Текст книги "Из жизни Дальнего Востока"

Василий Дмитриевич Черевков
Из жизни Дальнего Востока

Отори Кейсуке, бывший японский посланник, сначала в Сеуле, потом в Пекине, прочел недавно в одном из учено-литературных обществ Токио любопытный этюд, озаглавленный: «Перемены, какие претерпели чувства Японии по отношению к Китаю». Япония, говорит Отори, начала с того, что слепо преклонилась перед Китаем: его литература и учреждения, его методы управления и формы жизни стали предметом подражания для Японии, и так продолжалось с древних времен и до конца эры Токугав. Затем наступила эпоха недоверия и боязни. Эти чувства пробудились в начале 70-х годов, когда Япония узнала об обширных военных приготовлениях Китая. В 1874 году японское правительство заключило трактат с Китаем и отправило специальную дипломатическую миссию в Пекин. Донесения главы этой миссии произвели в Токио сильное впечатление: в дальнейшем развитии военных и морских сил Китая Япония увидела угрозу своему собственному существованию. Экспедиция японцев на Формозу, вызванная насилиями, совершенными варварскими племенами над экипажем одного японского судна, разбившегося у берегов этого острова, явилась первой причиной серьезного охлаждения между маленькой островной империей и ее гигантским соседом. И в течение следующих десяти лет, под внешней, спокойной, по-видимому, поверхностью, таилось много взаимного неудовольствия. Болезненно-самолюбивые японцы считали, что Китай смотрит на них, как на низшую расу, и это страшно раздражало их. В 1884 году отношения между обеими странами стали очень натянуты, благодаря известным беспорядкам в Корее. Тяньцзинский трактат 1885 г. временно уладил дело. Дальнейший ход событий был таков, что подозрение повело к вражде, вражда к войне, победоносная война к ряду сюрпризов для Японии. Следствием победы над Китаем явилось со стороны японцев презрение к нему. Это чувство длилось до тех пор, пока Китай не сделался жертвой агрессивных стремлений западных держав, когда оно уступило место сожалению. Сожаление вызвало желание заключить с Китаем союз, что и явилось последним фазисом развития японских чувств к нему непосредственно пред возникновением последней смуты, известной под именем боксерского движения. Отори закончил свой очерк выражением надежды, что Япония сумеет найти удобный случай существенным образом помочь Китаю и таким образом отплатить ему за те бесчисленные благодеяния, какие он в древние времена оказал своей соседке.

Японские государственные люди нашли, что лучшим средством помочь Китаю в борьбе с надвинувшимися на него со всех сторон иностранными аппетитами будет ряд коренных реформ во всех областях его государственного устройства, и что здесь на первом плане должна быть поставлена реорганизация военных сил Китая китайскими же офицерами, но получившими свое военное образование в японских военных школах и академиях. Года полтора тому назад, в Токио состоялся первый выпуск таких офицеров, прикомандированных вслед затем к различным воинским частям в Японии для практических занятий. На последних больших маневрах, происходивших в октябре прошлого года в Сендае, в присутствии японского императора, среди представителей иностранных армий находились и 40 слишком китайских офицеров, с генерал-майором Кин-луном во главе. Но офицеры эти, к великому разочарованию японцев, оказались далеко не на высоте своего положения. Японские газеты, по крайней мере, дали о них самый неблагоприятный отзыв. Специальные военные корреспонденты этих газет говорят, между прочим, что на военную сторону маневров китайцы не обращали решительно никакого внимания, и только тогда, когда дело шло о еде и питье, они вдруг начинали обнаруживать самый живой интерес. Они всегда очень торопились занят свои места на банкетах и пиршествах, и это составляло разительный контраст с обычным апатичным отношением их к своим специально-военным обязанностям.

Одна из газет замечает по этому поводу: китайские офицеры вернутся к себе на родину с некоторыми новыми сведениями по части иностранных блюд и вин, но, конечно, без всякой ощутительной прибавки к своим знаниям относительно военного дела у иностранцев.

Отсюда, однако, не следует, что военная реорганизация Китая – дело совсем безнадежное. В колоссальной, разноязычной и разноплеменной империи богдыханов есть немало элементов, вполне пригодных к выработке из них великолепных солдата. Таких элементов особенно много на Китайском юге, в тех провинциях, которые искони веков слывут под именем «беспокойных». Здесь живут, между прочим, племена хакка. В переводе «хакка» значит собственно «чужестранец». Эти племена жили прежде на севере Китая, главным образом, в Шаньдунской и Шаньсийской провинциях. Подвергшись жестоким преследованиям при Цинской династии, они в III-м веке до Р. X. двинулись на юг и после тяжкой, упорной борьбы достигли, наконец, горных округов Гуан-си и Гуан-дуна. И доныне еще они живут там преимущественно в горах, хотя теперь и на окрестных равнинах есть уже целые округи, населенные хакками. Это интересное племя говорит языком, составляющим, так сказать, переходный мост между южным, кантонским, и пекинским, мандаринским, наречиями. Обычаи хакков значительно разнятся от обычаев как нынешних обитателей Шаньдуна, так и жителей южных провинций. Хакка – природные воины, бесстрашные, стойкие, упорные и крайне жестокие. Во время тайпинского восстания хакка составили ядро войск претендента; они сообщили свою храбрость и неукротимый дух его многочисленным ордам, в течение нескольких лет господствовавшим над всем пространством Китайской империи к югу от Янцыцзяна. Лет сорок тому назад, уже после подавления тайпинского мятежа, в Кантонской провинции вспыхнула междоусобная брань между хакка и коренными уроженцами этой провинции. Два года длилась она и стоила жизни 150.000 человек. Подавив это междоусобие, власти выслали массы хакков в соседние провинции и на остров Хайнан. В настоящее время в одной только Гуандунской провинции считается до четырех миллионов хакка; но их очень много и в Фу-Цзяне, и в Цзян-си, и в Гуйчжоу. В умелых руках, под руководством, например, офицеров японского генерального штаба и при европейской организации материальной части, хакка могли бы явиться ядром грозной армии.

В самом Китае, в его верхних слоях, по крайней мере, все больше и больше распространяется убеждение в неотложности некоторых реформ, в том числе и реформы военного дела. Известно, что два влиятельнейших генерал-губернатора провинций, расположенных по нижнему и среднему течению Янцыцзяна, знаменитые Лиу-Куньи и Чшан-чжи-дун не раз уже обращались ко двору с докладными записками по этому поводу. В последней записке они, кроме того, рекомендуют своему правительству целый ряд реформ в администрации, советуют посылать путешествовать за границу как можно больше молодых китайцев, оказывать всякое покровительство промышленности, земледелию и горному делу, организовать правильную почтовую службу, ввести серебряную валюту, учредить правительственную монополию на опиум, содействовать переводу на китайский язык полезных иностранных книг и т. д., и т. д. Такие советы со стороны двух престарелых и едва ли не самых могущественных китайских сатрапов тем знаменательнее, что оба они – люди старой веры, впитавшие в себя с молоком матери глубокое презрение ко всему чужестранному, конфуцианцы до мозга костей.

С месяц тому назад, в столицу Японии прибыл вновь назначенный китайский посланник при Токийском дворе, – Тсай, в свите которого находились, между прочим, 13 китайских юношей, посланных в Японию учиться, и среди них: сыновья Чжан-чжи-дуна и Юнлу, внук Лиу-Куньи и внук покойного Ли-хун-чжана. Кроме того, раньше еще прибыли в Японию один из внуков Чжан-чжи-дуна и сын знаменитого Ван-чжи-чуна.

В целях более тесного сближения Китая с Японией, некоторые выдающиеся политические деятели последней учредили недавно так называемое «Восточно-азиатское общество одних и тех же письменных знаков для обеих стран» и очень энергично принялись за пропаганду своих идей. Основная точка зрения учредителей нового общества следующая: будущность Китая далеко не безразлична для Японии уже по тому, что он – великолепный рынок для ее растущей промышленности и представляет громадные удобства для эмиграции японцев, которым тесно становится на их островах. Останется ли Китай таким, каков он есть, или будет реформирован, это – вопрос жизненной важности для Японии. Китай должен быть реформирован, и Японии необходимо взять на себя руководящую роль в этом деле: она поставлена теперь в такие исключительно-благоприятные условия, что не воспользоваться своим положением было бы для нее непростительно. Она призвана к тому, чтобы действовать в Китае, как пионер западной цивилизации, и «живительная влага этой цивилизации, пройдя через японский фильтр, будет жидкостью, во всяком случае более приемлемой для обыкновенной китайской глотки, чем напиток, взятый непосредственно из самого источника». Шесть лет тому назад, после несчастной войны, Китай был, конечно, враждебно настроен к Японии; теперь обстоятельства резко изменились, и, изверившись в державах Запада, китайцы обратили свои взоры на Японию, в надежде, что она одна в состоянии помочь им выбраться из той трясины, в какой они очутились. Такого исторического момента упускать не следует: Японии надо взять с него все, что он может дать.

На одном из недавних заседаний «Восточно-азиатского общества», два его члена, – виконт Нагаока и Танабе Яносука, состоявшие в свите принца Конойе во время его последнего путешествия в Китай, сочли нужным поделиться с публикой своими личными наблюдениями и взглядами на положение дел в соседней империи, тем более ценными, что оба докладчика имели возможность

...

конец ознакомительного фрагмента