Текст книги "Крымское ханство в XVIII веке"

По вытеснении Джан-Тимура из Крыма одержавшая верх партия, как водится, захватила в свои руки все прерогативы: Кадир-Шах стал ширинским эмиром, Муртаза-мурза его калгой; Сефер-Гази-мурза нур-эд-дином; Мердан-Али-ага опять облечен был саном ханского аги, Абу-с-Сууд-эфенди получил кады-эскерство. Обо всем происшедшем донесено было в Порту с просьбой подчинить, как было прежде, ведению Абу-с-Сууда округа Кафский, Таманский, Судакский и Манкупский. То и другое – донесение и просьба – были отправлены с самим же Абу-с-Суудом.

Пограничным комендантом турецких крепостей сделано было предписание задержать, если представится случай, Джан-Тимура и его сообщников. Вместо того азовский комендант Мустафа-паша оказал ему всякое содействие к благополучной переправе и путешествию в Черкесию, так что Порте пришлось повторить свое предписание и на этот раз ограничиться строжайшим требованием только полного невмешательства со стороны турецких гарнизонных янычар в дела татарские. Вместе с тем турецким комендантам дан был приказ сообразовать свои действия с намерениями и распоряжениями хана, занятого усмирением бунтовщиков. Все это было в конце мухаррема 1138 года (начало октября 1725). По представлению хана главнокомандующий османской армией в персидском походе Кёпрюлю-заде Абду-л-Ла-паша произвел расправу над некоторыми из главных участников бунта, казнив, между прочим, сына Джан-Тимура Бегадыршаха и силяхдара Мустафу; а калга Сафа-Герай, вместе с головами казненных, был вытребован в Порту и потом сослан на остров Хиос. Кроме того, в самом Крыму было несколько человек повешено торжественно на площади с прочтением султанского фирмана, а имение Кемаль-аги было конфисковано. За такую распорядительность и сообразительность хана ему были высланы деньги, а Абу-с-Сууду пожалованы во владение деревни и дано согласие на просьбу о расширении его юрисдикции в пределах Крыма.

В начале 1139 года (конец 1726) татарские войска, бывшие под начальством нур-эд-дина Селямэт-Герая в персидском походе, стали разбегаться; оставшиеся страдали от болезней и изнурения, и тогда им разрешено было вернуться через Трапезунд на кораблях восвояси. В то же время ссыльному Сафа-Гераю, вследствие нездорового климата хиосского, по ходатайству хана дозволено было поселиться в своем чифтлике4444
  Чифтлик – помещичье землевладение в Османской империи.


[Закрыть] в Ямболу. Назначенный на место его калгой АадильГерай, однако же, не захотел отправляться в Персию на театр военных действий в качестве главнокомандующего татарским отрядом, а потому получил отставку в начале сефера 1140 года (середина сентября 1727) и отправлен на жительство также в окрестностях Ямболу. Причиной отказа АадильГерая было его намерение поднять бунт среди буджакских ногайцев в пользу отставного хана Каплан-Герая. Ему и удалось поднять Буджакскую орду, когда он проезжал через нее в свой чифтлик после отрешения от должности калги. Орда эта с того самого времени, как Порта взяла ее под свое покровительство, все никак не могла размежеваться с соседней Молдавией. Предводители мятежных ногайцев с Аадиль-Гераем во главе послали через бендерского коменданта в Порту заявление о желании их иметь ханом Каплан-Герая и об отводе земель в Молдавии выгнанным из нее ногаям. В противном случае они грозили выселиться в Польшу.

Коренные крымцы вознегодовали на такое неслыханное доселе вмешательство ногайцев в дело смены и назначения крымских ханов и, со своей стороны, отправили в Порту протест, в котором выражали свое полное довольство образом правления хана Менглы-Герая. Расчеты бунтовщиков оказались ошибочными. Хану была выслана подтвердительная грамота и вторичная инвеститура, а для усмирения ногайцев отряжены были большие военные соединенные силы турецких сераскеров и крымского хана. Мятежники смирились. Аадиль-Герай по ходатайству хана получил амнистию, да еще и пенсию, и водворен в своем чифтлике. Ногайцам велено сидеть смирно на отмежеванных им землях и не трогать соседей, под угрозой взыскания с них контрибуции в размере тысячи мешков акче4545
  Акче – серебряная монета, обращавшаяся в XIV – XIX веках на территории Османской империи и сопредельных государств.


[Закрыть] за всякий беспорядок. Разграбленное во время этого мятежа имущество мирных жителей было по возможности разыскано и возвращено хозяевам. Акт умиротворения был облечен в форму официального документа, составленного и скрепленного кады-эскером Абу-с-Суудом в половине шабана 1140 года (конец марта 1728). Бежавших в Польшу мурз ногайцам не велено было принимать больше к себе, а оставшихся их приверженцев должны были выдать для ссылки их в Крым.

Но этим еще не совсем закончилось умиротворение беспокойных ногайцев. Сын Девлет-Герай-хана Бахты-Герай-султан, после отставки отца и по назначении ханом Каплан-Ге– рая, удалился в Черкесию с надеждой найти там себе сильную военную опору и овладеть отцовским троном. Он собрал вокруг себя несколько не хотевших повиноваться крымскому хану ногайских мурз и стал производить с ними грабежи и убийства. Усмирение этой шайки было поручено МенглыГераю, который и исполнил это поручение с успехом. Но сам Бахты-Герай ускользнул от плена и продолжал время от времени творить смуты, то делая вид покорности крымскому хану, то соединяясь с калмыками, чтобы совершать насилия над мусульманскими обитателями кубанских поселений.

Волнение среди буджакских ногаев показалось Бахты-Гераю благоприятным моментом для возобновления своевольных действий в черкесских пределах, и он подстрекнул калмыков захватить Едисанскую орду ногайцев. Хан донес об этом в Порту и попросил об отправке войска с тем, что он сам пойдет или пошлет калгу в качестве главнокомандующего. Порта тотчас отрядила в помощь ему для кубанской экспедиции разные части своих войск, стоявших в Румелии, в придунайских крепостях и в самом Крыму. Бахты-Герай имел намерение подчинить себе всех черкесов и ногаев тех местностей, отдав только одних едисанцев калмыкам. Но не все ногайские племена были расположены к этому: многие были против него, и среди них крымцы стали набирать войско, заявляя через парламентеров, что пришли вовсе не с враждебными замыслами. Как только распространился слух о приближении войск, Бахты-Герай бросился в горы; калмыцкое же войско вернулось восвояси.

Таким образом, это волнение было прекращено без всякого кровопролития, благодаря распорядительности хана Менглы-Герая в конце 1140 года (середина 1728). А в рамазане следующего, 1141 года (апрель 1729) хан в признательность за эту распорядительность был приглашен для чествования в Высокую Порту, куда он явился в сопровождении двух царевичей, Халим-Герая и Токтамыш-Герая, и свиты. Их торжественно встретили, угощали и одарили обычным в подобных случаях образом. Торжество это, по свидетельству крымского историка, украсилось полученным известием о смерти Бахты-Герая, нарушавшего покой ханов своими бунтами и мятежами: он был убит черкесами. Хан не забыл и главных своих помощников по управлению: Абу-с-Суудуэфенди по рекомендации и ходатайству хана был пожалован титул адрианопольского муфти и подтверждены его права на пользование полученными владениями; а Мердан-Али-ага, столетний старик, получил должности губернатора Кафы и коменданта Ени-Кале.

Кроме чисто политических мероприятий, Менглы-Герай-хан II сделал кое-что и для внутреннего благоустройства своих владений: он облегчил налоги и повинности, отменив «налог овечий» и учредив почтовые станции для собственной гоньбы; назначил денежные оклады улемам и т. п. Сестренцевич-Богуш, со свойственным ему католическо-иезуитским ригоризмом и недоверчивостью, такое дает объяснение вышеозначенному действию хана: «Менгли, пришед в ненависть своею строгостью к прежним своим соумышленникам, начал покушаться преклонить паки сердца народа, освобождая его от дани, которую должен был платить хану каждый дом, по барану; однако, невзирая на сие, он был свержен».

В этом отрывке из Сестренцевича-Богуша самое интересное представляет его заключительная оговорка: «однако, невзирая на сие, он был свержен»: выходит, что как будто бы Менглы-Герай был свержен самими крымцами и чуть-чуть не за то, что приложил столько стараний к водворению спокойствия в стране, страдавшей от междоусобиц и распрей самоуправных влиятельных мурз, за что совершенно справедливо превозносит его крымский историк Сейид-Мухаммед-Риза. Так же отрывочно и без всяких расследований говорит об отставке Менглы-Герая и Гаммер: «Mengligerai wurde abgesetzt»4646
  Менглы-Герай был свергнут (нем.).


[Закрыть] – сообщает он в конце истории его ханствования мимоходом. Но за что же, в самом деле, был отрешен Менглы-Герай?

Сейид-Мухаммед-Риза лишь отдаленно намекает на причину его отставки в свойственных ему высокопарных выражениях: «Так как начал веять пронзительный ветер насилия и осеннего холода, то в начале 1143 года (осень 1730) следы подувшего ветра, потопляющего корабли красных дней, достигли до подобного раю Бакче-Сарая, и на 15-й день по прибытии подтвердительной грамоты да инвеституры, присланных со стороны падишаха, по случаю высочайшего восшествия на престол (Махмуда I), то есть в ребиу-ль-ахыре 1143 года (октябрь – ноябрь 1730), Каплан-Герай-хан в третий раз стал повелителем страны Крымской; шум страшного ветра отставки и отрешения разметал листы его (Менглы-Герая) благополучной жизни; немедленно для удаления из пределов Крыма он надел узду поспешения на ветробежного коня отправления».

Такое витиевато-уклончивое объяснение причины отставки Менглы-Герая надо приписать тому, что Сейид-Мухаммед-Риза писал свою историю, должно полагать, при жизни султана Махмуда I (1730 – 1754), при котором все это и случилось. Говоря проще, смена Менглы-Герая случилась одновременно с отречением прежнего султана турецкого Ахмеда III от престола по милости взбунтовавшихся янычар и, без сомнения, в связи с этим последним событием. Но когда читаешь известия о свержении султана Ахмеда III, то невольно приходят на мысль вышеприведенные слова крымского историка, показывающие, что оно было действием какой-то слепой стихии; до того неясны обстоятельства, которыми сопровождалось это свержение; до того необузданность янычарского своеволия в это время утратила всякую осмысленность в своих проявлениях. И Гаммер, и Цинкейзен4747
  Иоганн Вильгельм Цинкейзен (1803 – 1863) – немецкий историк, публицист.


[Закрыть] повествуют об этом событии на основании мемуаров современников-очевидцев из европейцев, но сообщаемые ими подробности нисколько не проливают света на главные мотивы этого мятежа. Мы знаем, что тогда Турцией объявлена была война Персии. Но не успели еще турки проделать всех торжественных церемоний перед открытием кампании, как пришли вести о том, что ненавистные всем персияне совершили вторжение в пределы Оттоманской империи и овладели несколькими городами, входившими в состав ее территории. Вести эти страшно взбудоражили турок, а мягкий и миролюбивый султан и его верховный везирь все медлили с началом похода. Из-за этого и взбесились янычары; ловкие авантюристы воспользовались их мятежным настроением и раздули простое недовольство в открытый бунт в расчете поживиться при случае перемены главы правительства; в особенности тут фигурировали некто Патрона-Халиль и Муслу, простые наглые янычары, которые, в самом деле, и выиграли от этой сумятицы.

Но если не совсем понятно свержение султана Ахмеда III, то еще непонятнее смещение Менглы-Герай-хана. Османский историк Субхи4848
  Мехмед Субхи (ум. 1755) – государственный историограф Османской империи с 1739 года.


[Закрыть] говорит только, что некоторые из главных мятежников вздумали сделать ханом поселившегося в Брусе Каплан-Герая и послали заявить верховному везирю об этом как об общем желании всех. Верховный везирь признал назначение Каплан-Герая ханом весьма важным и даже необходимым с точки зрения Высокой Державы делом, да только он опасался, как бы это не взбунтовало приверженцев Менглы-Герая, а такое волнение по обстоятельствам дела было бы на руку врагам веры. Чтобы избежать этого, Менглы-Гераю было послано новое утверждение его на ханстве и приличные султанские подарки. «А так как, – сказал великий везирь, – ханство Каплан-Герая в существе своем есть дело прекрасное, и по мироукрашающему мнению государеву, заслуживающее одобрения, то ради предосторожности надо несколько повременить: когда Менглы-Герай поуспокоится, тогда можно послать ему грамоту с приглашением как будто бы на совет по некоторым важным делам, а как он отправится из Крыма к Порогу Счастья, то дать ему отставку и с дороги прямо отослать в подобающее место». Но, говорит Субхи, ватага смутьянов слышать не хотела толкований садразама, настаивая на скорейшем приведении в исполнение их предложения и грозя, в противном случае, опять раздуть еще тлевшие искры мятежа. Садразам доложил обо всем султану, и капыджи-кяхья Кара-Мустафа-паша-заде Мустафа-бей был послан на чекдырме4949
  Чекдырме – легкий парусный корабль; использовался в качестве посыльного судна.


[Закрыть] в Брусу за Каплан-Гераем. Но тот по болезни предпочел приехать сухим путем и 23 ребиу-ль-ахыра 1143 года (ноябрь 1730) прибыл в Стамбул для совершения обряда возведения в ханское достоинство. В то же время Менглы-Герай был водворен на жительство в Ямболу мубаширом5050
  Мубашир – чиновник, передающий распоряжения султана местным властям.


[Закрыть], отправленным к нему с высочайшим повелением об отставке.

Сейид-Мухаммед-Риза подробно повествует о том, как Менглы-Герай поспешно выехал из своих владений раньше, чем прибыл к нему Абду-л-Ла-бей с султанской грамотой об отставке, с которым они встретились уже в Кыл-Буруне; как в Буджаке некоторые из мятежников, ускользнувшие от его преследований, пытались причинить ему разные неприятности, которых он сумел избежать благодаря лишь своей сообразительности и расторопности, и как, наконец, он, по прибытии в Эдирне, послал человека в Порту с просьбой назначить ему местом жительства остров Хиос или Родос, вследствие чего его и сослали на Родос. Последнее было, надо полагать, делом предосторожности со стороны Менглы-Герая, который считал небезопасным для себя оставаться в Румелии.

Глава III

Возвращение крымских эмигрантов с воцарением Каплан-Герая I. – Каплан-Герай на совете сановников Порты. – Донесения Неплюева своему правительству. – Татарские вспомогательные войска в персидской кампании турок. – Русское вторжение в Крым. – Размышления по этому поводу одного татарского шейха. – Повествования татарских и турецких историков о нашествии русских. – Удачные набеги Фэтх-Герай-хана II. – Вторичное вторжение русских в Крым и произведенные ими там опустошения. – Кяхья верховного везиря Осман– ага в роли дипломата. – Вторичное ханствование Менглы-Герая II и его политические соображения

При новом хане Каплан-Герае I (1143 – 1149; 1730 – 1736) главные должности в Крыму опять заняты были теми самыми людьми, которые были в опале при Менглы-Герае: Аадиль-Герай стал калгой, родственник мятежного Абду-сСамада, Фэт-ху-л-Ла-эфенди, – кады-эскером, Кемальага – первым везирем. Между тем старинные слуги Гераев, Хаджи-Мердан-Али-ага и Абу-с-Сууд-эфенди, снова подверглись гонению со стороны воцарившегося в третий раз Каплан-Герая. Абу-с-Сууд так и умер в опале.

В «Краткой истории» еще решительнее говорится о том, как с воцарением Каплан-Герая снова собрались в Крыму и были приняты с почетом лица, находившиеся дотоле – кто в бегах, кто в ссылке, как, например, жившие у калмыков ДжанТимур-бек и Кемаль-ага, Мухаммед-ага, бежавший в Польшу Эр-мурза и другие, которые теперь позанимали видные должностные места в ханстве. Это обстоятельство дает ключ к разгадке неожиданной смены Менглы-Герая. Прогнанные им мятежники, очевидно, не дремали: они воспользовались замешательством в самой Порте, возникшим вследствие бунта янычар и отречения султана Ахмеда III, чтобы свергнуть ненавистного им хана, чего и достигли с помощью янычар, среди которых у них, без сомнения, были их приятели; вспомним, как главный бунтарь Джан-Тимур спасся от преследования благодаря защите янычарского отряда, несшего гарнизонную службу в Азове. Сам же по себе Каплан-Герай своей личностью не мог представлять никакого интереса для возмутившихся янычар, с которыми у него ничего не было общего: напротив, когда высокопоставленные «благожелатели государства», уже по воцарении султана Махмуда I, начали тайно собираться и обдумывать меры к окончательному подавлению все еще продолжавшегося брожения, то в числе этих «благожелателей» находился и Каплан-Герай.

Одновременно с этим внутренним вопросом государственные сановники Порты обсуждали также и вопросы внешней политики, а именно дела персидские, подавшие повод к внутреннему перевороту. На заседании, происходившем у верховного везиря 13 джемазиу-ль-эввеля 1143 года (24 ноября 1730), Каплан-Герай-хан произнес очень дельную речь, в которой убедительно доказывал, что в таком сложном вопросе, как отношения с Персией, следует проявить осторожность. Когда прочитаны были бумаги, полученные от багдадского губернатора Ахмед-паши, и только что пришедшая от персидского посланника Риза-Кулы-хана нота, хан сказал: «Что же – будет ли заключен мир на основании переговоров, бывших при Ибрагим-паше (прежнем великом везире), или же будет объявлена война? Но ведь надо иметь в виду союз московов с персами: война против одних необходимо вызовет войну с другими; надо быть готовым иметь дело с обеими сторонами! И что же – будет ли в одну сторону назначен верховный везирь, а в другую сераскер? Такое серьезное дело трудно решить в одно заседание. Пусть присутствующие здесь аяны и сановники обдумают, что дурного и что хорошего в мире и в войне, а мы (то есть он сам) прочтем договоры Высокой Державы с московами и другими гяурами, а потом уже и посоветуемся и потолкуем, как лучше поступить!» На другой день рано поутру члены совета собрались опять и решили начинать войну с Персией, так как, по их заключению, эта война не представляла явных поводов к нарушению мира ни с московами, ни с другими гяурами. Но любопытно то, что это заседание совета вместе с такой чисто политической целью соединяло еще и другую – послужить ловушкой для главных вожаков мятежа, которые теперь в качестве важных сановников тоже присутствовали. Заранее подготовленная резня не состоялась тут же в совете только по нерешительному и как будто двусмысленному поведению крымского хана; впрочем, кровавая расправа осуществилась немного позже.

Ввиду такого осторожного до мнительности поведения хана, сообщенный русскому правительству Неплюевым5151
  Иван Иванович Неплюев (1693 – 1773) – дипломат, русский резидент в Стамбуле в 1721 – 1734 годах, адмирал.


[Закрыть] слух о том, что хан будто бы вооружал Порту против России, очевидно, был неверен. Неверно и то, что Неплюев писал о тогдашнем отношении Порты к крымскому хану – что будто, если бы только хан позволил себе хоть малую дерзость против России, то он был бы «не только сменен, но и смертью казнен». Или муфти и сановники, говорившие это Неплюеву, бессовестно ему лгали, пользуясь незнанием со стороны нашего дипломата правовых отношений крымского хана и Порты, или же Неплюев сам приукрасил услышанное от турецких сановников собственными догадками, не предполагая в них ничего страшного и невозможного.

Из донесений Неплюева, как они передаются в истории Соловьева5252
  Сергей Михайлович Соловьев (1820 – 1879) – русский историк, профессор Московского университета (с 1848), ректор Московского университета (1871 – 1877), академик Императорской Санкт-Петербургской академии наук.


[Закрыть], не видно также, чтобы ему было хоть что-нибудь известно о положении внутренних дел в Крыму. Если у Менглы-Герай-хана II при отсылке войск в Персию был расчет удалить таким образом беспокойных людей из страны, то Каплан-Герай-хан не имел нужды в такой диверсии. Поэтому если подкупленные Неплюевым турецкие чиновники и дали ему знать, что к хану отправлены указы не подавать ни малейшего повода к ссоре с Россией, дружба которой была очень нужна Порте, то, с другой стороны, по свидетельству турецких историков, Порта, напротив того, прямо давала хану формальные предписания отправлять своих воинов на подмогу османской армии против персов.

Хан сначала послал свое войско под начальством царевичей, а сам отправился к Бендерам и Хотину для содействия возведению в польские короли Станислава Лещинского5353
  Станислав I Лещинский (1677 – 1766) – король Польский и великий князь Литовский в 1704 – 1709 и в 1733 – 1734 годах. В данном случае речь идет о втором его избрании польским королем.


[Закрыть]. Царевичи встретили сопротивление со стороны русских отрядов при прохождении путей, лежавших на русских территориях, но преодолели это сопротивление при помощи чеченского бека Ай-Тимура. Затем в 1147 году (1734 – 1735) хан, несмотря на старость лет, решился отправиться самолично в поход во главе 80-тысячного войска, вверив охрану Крыма калге Аадиль-Гераю и Кемаль-аге. По пути он раздавал мелким черкесским владетелям от имени султана награды – знамена, барабаны, шубы и деньги. Когда до сведения хана дошло, что Кёпрюлю-заде Абду-л-Ла-паша потерпел поражение в битве с Тагмасп-Кулы-ханом5454
  Надир-шах Афшар, известен также как Надир-кули хан и Тахмасп-кули хан (1688 – 1747) – шах Ирана в 1736 – 1747 годах, основатель династии Афшаридов. Создал мощную империю, включившую в свой состав Афганистан, Среднюю Азию, часть Индии, Закавказье, Восточный Ирак.


[Закрыть], то хан не воротился назад, а по своей чингизидской храбрости, говорит крымский историк, через Дербент поспешил вперед. Но как раз в эту пору, в конце 1735 года, русские предприняли нашествие на Крым, рассчитывая на то, что его некому теперь защищать, так как и хан, и большая часть народа, способного носить оружие, были в отлучке. Правда, по другим данным, зимняя пора и недостаток провианта затруднили движение ханского отряда, так что хан, дойдя до Кабарды, там и остановился, а весною уже повернул домой в Крым. Персидская война в это время пришла к концу, а русские обнаруживали все большую и большую против турок или, вернее, против татар враждебность, так что султан послал хану приказ немедленно явиться в Порту для обсуждения усложнившихся обстоятельств. Стало быть, и в этом случае Каплан-Герай был прав, когда на совете Порты предусматривал возможность вмешательства России в войну Порты с Персией. Но насколько он был сообразительный политик, настолько оказался несостоятельным как военачальник: ему пришлось быть свидетелем небывалого в истории Крыма явления – погрома и опустошения, произведенного русскими в самых центральных местностях ханства, вторгшимися туда под начальством Миниха5555
  Христофор Антонович Миних, Бурхард Кристоф фон Мюнних (1683 – 1767) – сподвижник Петра I, генерал-фельдмаршал (1732), подполковник Преображенского лейб-гвардии полка (1739), граф (1728); инженер, строитель Ладожского канала. После переезда в 1727 году двора императора Петр II в Москву – «правитель» Санкт-Петербурга, в 1728 – 1734 годах – генерал-губернатор Ингерманландии, Карелии и Финляндии. Сыграл решающую роль в свержении Бирона, регента при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче. Во время Русско-турецкой войны 1735 – 1739 годов командовал русскими войсками в Крыму и Бессарабии.


[Закрыть]. Составитель «Краткой истории», не входя ни в какую оценку случившегося факта, передает некоторые подробности, которые рассказаны у него довольно правдиво и согласно с нашими русскими источниками. Сейид-Мухаммед-Риза же приписывает все несчастье развившейся среди крымских вельмож гордости и соперничеству, а в войске – слабости и малодушию, вследствие чего не стало, говорит он, у них порядка и сообразительности. В доказательство этого он приводит целиком записку одного из крымских шейхов и важных лиц, близко знавшего все обстоятельства.

Как и следовало ожидать от благочестивого автора этой записки, общую причину бедствия своего отечества он полагает в том, что крымцы забыли Бога, изменили Его заповедям, прилепившись к благам сего тленного мира, за что и понесли должное возмездие. «Чему же, – восклицает он, – как не попущению Божию, приписать то, что сегодня великие султаны и почтенные везири предпримут что-нибудь умное и резонное, а завтра сделают опять как раз наоборот; что ни один человек не желал быть побежденным и пораженным, а между тем все обстоятельства делали неминуемым поражение?!» Такова была причина внутренняя, сокровенная – себэби маанависи – события. Причин же видимых, внешних – себэби сурийиси, – говорит он, и не счесть и приводит только некоторые, расположив их в семи пунктах. Вот эти пункты. 1) Во время возвращения из Дербента крымцы слишком много времени провели в степи и не позаботились о приведении в надлежащий вид рва; а когда хватились, то было уже поздно: неприятель подошел. 2) Они отвергли помощь капудан-паши, шедшего было на помощь к Гёзлеве, а потом стали просить, да уж он не согласился. 3) При встрече в Ялынгыз-Агаче с неприятелем часть из них в страхе разбежалась, остальную можно было бы разбить и лишить смелости идти в Крым, да хан не дал пушек, когда их у него просили. 4) При встрече с неприятелем в Канлычаке войска, прекрасно выстроившись в боевой порядок, страстно желали сразиться, да их не пускали; а когда несколько бестолковых татар пустились, то гяуры выставили белые знамена; случилось, что около ханского экипажа упала бомба, – хан повернул назад, и все войско тоже невольно дало тыл. 5) Говорили, что канлыкчакские колодцы закопают и неприятель останется без воды, а скот его без корма; а он выкопал чистые колодцы, вошел в крепость, сделал там хлебопекарные печи; держал в своей власти окрестных татар и воспрепятствовал буджакскому войску оказать помощь. 6) Войско исламское не стеснило лагеря русских. Гяуры, пройдясь около крепости, беспрепятственно разузнали о состоянии рва, а потом, высмотрев пустое во рву место, вошли внутрь его. Мусульманские войска говорили только: «Постоим там, куда не хватают пушки; постережем крепость», – и на это не было дано согласия. В тот день остановились в местечке Четэрлике: а бывшие в крепости гарнизонные сдались на капитуляцию, и крепости у нас не стало. 7) Говорили: «Закопаем колодцы, а сами, не слезая с коней, будем стоять близ стана неприятеля. Бог даст, трех дней не пройдет, как неприятель от жажды ослабнет и не найдет спасения». А между тем колодцы не были закрыты; а сами каждую ночь находились в четырех-пяти часах расстояния от русского лагеря. Ежедневно поутру один раз подойдут к лагерю, погарцуют, но при первом же пушечном выстреле рассеются и уж не остановятся ближе, как отойдя на четыре-пять часов расстояния; а враг, узнав наше положение, без всякого страха и опасения поступал, как ему хотелось. Если бы не было капудан-паши, то не осталось бы ни города Кара-Су, ни Кафы. А как русские пришли в Ак-Мечеть, то всеми овладело отчаяние. Эмиры разделились на две части: одни вошли в союз с ногайскими мурзами; другие пустились бежать во владения оттоманские.

При такой трусости и малодушии крымцев и при отсутствии в них единодушия, говорит Сейид-Мухаммед-Риза, неприятель мог быть задержан в своих опустошительных действиях одним лишь мечом Божиим вроде чумы и холеры, которая страшно свирепствовала в его лагере и породила там панику, так что он должен был вернуться восвояси.

Что же делал хан после этого погрома, беспрепятственно произведенного русскими в его владениях? Что ему оставалось после этого делать, как не отправляться снова в ссылку, из которой он так неожиданно на старости лет выступил на сцену в качестве политического деятеля? Сейид-Мухаммед– Риза так замысловато выразился об отставке Каплан-Герая: «Когда носимое в утробе блудной матери батардов… гнусно– нравное детище мятежа и волнения родилось во время тяжкой беременности управления Каплан-Герай-хана, то это было приписано его плохому повивальному искусству, и он был в ребиу-ль-ахыре 1149 года (август 1736) отставлен, а назначен калга Фэтх-Герай-султан». Каплан-Герай был сослан сначала по болезни на остров Хиос; потом, по представлению и просьбе нового хана, был переведен в Галлиполи, затем опять отправлен на вышеупомянутый остров. После просил он разрешения поселиться в Брусе или в своем чифтлике, но, не дождавшись разрешения, умер в шабане 1151 года (ноябрь 1738) и схоронен, согласно его завещанию, в местечке Чешме, лежащем напротив Хиоса.

Если крымский историк так неодобрительно отзывается о поведении своих соотечественников во время нашествия русских, то историк турецкий, напротив, всю беду приписывает исключительно личным качествам хана Каплан-Герая. 20 мая 1736 года Миних донес своему правительству, что он уже в Крыму и что хан «с огромным войском» отброшен: турецкий же историк называет татарское войско «каплей в море» в сравнении с русским; говорит, что у татар не было и оружия-то другого, кроме стрел да сабель. Приписываемая у него татарам бдительность, с которой они денно и нощно окружали неприятельский лагерь, хватая выходивших из него, подтверждается и русскими известиями, вопреки обвинению их в совершенной бездеятельности, которое мы видели в записке крымского шейха. Любопытно поэтому знать, как турецкий историк смотрит на событие, составляющее эпоху в истории Крымского ханства. «Летописи османского дома, – говорит Субхи, – изукрашены известиями о том, как обыкновенно были побиваемы и истребляемы презренные враги всякий раз, когда они дерзали простирать свои стопы, со злостной целью и пакостным намерением, к Крымскому полуострову, искони служащему предметом жадных взоров христианских наций. Случившееся же в этом благословенном году происшествие есть никогда не слыханная и не виданная вещь: это всем и каждому известно. В эту пору бывший ханом в Крыму Каплан-Герай-хан не в состоянии был жить в ладах с населением страны той: показывал ко всем презрение и чрез это отвратил от себя султанов и мурз и озлобил их. Во время битв и сражений он, против их правил, с грубой бесцеремонностью оскорблял всех и каждого противным обычаю холодным обращением. Вследствие этого большинство их вышло из повиновения и послушания, и всякий из них стал склонен к высокомерию и бунту. Порядок и устройство упомянутого владения находились в состоянии разрезанных ножницами оппозиции и смуты. Когда появилось погибельное войско (неприятельское), то все аяны и вельможи растерялись мыслями, и между ними не было единства и согласия. Кроме того, хан, будучи стар и страдая параличом, не мог ездить верхом, а с этим сопряжено было дурное его распоряжение, вследствие чего пола государства и народа была выпачкана грязью вражеского пребывания. После того ясно было, что уже нечего надеяться и предполагать каких-либо со стороны хана услуг, полезных вере и державе; очевидно было, что в таком случае отставка его была благодетельной и полезной как для Высокой Порты, так и для него самого. Он и был отрешен и смещен с ханского трона с предоставлением ему права жить, где он пожелает. Затем сочтен достойным ханского трона Фэтх-Герай-султан, бывший калгою и уже доказавший свое следование по хорошему пути в распоряжении властью и государством». Поэтому ему посланы были султанская грамота и регалии; а для личных переговоров с ним насчет дел кампании и укрепления границ он приглашен был в действующую армию в Исакчи. Там его торжественно встретили, короновали и угощали в течение пятнадцати дней. Там же он имел совещание с хотинским комендантом Колчак-пашою и молдавским воеводой Лигуром насчет пограничных укреплений.

Автор «Краткой истории» говорит, что когда русские стали умирать, что невозможно было успевать хоронить их трупы, и они на девяностый день своего вторжения в Крым опять вышли из него, то хан стоял на месте за Перекопом в Ялынгыз-Агаче; о храбрости же калги Фэтх-Герая дошел слух до падишаха, и к 1149 году капыджи-баши привез ему на корабле диплом на ханство. А Сейид-Мухаммед-Риза проще объясняет дело. «В бытность свою в Стамбуле, – говорит он, – Фэтх-Герай завел связи и дружбу с государственными сановниками и, обладая уже степенью калги, подготавливал себе получение и ханского достоинства: когда сделалась необходима отставка Каплан-Герая, то ключом благости Господа человеков отперлась дверь желаний Фэтх-Герая». По словам Ризы выходит, что к возвышению Фэтх-Герая столько же способствовали личные доблести, сколько связи и протекции влиятельных лиц Порты. Правда, что при тогдашней продажности турецкой администрации никакие заслуги не обеспечивали никаких прав на должную оценку их правительством без подкупа тех, в чьих руках находилась эта оценка; тем не менее в деятельности Фэтх-Герая многое говорит в его пользу. Во время персидской войны он не раз спасал османские войска от преследования и избиения их персами. Он выказал себя совершеннейшим джентльменом, находясь в осаде в крепости Гяндже. Когда пришел парламентер с предложением о сдаче крепости и выдаче беглого персидского эмира Казым-хана, то Али-паша, османский сераскер, готов был уже согласиться; но Фэтх-Герай тогда сказал: «Казым-хан пришел к нам, а мы его выдадим, чтобы спасти себя! Уж лучше с честью умереть, чем жить бесчестно: если уж выходить, так выходить с честью!» Недаром же потом его пригласили в действующую армию по назначении уже ханом и чествовали в течение целых шести недель, осыпая подарками и его самого, и его свиту, состоявшую более чем из сорока человек крымских эмиров. Там на военном совете мнение Фэтх-Герая, как человека опытного в военном деле, было принято к сведению и исполнению военачальниками, хотя это мнение было им не совсем по вкусу: хан настаивал на том, чтобы армия не возвращалась в столицу, а оставалась зимовать на Дунае, потому что, говорил он, необходимо отомстить врагам, причинившим им столько горя. И в самом деле: в ту же зиму Фэтх-Герай с огромным татарским войском перешел за Днепр и произвел ужасное опустошение на Украине. Крымский историк говорит, что «добыча, награбленная в этот набег, была так велика, что ни языком пересказать, ни пером описать нельзя». А историк Субхи сотнями тысяч считает забранных тогда татарами русских пленников. В то же время нур-эд-дин Махмуд-Герай и кубанский сераскер Селим-Герай-султан, сын раньше упоминавшегося мятежного Бахты-Герая, производили опустошение по берегам реки Дона. Странно только, что про этот опустошительный набег татар, получивший даже среди них особое обозначение Беш-баш – Пятиглавого, – едва упоминается, и то вскользь, русскими источниками. «Татары иногда прорывались через линию, и хотя им не позволяли больших разбоев, но естественно рождался у некоторых вопрос: к чему же служил поход фельдмаршала Миниха в Крым?..» – говорит про описываемую пору Соловьев. В показаниях турецких и крымских авторов есть, без сомнения, преувеличения; но и наши тогдашние военачальники, должно думать, о многом умалчивали в своих донесениях, благоразумно предпочитая повторять заветное: «все обстоит благополучно».