они повсюду: мужские (отец, царь и т. д.), женские (кормилица, женщина с потерянной монетой), символические образы животных (медведица, орел, львица), неодушевленные предметы (камень, крепость, башня, гора, щит).

Образы не призваны давать Богу определение: это окно, через которое мы можем рассмотреть различные аспекты и грани природы и Его сущности.

Правда ли, что в Боге больше мужского, чем женского? Нет и еще раз нет! Кто в истории Гарольда Манна олицетворяет дух и природу Господа: врач-мужчина или восемнадцатилетняя студентка-медсестра?

У этой «истории в истории» счастливый конец. В 1946 году моя мать спасла полукилограммового младенца, а много десятилетий спустя этот мальчик проложил мост понимания между ней и ее собственным сыном.