Текст книги "Мечт@"

Глава 9
«Повиновение Велесу»

Исчезновение Близнеца поставило меня в тупик своей внезапностью. Напрасно я ждала его, не выключая компьютер сутками. Вначале переживала, подозревая нехорошее, даже фатальное, а потом растерялась. Я успела привыкнуть к нему. В любом случае, некомфортно и больно чувствовать себя брошенной, пусть это и случилось в другом мире и с другим привкусом – какая разница! Страдания ощутимы, где бы ты ни находился. Я хотела бы ему помочь. Но как? Страшно сказать, я не знала даже, как его зовут.

Впечатления от общения с этим человеком переполняли меня, цепляясь за сознание и мешая жить дальше. Думая о нем беспрестанно, я уверяла себя – ничего плохого с ним не случилось, слишком уж светлый он человек, просто уставший от непонимания окружающих, изнурительной работы и ответственности… Близнец ушел, ничего не пообещав и не попросив взамен, полный несбывшихся надежд и веры в лучшее. Мысленно я желала ему счастья.

@

Почтовый сервис выкинул два письма, перевязанных голубыми ленточками, одно от Алмазова, другое – официальное приглашение на закрытую выставку-аукцион.

Алмазов довольно живописно расписывал участников экспозиции постмодернизма в новой, только что открывшейся галерее современного искусства. Некий таинственный холдинг, по его словам, организовал выставку работ трансавангарда – явление редкое, даже для избалованных столичных гурманов. Далее настроение его письма изменилось – красным жирным шрифтом с гигантским межстрочным интервалом Авдей взвывал к моему сознанию. «Ева, – писал он, – ты обязана (подчеркнуто) прийти на эту несчастную выставку, потому как там болтаются ДВЕ ТВОИ работы, неопознанные мной! Я лично держал в руках каталог, в котором белым по черному написано: L’Ange cinètique / «Кинетический ангел», автор Дарецкая Е. Ю. и L’obеissance de Velesou / «Повиновение Велесу», автор, между прочим, тот же!» Завершалось его гневное послание возмущенными восклицательными знаками. Я рассмеялась – мой агент в очередной раз удивил огненным темпераментом, полыхавшим вечным денежным эквивалентом. «Ева! – взвывал он к моему сознанию в постскриптуме. – Я пребываю в тяжелейшем шоке. КАКИМ образом эти две работы могли прошмыгнуть мимо меня? И ПОЧЕМУ я не знаю о них ровным счетом НИЧЕГО?!! Ответь на эти вопросы, иначе…» В конце он угрожал неминуемой расправой, если сию же минуту не получит ответа. Расправа – это а) немедленная встреча и б) выяснение отношений между ним, агентом, и мной, его нанимателем. Кошмар, только склоки не хватало!

Любые ультимативные заключения отвратительны, но еще более отвратительны подозрения в сомнительных сделках, поэтому пришлось подробно отчитываться: «„Ангела“ действительно писала я. Он был продан еще до твоего появления в творческой биографии Дарецкой Е. Ю., а вот „Повиновение Велесу“ – не помню… но даже если это моя работа, вероятно, она относится к тому же периоду».

На второе письмо я ответила согласием, решив посетить экспозицию с целью повидать своего «Велеса».

Вечером я получила мрачный каталог с приклеенным к обложке пригласительным. В нетерпении открыв журнал, без труда нашла свою фамилию напротив крошечных превьюшек, даты создания и размеров.

«Ангела» я узнала сразу, а «Велес»… задумка моя, а исполнение чужое. Все что угодно – реверс сюжета, ошибка, галлюцинация, но не то, что я абсолютно четко помнила.

Велес – языческий бог славян, воплощающий животные инстинкты человека. Небольшое полотно посвящалось внутренней борьбе человека с собственными химерами. Велес занимал центральное место в композиции и выступал в образе классического славянского змея. На каждом его когте висел один и тот же человек в разных эмоциональных состояниях. Картина была написана в лучших традициях оп-арта, смешанной техникой с использованием фотографии и элементами импрессионизма. Это я помнила хорошо, но дальше – черная дыра.

Идти на выставку расхотелось… да и какой смысл? Опять разочарование? Виртуальность казалась более безопасной зоной.

И все же я заставила себя пойти. Нужно было наконец разобраться с этим «Велесом» и проклятой амнезией.

@

Основная масса приглашенных собралась у фуршетных столов в полукруглом просторном вестибюле, загораживая подиум, на котором демонстрировалась инсталляция. Что именно, увидеть не было никакой возможности – однородная масса, состоящая из любителей постмодерна и околобомонда, с аппетитом поедала тарталетки, запивая несколькими сортами вина. Приглаженные официанты с подносами сновали между высоких столиков, щедро предлагая напитки. Стараясь не привлекать к себе внимания, я прошмыгнула в зал западноевропейских художников-авангардистов, использующих в своих работах фотографии. О, это была моя тема, которой я посвятила три года напряженной работы, тема, косвенно причастная к моей утрате.

Пробуя различные техники смешения фотографии и живописи, я искала ключ к неординарному самовыражению. В какой-то момент у меня получилось, и если бы не трагедия… кто знает, возможно, мои поиски завершились бы открытием нового жанра… Но техника – это всего лишь способ выразить мысль, и увлекаться ею опасно.

В первом зале устроители явно демонстрировали разнообразие техник. Стены пестрели буйством неона, затасканными рекламными постерами, наполненными противоположным оригиналу содержанием, комбинацией компьютерной графики и постмодернизма. Короткая ода Энди Уорхолу и его последователям – ничего нового… и поэтому скучно.

Несколько разочарованная, я прошла в «русский» зал. Помещение кишело иностранцами и прессой. Лавируя между посетителями и фотографами, я пробежала глазами по периметру зала в поисках злосчастного «Велеса», но, не найдя его, решила не торопить события.

У выхода меня привлекло небольшое полотно под названием «Весна». Ласковые теплые руки плели венок из сухого чертополоха и свежих майских лютиков. Прошлое и настоящее, умершее и вновь рожденное сплеталось в единую животворную косу. Ода жизни, во имя и ради!.. Может быть, так и нужно? Не зацикливаться на потерях, пусть страшных и невосполнимых? Не плакать, проклиная случай, а жить… ведь вокруг столько тепла и любви!

Не в силах оторваться от света, исходящего от изображения, я стояла, не замечая ничего вокруг.

– Les Russes arrivent à obtenir cela d’une manière organique bien que… / У русских это получается органично… хотя… – произнесли над моим ухом.

Рядом со мной любовались картиной два француза – высокий старик с орлиным носом, изможденный излишней худобой, и второй – моложавый светловолосый крепыш в нелепом кургузом костюмчике, усыпанном перхотью.

– Ça commence seulement à arriver! Notez – ça commence / Стало получаться! Заметьте, стало, – высокомерно процедил молодой.

– Ils apprennent en Europe, c’est pourquoi leur niveau devient… / Они учатся в Европе, поэтому их уровень становится…

Последняя фраза меня возмутила. Не удержавшись, я заметила:

– Excusez-moi! Que se passerait-il à la culture européenne sans émigration russe? / Что было бы с европейской культурой, если бы не русская эмиграция?

– Pardonnez-moi! Vous dites? / Что, простите? – Старик в изумлении уставился на меня, подняв лохматые брови.

– La culture russe ne perdrait rien, mais vous perdriez Sérébriakova, Chagall, Diaghilev… La liste est sans fi n… / Русская культура не потеряла бы ничего, но вы потеряли бы Серебрякову, Шагала, Дягилева… перечислять можно бесконечно… – Я насмешливо подмигнула брюзге.

– Pourquoi défendez-vous les Russes? / Почему вы защищаете русских? – удивился кургузый.

Мне захотелось выставить их из зала, немедленно, сейчас же. Топнуть ногой и заставить покинуть страну. Скрестив руки на груди, я издевательски улыбнулась:

– Parce que je suis Russe et fière de l’être / Потому что я русская и горжусь этим.

– La Russe? / Русская? – хором переспросили изумленные французы.

Мысленно воздав благодарность бабушке, стоически корпевшей над моим произношением, я вернулась к «Весне», тут же забыв о неприятных соседях.

@

Поразительно, как много открытий можно сделать за один вечер. Рядом с настоящим искусством ты словно проживаешь сразу несколько жизней, позабыв про свою. Своеобразная игра. Окно, очерченное багетом, символы, цвет, энергетика и волнение, бегущее мурашками по коже. Я так увлеклась, что позабыла о времени и реальности.

В одном из залов галереи, оформленном под зимний сад, я обнаружила своего «Кинематического Ангела». Возле полотна переминался с ноги на ногу молодой человек в светлой кофте с капюшоном; он что-то приговаривал себе под нос, тихо посмеиваясь. Едва я подошла к полотну, незнакомец заговорил со мной, пряча лицо под низко надвинутым капюшоном:

– Вы молодец! Просто и экспрессивно проехали тяжелой техникой по американскому конструктивизму. Восприятие, пожалуй, немного усложняет расстроение фигуры, а так…

– Ошибаетесь! И не думала никого переезжать, просто хотелось напомнить технократам, что есть жизнь… Птица, которую выпускает из рук мой Ангел, – это и есть символ живого, ну, а наложение друг на друга изображений дает ощущение движения вверх. Тут как раз все просто.

Кажется, я испортила ему настроение. Он помолчал, а потом, резко повернувшись ко мне всем корпусом, выгнул шею так, будто она была из пластилина. Под капюшоном зияли непроницаемые очки, похожие на две черные дыры, остальную часть лица скрывал толстый слой серо-белого грима. От неожиданности я отпрянула.

– Правда, динамика не всегда хороша. Иногда человеку нужен покой. Созерцание упорядочивает мысли. Появляется чистота суждений и… – начала я, но странный парень недовольно перебил меня:

– Ну да, конечно… созерцание, вечный поиск… отказ от рамок и в конце концов обратное превращение человека в обезьяну. Вам нравится либерализм? – Мой собеседник вернулся к обсуждению «Ангела».

– Либерализм тут определенно ни при чем. – Мне стало смешно. – Мне может нравиться или не нравиться все что угодно, однако во все века человек ищет согласие с собой, а значит, гармонию с окружающим миром… А вы, я смотрю, сторонник дарвинизма?

Он пожал плечами, вероятно обидевшись, а затем на цыпочках вышел в соседнее помещение.

– Ничего так, – произнесла миловидная девушка, кивнув на «Ангела».

Я улыбнулась ей в ответ и прошла в следующий зал.

У меня возник запоздалый вопрос к странному посетителю, но его нигде не было.

Сделав еще один круг по галерее, я наконец обнаружила своего-чужого «Велеса», подписанного моей фамилией. Это действительно был реверс изображения, которое я хорошо помнила. В искаженном кубическом пространстве метался человек с крыльями языческого змея. Кисти рук заменяли перепончатые лапы с острыми когтями. На каждом когте висели химеры в виде различных предметов. Постепенно в голове прояснилось. Всплыли картинки подготовки к работе: подбор материала, эскизы, наброски… даже вспомнился некий логический ряд. Бесспорно, это была моя работа, мои мысли и моя техника. Кроме того, внизу стояла моя подпись. Сомнений быть не могло. Но когда я ее написала? Как она оказалась в другой стране?

Подойдя к смотрителю зала, пожилой аккуратной женщине, я попросила пригласить устроителя или, на худой конец, администратора. Через минуту прибежал неопрятный мужчина с козлиной бородкой и уставился на меня, часто моргая и подергиваясь. Я коротко поведала ему историю «Велеса». Однако он ничего не понял – это было видно по испуганному бегающему взгляду и количеству встречных вопросов. Ничего не добившись, я извинилась и ретировалась в зал с инсталляциями.

Пространственные композиции в некотором роде моя слабость. В студенческие времена меня, впрочем как и многих моих сокурсников, снедала страсть научиться организовывать трехмерные пространства. Любой человек, разглядывая плоское изображение, стремится представить его объемным. Но представление – это всего лишь иллюзия, и тайна, заключенная в плоскости, так и останется тайной.

В зале было по-прежнему многолюдно, и по-прежнему увидеть что-либо было затруднительно. Передо мной сновали незнакомые постные лица, слышались обрывки суждений, язвительные замечания и шарканье дорогих подошв по начищенному до блеска паркету. Почти как в Интернете. Сравнение вызвало усмешку. Жизнь есть энергия, а вокруг простиралась мертвая зона привычек и условностей.

Когда основная часть публики переместилась в зал торгов, я смогла увидеть самую странную пространственную композицию из всех, когда-либо виденных. Она удивляла размахом и «компонентами». На невысокой подставке автор расставил манекены, невероятно точно изображающие людей, до мурашек, до детского любопытства – подойти и похлопать по плечу любую из удивительных кукол. Одеты они были точно так же, как мой недавний оппонент, – такие же кофты с опущенными капюшонами и черные очки на лицах, измазанных белой глиной. Странные взрослые реборны… Я насчитала три десятка. Расставленные в хаотичном порядке, они изображали известные скульптуры и монументы разных эпох. Пораженная, я всматриваясь в лицо каждой фигуры, удивляясь недавнему общению с одним из них. Прикрученная к подиуму металлическая табличка гласила: «Перформанс „Face’s Off “. Автор неизвестен» Я отшатнулась. Бред сумасшедшего… Как может оставаться неизвестным автор современной инсталляции?

Гадая, как живой манекен мог догадаться, что «Велес» – моего авторства, я поспешила уйти.

@

Дома я не находила себе места, переворачивая старые альбомы в архиве, и наконец отыскала его. Первый «Велес» благополучно лежал в черновиках, аккуратно переложенный калькой еще бабушкиной рукой. Тогда откуда же взялся другой? И какой из них заявлен в каталоге?

Довольно быстро узнав электронный адрес одного из устроителей выставки, я написала ему осторожное письмо, главный вопрос которого – откуда у них моя работа? Через день пришел ответ. Читая его, я не верила своим глазам. «Картина „Повиновение Велесу“ подарена Художественной школе Св. Маргариты 16-го округа города Парижа полтора года назад лично госпожой Дарецкой Е. Ю. при посещении данной школы». Ниже г-н директор Попечительского совета, а также советник по культуре при посольстве Франции выражали глубокую благодарность автору.

Мне стало горько от своей беспомощности. Я не помнила благотворительную миссию, в которой принимала участие, я не дарила своих работ молодым французским дарованиям, я не…

Отчаянно захотелось разобраться во всей этой мистификации. Мне мог бы помочь Близнец – в конце концов, он врач. Но его страница была чиста. Остались лишь сиротливый ник, зачитанный статус и сотни сообщений. У меня был выбор – заплатить ему бартером или болью. Я выбрала боль.

Маргарита))) (02:35)

Какая-то чудесная волна Вирта вынесла тебя ко мне… Разочарованного и расстроенного… Ты смотрел в зеркало, и я была твоим отражением. Каждой строчкой, каждой буквой, каждой улыбкой. Ты открыл мне Шопена… И тогда, когда однажды ты не вернулся, я удалила сначала все, что связано с тобой, потом я возненавидела все временное, а потом я возненавидела Шопена… Ненавижу Шопена!

Какая страшная глупость рассказывать что-то важное абсолютной безразличности! Согласись, зачем рассказывать про осень и дождь, про старый сад, вечный кофе, про те рисунки, которые так и остались в другой жизни?..

Где ты? На каком этаже? На какой планете? Кто ты – Ангел или Демон?.. Почему Off?.. Почему мне не пришло в голову, что все было временным с самого начала? Какого черта?.. Почему все не так, как хотелось бы?

Глава 10
Кузнечик

Нет большего удовольствия, чем упасть на только что проснувшуюся землю, пахнущую полынью, одуванчиками и еще чем-то острым и непристойно волнующим.

Я попыталась глубоко вдохнуть, но у меня ничего не вышло. Дышать получалось по-собачьи, словно через несколько секунд мое дыхание остановится, и… видимо, поэтому мне необходимо было надышаться, насыщая легкие кислородом впрок, чтобы хватило надолго после того, как я окончательно утрачу способность вбирать в себя воздух.

Потом накатила усталость. Нечеловеческая, сравнимая разве что с предсмертной усталостью животного. Голова кружилась, обоняние обострилось до крайности – казалось, я слышу все запахи за тысячу километров от места своего внезапного падения. Они подкатывали душными волнами к горлу, и я уставала еще больше, хотя совсем не чувствовала своего тела.

Откуда-то всплыли разорванные воспоминания о цирковой львице. Будто бы я стою у вольера с умирающим животным. Я пыталась вспомнить… но увы! В руках у меня приготовленный к съемке фотоаппарат. Рядом – двое пожилых мужчин: один из них седой, юркий, хорошо знакомый, тоже с фотоаппаратом, а другой – крупный, носатый, в несвежем белом халате. Тот, с фотоаппаратом, много снимает с разных углов и ракурсов. В голове крутятся его разрозненные фразы: «Момент наивысшего напряжения», «Редчайшая удача!»… или вот еще одна: «Ну, давай, милая, сдохни, хорошая! Мне нужен кадр! Один-единственный!»

Я стою в растерянности и мучаюсь вопросом: почему я должна снимать жестокость? Решив, что ничего никому не должна, бросаю фотоаппарат и подхожу к решетке. Мои пальцы непроизвольно хватаются за прутья. Пытаюсь раздвинуть проклятые железки, но… не могу.

Оборачиваюсь и вижу в руках у носатого ампулу. К нему подскакивает седой и, растягивая каждое слово, шипит:

– Не тра-а-а-ать инъе-е-е-екцию, и та-а-а-ак сдоооохнет…

– Кто? – вмешиваюсь в их разговор.

Но фотограф не обращает на меня никакого внимания.

– Ты сэкономишь пару баксов, – продолжает Седой, – а я поймаю последнюю каплю жизни в ее глазах…

Открываю кошелек и судорожно отдаю все его содержимое врачу. Фотограф отталкивает меня, и деньги медленно летят на пол, похожие на цветные осенние листья.

– Дура, – кричит фотограф, – в нашем деле нужен экшен, впечатления реальности в единственном уникальном кадре, момент… иначе останешься на обочине…

– Кто вы? – сиплю я…

Львица открывает глаза. Они у нее янтарного цвета и совсем не похожи на кошачьи. У нее лицо – да-да, именно лицо – волевой, уверенной в себе женщины… смертельно уставшей и, возможно, поэтому так спокойно принимающей свой уход.

Боже мой, я не хочу сейчас об этом!

@

Налитые тяжелые веки не позволяют открыться глазам. Кое-как, сквозь ресницы, мне все-таки удается разглядеть стеклянную ярко-зеленую траву, покрытую самой настоящей росой. В идеально круглых каплях переливаются крошечные радуги… Ненормальная трава чуть заметно колышется, как если бы дул легкий бриз. Но ветра нет. Удивительно, ветра нет, а трава раскачивается, словно в такт метроному. Ни пошевелиться, ни улыбнуться… Мне так хочется улыбнуться, но… Интервалы между секундами то и дело меняются: неимоверно длинные паузы вдруг рассыпаются барабанной дробью, а потом время опять замирает.

Все эти ощущения настолько нереальны, что кажется, еще мгновение, и явится справедливый кондитер Вилли Вонка в своем знаменитом цилиндре и тут же превратит меня в клубничную жвачку, которую можно будет с легкостью растягивать в разные стороны… а потом я потеряю вкус.

Прямо передо мной, на сломанной травинке, сидит пластиковый кузнечик и с интересом разглядывает что-то на моем лице. Его туловище сложено из маленьких зеленых деталек, каждая из которых крепится к другой микроскопическими винтиками, а зрачки – две сферы, похожие на мыльные пузыри. Они так близки ко мне, что я вижу в них свое отражение. Пытаюсь сосредоточиться. Между тем кузнечик придвигается ближе, и передо мной возникают кадры из самого настоящего аниме! Хотя… Разве это я отражаюсь в его прозрачном зрачке? Маленькое жалкое существо, распластанное на поляне, поросшей дикими маками и одуванчиками. Какая-то сломанная кукла, выброшенная за ненадобностью.

Когда на тебя смотрят так пристально, молчать невежливо, поэтому, превозмогая усталость, я спрашиваю:

– Это я?

Получается невнятно и шепотом. Шевеля длиннющими усами, кузнечик хмурится и продолжает с маниакальном упорством разглядывать что-то на моем лице. Или не на моем? Потом он начинает злиться, скалить острые зубки. Кузнечик-хищник… удивительно. В ответ мне все-таки удается улыбнуться, вернее, состроить гримасу. Наверное, это его испугало. Хватаясь за голову, пластмассовое чудо бросается бежать, ломая хрупкие травинки.

Неожиданно сквозь густую поросль пробивается робкий лучик солнца, освещая мужскую ногу, обутую в дорогую, начищенную до блеска туфлю… Мне становится страшно, и я на всякий случай прикрываю глаз, оставив «хитрую» щелку. Раз – и громадная туфля настигает странного кузнечика. Время замирает. Все, что происходит теперь, отличается от привычного человеку ритма.

Изображение увеличивается, как будто в мой глаз поместили миниатюрный объективчик. Странное насекомое вытягивает лапки, упираясь в блестящую подошву. Кузнечик отчаянно пытается высвободиться из-под чудовищного пресса, и, кажется, ему это удается.

Прямо перед моим носом вдруг появляются кисти рук, выпачканные кровью и землей; на розовых манжетах зловещим огнем сверкают знакомые запонки. Потом я вижу лицо странного человека, похожего на великана. Он устремляет в меня тяжелый немигающий взгляд, а я никак не могу вспомнить, где же могла видеть эту рубашку, эти запонки и туфлю… Наконец до меня доходит! Конечно же этот великан – охотник за кузнечиками! От страха я тут же проваливаюсь в сон.

Меня будят крики людей и резкие звуки клаксонов. Воздух взрывается негодованием.

– Нет, вы видели это! Выскочил на встречку прямо передо мной!

– Хорошо еще, за обочину улетел! Иначе всем кранты. А так только девчонка… «Скорую» кто-нибудь вызвал?

– Она еще жива, кажется.

Великан начинает кричать прямо мне в ухо:

– Ева! Ты меня слышишь? Не молчи! Скажи что-нибудь!

Интересно, кто тут Ева и почему он обращается ко мне? Мы с ним не знакомы.

Рука великана приближается к моему лицу, но к нему кидается какой-то человек:

– Не трогай ее! Вдруг у нее позвоночник поврежден!

Великан отдергивает руку и несколько раз ударяет ею по земле, выкрикивая слова, значения которых я не понимаю. Он в бешенстве. Видимо, потерял эту свою Еву и теперь зол. Мне хочется успокоить его, но пошевелиться нет никакой возможности. Я стараюсь, но тщетно.

Визгливый голос мешает мне спать:

– «Скорую» вызывать нужно! Срочно! У кого телефон есть? У меня Сети нет.

Ему вторит другой, сильно заикаясь:

– Д-д-д-авай б-б-быстрее. В-в-видать, ей совсем хренн-н-ново.

Меня тошнит. Вязкая кислая жижа выползает изо рта. Визгливый никак не может успокоиться:

– Она, кажется, еще и беременная. Ну, же-е-есть!

– Тихо! – строго осаживает визгливого великан. – Вы сумочку красную не видели? – А потом опять начинает суетиться: – Никто не видел? Да где же она?! Черт, как все не вовремя!

Наверное, ему все же показали, где эта сумочка лежит. Великан бросается к ней, перешагивая через мое лицо. Шикарные кожаные подошвы на мгновение закрывают траву и кусочек неба, а потом случается совсем уж невероятное: он наклоняется ко мне и, тыча в клавиши маленького телефончика, ревет:

– Скажи, Ева, это тот номер? Ева! Это он? Чей это номер? Слы-ы-ы-шишь? Че-е-ей?

Он оглушает меня своим криком, и я снова засыпаю. Вот чудак – называет Евой, суетится, кричит… А кузнечика жалко. Высплюсь и обязательно встречусь с ним. Все это меня смешит, но смеяться я не могу. Я крепко сплю…

– Добрый день. Это Артур, муж… то есть партнер Дарецкой. Да-да-да… Ужас, ужас… – будит меня срывающийся на фальцет голос великана. – У нас по дороге случилась неприятность…

– Ты кому звонишь, урод?! Дай сюда мобилу! – Мужской баритон требовательно перекрикивает фальцет.

Где-то за спиной слышится шум борьбы и ругательства …..

– «С-ссскорая»! С-сссроч-чно…

Я останавливаю взгляд на раздавленном тельце знакомого кузнечика. Кажется, он еще жив. Внутри его радужной оболочки отражается не та жалкая кукла, а я, еще живая, с нелепо вывернутой ногой и распахнутыми руками…

@

Звуки отступили вместе с удушающими запахами. Я лежала в полной тишине, предчувствуя некое событие, которое разрешит мое жалкое существование. Это были секунды… или даже крохотные доли секунд передышки перед чем-то решающим, значимым.

Прямо передо мной явилось лицо женщины, невероятно похожей на меня. Изображение все время рябило, будто бы мой зрительный механизм разладился или в глаз попала соринка… Я не могла толком рассмотреть незнакомку. Она по-доброму улыбалась полными рыжими губами. И выглядела гораздо красивее меня. Гораздо! Точеный нос, гладкий высокий лоб в обрамлении длинных каштановых волос. Женщина покачивала головой, словно только что по-дружески журила меня и вот теперь замолчала, ожидая моей реакции. Но ответить ей не было никакой возможности.

Глаза! Ну конечно, у нас с ней абсолютно одинаковые глаза! Левый – серо-зеленый, а правый – наполовину в желтую крапинку… Я всегда считала это дефектом, стеснялась и старалась скрыть его. Но макияж красотки удивительным образом превратил этот кажущийся недостаток в достоинство. Она была невероятно хороша!

Женщина сорвала травинку, прежде щелчком скинув мертвого кузнечика, и, закрутив вокруг пальца, прикоснулась к своей шее. Травинка мгновенно завилась в изящное колье, состоящее из букв, которые я смогла легко составить в слово «Маргарита»

– У тебя сейчас шок, Ева! Но скоро он пройдет, и тебе будет больно. Очень больно.

Мне захотелось сказать ей, что она ошиблась, что вся эта суета с великаном прошла и теперь я смогу отдохнуть, но она и слушать меня не хотела. Женщина погладила меня по волосам и прошептала:

– Я знаю, ЧТО тебя беспокоит. У меня две новости. Плохая и хорошая. Первая – ты потеряла ребенка. Сочувствую. Вторая – малышка попадет в надежные руки. А теперь приготовься: пять, четыре, три, два…