Текст книги "Развитие силы воли. Уроки от автора знаменитого маршмеллоу-теста"

Более полувека назад канадский когнитивный психолог Дэниел Берлин провел различие между двумя аспектами любого раздражителя. Во-первых, соблазнительный, аппетитный раздражитель способен мотивировать к потреблению: он вызывает желание съесть сладость, и процесс доставляет вам удовольствие. Во-вторых, он также подает описательные сигналы, предоставляющие информацию о неэмоциональных, когнитивных характеристиках маршмеллоу: оно круглое, белое, толстое, мягкое и съедобное.

Поэтому эффект от раздражителя зависит от того, как мы мысленно представляем его себе. Возбуждающее представление сосредоточено на мотивирующих, «горячих» качествах: упругости и сладости для любителя маршмеллоу или ощущении вдыхаемого дыма для курильщика. Это автоматически вызывает импульсивное желание съесть конфету или выкурить сигарету. «Холодное» представление, напротив, сосредоточено на абстрактных, когнитивных, информативных аспектах раздражителя (круглый, белый, мягкий, небольшой) и сообщает, на что он похож, не делая его более соблазнительным. Оно позволяет вам думать о нем отстраненно, вместо того чтобы сразу хватать его.

Для проверки этой идеи исследователь, прежде чем покидать комнату, побуждал детей думать о «горячих», вызывающих аппетит, привлекательных свойствах вознаграждения: упругости и сладком вкусе. Для сосредоточения на абстрактных характеристиках объекта желания детей побуждали думать о маршмеллоу как о круглых и пушистых облаках.

Когда детей побуждали сосредоточиться на «холодных» характеристиках вознаграждения, они ждали вдвое дольше, чем когда их просили фокусироваться на «горячих» характеристиках. Важно, что, когда ребенок думал «горячо» о тех вознаграждениях, которых он ждал, он быстро утрачивал способность отсрочивать получение вознаграждения. Но эмоциональное, «горячее» размышление о схожих вознаграждениях, которых он не ждал (например, о крендельках, пока ждал маршмеллоу), служило замечательным отвлекающим фактором и помогало увеличить время отсрочки до 17 минут. Дети, которые не могли ждать, когда их побуждали думать эмоционально о том, что они хотели прямо сейчас, легко могли ждать вознаграждения, когда их побуждали думать о нем отстраненно.

Эмоции, которые испытывали дошкольники, также влияли на то, как быстро они нажимали кнопку звонка. Если бы до того, как оставлять их наедине с их искушениями, мы бы предложили, чтобы в процессе ожидания они думали о том, что вызывает у них печаль (попадание в трудную ситуацию, в которой никто не может помочь), они прекращали ожидание так же быстро, как если бы им предлагали думать о лакомствах. Если они думали о смешном, то могли ждать почти втрое дольше: в среднем почти 14 минут. Похвалите девятилетних ребят (например, за рисунки), и они будут ждать, а не брать вознаграждение немедленно, гораздо чаще, чем когда они получают негативные отзывы о своей работе. И то, что справедливо для них, верно и для родителей. В общем, мы с меньшей вероятностью откладываем получение вознаграждения, когда нам грустно или плохо. В сравнении со счастливыми людьми те, кто постоянно склонен к негативным эмоциям и депрессии, также обычно отдают предпочтение немедленным, пусть и менее желаемым вознаграждениям.

Чем более актуально и заметно желаемое вознаграждение, тем труднее затормозить импульсивную реакцию на него. Исследователи предложили почти 7 тысячам четверо– и шестиклассников в израильских государственных школах сделать выбор между альтернативами, различавшимися по размеру вознаграждения (одно или два), времени отсрочки (немедленно или через неделю, через неделю или через месяц) и силе привлекательности (шоколад, деньги, цветные карандаши). Неудивительно, что они выбирали отсроченные варианты чаще всего для цветных карандашей и реже всего для шоколада. Как известно каждому сидящему на диете, актуальность искушения начинает влиять на его силу, когда открывается холодильник или официант начинает рассказывать о десертах.

Но сила не в самом раздражителе, а в том, как он мысленно оценивается. Если вы меняете свое мнение о нем, его влияние на ваши чувства и действия также изменяется. Соблазнительный шоколадный мусс на подносе официанта в ресторане теряет привлекательность, если вы представите себе, что на кухне по нему недавно бегал таракан. Шекспировский Гамлет олицетворял трагически неконструктивные способы оценки опыта, но выразил мысль удивительно точно: «Нет ничего ни хорошего, ни плохого, это размышление делает все таковым»[8]8
  Перевод М. Лозинского.


[Закрыть]. И он показал, что попытка изменить то, как мы «мысленно представляем» раздражитель и опыт, который глубоко укоренился в нас, может оказаться столь же тщетной, как попытка самостоятельно провести хирургическую операцию на своем мозге. Вопрос о том, как человек мог бы легче и эффективнее заново сознательно оценивать события, – центральный в когнитивно-поведенческой терапии и для каждого, кто всерьез намеревается изменить свои наклонности и привычки. Это также фундаментальный вопрос, ответ на который мы будем искать на протяжении всей этой книги.

Маршмеллоу-тесты убедили меня, что если люди могут изменить мысленное представление о раздражителе, то они усилят самоконтроль и избегнут опасности стать жертвами эмоциональных раздражителей, которые пытаются управлять их поведением. Они могут трансформировать соблазняющие раздражители и ослабить их влияние с помощью когнитивной переоценки – по крайней мере иногда и при определенных условиях. Хитрость в том, чтобы правильно подобрать условия. Нет необходимости, сжав зубы, заниматься самоистязанием и выносить нечеловеческие страдания, но все же сильной мотивации и лучших намерений здесь недостаточно.

Способность к самоконтролю сосредоточена в префронтальной коре головного мозга, которая предоставляет огромное число способов ослабления «горячих», соблазнительных стимулов путем изменения их оценки. Даже дошкольники, имеющие неразвитые лобные доли, делали это с большой фантазией. Они превращали соблазны, с которыми сталкивались, в «просто в картинку» и мысленно вставляли ее в рамку, отвлекались с помощью сочинения песенок или исследования пальцев ног либо сознательно заставляли себя сосредоточиваться на «холодных» и информативных, а не «горячих» и возбуждающих импульсы характеристиках. Когда дети мысленно превращали маршмеллоу в плывущие по небу облака, а не думали о них как о сладостях, они сидели за столом, на котором находились лакомства и звонок, до тех пор, пока я и мои аспиранты больше не могли выносить этого зрелища.

Теперь мы знали, что то, как дети мысленно представляли вознаграждения, предсказуемо влияло на время ожидания. В ходе других исследований мы также выяснили, что с возрастом способность детей откладывать получение вознаграждения повышалась, а набор стратегий, которые они могли использовать, расширялся. Но что знали они о тех стратегиях, которые могли бы помочь им ждать достаточно долго для того, чтобы получить желаемые лакомства? Как со временем развивалось понимание этих стратегий у ребенка? А главное – усиливало ли это понимание способность отсрочивать удовлетворение желаний?

Мы с коллегами спрашивали детей разных возрастов об условиях, действиях и мыслях, которые могут затруднить или облегчить им ожидание вознаграждения во время маршмеллоу-тестов. Ни один не проходил подобного тестирования прежде, и все они знакомились с условиями стандартным путем. Ребенок садился за стол, выбранные им лакомства располагались на подносе, рядом находился звонок, а смысл правила «одно сейчас или два позже» тщательно разъяснялся. В этот момент вместо того, чтобы уходить из комнаты и давать ребенку возможность ждать, исследователь спрашивал его об условиях, которые облегчили бы ожидание. Например: «Будет ли тебе легче ждать, если маршмеллоу положат на поднос и ты сможешь их видеть или если они будут находиться под подносом и видеть их ты не сможешь?»

В трехлетнем возрасте большинство детей не могли понять вопроса и не знали, что сказать. Четырехлетние понимали, что мы спрашиваем, но систематически выбирали худшую стратегию: они хотели видеть вознаграждение в период ожидания и думать о нем, смотреть и размышлять о том, как приятно его будет есть. На вопрос, почему так, они отвечали: «Потому что это мне приятно», «Я просто хочу, чтобы они были передо мной» или «Они такие вкусные», очевидно сосредоточиваясь на том, что они хотели получить («Я люблю их»), еще не понимая, что созерцание сделает ожидание особенно трудным. Они хотели, чтобы то, чего они дожидались, находилось перед ними. А имея вознаграждения перед глазами, они ослабляли свои искренние намерения ждать и удивляли себя, когда внезапно звонили в звонок и хватали лакомство. Они не только ошибались в предсказании своего поведения, но и настаивали на создании условий, которые делали бы для них невозможной отсрочку.

В течение примерно года в детях происходили разительные изменения. В возрасте пяти-шести лет большинство предпочитали не иметь перед собой вознаграждений и настойчиво подавляли мысли о них в соответствии со стратегией самоконтроля.

Теперь они пытались отвлекать себя от лакомств («Просто петь песню», «Я мечтаю о том, как выйду в открытый космос» или «Я думаю о купании в ванне»). Становясь старше, они также начинали видеть ценность фокусирования на взаимозависимых условиях и повторении их про себя («Если я подожду, то смогу получить два маршмеллоу, а если позвоню, то только одно») Они также проводили «самоинструктаж»: «Я скажу себе: “Нет, не звони в звонок”. Ведь если я позвоню и войдет учитель, то я получу только одно».

«Как ты должен ждать маршмеллоу, чтобы тебе было проще?» – спросил я девятилетнего Саймона. Он дал мне ответ в виде рисунка с изображением участника теста. Над головой у него был нарисован «пузырь» со словами: «Я думаю о том, чем мне было бы приятно себя отвлечь». Его дополнительный письменный совет выглядел так: «Не смотри на то, что ты ждешь, не думай ни о чем, так как иначе ты будешь думать об этом. Используй то, что у тебя есть, чтобы развлекать себя». В дальнейшей беседе Саймон объяснил, как ему удавалось это делать. Он рассказал мне: «В моей голове есть не менее тысячи воображаемых персонажей, вроде маленьких игрушечных фигурок, которые находятся у меня в комнате. Я мысленно беру их и начинаю с ними играть: придумывать истории и приключения». Другие дети в его возрасте также могут проявлять творческий подход, когда используют воображение, чтобы развлечь себя и облегчить отсрочку получения вознаграждения в маршмеллоу-тестах и других подобных ситуациях.

Большинство детей до 12 лет, видимо, не осознавали большей ценности «холодных» размышлений в сравнении с возбуждающими, «горячими». Но к 12 годам они уже обычно понимали, что эмоциональные размышления о лакомствах затруднят ожидание, а рациональные, например направленные на мысленную трансформацию маршмеллоу в облака, ослабят привлекательность лакомств и облегчат ожидание. Как сказал один мальчик: «Я не могу съесть пушистые облака».

Ключевой вопрос, направлявший нашу работу, выглядел так: дает ли детям и взрослым знание стратегий, облегчающих отсрочку, большую свободу от власти искушений, которым они пытаются сопротивляться? Ответ мы нашли много лет спустя при обследовании мальчиков с импульсивным поведением, которые отдыхали в летнем лагере и проходили лечение по специальной программе (см. главу 15). Те, кто понимал стратегии отсрочки, ждали дольше, чем те, кто не обладал таким знанием. Это было справедливо даже тогда, когда роли возраста и вербального интеллекта – способности к овладению языком – контролировались и статистически исключались. Это означало, что улучшение понимания может стать для родителей и учителей вполне достижимой целью.

В 1980-х я делал сообщение о первых результатах исследований в Стэнфорде в одном из ведущих европейских институтов по изучению человеческого поведения. Я рассказал о корреляции между временем ожидания в маршмеллоу-тестах и жизненными успехами в юности, в том числе и оценках по АОТ. Несколько месяцев спустя моя знакомая по имени Мира, работавшая старшим научным сотрудником в этом институте и слышавшая мой доклад, связалась со мной. Она рассказала о том, что ее серьезно беспокоило. Оказалось, ее четырехлетний сын постоянно отказывался ждать печенья (его любимого лакомства), как бы она ни пыталась убедить его. По-видимому, Мира, хотя и была превосходным ученым, неправильно поняла смысл корреляции, о которой я рассказывал. Мира решила, по крайней мере применительно к своему сыну, будто статистически значимые и непротиворечивые результаты для групп детей также подразумевали, что если ее ребенок не может откладывать получение желаемого так долго, как она требует, то его ожидает ужасное будущее.

Когда Мира успокоилась, она, разумеется, поняла, как неправильно интерпретировала мои результаты: осмысленные, непротиворечивые и статистически значимые корреляции позволяют делать широкие обобщения, но не обязательно будут давать точные предсказания для конкретного индивида. Возьмем, например, потребление табака. Многие курильщики умирают в раннем возрасте от болезней, развивающихся из-за этой дурной привычки. Но некоторые – и даже очень многие – не умирают. Если Джонни в дошкольном возрасте может ждать маршмеллоу, то вы знаете, что он способен откладывать получение вознаграждения – по крайней мере в такой ситуации. Но если он на это не способен, то вы не можете уверенно сказать, что это означает. Может, он хочет ждать, но не способен или просто не побывал в туалете до прохождения теста. Если ребенок очень хочет отложить вознаграждение, но в результате звонит в звонок, то стоит попытаться понять причины.

Как отмечается в следующих главах, одни дети сначала демонстрируют слабую способность к ожиданию, но с годами заметно ее улучшают; другие же, наоборот, хотят и могут откладывать получение вознаграждения, но со временем теряют способность к самоконтролю. Эксперименты в детском саду в Стэнфорде показали, как мысленное представление соблазнительных вознаграждений может изменять, причем иногда полярно, влияние на поведение. Ребенок, не способный ждать и минуты, может выдержать 20-минутное ожидание, если мыслит о вознаграждении по-другому. Для меня этот результат более важен, чем долговременные корреляции: он указывает путь для стратегий, способных улучшать самоконтроль и ослаблять стресс. А успехи последних десятилетий в когнитивных науках и визуальном отображении мозговой активности помогли лучше понять механизмы, которые отвечают за способность откладывать получение вознаграждения. Теперь мы можем посмотреть, как мысли успокаивают мозг, когда мы больше всего нуждаемся в контроле над своим импульсивным поведением.

Глава 3
«Горячее» и «холодное» размышление

Давным-давно, приблизительно 1,8 млн лет тому назад, наши далекие предки стали выходить из расположенных вдоль течения рек лесов – среды обитания больших человекообразных обезьян. Они постепенно превращались в Homo Erectus, которые передвигались на двух конечностях по поросшей травой земле и вели борьбу за выживание и продолжение рода. В ходе этих доисторических приключений человеческие существа успешно выживали и размножались во многом благодаря «горячей» эмоциональной системе – на научном языке именуемой лимбической системой головного мозга.

Лимбическая система состоит из нескольких первичных структур головного мозга, расположенных под корой в верхней части ствола. Эти структуры, появившиеся у нас в самом начале эволюции, управляют основными реакциями и эмоциями, важнейшими для выживания: от страха и гнева до голода и полового влечения. Лимбическая система помогала нашим предкам справляться с бизонами, львами и прочими дикими животными, которые служили им пищей и в то же время были смертельно опасны. В лимбической системе амигдала – небольшое миндалевидное тело (amigdala в переводе с латыни – «миндаль») – имеет особое значение. Она играет ключевую роль в выработке реакций страха и формировании поведения, вызванного половым влечением и чувством голода. Амигдала быстро готовит организм к решительным действиям. Она не берет паузу для размышления о долгосрочных последствиях.

Наша лимбическая система по-прежнему работает во многом так же, как у наших предков. Она остается «горячей» стартовой системой, вырабатывающей быстрые реакции на сильные, возбуждающие эмоции раздражители, которая автоматически вызывает у нас удовольствие, боль или страх. При рождении человека лимбическая система полностью работоспособна и заставляет младенца кричать, когда он испытывает боль или голод. Нам редко приходится иметь дело с разъяренными львами, но она по-прежнему исключительно важна для того, чтобы мы могли избегать подозрительных незнакомцев в темных аллеях или уклоняться от встречных машин, теряющих управление на скользкой дороге. «Горячая» система придает жизни эмоциональную остроту. Она мотивирует дошколят делать выбор в пользу двух маршмеллоу, но также мешает им стойко переносить долгое ожидание.

Активация «горячей» системы вызывает мгновенное действие: потребность в утолении чувства голода или сильное желание получить что-то еще, помимо пищи. Привлекательные раздражители быстро вызывают соответствующее импульсивное поведение; угрозы и сигналы опасности провоцируют страх и автоматические реакции защиты и бегства. «Горячая» система подобна тому, что Фрейд называл словом «Оно»; он смотрел на нее как на подсознательную структуру разума, которая вырабатывала сексуальные и агрессивные биологические импульсы для немедленного удовлетворения и ослабления напряжения, независимо от последствий. Подобно фрейдовскому «Оно», эмоциональная система действует автоматически и преимущественно подсознательно, но решает намного больше задач, чем формирование интересовавших Фрейда сексуальных и агрессивных импульсов. Реактивная, простая и эмоциональная, она быстро и автоматически вызывает нацеленное на потребление поведение, активацию и импульсивное действие. Она заставляет дошкольников съедать маршмеллоу, сидящего на диете – поглощать пиццу; курильщика – вдыхать сигаретный дым; рассерженного сквернослова – оскорблять окружающих, а сексуально невоздержанного мужчину – приставать к горничной.

Сосредоточенность на «горячих» характеристиках источника соблазна легко вызывает мгновенную реакцию «Вперед!». В экспериментах с маршмеллоу я наблюдал, как рука ребенка внезапно хватала звонок и удивленный малыш опускал глаза, страдая от того, что сделала его рука. Для четырехлетних детей триггером может быть предвкушение потребления сладких маршмеллоу; а для находящихся на диете, алкоголиков и курильщиков каждая из соблазнительных характеристик имеет собственную притягательную силу, которая делает жертву беспомощной. Даже созерцание или предвкушение потребления шоколадки, виски или сигареты может вызвать автоматическое действие. И чем чаще это происходит, тем труднее изменить мысленное представление раздражителя и предотвратить автоматическую реакцию «Вперед!». Обучить стратегиям самоконтроля в начале жизни намного проще, чем изменять импульсивные деструктивные паттерны автоматических реакций, сложившиеся и укоренившиеся в течение жизни.

Сильный стресс активирует «горячую» эмоциональную систему. В эволюционной истории эта реакция была адаптивной, предназначенной для спасения от приближающихся львов, потому что порождает удивительно быстрые (в течение миллисекунд), автоматические защитные реакции и по-прежнему остается полезной во многих непредвиденных ситуациях, когда для выживания требуется мгновенное действие. Но эта импульсивная реакция не полезна, когда успех зависит от сохранения хладнокровия, планирования наперед и рационального решения проблем. «Горячая» система доминирует в первые несколько лет жизни, что особенно усложняет задачу самоконтроля.

С «горячей» эмоциональной системой головного мозга тесно связана «холодная» – когнитивная, комплексная, отвечающая за размышления и медленнее активируемая. Она располагается главным образом в префронтальной коре головного мозга (ПФК). Эта контролируемая система крайне важна для решений, ориентированных на будущее, и самоконтроля того типа, который был выявлен в ходе маршмеллоу-теста. Сильный стресс ослабляет «холодную» систему и усиливает роль «горячей». Системы непрерывно и плавно взаимодействуют: когда одна становится более активной, другая ослабевает. Мы редко имеем дело со львами, зато ежедневно сталкиваемся с бесконечными стрессами в сегодняшнем мире, где «горячая» система часто отодвигает «холодную» на второй план именно тогда, когда та нужна больше всего.

ПФК – область головного мозга, прошедшая наибольший путь развития. Она обеспечивает и поддерживает когнитивные способности высшего порядка, которые и делают нас людьми. Она регулирует наши мысли, действия и эмоции, является источником творческой деятельности и воображения и имеет ключевое значение для сдерживания ненадлежащих действий, мешающих достижению целей. Она позволяет нам переключать внимание и гибко изменять стратегии, когда изменяются требования ситуации. Способность к самоконтролю также формируется в ПФК.

«Холодная» система развивается медленно и постепенно становится более активной в дошкольные годы и в первых классах начальной школы. Она достигает полного созревания только в начале третьего десятка лет жизни. А дети и подростки крайне уязвимы к прихотям «горячей» системы. «Холодная» же настроена на информативные аспекты раздражителей и обеспечивает рациональное, основанное на размышлениях стратегическое поведение.

Как отмечалось выше, участники маршмеллоу-тестов, добивавшиеся большой отсрочки получения вознаграждения, изобретали способы, помогавшие им стратегически отвлекать внимание от соблазнительных лакомств и звонка. Они также сосредоточивались на «холодных», абстрактных, информативных характеристиках соблазнительных вознаграждений, когда мысленно себе их представляли (маршмеллоу как пушистые облака или кусочки ваты), и игнорировали или трансформировали их «горячие» характеристики так, чтобы «остудить» их (заставить себя поверить, что это просто картинка; а картинку можно поместить в рамку, но нельзя съесть). Разнообразные когнитивные навыки, которые они использовали в процессе ожидания, – прототипы тех умений, которые потребуются им, чтобы делать выбор в пользу подготовки к школьным экзаменам, а не посещения кино с друзьями или противостоять множеству других соблазнов, поджидающих их на жизненном пути.

Возраст очень важен. Дети младше четырех лет в большинстве своем не способны откладывать вознаграждение во время маршмеллоу-тестов. Сталкиваясь с искушениями, они в течение 30 секунд звонят в звонок или начинают обкусывать лакомства. Их «холодная» система развита недостаточно. Зато к 12 годам 60 % детей, как показали некоторые исследования, способны ждать до 25 минут, сидя в маленькой скучной комнате за столом, на котором есть только лакомства и звонок.

Пол также очень важен. Мальчики и девочки вырабатывают разные предпочтения на разных этапах развития, и на их готовность ждать влияют предлагаемые вознаграждения: то, что привлекательно для мальчиков, может быть безразлично для девочек, и наоборот (пожарные машинки, куклы, сабли и косметические наборы). Но даже если вознаграждения равноценны и одинакова мотивация, девочки обычно ждут дольше, чем мальчики, и их стратегии «охлаждения» иные.

Я не проводил специальных измерений, но мне кажется, что мальчики в дошкольном возрасте чаще используют физические стратегии, например раскачиваются взад-вперед, сидя на стуле, или подальше отодвигают вознаграждения, а девочки напевают песенки или просто мелодии. Но это лишь мои впечатления, а не результаты исследований.

Большая готовность и способность девочек ждать дольше согласуются с тем фактом, что, по крайней мере в США, девочки обычно отличаются более высокой внутренней дисциплинированностью – по оценкам учителей, родителей и их самих. Даже в первые четыре года жизни они обычно более уступчивы, чем мальчики. Позже они считаются более дисциплинированными в школе и часто имеют более высокие показатели успеваемости. Однако те, кто дает эти оценки, включая и самих детей, разделяют стереотипные представления своей культуры о гендерных различиях. Ожидается, что «хорошие девочки» добросовестны и заботливы, а «настоящие мальчики» более импульсивны, трудно контролируемы, даже дерзки и больше интересуются футболом, чем учебой. В ответах на вопросы о гипотетических отсроченных вознаграждениях, например: «Что вы предпочтете: 55 долл. сегодня или 75 долл. через 61 день?» – девочки чаще выбирали отсроченное вознаграждение, чем мальчики. Но когда выбор становился реальным, а не гипотетическим (получить доллар сегодня в свое полное распоряжение или с условием вернуть его через неделю и получить взамен 2 долл.), гендерные различия становились незаметны.

Мы продолжаем искать гендерные различия в результатах маршмеллоу-тестов и в других тестов на определение самоконтроля. Мы их не всегда находим, но в целом девочки, видимо, имеют преимущество в когнитивных навыках самоконтроля и мотивации, которое обеспечивает способность отложить вознаграждение по крайней мере в тех популяциях и возрастных группах, которые мы обследовали.

Когда имеешь дело с искушениями, освободиться от власти «горячей» системы можно, представив себе, как будет вести себя в такой ситуации кто-то другой. Использовать «холодную» систему проще, делая «горячий» выбор для других, а не для себя. Исследователь, чье имя я не могу вспомнить, но историю никогда не забуду, просил дошкольников рассмотреть выбор между маленькой плиткой шоколада прямо сейчас и очень большой через 10 минут (он показывал детям обе плитки). Когда он спросил маленького мальчика: «Что бы выбрал умный ребенок?» – тот ответил, что умный стал бы ждать. Но когда исследователь спросил: «А что выберешь ты?» – то мальчик сказал: «Я возьму маленькую плитку сейчас!» Та же задача ставилась и в эксперименте с трехлетними детьми. Им предлагался выбор между немедленным маленьким вознаграждением и отсроченным большим. Когда их спрашивали, что бы выбрал участник эксперимента, они могли использовать свою «холодную» систему и с высокой вероятностью выбирали отсроченное вознаграждение. Но когда им приходилось выбирать для себя, то большинство предпочитало получить меньше, зато сразу.