Текст книги "Птичье молоко"

Ульяна Гицарева
Птичье молоко
История одного ток-шоу в восьми сценах, двух песнях и двух снах

«Каждому свои сопли солоны»

(моя бабушка Евдокия Ивановна о превратностях любви)

Действующие лица

Бабушка, 75 лет

Зоя, 80 лет

Люда, 40 лет

Юра Грыжев, 50 лет

Телевизор, почти новый

Сцена 1

Редакция районной газеты. За письменным столом сидит журналист Люда, напротив нее Грыжев.

Грыжев (раздельно, диктуя). … Потом мы проводили различные наградительные мероприятия по награждению спортсменов.

Люда (записывает). Чем награждали?

Грыжев. Грамотами от экспертов.

Люда. Каких экспертов?

Грыжев. Из экспертного совета. И от меня лично – каждому по авторучке. Можно у вас на принтере фотографии для стенда распечатать?

Люда. У меня чёрно-белый.

Грыжев. Нормально.

Печатают. Грыжев смотрит на Люду. Люда смотрит в окно.

Грыжев. Я вам не нравлюсь?

Люда. Нравитесь.

Грыжев. Не нравлюсь, значит. Это из-за фамилии?

Люда. Какая разница, какая у вас фамилия…

Грыжев. Всё гораздо хуже. Вам на меня наплевать. Потому что если женщину не интересует фамилия мужчины, значит, она её на себя не примеряла.

Люда. Новая мысль. Зачем мне ваша, Грыжев? Мне и моя не жмёт.

Грыжев. Люда-Люда… знаю я таких женщин. И ничего-то вам не нравится… Что вам нравится, Люда?

Люда. Мне нравится кашпо.

Грыжев. Что?

Люда. Кашпо. В киосках продаётся такой журнал «Собери дом мечты». Кукольный в смысле. К каждому выпуску журнала прилагается то маленький пуфик, то маленький столик… Даже ложки, вилки, унитаз…

Грыжев. Унитаз?

Люда. Да, крохотный. Размером с ластик, но совершенно действующий. Всё в английском стиле. Очень красиво. Я почти всё собрала. В сегодняшнем выпуске – кашпо.

Грыжев. Какое-то кашпо… Слово-то какое противное… как пшёнка недоварённая.

Люда (смеется). Я больше всего люблю пшённую кашу с изюмом. Мне мама такую варила. Пока гоняешься за изюминками по тарелке, глядишь, и кашу прихватишь и поешь.

Грыжев. А я не люблю пшённую. Вот в детстве она была жёлтая, зёрнышко к зёрнышку. А сейчас… белая, вязкая… чёрт-те что.

Люда. Это не каша побелела… Дети же все цвета ярче видят.

Грыжев. А старики что ли как чёрно-белый телевизор?

Люда. Просто чем ты старше, тем меньше ты вообще думаешь о цвете. В садике же вечно спрашивают: какого цвета мандарин? Принеси красную машинку. Старше всё это уже неважно. А если уж о чём-то перестаёшь думать, то это перестает существовать…

Грыжев. Наверно, старики поэтому как попало одеваются.

Люда. «Как попало» у нас от бедности одеваются. Всё, допечаталось. Забирайте.

Грыжев. И, так понимать, идите вон. Ладно-ладно. Мы люди не гордые, можем и вон сходить…

В двери стучат. Входит Бабушка.

Бабушка. Можно к тебе, девочка?

Люда. Здравствуйте. Присаживайтесь. Вы свои стихи печатать принесли?

Бабушка (косится на Грыжева). Я не мешаю?

Люда. Вы помогаете.

Грыжев. Я посижу… (открывает окно по-хозяйски, садится в стороне курить).

Бабушка. Я сегодня по другому делу, по важному. Люда… я всё ваши статьи про хороших людей читаю… И знаете, по правде говоря, зачем…

Люда (улыбается). Зачем?

Бабушка. Я выбираю себе дочь.

Люда. Как же?.. Зачем?

Бабушка. Видите ли, мне ведь уже семьдесят пять лет. И жизнь прошла так, что у меня не осталось близких. То есть та семья, которая даётся человеку при рождении, к большому горю, не вечна. А свою семью я не успела завести… Хотела всё, да жизнь такая оказалась стремительная. Вот я и подумала, читая вас, столько хороших и добрых женщин… Вы не подумайте, что я хочу к кому-то крестягой на шею навязаться. Я наоборот хочу помогать, силы ещё есть. Я с детками маленькими сидеть могу, обед могу сготовить – первый сорт… Я вообще человек весёлый до невозможности (вздыхает).

Пауза.

Просто нужной очень хочется быть. А вчера я узнала, что вы живёте одна. Думаю, так чего же-то я? Вот девочка же добрая, хорошая, одинокая…

Люда. Ой… это вы к чему клоните?

Бабушка. Людонька… (косится на Грыжева, он не шелохнётся) давайте я буду вашей мамой.

Люда. …Вы очень большая молодец…

Бабушка (радостно, с облегчением). …спасибо!

Люда. Но вы так говорите, как будто я нуждаюсь…

Бабушка. А разве человек в человеке не нуждается?

Люда. Но ведь не самый я одинокий на свете человек…

Бабушка. Да как же не одинокий? Вы же одна, все знают.

Люда (с обидой). Ну знаете ли…

Грыжев. Вовсе она не одна (многозначительно). Здесь я.

Бабушка. Ох!

Люда (бабушке). Не обращайте внимания, это наш автор внештатный. Он так шутит.

Пауза.

Бабушка. Люда, ты не молчи. Я ж волнуюсь. Согласная ты?

Люда. Вы извините. Это лишнее.

Бабушка. Значит, и тут я лишняя получаюсь…

Люда. Ну почему… Давайте я вам по-другому помогу, давайте напишу об этом?

Бабушка быстро мотает головой.

Грыжев. Всем будет интересно…

Бабушка. Да я не хочу, чтобы интересно…

Грыжев. А чего? Городок маленький, далеко не разнесут. А вдруг найдется кто-нибудь, прочтёт и скажет: «Вот моя родная душа!» и позвонит вам. Это как «Жди меня» будет. Соглашайтесь!

Бабушка. Я прямо не знаю…

Люда. Можно попробовать.

Бабушка. Да? И в самом деле, люди добрые… не станут же за это обижать. Я и так всю жизнь людей пробоялась…

Грыжев. Последний-то раз в жизни, бабушка, можно и рискнуть!

Песня 1

Люда

 
Когда в переулке играют мандолины,
А в моём дворе воет пёс,
Я закрываю все окна,
Чтобы мои кошки не слышали звуков
И не рвались на улицу.
 
 
Да! Да! Да! Пусть я не слышу, как поют мандолины,
Лишь бы мои кошки были спокойны!
 
 
Когда Горан касается моей руки,
Моё сердце не бьётся чаще.
И я говорю ему: Горан, иди к своей матери,
Ведь я никогда не полюблю тебя,
Так как она.
 
 
Да! Да! Да! Пусть я не слышу, как поют мандолины,
Лишь бы мои кошки были спокойны!
 
 
Когда меня зовут танцевать,
Я говорю, что сердце моё не хочет танцев.
Оно тяжело, потому что занято.
Я вру, моё сердце свободно,
Но очень тяжело.
 
 
Да! Да! Да! Пусть я не слышу как поют мандолины,
Лишь бы мои кошки были спокойны!
 
 
Да! Да! Да! Моё сердце свободно,
Потому и тяжело.
 
 
Когда моя мать говорит,
Что Горан и его сломанная машина
Очень пойдут нашему двору,
А мне уже сто миллионов лет
И он – уже чудо, я отвечаю:
 
 
Да! Да! Да! Моё сердце свободно,
Потому и тяжело.
 
 
Да! Да! Да! Пусть я не слышу, как поют мандолины,
Лишь бы мои кошки были спокойны!
 
 
Когда умирают мои кошки
И я хороню их в цветочных горшках на балконе,
А Горан давно уж уехал за Карпаты,
Я закрываю окна при звуках мандолин.
Мне так спокойно.
 
 
Да! Да! Да! Мама, ты была не права!
Лучше сидеть в тишине,
Чем Горан и его сломанная машина!
 
 
Да! Да! Да! Моё сердце свободно,
Потому и тяжело.
 
 
Да! Да! Да! Мне так спокойно.
 

Сцена 2

Комната с плотно закрытыми шторами, сквозь которые солнце почти не пробивается, темно и душно. В углу без звука моргает телевизор. На кровати под одеялом лежит Зоя. Стук в дверь.

Голос Бабушки. Зоя! Я пришла! Открывай!

Ничего не меняется. Стук начинает сопровождаться звонками с птичьей щебечущей мелодией.

Зоя! Ты оглохла? Зо-ой-а! Отпирай! Я пришла!

Зоя не шевелится. Слышны удары ногой в дверь.

Зойка! Родненькая! Открой! Ты живая там?! Зойка, помычи хоть! Скорую вызвать? Зоенька! Миленькая, отопри!

Слышен уже другой звонок, очевидно в соседнюю дверь.

Помогите! У вас соседка не открывает. Я боюсь, плохо ей.

Голос соседа. Так её, может, дома нет.

Голос Бабушки. Она там. Я ж к ней шла, она дома. Помогите.

Голос соседа. Да чё я вам, бабушка, сделаю-то?

Голос Бабушки. Выломайте дверь! Вы же мужчина!

Голос соседа. Ага, а кто потом будет платить за порчу двери? А ну идите отсюда, уберите руки.

Звук закрывающейся двери. Снова щебечущие звонки и удары в дверь.

Голос Бабушки (уже жалобно, не так громко). Зоя! Открой, Христа ради! Зоя, я не могу уже… Зоя…

Молчание. Третий звонок в другую соседскую дверь.

Помогите! Ваша соседка не открывает!

Голос пожилого соседа. Зоя Константиновна? Боже мой. А у меня и телефона-то нет позвонить. И сами, видите, не ходячий.

Голос Бабушки. Позовите кого-нибудь!

Голос пожилого соседа. И детей дома нет. Ой, беда… Внук только. Пашенька! Дружочек! Выйди сюда. Помоги. Тётенька не может до бабы Зои дозвониться. В окно постучи. Постучи, Пашенька! Сбегай скоренько.

Снова звонок Зои и удары в дверь. Потом стук в окно. Зоя встает. На ней хлопчатобумажное нижнее бельё в жизнерадостный цветочек, пояс из верблюжьей шерсти, затейливо связанные яркие носки. На голове огромные наушники, вверх торчит антенна. Зоя похожа на космонавта. Она подходит к окну, стучит пальцем по подоконнику.

Зоя. Я тебе, Пашка, тресну по лбу! Ты меня слышишь? А не слышишь? А и не надо. Зато почуешь.

Снимает наушники. И слышит звонок в дверь. В чём есть неожиданно быстро бежит к двери. В двери падает Бабушка, обнимает Зою, плачет.

Бабушка. Боже мой!.. Живая! Боже мой… Что за дура ты! Что ты не открываешь-то!?

Зоя. Да лежу я. Не ори. Наушники вот купила на уши, чтобы не дуло. Диван около окна ж. Из окна дует.

Бабушка. Что тебе там дует? Лето на дворе, старая дура!

Зоя. Ты чё выражаешься тут! Пришла ко мне и ещё на меня же выражается. Поглядите на неё, люди добрые.

Бабушка (примирительно). Да это на тебя людям добрым нельзя смотреть. Стыд-то прикрой (подаёт ей халат). И корвалола мне накапай. (Зоя всё послушно выполняет). Господи, какое счастье… ты живая. Вот шла и не думала, что сегодня такое счастье. Я конфеты ж тебе несла. Вот (достает коробку «Птичьего молока»).

Зоя. Нет, я с этим делом в завязке. Убери подале с глаз.

Бабушка. А чего ж так?

Зоя. Диабет у меня. Я тебе не говорила. Думаю чего? Удивлю организм, всё равно буду конфеты есть.

Бабушка. А зачем?

Зоя. Для счастья. А теперь чую – не потяну я такое счастье.

Бабушка (убирает коробку назад в сумку). Ну как хочешь… Всё ты мне настроение испортила. Думаю, такой день будет. Конфеты поедим, я тебе почитаю. А ты… только пугать умеешь.

Зоя. Ты читать-то своё хотела? В газету печатать понесла? Так давай. Послушаю, куда тебя девать.

Бабушка. Я одной загадке посвятила стихотворение.

Зоя. Ерунда. Стихи надо людям или там событиям посвящать. Путчу там или королеве какой.

Бабушка. Были б люди да события, посвятила им бы, а так – загадке. «Сидит дед, в сто шуб одет. Кто его раздевает, тот слёзы проливает».

Замолкает и хитро смотрит на Зою. Зоя молчит и напряженно смотрит на Бабушку.

Ну?

Зоя. Чё?

Бабушка (очень громко). Не отгадала? Лук же это! Лу-ук!

Зоя. Тьфу. Язви тя… Ну и чё с того? Это не ты сочинила.

Бабушка. Знаю. Я вот что сочинила (достает из сумки тетрадный весь исписанный простым карандашом листок, читает):

 
Бабушка Старая Лучиха
Пеленает внучонка тихо.
Надела распашонку,
Ползунки, завернула в пелёнку.
Прибежала мама Лучина
И тоже запеленала сына.
Показалось Лучинке, сестренке,
Что братец её без пелёнки.
Закрутила Лучок в пелеринку
И положила спать на перинку.
Подрастает лук-сынок,
Лук-братишка,
Лук-внучек!
 

Зоя. Да. Ничё так. Молодец. А они тебе хоть прибавку какую за это к пенсии дадут или ты опять… для души?

Бабушка (беззаботно). Конечно, для души. И ещё я написала сказку «Галина Бланка буль-буль».

Зоя. Какое странное название.

Бабушка. Как белая волшебная курочка Галина Бланка из заграничного королевства спасла тридесятое царство, в котором перевелись все куры.

Зоя. И зачем ты её назвала так? Так же сейчас нельзя. Это ж реклама. За это так-то деньги платят.

Бабушка. Это с остротой. Метафора это. Про то, как мы в 90-ые жили голодно, как в войну, и как стали продавать нам эти кубики из Америки. Как мы пили бульон, а не воду, и были счастливы. И сказка как вот эта птица из заграницы спасла всех.

Зоя. Не знаю… ворошить… Ты как маленькая девочка. Сколько тебе лет? Какие-то сказки… Забот нет у тебя, вот что. Потому что забота – это всегда о ком-то. Потому что «за». За кем-то, ради кого-то. А о себе – это не заботы. Занять себя нечем, вот ты по газетам бегаешь.

Бабушка. Так это ведь я как раз для всех, я напишу, все прочитают. Я о них забочусь.

Зоя. Да славы хочешь, небось… Бабушкины сказки…

Бабушка. Я никому не бабушка. Так пусть им хоть… А ты, Зоя, злая.

Зоя. Я не злая. Я жалею тебя и говорю то, что другие не скажут. Ты не видишь, что за нас неловко, что стыдно, когда старуха в поэтессы заделалась.

Бабушка. Я зря пришла.

Зоя. Тьфу на тебя! Я ж от всей души… Доставай конфеты. Давай. И вообще… давай-ка почитай мне. Газета-то с собой? Узнаем кто в этот раз хороший человек.

Сон 1

Бабушка. Когда мне было восемнадцать лет, меня преследовал один и тот же сон. Как будто мы сидим с папкой на кухне. И там совсем не тепло, как бывает на кухне от готовки еды или закипающего чайника. На кухне холодно, шмелём гудит холодильник, и окна запотели. И тут из духовки к нам выходит моя, уже умершая тогда, бабушка. Выходит и говорит: «Безобразие, хоть бы тесто на пироги поставила. Какая из тебя вырастет мать». Я во сне не пугаюсь бабушки, а пугаюсь её слов. Какая ж из меня вырастет мать? И стыдно, стыдно. Даже рассказывать сон никому не стала. Так он мне всё и снился, и снился. Пока мы не переехали в новый дом, с новой кухней и папка мне не сказал: «Надо выбросить твою старую кровать, ты на ней уже семь лет спишь, и бабушка твоя на ней до этого двадцать спала. Пока не умерла, прямо на этой кровати. Старая уже кровать. Пора выбросить».

Сцена 3

Небольшое помещение, столы рядами, на которых разложены всевозможные спортивные снаряды, фотографии. Люда фотографирует, почти не прицеливаясь, всё подряд. Грыжев ходит за ней следом между столов.

Грыжев. Вот такой, значит у нас музей спорта. Пока что при школе, но я через мэрию, хочу перевести его в статус городского.

Люда (останавливается напротив сухого дерева, воткнутого в кадку). А это здесь к чему?

Грыжев. Вот (показывает на рядом висящую черно-белую фотографию, где изображен мужчина рядом с деревом.) Это то самое дерево. На фотографии мы видим нашего великого легкоатлета Валерия Терентьева рядом с этим самым деревом.

Люда. А как оно здесь оказалось?

Грыжев. Я его вырвал и принёс в музей, как экспонат.

Люда. Живое?

Грыжев. Живое. Но я земли вот ему в кадку подсыпал.

Люда. А засохло почему?

Грыжев. Не прижилось.

Люда. Вы один его вырвали?

Грыжев (с удовольствием). Один.

Люда (себе под нос). Браконьер.

Грыжев. А еще я думаю расширить тематику музея. Сделать музей музыки и спорта!

Люда. Боже мой…

Грыжев. В музеи ходят в основном школьники. Нужно их вдохновлять на изучение второстепенных предметов. Пусть не думают, что если физкультура и музыка раз в неделю, так можно прогуливать!

Люда. А вы же, кажется, на преподавателя физкультуры учились?

Грыжев. Неважно. Важен не предмет, а масштаб личности. Я же не стал простым учителем, я стал директором спортшколы. Директором! Школы! А теперь и директор музея!

Люда. Спорт.

Грыжев. Неважно. Важна сила… (Видит, что Люда отвернулась к дереву.) Вы, Люда, согласны?

Люда. Я не знаю, что важно… Бедное, бедное дерево. Пострадало за то, чтобы умасштабировать чью-то личность. Обреченно здесь гнить, пока Вы не соберётесь на пенсию. Так и жило незачем, не стало ничем полезным, только от того, что какой-то спортсмен рядом с ним сфотографировался. Никогда не быть ему даже табуреткой.

Грыжев. А я не трудовик, чтоб вам из деревьев табуреты делать!

Люда. И я о том же (Гладит дерево.) Я люблю жухлые деревья, ноябрьские, на которых почти не осталось листьев. Они так влажно колышутся на ветру, как водоросли в воде. Можно идти, задрав голову, и представлять себя утонувшей, лежащей на дне, под водой среди водорослей.

Грыжев. Чаю хотите? У меня здесь есть чайник. Правда, это экспонат, из него раньше пил чай один хоккеист областного масштаба, но я кипячу в нём тайком. Хотите?

Люда (улыбается). А давайте. Почему нет…

Садятся за один из столов. Грыжев раздвигает руками экспонаты, достает чайник.

Грыжев. Вы на счет масштаба правы. Мне всё хочется сделать больше. Больше этой комнаты, больше нашего городка. Раздвинуть стенки, подняться над всем.

Люда. А мне хочется нагородить много-много стенок и спрятаться в них. И выговориться. Нет… наоборот. С одной стороны, хочется говорить, говорить, и говорить, а с другой – даже и говорить-то не хочется.

Грыжев. Я бы нагородил для вас множество огромных, высоченных стен. Так много, что вы кричали бы: достаточно! Не вари, горшочек! А я бы всё варил, и варил! Городил бы и городил!

Люда. Опять вы всё раздуваете до небес (улыбается). Такой смешной.

Грыжев. Вот видите! Видите! Я вам совсем уже нравлюсь!

Люда. С чего вы взяли?

Грыжев. А вы, женщины, всегда так! Сначала смеетесь, потом влюбляетесь, потом плачете. Но сначала – всегда смеетесь. Я смешной, значит, уже немножко ваш.

Люда (скривилась). О… я заметила, что вы – великий знаток… Я пойду.

Грыжев. А чай?

Люда. Нет, я передумала. Какой чай? Нужно сегодня ещё написать о вашем музее. Что, кстати, здесь добавится, когда музей станет ещё и музыкальным?

Грыжев. Об этом не пишите, это планы. Мужчина не говорит о незавершенных делах.

Люда. Так вы же мне сами сказали.

Грыжев. Это другое. Вам, это всё равно, что себе. А так… тссс! (подносит палец к Людиным губам, она уворачивается и бьёт его по руке). Да что ты! Дикая такая!

Люда. Я не привыкла.

Грыжев (ласково). Девочка…

Люда (не поняла). Да, не девочка, а вот дикая! Я к доброму не приучена. Я сама привыкла быть доброй, без чужого добра, без ответного. Очень хороший музей! Спасибо! Отличная выйдет заметка! Небольшая только! Но отличная! Маленькая такая заметочка! Я пойду, а Вы, Грыжев… не забудьте на место убрать чайник. Экспонат всё-таки! (убегает)

Песня 2

Грыжев

 
Однажды, отец сказал мне:
«Горан, стреляй болотных бекасов,
Лови осетров в Дрине, пой и пляши, Горан.
Будь мужчиной. И помни: твой отец
Должен успеть сплясать на твоей свадьбе.
Ведь мужчина – не мужчина,
Если на него не смотрит женщина».
 
 
Бум! Бум! Бум! Я стреляю бекасов!
Бум! Бум! Бум! Я ловлю осетров!
Но на это никто не хочет смотреть!
Я самый несчастный в Карпатах!
 
 
Однажды спускаясь с гор, я увидел красивую девушку.
У нее глаза с поволокой, у нее юбки цвета воды.
И мое сердце как на аркане потащилось за ней.
И она увидела меня, и закричала от страха.
И я закричал: не бойся. Я просто мужчина,
Посмотри ж на меня, женщина!
 
 
Бум! Бум! Бум! Я стреляю бекасов!
Бум! Бум! Бум! Я ловлю осетров!
На меня посмотрела самая красивая женщина!
Я самый счастливый в Карпатах!
 
 
А потом мы сорвали голос и замолчали,
И я пошел к ее отцу и попросил руки его дочери, он сказал:
«Горан, бери ее в жены, ты меткий стрелок,
Ты знатный ловец. С тобой моя дочь не умрёт от голода!»
 
 
Бум! Бум! Бум! Я стреляю бекасов!
Бум! Бум! Бум! Я ловлю осетров!
И всё это для самой красивой женщины!
Я самый счастливый в Карпатах!
 
 
Но однажды утром я не нашел жены в доме.
И юбок ее цвета воды не нашел.
Только записку: «Женщине не надо рыбы и птицы.
Женщине надо стихи. Я ухожу».
Какой я теперь мужчина, если на меня
Не хотела смотреть даже моя женщина!
 
 
Бум! Бум! Бум! Я стреляю бекасов!
Бум! Бум! Бум! Я ловлю осетров!
Пью ракию и реву! Это всё, что я умею!
Я самый несчастный в Карпатах!
 
 
Три дня и три ночи я бегал по горам
И пьяный стрелял в небо. Бум! Бум! Бум!
И тут я увидел женщину в юбках цвета травы.
И моё сердце вновь стало биться! Бум! Бум!
Она сказала мне: «Будь мужчиной,
И прекрати стрелять!»
 
 
Бум! Бум! Бум! Я не стреляю бекасов!
Бум! Бум! Бум! Я не ловлю осетров!
Я сижу подле этой женщины и молчу, как болван!
Что ж мне сделать, чтобы стать
Самым счастливым в Карпатах?!
 

Сцена 4

Зоя с Бабушкой сидят на табуретах и очень медленно катают голыми ступнями клубок ниток от одной к другой.

Зоя. Двенадцать!

Бабушка. Тринадцать!

Зоя. Нет!

Бабушка. Тьфу ты! Двенадцать… Одиннадцать!

Зоя. Молодец! Десять!

Бабушка. …Я не знаю.

Зоя. Думай.

Бабушка. Десять.

Зоя. Было! Дальше! Ну? В обратную же сторону! Если по порядку так мозг не тренируется. Мне Геннадий Петрович сказал: Зоя, считать надо только в обратную сторону, только тогда мозг у тебя, у пожилого человека тренируется.

Бабушка. Это какой еще Геннадий Петрович?

Зоя. Малахов. Из телевизора. Мы с ним дружим. Правда, только через телевизор, но зато стабильно. Никогда не ссоримся. Интересный мужчина. Правда?

Бабушка. Да так себе. На Семёна твоего похож чем-то…

Зоя. Да тьфу на тебя! Сенька кислогубый был, а Геннадий Петрович такой импозантный, при костюме, в самом соку. Отвлеклись. Давай. Я говорю, значит, девять.

Бабушка. Десять. А долго мы так считать будем?

Зоя. Каждую неделю по десять прибавлять. На этой неделе от двадцати. На следующей – от тридцати. Пока до тысячи не дойдем.

Бабушка. Как-то долго. Только раз в неделю добавлять, может каждый день?

Зоя. Нет, он сказал, что так будет цель и стимул жить. Есть же смысл – надо дойти до тысячи.

Бабушка. Так я и сейчас могу до тысячи.

Зоя. Валяй!

Бабушка. Тысяча!

Зоя. Ну?

Бабушка. Девятьсот.

Зоя. Нет. Не девятьсот. А девятьсот девяносто.

Бабушка. Нет, погоди. Что-то не то… Я проверю. Тысяча рублей вычесть один рубель… будет девятьсот девяносто… девять рублей.

Зоя. Ага. Давай дальше.

Бабушка. Значит одна тысяча, две тысячи… Ой, нет… назад же… Одна тысяча, ноль тысяч… Как-то не так. Погоди, не подсказывай!

Зоя. Тысяча. Девятьсот девяносто. Восемьсот… Тьфу!

Бабушка. Ох ты ж…

Зоя. Мы не тренированные потому что! Давай нормально, как Геннадий Петрович сказал. Я говорю десять!

Бабушка. Одиннадцать!

Зоя. Было одиннадцать! И десять было. Дальше.

Бабушка. Погоди, не подсказывай… десять… Десять минус один значит. Девять!

Зоя. Не хитри, язва! Надо просто считать. Вычитать любой дурак может. Надо слова вспо-ми-нать, а не вычислять!

Бабушка. Дальше давай!

Зоя. Так… девять говоришь… Восемь! Во! Выкуси!

Бабушка. Семь!

Зоя. Семь… Я всё время забываю… Семь… минус…

Бабушка. Нельзя!

Зоя. Так… семь. Ёлки моталки… ну неужто забыла… Дай я квасу попью, подумаю.

Бабушка. Не прерываемся.

Зоя. Семь… Слово какое-то ещё круглое.

Бабушка. Ш…

Зоя. Шесть! Зараза! Нельзя подсказывать!

Бабушка. Я автоматически. Пять!

Зоя. Четыре!

Бабушка. Меня клубок отвлекает.

Зоя. Это специально, чтоб и физически размяться и умственно! Давай.

Бабушка. Три!

Зоя. Два!

Бабушка. Один!

Зоя с Бабушкой останавливаются, жмут друг другу руки, надевают носки.

Зоя. Так! Продолжаем разминку. Сжимаем и разжимаем кулаки.

Бабушка. Ты уморила меня!

Зоя. Нет! Хочешь жить, старая! Сжимай кулак!

Бабушка. Ладно.

Зоя. А когда сжимаешь кулак, называешь одно мужское имя!

Бабушка. Зачем?

Зоя. Чтоб слова вспоминать.

Бабушка. Ладно. Володя!

Зоя. Семён!

Бабушка. Так… ну пусть будет Ваня.

Зоя. Ой не знаю…

Бабушка. Пушкина давай!

Зоя. Сашка!

Бабушка. Сергей!

Зоя. Геннадий Петрович!

Бабушка. Петр Геннадьевич!

Зоя. Хитрая.

Бабушка. А то!

Зоя. Всё. Не знаю больше.

Бабушка. Ой… ну давай… как там Есенина?

Зоя. Было уже Сергей. А как Ленина?

Бабушка. И Володя было.

Зоя. А Путина?

Бабушка. Тоже Володя. Я его первым назвала.

Зоя. Заладила: Володя-Володя. Вспомнила своего что ли?

Бабушка. Нет, всё забыла, Зоя.

Зоя. Молодец!.. Заклинание и всё.

Бабушка. Не хочу заклинание, я устала.

Зоя. Без заклинания считай всё остальное без толку.

Они с трудом садятся на пол, одной рукой упираются в пол, другую кладут на лоб, закрывают глаза.

Зоя (протяжно). Помоги, сила земли…

Бабушка. …И соседа Виктора Степановича, живущего этажом ниже…

Зоя. Перестань. Представляй, что мы на земле сидим.

Бабушка. Ладно-ладно. Давай дальше, не рассусоливай.

Зоя. Я мысленно обращаюсь к семи дочерям моря, плетущим нити долгой жизни. Пусть две смерти от меня они заберут…

Бабушка. Почему две?

Зоя. А сколько у меня инфарктов было? Не отвлекайся. Пусть три жизни одни мне дадут. Пусть будет ограда Святого Духа на мне.

Бабушка. Пусть.

Зоя. Пусть во мне пребудет сила, пусть далеко моя могила.

Бабушка. Пусть во мне пребудет сила, пусть далеко моя могила.

Зоя. Пусть я – неприступная крепость, неподвижная скала. Пусть я – драгоценный камень.

Бабушка. Я – драгоценный камень.

Зоя. Ложимся.

Бабушка. Пол студёный. Простынем.

Зоя. Ложимся.

Обе легли.

Зоя. Пусть будет сильной моя муладхара.

Бабушка. Кто?

Зоя. Чакра корня жизни.

Бабушка. Это в зобу где-то?

Зоя. Не знаю, в телевизоре сказали. Я записала. Молчи и сосредотачивайся. Я спокойна, я верю в себя, тело моё легко и здорово. Пусть я буду сотенным, столетним. Пусть каждому свой черед. Но мой черед оттяни, сила земли. Всё. Выдох.

Пауза.

Ты уснула что ли? А… ну спи, спи. Значит, подействовало.