Текст книги "Сто рентген за удачу"

– Эх, сейчас бы накатить по маленькой, – помечтал я. – Для сугреву. А, Потап?

– Тихо! Ты слышишь?

– Что?.. – Я осекся.

Из «Долины спящих гейзеров» явственно донесся шум борьбы. Рычали и визжали собаки, раздавались еще звуки вроде раздраженного уханья или бормотания. Взметнулся к небу столб пламени разбуженного гейзера, и тотчас ночь пронзил уже слышанный нами крик, а потом в свете огня мы явственно разглядели силуэт…

– Хуги! – воскликнул я.

– И не один, – добавил Потап.

Столб огня погас, в долине вновь воцарилась темнота, но звуки борьбы не утихали. Напротив, стали еще яростнее.

Я навострил уши, пытаясь на слух следить за перипетиями боя. Похоже, наш старый знакомый секалан с остатками своей своры нарвался на хуги и теперь сам того и гляди выступит в роли еды. Не то чтобы мне стало жалко его, но хуги, расправившись с псами, вполне возможно, заинтересуются нами. На закуску. Так сказать, приятный десерт.

– Потап, кромсай голову собаке и ходу отсюда!

– В темноте идти опасно. Вляпаемся в аномалию, мало не покажется.

– А останемся – превратимся в ужин для хуги. С двадцатью патронами не отобьемся. Если их двое…

– Трое. Я ясно видел троих, – возразил Потап.

– Тем более. Нужно как минимум два полных рожка, а лучше три, чтоб наверняка. Нет, попробуем уйти. Возьмем с собой факел, какой-никакой, а свет.

Потап не ответил, но я увидел, как он с остервенением дробит челюсти прилипшего к ноге пса. Ошметками полетела спекшаяся кровь, мне в ноздри шибануло жутким смрадом. Кажется, только теперь я начал понимать напавшую на нас атрийскую рысь – труп панцирной собаки даже нюхать невозможно, а уж кем надо быть, чтобы такое есть!

Наконец Потап отпихнул изуродованное собачье тело в сторону. Я поглядел на его ногу. Он раздробил мертвому псу челюсть, но осколки зубов вытащить не успел, они по-прежнему глубоко впивались в голень. Потап должен был сейчас ощущать прямо-таки адскую боль… но не ощущал.

– Все, Бедуин, я готов. Двинули.

Так как я остался практически безоружным, то и факел предстояло нести мне. Пришлось ограничиться одной палкой-костылем, а во вторую руку взять факел. Я выбрал ветку попрямее и потолще, навертел на конец сухой кусок футболки, который чудом уцелел под разорванным комбинезоном, подпалил от костра и пошел ведущим, внимательно вглядываясь в пространство перед собой. Потап с автоматом наготове шагал за мной след в след, соблюдая дистанцию.

Идти было тяжело – ноги разъезжались на мокрой земле, проваливались по щиколотку в лужи. Ступать приходилось очень осторожно, обдумывая каждый шаг, чтобы как можно меньше тревожить сломанную ногу. Моя палка-костыль то и дело увязала в грязи, и чтобы вытащить ее, приходилось прикладывать усилия. Свет от факела больше мешал, чем помогал, – метался из стороны в сторону, создавая причудливые тени, затрудняя осмотр. И все же я, как мог, старался прибавить шагу – сзади слышались звуки яростной борьбы панцирных собак с хуги, подгоняя почище плетки.

Постепенно местность стала уходить вниз, деревья поредели, а потом и вовсе остались позади. Мы вышли на берег старицы – старого русла реки – широкой полосы земли, лишенной всякой растительности и покрытой коркой засохшего ила.

Я остановился, в первый момент и сам не понимая почему. Вроде старица как старица. В АТРИ они не редкость – после столкновения двух миров многие ручьи и речушки ушли под землю или поменяли русло.

Короче, вроде все то же, да не то…

Потап замер в трех метрах сзади, стоял молча, отлично зная, что ведущего нельзя ни поторапливать, ни отвлекать ненужными вопросами.

Я снова вгляделся в пространство перед собой и внезапно понял, что именно меня напрягло – вода, вернее, ее отсутствие…

Когда река меняет русло, старица первое время напоминает заиленное озерцо, затем мелеет, зарастает травами, превращаясь в сырой луг или болото. Бывает, что и засыхает – в особо жарких районах или знойным летом. Короче, старица может выглядеть, как та, что сейчас перед нами, – лишенная растительности полоса земли. Но после прошедшего ливня покрывающий ее ил должен был превратиться в раскисшую грязь с большими и маленькими лужами. Русло же этой старицы выглядело неправдоподобно сухим – даже засохшим, напоминая растрескавшуюся корку, вроде среднеазиатского такыра.

– По ходу притопали, Потап. Область измененного пространства, мать его, – выругался я.

– Как думаешь, аномалия барическая или метео? – уточнил он.

– Это «Поцелуй Борю в зад».

Так на егерском жаргоне называется «Полоса барического взрыва», сокращенно ПБВЗ – весьма неприятная штука, напоминающая по действию барокамеру, в которой какой-то «шутник» выставил давление на максимум.

Аномалия очень коварна – маркером не выявляется, да и приборы не всегда способны ее определить. Нам необычайно повезло, что недавно прошел ливень, и просто немыслимая удача, что аномалия только-только взорвалась, иначе хрен бы мы распознали эту смертельно-опасную ловушку.

Дело в том, что некоторую часть времени аномалия неактивна – через нее можно пройти совершенно спокойно и без последствий. Но периодически происходит резкий скачок давления – тот самый барический взрыв. Если человек или зверь окажется в аномальной зоне именно в такой момент, его разорвет на куски. При таком давлении вода испаряется в один миг, вот почему земля выглядит настолько сухой – из нее буквально выжали воду.

Кстати, во время барического взрыва поднимается резкий шквальный ветер, способный сломать не очень толстое дерево, так что иногда «Поцелуй Борю в зад» можно распознать по переломанным стволам, веткам и кустам. Эта же конкретная аномалия проявила поистине изощренное коварство – спряталась в неглубоком овраге, в русле старицы, по берегам которой много осоки, но нет ни берез, ни ив, ни лиственниц.

– Аномалия сейчас разряжена, – заговорил я, – но мы не знаем, насколько быстро она «заводится» и когда произойдет следующий взрыв. Нужно искать обход.

– «Поцелуй» может быть длиной в несколько километров, – откликнулся Потап.

– А если и так, выбора-то все равно нет. Не пойдем же мы напрямки.

Вернее, можно и напрямки. Дождаться скачка давления – он определяется по тому самому шквальному ветру, а потом быстро перебежать опасную территорию. Если повезет, можно проскочить. Тут все зависит от ширины аномалии и частоты взрывов. И я, и Потап раньше уже проделывали такой трюк. Но сейчас моя нога не оставляла шансов на успех.

– Поищем обход, – согласился Потап. – Как думаешь, где ближе обойти – справа или слева?

Звуки боя собак с хуги тем временем становились все ближе и отчетливее. Сражение явно перемещалось в нашу сторону.

– Пойдем налево… – начал я и осекся – прямо нам под ноги выскочил окровавленный атрийский рысенок. Он тяжело дышал, странно приволакивал задние лапы и вообще выглядел так, словно угодил под автомашину.

Я присмотрелся… Веник тебе в дупло! Похоже, один из хуги со всей дури наступил ему на заднюю часть спины. Странно, что у рысенка не треснул хребет.

Хуги внешне очень похож на йети – снежного человека – этакая волосатая пепельно-бурая «горилла» ростом свыше двух метров и весом килограмм триста, не меньше. Правда, в отличие от земного йети, у хуги не два глаза, а три. Третий расположен точно в центре лба и отличается от остальных – видит не в обычном, а в инфракрасном режиме. Этакий встроенный прибор ночного видения.

Потап машинально прицелился в рысенка из «Грозы».

«Не убивайте! Примите меня в свою стаю!»

Мне показалось или звереныш и в самом деле попросил об этом?!

Наверное, я спятил и умопомешательство продолжало прогрессировать. Я резко ударил по стволу «Грозы», выстрел ушел в сторону. Драгоценный патрон оказался потрачен впустую.

– Ты охренел?! – зарычал Потап.

– Звереныш пригодится нам… – Неужто и впрямь я это сказал?! – У нас сейчас общая цель: унести ноги от хуги. Мы нужны друг другу. У секаланов отменное чутье на опасность. Этот ушастенький будет показывать нам оптимальный путь.

Потап посмотрел на меня и едва удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска.

Рысенок сморгнул и вроде как посмотрел на меня с благодарностью. Затем сделал осторожный шаг к «Полосе барического взрыва», понюхал воздух и уверенно направился влево. Я двинулся вслед за ним, Потап замыкал цепочку, все время оглядываясь назад, готовясь пулями встретить хуги. Но те пока были заняты боем с остатками своры панцирных псов.

Судя по остервенелому рычанию, собаки-мутанты сражались яростно, прикрывая бегство своего вожака и нас заодно. Хотя беглецы из нашей троицы получались неважные – у всех проблемы с ногами.

«Вот ведь компашка подобралась, – я хмыкнул. – Калека на калеке… Просто спецназ инвалидов какой-то!»

Лучше всех чувствовал себя Потап. Странно, но он и в самом деле не ощущал боли от впившихся в тело острейших зубов. Шел, правда, слегка приволакивая ногу.

Звуки борьбы постепенно затихали. Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать, кто победил – псы или хуги. Ничуть не сомневаюсь: армия нашего нового союзника полегла смертью храбрых – вся, до последней особи. Но и «снежные люди» не станут сразу бросаться за нами в погоню, им потребуется время на регенерацию, ведь песики наверняка покусали их изрядно. К тому же хуги, возможно, захотят насладиться добычей, разведут костерок и зажарят из панцирных собачек шашлык, или что там они готовят из свежего мяса. А может, хуги наедятся до отвала псами и не станут преследовать нас? Мечты, мечты…

На самом деле «снежные люди» никогда не бывают сытыми. Не зря их прозвали именно хуги – в переводе с эвенкийского «голодный». Хотя, на мой взгляд, им больше подходит прозвище «жадный» – типа, что не съем, то понадкусываю.

Обычный хищник убивает ради еды. Тот же секалан или панцирный пес, например. Если они сыты, то нападают в самых крайних случаях – защищая детенышей или территорию. При известной доле везения, осторожности и знания звериных повадок с ними можно разойтись мирно.

Мирно можно разойтись и с волколаком, и с барсуком-мутантом. Но только не с хуги. Как бы много вокруг ни было уже убитой добычи, хуги никогда не упустит возможность свернуть шею еще одной. А лучше нескольким. Он не успокоится, пока не прикончит всех живых, кто окажется в его поле зрения. Вероятно, «голодным» просто нравится убивать…

Даже с покалеченными ногами рысенок двигался быстрее, чем я. И наступил момент, когда он исчез из круга света, который давал импровизированный факел. Произошло это как раз тогда, когда полоса аномалий наконец-то закончилась – дно старицы украсилось раскисшим мокрым илом.

Я остановился. Шедший за мной Потап, естественно, тоже.

– Бедуин, а куда подевался этот… проводник ушастый?

– Слинял, – ответил я. – Но до конца аномалии нас таки довел.

– Надо было все же пристрелить его. А то нападет сзади в самый неподходящий… – Потап замолчал, вытаращив глаза на что-то за моей спиной.

Я оглянулся. Рысенок вернулся, да не с пустыми зубами – принес тушку небольшой гадюки. Мертвая змея с откушенной головой упала к моим ногам.

Потап зашелся смехом:

– Бедуин, да он никак признал тебя своим вожаком. Все по закону: добыча собирается в общую копилку, вожак ест первым.

Словно подтверждая его слова, секалан наклонил голову и подтолкнул змею ко мне. Я машинально сглотнул, только сейчас осознав, насколько же сильно проголодался.

Змеи – единственные съедобные для человека существа в АТРИ. Они не радиоактивны, не ядовиты и в жареном или вареном виде довольно приятны на вкус. И мне, и Потапу приходилось их есть неоднократно.

– Может, и впрямь поедим? А, Потап?

– Давай. Огонь есть, вот только с солью проблема.

– И так сойдет. Не впервой… Эх, жаль, змея маловата для троих, – посетовал я и посмотрел на рысенка: – Может, еще одну раздобудешь? А заодно и хвороста для костра натаскаешь.

Тот обиженно отвернул голову, пушистые кисточки на его ушах возмущенно встопорщились. Секалан всем видом словно говорил: «Ты, конечно, сейчас вожак, но и я тебе не котенок на побегушках».

– Гордый, значит? Ну, извини… – хмыкнул я.

– Здесь нельзя делать привал, надо идти дальше, – заговорил Потап. – А вот как только убедимся, что сбили хуги со следа, поищем местечко для костра и займемся ужином.

Глава 3

Из сборника заповедей военных егерей:

«Не все, что торчит из воды, лебедь».

Привал мы сделали в небольшой и, что удивительно, сухой низине. Дальше, в ста метрах, ржавел грузовой Ми-8 – не иначе из тех, что курсировали между Стрелкой и Ванаварой.

Уж не знаю, что именно послужило причиной катастрофы, но удар о землю получился жестким. Вертолет лежал на брюхе с сильным креном вправо. Одна из длинных лопастей несущего винта погнулась – странно, почему винт вообще не сорвало.

Хотя и без того разбросанных по округе деталей хватало. Среди них особенно выделялся подвесной топливный бак. Он лежал отдельно от вертолета, на небольшой кочке, и выглядел целехоньким, новехоньким, свежевыкрашенным, будто только-только с завода.

В любом другом месте подобное вызвало бы удивление. Но не здесь. В АТРИ странностей нет. Тут все – норма.

Мы не стали рисковать и подходить к вертолету – он мог быть радиоактивным. Напротив, устроились на приличном от него расстоянии и наладили крохотный костерок.

Ночь потихоньку приближалась к рассвету. Небо посветлело, а на востоке даже украсилось алой каймой, обещая хорошую погоду – огромная редкость для АТРИ.

Нам с Потапом наконец удалось вплотную заняться его ногой. Я осторожно, по одному, извлек осколки собачьих зубов, а затем он снял обувь, закатал рваную, испачканную в крови штанину, обнажая голень…

– Ни хрена себе! – не удержался я.

Нога Потапа больше всего сейчас напоминала вспаханное поле – борозды от собачьих зубов местами переходили в сплошную мешанину из мяса. Рваные раны от укусов окаймлялись неровной коркой запекшейся крови. Странно, что Потап совершенно не почувствовал боли – наступал на покалеченную ногу, как на здоровую.

– Ну, ты даешь, братишка!

– Сам не понимаю, как так получилось, – пожал плечами Потап. – Но ведь не болит совершенно. Просто мистика какая-то.

– Ладно. На всякий случай перебинтуй ногу кусками футболки, а я пока займусь нашим ужином…

Маленькая, поделенная на троих гадюка не смогла утолить голод, напротив, лишь раздразнила аппетит. Особенно худо в этом смысле пришлось секалану. Похоже, в отличие от нас, он не ел досыта уже давненько. Я перехватил брошенный им на Потапа голодный взгляд и предостерегающе покачал головой. Звереныш вздохнул, облизнулся длинным темным языком и отошел к ближайшей луже попить воды.

Потап как-то странно посмотрел ему вслед и… тоже облизнулся. Потом сглотнул слюну, резко дернув кадыком, и снова облизнулся.

Ну дела! Померещилось мне, что ли?

Я во все глаза уставился на Потапа. Он, видно, почувствовал, повернул лицо в мою сторону, и я снова поразился – пустой и в то же время хищный взгляд, словно на меня смотрел живоглот или упырь.

– Потап, да ты чего? Эй, Леха, очнись!

– А? – Он будто проснулся. Странный приступ закончился так же внезапно, как и начался. Из глаз Потапа ушла пустота, они стали осмысленными и усталыми. – Ты что-то сказал?

– Ты как себя чувствуешь?

– Нормально. А что?

– Да так, ерунда. – Я потер руками лицо, не в силах забыть этот его недавний взгляд, от которого мурашки побежали по коже. Хотя, возможно, мне просто почудилось. Померещилось от усталости. С кем не бывает… – Не бери в голову, Леша.

Потап в ответ хмыкнул:

– Надо же, как странно… Я уже отвык от собственного имени. Забыл, прикинь? Вот позови меня кто: «Алексей!» – и ведь не откликнусь. Прозвище прилепилось намертво, не отодрать.

– Как и у меня. Кто сейчас помнит, что меня зовут Сергеем? Да никто.

– Я помню. А еще помню, как ты появился у нас в ОБВЕ пять лет назад. – Потап улыбнулся воспоминаниям. – Ты был загорелый, аж до черноты. Крутой такой весь из себя. Глаза злые, презрительные: дескать, вы тут, как пацанва зеленая, в игрушки играете, со зверюшками возитесь, а настоящей войны и не нюхали! Обмундирование на тебе было странное – песочного цвета. На голове не то бандана, не то тюрбан, как у заправского бедуина… Тебя поэтому так и прозвали…

– Ага… Я тогда как раз после госпиталя был. После ранения… На Большой земле много повоевать пришлось, помотался по горячим точкам: Азия, Ближний Восток. Потому и форма такая… А к вам меня буквально силой перевели. Мое командование… У нас с ним конфликт вышел из-за его дочери… Короче, решил он сбагрить меня куда подальше. Вот и устроил командировочку «на тот свет». Нажал на нужные рычаги и добился приказа о моем переводе. Дескать, у тебя, Бедуин, за плечами четыре года диверсионного спецназа, а для военного егеря – это как раз то, что надо. – Я скорчил гримасу, передразнивая бывшего командира. – Вот ведь козел! Его бы сюда. Посмотрел бы я, как он со своими навыками разведчика-диверсанта от упырей уходил. Здесь, в АТРИ, совсем иные навыки требуются.

– Да уж, – Потап фыркнул. – Хорошо, что ты это быстро понял. После первого же учебного маршрута с тебя вся диверсионно-спецназовская спесь как шелуха слетела. Перестал себя умнее всех считать, начал учиться всерьез. Кстати, твой боевой опыт потом не раз при зачистках пригодился. Да и вообще, егерь из тебя получился, прямо скажем, высший класс.

– Потому что наставник хороший был, – вернул я ему похвалу.

Потап покашлял смущенно:

– Слушай, Серый, а тебе не кажется, что мы с тобой будто прощаемся?

Я промолчал. А ведь и верно! Ударились в воспоминания, комплименты друг другу отвешиваем…

Неловкую паузу прервал рысенок. Напившись воды из лужи, он некоторое время спокойно лежал у костра и дремал. Но вдруг встрепенулся, повел носом и обнажил в тихом рычании клыки.

«Враги… Трое… Близко… Один молодой… Два матерых… Сильные… Очень… Нас почуяли… Будут нападать…» – прочел я мысли четвероного союзника.

Прочел мысли?! Да что же это со мной творится такое! Или мне все чудится?..

Я растерянно уставился на секалана, не понимая, стоит ли доверять своим ощущениям. Может, это все плод моего больного воображения, а на самом деле никакого ментального контакта у меня с этим ушастым радиоактивным зверенышем нет?

Но секалан смотрел весьма выразительно, не оставляя места сомнениям. В моем мозгу отчетливо возникла еще одна чужая мысль: «Давай, вожак, пора действовать! Ну, что же ты?»

И я решился:

– Потап, у нас гости.

– Хуги?

– Похоже, они, родимые. Что будем делать?

Даже учитывая наступившее утро, в чистом поле с двадцатью патронами против трех «голодных» у нас шансов нет. А если забаррикадироваться в вертолете, используя иллюминаторы как бойницы, можно попробовать выкрутиться. Правда, тогда нас, вполне возможно, убьет радиация.

Мы дружно посмотрели в сторону Ми-8. С виду кабина цела. Помята, но на куски не развалилась. А вот радиоактивна она или нет? Без дозиметра не определить.

– Леха, ты что предпочитаешь – лучевую болезнь или быть разорванным на куски?

Хуги – очень сильные в физическом плане существа. Не знаю, разумны они или нет, но, к счастью для людей, оружием не пользуются, предпочитая рукопашную. Хотя огонь в своих становищах разводят и примитивные шалаши строят, но деревья для них ломают ручищами. Точно так же разделывают и добычу – раздирают ее на куски. Однажды я своими глазами видел, как хуги оторвал голову косачу. Вначале сломал ему шейные позвонки, а потом открутил голову, словно котенку…

Потап уставился на покореженный вертолет, будто пытался разглядеть на нем рентгены, и принял решение:

– Укроемся внутри. Есть там радиация или нет – неизвестно. Пятьдесят на пятьдесят. По мне, так неплохой расклад. А, Бедуин? Бывало и похуже.

– Разве? Что-то не припомню такого, – вполголоса проворчал я и поковылял вслед за Потапом к помятой, но довольно целой кабине Ми-8.

Чем ближе я подходил, тем ощутимее бежали по телу мурашки – мне казалось, будто невидимые рентгены вонзаются в тело, начиная свою разрушительную деятельность.

Радиация – вообще штука коварная. Ее не видно и не слышно. Иногда, получив даже смертельную дозу, умирать начинаешь не сразу. Бывали случаи, когда первые признаки лучевой болезни – тошнота и рвота – появлялись лишь спустя несколько часов после облучения. Даже радиационные ожоги, так называемый лучевой загар, зачастую показываются на теле спустя сутки или двое после того, как человек покинул опасную зону. Зато потом процесс развивается мгновенно, и не всегда медицина способна его остановить…

Как я уже говорил, вертолет сильно кренился вправо, поэтому расположенный с левого борта дверной проем оказался как бы висящим над землей. В момент катастрофы дверь буквально вдавило в корпус, заклинило в пазах намертво так, что мы ни за что на свете не смогли бы открыть ее.

Потап обошел вертолет со всех сторон, попробовал распахнуть расположенный с правого борта аварийный люк, потом сделал попытку проникнуть в грузовой отсек, но вскоре вернулся, недовольный:

– Глухо! Все люки и двери заклинило, будто их приварили. Нет, Бедуин, так в вертолет не попасть.

– И не надо. Зачем нам двери, когда есть лобовое стекло?

В отличие от крошечных боковых иллюминаторов, сквозь которые смог бы пролезть разве что наш ушастый рысенок, окна пилотов имели вполне внушительный размер. Разделенные на равные, слегка выпуклые прямоугольники, они полукругом огибали носовую часть кабины. В некоторых из них стекло треснуло, но не вылетело окончательно, лишь покрылось частой сеточкой морщин. А два центральных были выбиты, причем большая часть осколков валялась снаружи, словно по окнам колотили изнутри.

Потап первым залез в кабину, осматриваясь.

– Чисто, – сказал он. – Ни живых, ни мертвых.

– Наверное, люди спаслись. Выбрались через лобовое стекло и ушли, – предположил я.

– Ага. Ушли. Вот только кто – люди, зомби или упыри? – вполголоса пробормотал Потап.

Я неопределенно пожал плечами – вполне реальными были все три варианта. Но меня сейчас больше интересовало другое: фонит ли вертолет, и если да, то насколько сильно?

А вот секалана проблемы с радиацией не волновали совершенно. Он втянул носом воздух и примерился запрыгнуть в кабину, но покалеченные задние лапы не позволяли ему совершить прыжок.

Я машинально посмотрел на звереныша, ощущая тяжелую зависть: ему-то радиация нипочем. Вполне возможно, что мы с Потапом расправимся-таки с хуги, а пару часов спустя сдохнем от лучевой болезни. Тогда этот милый котенок с большим аппетитом сожрет то, что от нас останется. И ведь не поморщится, гад!

Я почти с ненавистью уставился на пятнистый меховой зад, с большим трудом погасив в себе порыв со всей силой отвесить ему пинка. Рысенок весь сжался, очевидно прочитав мои мысли, и обернулся, обнажая в оскале клыки.

– Бедуин, – окликнул меня из вертолета Потап. – Лезь давай.

– Сейчас, только подсажу этого уро… ушастого… – проворчал я и рявкнул на рысенка: – Чего уставился? Иди сюда. Так и быть, помогу.

Пришлось поднять зверя и передать Потапу с рук на руки. Секалан оказался неожиданно тяжелым, хотя на ощупь был, что называется, кожа да кости. То, что я принял за поджарость, оказалось самой настоящей худобой, скрытой густой шерстью. Видимо, молодому зверенышу частенько приходилось голодать. Да-а, похоже, выжить в АТРИ непросто даже ее порождениям…

Рысенок снова прочитал мои мысли и тяжко вздохнул.

– Бедуин, скорее, – поторопил Потап.

Я забрался в вертолет с ловкостью беременной слонихи. Сломанной ногой задел за край сиденья пилота, самодельная шина сдвинулась, и я едва удержался, чтобы не завопить от боли. Почти в невменяемом состоянии рухнул на усеянный битым стеклом пол и постарался забиться в глубь кабины, чтобы не мешать Потапу. Но Алексей вдруг навалился на меня сверху и стиснул ручищами, будто собирался задушить.

«Снова этот его странный приступ! Как не вовремя…» – мелькнула мысль.

Я лежал на полу лицом вниз – позиция очень невыгодная для рукопашного боя, тем более со сломанной ногой, и особенно, когда противник сидит у тебя на спине. Все же я попытался нащупать пальцами одну из болевых точек на его бедре, но он прижал мою руку коленом к полу и рванул ворот комбинезона, обнажая мне шею.

– Леш, да ты чего?.. – успел прохрипеть я и вдруг почувствовал, как в мое тело вонзилась игла.

Через секунду Потап отпустил меня и как ни в чем не бывало отошел к разбитому окну, приготовившись к стрельбе. Рысенок смотрел на нас, забившись под сиденье, не понимая, чего еще ожидать от странных людей.

Я сел, потирая ноющую шею, увидел на полу среди мусора и стекла пустой одноразовый шприц. Поднял, глянул на маркировку…

– Ах, ты ж гад! Потап! Ты что наделал-то, а?!

Он даже не оглянулся – продолжал держать под прицелом подступы к вертолету, выискивая хуги.

Я отбросил в сторону пустой шприц, в котором еще недавно содержалась порция антирадиационного препарата. Единственная на нас двоих! Потап ввел ее мне – всю, целиком, до последней капли. Теперь, если Ми-8 все-таки радиоактивен, лучевая болезнь мне не грозит. Зато Алексей, возможно, как раз сейчас получает смертельную дозу облучения…

– Потап, сволочь! Мог бы и меня спросить!

– А зачем? Я и так знаю твой ответ. – Он по-прежнему не смотрел на меня, сосредоточенно разглядывая окрестности. – И вообще, шприц мой, значит, мне и решать, как им распорядиться.

Я скрипнул зубами, ощущая дичайшую, отчаянную злость. Он не имел права принимать такое решение в одиночку. Ни за какие сокровища АТРИ я не согласился бы забрать порцию себе.

– Ты просто сволочь, Потап. Если сдохнешь от лучевой болезни, я… я…

– Одно из двух: ты либо уронишь скупую мужскую слезу, либо плюнешь на мою могилку, – ухмыльнулся он, а потом стал серьезным: – Все! Тема закрыта. Иди лучше осмотри грузовой отсек.

Я заскрежетал зубами от бессилия что-либо изменить. Подтянул самодельную шину на сломанной ноге, подобрал палку-костыль и встал на ноги, намереваясь отправиться в хвостовую часть вертолета.

Секалан, осознав, что инцидент исчерпан и ему, по всей видимости, ничего не угрожает, вылез из своего убежища, настороженно покосился на Потапа, пристроился у разбитого окна и принялся нюхать воздух.

Дверь, отделяющая кабину пилотов от центральной части, почему-то отсутствовала. Как уж так могло получиться, одному дьяволу известно. Я такими пустяками себе голову забивать не стал, просто принял как факт и поковылял в хвост вертолета, попутно выглядывая в круглые иллюминаторы, обозревая окрестности.

Хуги приближаться к вертолету не торопились или, что вероятнее, перешли в режим невидимости.

Это одна из способностей всех пришельцев из того мира – и хуги, и призраков, и болотников. Как им такое удается, ученые пока не разобрались. По одной из гипотез, грань между АТРИ и тем миром очень тонка. Гости с «того света» каким-то образом умеют пересекать ее, находясь одновременно и в АТРИ, и в своем мире. В такой ситуации и возникает ощущение невидимости. Правда, хуги, в отличие от тех же призраков, не могут долго оставаться невидимыми – эта способность отнимает у «снежных людей» слишком много сил.

На всякий случай я еще раз попытался открыть все двери: и боковую, пассажирскую, и грузовую, находящуюся в самом хвосте. Не забыл и аварийный люк. Безрезультатно.

Похоже, у хуги оставался единственный способ проникнуть в вертолет – точно так же, как сюда залезли мы – через лобовое стекло. Потап на это и рассчитывал – если «голодные» попрут напролом, он сможет расстрелять их практически в упор, затратив минимальное количество патронов.

В грузовом отсеке валялись обломки деревянных ящиков, куски ветоши, но ничего ценного. Видно, вертолет упал, когда летел порожняком. Или кто-то успел вытащить весь груз. Жаль! Нет, чтобы здесь оказалось полно ящиков, битком набитых едой, медикаментами, оружием и снаряжением.

Я вернулся к Потапу:

– Ну, как тут, Леш?

– Пока чисто.

Внезапно подал голос секалан – зашипел, а потом и завопил, издавая противные звуки – нечто среднее между кошачьим мяуканьем и тигриным рычанием. Звереныш явно учуял врага и перепугался до смерти.

Я во все глаза принялся рассматривать ландшафт, но по-прежнему видел лишь бедноватую на растительность низину и пологий склон сопки вдалеке.

Рысенок продолжал вопить. Потап напрягся, повел стволом «Грозы» из стороны в сторону. Вдруг перед вертолетом промелькнула тень.

– Вот он, Потап! Видишь?

– Ага…

Алексей проводил тень прицелом, но стрелять не стал. Правильно. Бить надо наверняка, в упор.

Я почувствовал, как потеет ладонь, сжимающая рукоять «Ярыгина». Очень трудно вот так медлить, не открывая огонь, когда враг всего в двух шагах. Мне, например, буквально до дрожи хотелось нажать на спусковой крючок.

Да и у нашего ушастого звереныша явно нервишки пошаливали. Вон, аж трясется весь – то ли от страха, то ли от напряжения. Вопит, не может остановиться. В голове уже от него звенит. Так и хочется долбануть ему по башке чем-нибудь тяжелым, чтобы замолчал.

Я покосился на Потапа. Вот он выглядит абсолютно спокойным. Молодчина! Уж чего-чего, а выдержки ему не занимать. Его не тревожит кошачий рев над ухом, он целиком сосредоточен на предстоящей стрельбе…

– Заткнись, гнида ушастая, а то пристрелю, – внезапно сказал Потап, обращаясь к рысенку. – Сил уже нет тебя слушать, тварюга.

Я хмыкнул. Секалан съежился и замолчал. И в этот момент хуги пошли на прорыв.

Сначала полупрозрачная, расплывчатая тень перегородила окно.

«Гроза» выплюнула короткую очередь. Пули словно вонзились в вертикальную стену воды, выбивая крохотные темно-красные фонтанчики крови.

Раздался рев, раненый хуги стал видимым, но не отступил. Теперь в окно пыталась влезть этакая двухметровая пепельно-бурая трехглазая горилла.

Потап нарочито спокойно прицелился в грудь «снежному человеку» и снова открыл стрельбу. Тело хуги задергалось и повалилось навзничь.

– Один готов! – воскликнул я.

Тем временем воздух перед кабиной вертолета начал густеть, прямо на наших глазах превращаясь в человекоподобного монстра.

– А вот и второй… – пробормотал Потап.

Оказалось, что в кабину пытались влезть одновременно двое нападающих. Очередь, убившая первого хуги, задела и второго. Правда, вскользь, не причинив серьезных повреждений. И все же у него не хватило сил поддерживать режим невидимости – пришлось показаться перед нами во всей красе.

Потап открыл огонь. Но «снежный человек» проявил неожиданную ловкость – завопил и рванул в сторону, уходя с линии стрельбы. Пули лишь срезали шерсть на его плече.

Третий монстр так и не показался нам на глаза – затаился, выжидая удобного момента для нападения.

Мы получили крохотную передышку.

– Двенадцать, – сказал Потап, отвечая на мой невысказанный вопрос.

Хреново… В автомате осталось всего двенадцать патронов, а мы прикончили лишь одного хуги из трех.