Текст книги "Бефстроганов по-губернаторски"

Прошло больше месяца. Так все оно, может быть, и продолжалось бы еще некоторое время: Мирослава проклинала бы себя за свою горячность и несдержанность, а скотина Базилио, как думалось ей, развлекался бы с разновозрастными телками на своей одинокой кровати, охмуряя их «Чикагской рапсодией» в фа-мажорной тональности, мотаясь из Прикамска в Нижневартовск, туда и обратно.

«Привычка, привязанность, любовь… Что это? Я разучилась ждать? Давай начнем все сначала», – ей хотелось первой позвонить ему и сказать эти слова.

Но накануне ей приснился непонятный сон. Будто ночью за ней по снежной городской окраине бегут голодные черные пантеры, готовые ее разорвать. Но тут подходит какой-то мужик и предлагает ей устроиться на работу в лакокрасочный цех полировать машины, естественно, без противогазов и респираторов. И без молока за вредность. Это чтобы ее на войну не забрали – как раз накануне началась Великая Отечественная…

«Что к чему? – тяжело подумала Мирослава, проснувшись. – Опять кто-то накаркал. Не дай бог, что-то случится. Может, нож на столе оставила?»

Есть такая дурная примета, ей об этом бабушка рассказывала: если оставить на ночь кухонный нож на столе, то ночью будут сниться плохие сны, а днем что-то произойдет из ряда вон.

Но нож был на месте, где и положено – в ящике стола со всеми остальными столовыми приборами.

А на следующий день в бизнес-центре Steel Plaza случился страшный пожар. В самый разгар рабочего дня загорелся шестой этаж, как раз под «Реалиями времени». Там располагалась какая-то студия детского танца. Весь дым пошел вверх. Началась паника со всеми вытекающими последствиями: криками, визгами, ором. Про лозунг советских времен «Панике не поддавайтесь и организованно спасайтесь!» даже никто и не вспомнил. Толпа телерадиожурналистов с газетными прихлебателями, сломав на своем пути заводской турникет, ломанулась к дверям, успев похватать впопыхах свои сумки и куртки. Но многие не успели даже взять и этого. Лифты, согласно технике безопасности, были уже отключены.

Как оказалось впоследствии, ответственная за противопожарную безопасность в «Реалиях времени» контуженная на всю голову Ольга Падловна была в этот день в отгуле. Она, скорее всего, уходя в однодневный отпуск, забыла включить пожарный пульт, поэтому двери запасного выхода не открылись (понятно, что это был последний день ее работы в холдинге), оставался единственный выход – общая лестница, переполненная такими же перепуганными до жути людьми.

Здесь стоит сказать, что в огромном вавилонообразном здании Steel Plaza установлено всего четыре лифта. По утрам перед лифтами выстраивается огромная очередь, почти как в мавзолей к Ленину, если, конечно, кто-то помнит то время. И по мере движения кабин вверх разбредается по всем этажам уродливого небоскреба в свои офисы, агентства, студии, бюро, салоны, рестораны, фитнес-залы, магазины и даже в почетное консульство какой-то непризнанной республики третьего мира из числа неприсоединившихся стран.

Самое интересное то, что спуститься с любого этажа на первый можно только на лифте, как и подняться с первого на какой-либо другой. По лестничному маршу можно перемещаться только между этажами, но почему-то кроме первого.

– А в случае пожара? – спросила при устройстве на службу Мирослава.

Тогда у всех был на слуху недавний пожар в торговом центре «Белая вишня» в Новокузнецке. А про сумасшедшую трагедию в клубе «Дикий мустанг», «прославившую» Прикамск на весь мир, и вспоминать без слез было невозможно.

Но ее успокоили, сказав, что в случае ЧС двери первого этажа якобы распахнутся сами собой. При этом автоматически сработают и двери запасных выходов на всех этажах. Так что все под контролем, милая девушка, техника творит чудеса, ее, дескать, не проведешь.

Мирослава не поверила. И, как следует из случившегося, словно в воду глядела. Да и страшный сон также был в руку.

Но вернемся к пожару. Очутившись на лестнице, человеческая волна понесла Мирославу вниз Ниагарским водопадом. Но на шестом этаже она и еще несколько человек забежали в студию танца. Материнский инстинкт как бы просверлил ее мозг: как там дети?

В студии из одного из залов густой пеленой валил черный вонючий дым. Она без разбору хватала детей и охапками, лишь бы успеть, лишь бы отвести беду, толкала их к выходу.

Через какое-то время она стала задыхаться, начали слезиться глаза, к горлу подступила рвота. У нее помутилось сознание, ноги стали ватными и перестали слушаться. Затем в окне зала появились пожарные в шлемах, в противогазах, с брандспойтами…

По официальным данным, огонь охватил площадь шестьдесят квадратных метров. Быстро прибывшими на место пожарно-спасательными подразделениями из задымленного здания было спасено шестнадцать и эвакуировано больше сотни человек. Слава богу, что никто не погиб. Но десять из них были госпитализированы, отравившись продуктами горения.

В МЧС назвали предварительную причину возгорания: короткое замыкание.

«По факту нарушения требований пожарной безопасности сотрудниками следственной части Управления МВД России по Прикамску возбуждено уголовное дело, предусмотренное ч. 1 ст. 219 УК РФ “Нарушение требований пожарной безопасности, совершенное лицом, на котором лежала обязанность по их соблюдению, если это повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека”», – говорилось в официальном сообщении.

О пожаре только что вернувшийся с нефтеразведки Василий узнал из местных новостей. Он немедленно отправился к «Плазе». Площадь у бизнес-центра и улица были перекрыты. Вовсю работали пожарные машины и личный состав. Горящее стеклянное здание было со всех сторон облеплено пожарными лестницами, как космический корабль на старте. В расположенном по соседству Дворце культуры организовался временный штаб по ликвидации последствий. В списке пострадавших он обнаружил фамилию Ромадиной.

Всех пострадавших развезли по разным больницам. Мирославу скорая оформила в «четверку» – в МСЧ № 4, что на Грачёвке. Эта богадельня Василию была хорошо знакома: недавно здесь проходила лечение его мать. Поэтому он знал здесь все входы-выходы. Если есть забор, рассуждал он, значит, обязательно должна быть дыра. Если есть общий вход, то должен быть и служебный. А дальше – дело техники.

Мирославу Ромадину определили в палату интенсивной терапии, иначе – реанимацию.

Она лежала в двухместной комнате под капельницей, на лице – маска подключения к аппарату ИВЛ. Глаза ее, когда вошел Бэзл, были открыты.

Говорят, что глаза не улыбаются и не умеют говорить. Еще как улыбаются! Еще как говорят! Когда она увидела наклонившегося над ней Василия, веки ее дрогнули, и она заморгала быстро-быстро, словно говоря: «Бэзл! Я рада тебя видеть. Я сильно скучала по тебе. А ты? Не смейся надо мной. Я сегодня страшная. Прости меня».

– Выйдите, пожалуйста, отсюда, молодой человек! – зашумела на Василия дежурная медсестра, неожиданно вошедшая в палату. – Здесь нельзя находиться.

– Сейчас, одну минуту.

– Выйдите немедленно. Я сейчас охрану позову.

– Все, ухожу, ухожу.

В дверях он столкнулся с лечащим врачом.

– У Ромадиной как состояние, доктор? – спросил.

– Обычное отравление угарным газом. Состояние средней тяжести. Но опасности жизни нет. Завтра из реанимации переведем в обычную палату. Дней через десять будет как заново родившаяся. Короче, до свадьбы заживет.

– Точно?

– Точнее не бывает. А вы ей кто и что здесь делаете?

– Я? Муж.

– Так вот, дорогой муж, идите себе спокойно домой и готовьтесь ко встрече с любимой женой. И молите Бога, что все так легко закончилось. Да, принесите паспорт и полис.

– Может, нужны лекарства какие-нибудь? Кровь? Могу сдать. У меня вторая группа, – не унимался Бэзл.

– Успокойтесь, ничего не надо.

– А когда ее можно увидеть?

– Завтра вечером. Расписание посещения больных – внизу.

Василий пришел и завтра, и послезавтра. И еще много раз. Привез телевизор и ноутбук. А в завершение больничной эпопеи отвез из больницы домой после выписки.

В один из приемных дней она попросила его:

– Бэзл, запиши мне «Чикагскую рапсодию».

– Фа мажор?

– Фа мажор, – кивнув, улыбнулась Мирослава. – Она мне будет напоминать о тебе.

У нашей истории счастливый конец. Как в сказке. Кто слушал – молодец.

Вскорости после выписки Мирослава и Бэзл поженились. Свадьба была скромной: только близкие родственники и самые верные друзья. Вместо «Свадебного марша» в момент обмена кольцами проскрипела, как догадался читатель, «Чикагская рапсодия фа мажор». Для этой цели Василий специально в ЗАГС притаранил граммофон.

И я там был, мед-пиво пил. По усам текло, а в рот не попало…

Пермь,

осень 2018 – зима 2019 года

Столько лет прошло…

– Что ты читаешь? – спросил он, облокотившись о перила.

– Слова, слова, слова, – ответила она.

Она перевернула страницы и показала обложку, на которой красавец мужчина целовал красавицу женщину.

Она сидела на солнечной палубе недалеко от носовой части, в деревянном кресле, скучно смотрела на берега и, зевая, читала книгу.

– Женский роман. Это когда про любовь, – уточнила она как бы между прочим.

– У них такой вид, будто голова – декоративное приложение к жопе. Как называется это дерьмо? – спросил он, едва посмотрев на изображения главных героев дешевой книжонки.

– Неважно. Важно то, что она позволяет забыться, когда устаешь смотреть на однообразные и скучные берега. Хотя, конечно, говно говном, – повертела она книгу в руках и положила на стол. – Да, и не забывай, что мы россияне, а Россия – пока еще самая читающая страна в мире.

– Лучше вот эту прочти, – он, в свою очередь, показал ей ярко-красную книжку, в каковую обычно упаковывают детективы, рассчитанные на массового и непритязательного читателя.

На обложке был изображен писсуар, в который был воткнут букет цветов.

– Очень креативно, – поморщилась она.

– Я тут почитал немного. Ты знаешь, Даш, любопытно, захватывает с первых страниц. В читальном салоне нашел.

«Аденома простаты» называется. Автор – некто Андрей Волк.

– Не знаю такого. Наверняка псевдоним. Но обязательно почитаю. А какой сейчас город будет?

– Ковригин.

– Ковригин? И чем он интересен?

– Хотя бы тем, что очень много лет назад в нем родился твой покорный слуга.

– Серьезно?

– Более чем. Я покажу тебе дом, в котором когда-то жили мои дед и бабка, родители моего отца. Дом недалеко от пристани.

– Никогда не знала, что ты родился в такой глуши. На деревню похож твой Ковригин.

Мало ли, много ли плыли мы на «Гоголе»

Круизный трехпалубный теплоход «Николай Гоголь», построенный еще восточными немцами черт знает в каком году, совершал свое очередное плавание по Каме – Волге от Молотова через Казань до Астрахани и обратно в том же порядке. За две недели посудина преодолела расстояние в пять тысяч двести километров, а это одна восьмая экватора. С длинными остановками во всех больших городах и нескольких маленьких городишках, где дома пониже и асфальт пожиже, среди каковых и значился Ковригин. Ну и парой «зеленых стоянок», где нет ни городов, ни деревень, а лишь одни старухи из близлежащих сел и хуторов, предлагающие наперебой, как в каком-нибудь самопальном «дьюти-фри», по дешевке приобресть у них пиво, рыбу, арбузы, семечки, яблоки, ну и овощи с ягодами до кучи.

И в таких местах, оказывается, жизнь на продажу бьет ключом.

Была первая половина августа. Стояла жара, характерная для этого времени года. Правда, на корабле она почти не ощущалась. Свежий ветер, особенно на баке (так по-корабельному называется носовая палуба судна), теребил волосы нашим героям, а встречное воссиявшее солнце, отражаясь от воды, как от зеркала, слепило глаза. Теплоход, будто утюг – мятую простынь, резал гладкую воду, а ее брызги почему-то напоминали Максиму Долонину коричнево-золотистую пену, словно из-под пива.

– Меня здесь только родили. Привезли, родили и увезли обратно. Но не в Молотов, а гораздо хуже – в глухой леспромхоз. «Девчата» смотрела? – напомнил Максим про знаменитый кинофильм.

– А ты не знаешь? Тыщу раз. Освежаю в памяти периодически.

– Вот примерно туда. А Ковригин – это все-таки какой-никакой, а городишко, где есть асфальт, где есть дома выше двух этажей, где есть магазины, роддом для залетных девок. И даже был один ресторан. И где иногда курсируют автобусы от старого базара до мельничной площади и от затона до вонявшего на всю округу кожзавода, пересекаясь на центральной улице у Дома учителя. В нем, кстати, во время войны находился эвакуированный из Москвы Союз писателей.

– Как интересно. А что было дальше? – попросила Дарья.

Уже третий год она была его женой. У него это был второй брак, и у нее – второй. Дарья по-старомодному справедливо считала, что гражданские жены – это как бесплатные проститутки, поэтому штамп в паспорте никогда лишним не будет, а жизнь – она штука длинная, и, как все в дальнейшем может обернуться, никому не ведомо. Нынешняя поездка на старом круизном лайнере, можно сказать, была чем-то вроде их свадебного путешествия. От предыдущих браков у обоих было по ребенку. Но те были уже взрослыми и в родительской опеке нуждались, когда только требовались деньги. Поэтому наши герои хотели совместных детей и все свободное время проводили в надежде увеличить численность населения страны. В качестве первенца Максим хотел девочку, а Дарья – мальчика. Но всякий раз дело с рождением откладывали на неопределенное время.

– Отец после десятилетки поступил учиться в Свердловске, на инженера лесной промышленности, – снова начал рассказывать Максим. – Мама училась в Казани, в тамошнем медицинском, на стоматолога.

Раньше Ковригин был зажиточным купеческим городом, уютным и тихим, где русские перемешались с татарами, церкви – с мечетями, пасхи и масленицы – с ураза-байрамами и сабантуями. Здесь прибыльно торговали хлебом, картошкой и кожами по всей Каме и Волге.

А теперь он никакой: кроме часового завода, эвакуированного сюда во время войны из Москвы да так тут и оставшегося, никакой иной более-менее крупной промышленности здесь нет. Большинство домов – частный сектор с садами и огородами, как в большой деревне.

Но Максим любил такие города. В них легче и свободней дышится. И живется проще. В них нет ничего лишнего, ненужного, как в безбашенных и бешеных мегаполисах, где все суетятся непонятно из-за чего, спешат неизвестно куда и хотят сделать то, что сделать невозможно.

В Ковригине их родители жили в разных районах. Познакомились, как положено – летом, на танцах в городском парке под вальсы, танго и фокстроты. Поженились. Уехали по распределению отца в один из лесных уголков в таежный уральский край. Потом отца перевели в область. Так и стали Долонины снова городскими жителями. Но почти каждое лето ездили в Ковригин на пароходе. Без пересадок добраться туда было больше не на чем: железной дороги там нет до сих пор, а полевой аэродром еще со времен войны зарос бурьяном. До Казани далеко было, до Набережных Челнов – еще дальше, хотя Челны в те годы тоже были еще той дырой, даже дырявей, чем Ковригин. Так что – только рекой. Возвращались домой уже в августе, тоже на пароходе.

Когда Макс стал школьником, его иногда отправляли туда на все лето, к деду с бабкой, в компанию к двум двоюродным братьям. Ему там очень нравилось: большая река, лес, драки со шпаной с другой улицы. Иногда утром рано уезжали с дедом на рыбалку на пароме в Красный Яр и, как это ни странно звучит в средней полосе России, в Черепашье. Где по понятным причинам аборигены земноводных черепах не только не видели, но даже и не слышали о существовании таковых.

– На реке туман. Тихо. Вода гладкая. И тут где-нибудь всплеснет рыба, – неопределенно показал он рукой на воду, делясь прошлыми воспоминаниями. – Тепло, солнце встает, костер горит, дрова трещат, уха варится!

– Да, здесь красиво, – согласилась Даша, на этот раз уже с удовольствием разглядывая оба берега.

– Возможно, с тех пор у меня тяга к речным путешествиям, как думаешь? – продолжил Максим. – И к рыбалке.

– Молчал бы про рыбалку. Ты хоть одну рыбу-то поймал раз в жизни?

– Вот тогда, кстати, и поймал. Кажется, это была красноперка.

А «Гоголь» между тем неумолимо приближался к Ковригину. Уже были видны сверкающие купола православного собора с золотыми восьмиконечными крестами. Стало больше застывших мелких моторок с рыбаками, разбросанных по всей реке. Осталась за бортом знаменитая Крутая гора с элеватором. В годы Гражданской войны с ее вершины красноармейцы сбрасывали в Каму расстрелянных беляков или, наоборот, золотопогонники – красных комиссаров.

– Здесь за вла-асть Советов бился с беляка-ами ста-арый парохо-одик «Ваня-коммунист», – пропел Максим, вспомнив старую песню.

Впрочем, кто сейчас про это помнит?

Слово лечит

– Если бы ты был писателем, то написал бы об этом книгу воспоминаний, или, как сейчас пишут неудавшиеся журналисты, нон-фикшен. Ее бы издали большим тиражом. Ты стал бы знаменитым. Может, пароход какой-нибудь назвали бы твоим именем. Только представь – на этом борту и на этих спасательных кругах будет написано не «Гоголь», а «Максим Долонин»? Из поклонниц выстроилась бы очередь за автографами. Твои портреты украшали бы лучшие журналы, а телевизионщики по очереди брали бы у тебя интервью. Представляешь, как было бы здорово! Ты – и вдруг писатель! Кстати, у тебя есть все задатки им стать. У тебя борода, как у Хемингуэя. Куришь, как Марк Твен. Пьешь водку, как Шолохов. Играешь в карты, как Некрасов. Печатаешь двумя пальцами на старой механической машинке, как Зощенко. Меняешь баб, как Ремарк. Носишь длинные волосы, как Агния Барто. А я бы тебя по утрам спрашивала: «Мог ли ты, Максимка, простой крестьянский парень, представить себе, что когда-нибудь будешь трахаться с женой писателя?».

– Ой-ей-ей-ей. Пока я только рецепты пишу корявым почерком. Да истории болезней. Достали уже, честно говорю, мочи нету.

– Но ты не бойся. В твою честь пароход не назовут. У нас о врачах вспоминают лишь тогда, когда начинают болеть. А точнее, когда болезнь становится неизлечимой. Как аденома простаты, которую воспел твой неизвестный автор. Вот, Максимилиан, учись, как надо делать деньги на ровном месте, – продекламировала Дарья, размахивая книжкой и иногда заглядывая в нее. – Все права защищены. Никакая часть электронной и какой-либо другой версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. Вот.

– Не болтай ерундой, – ответил на это ей несостоявшийся писатель. – Я не стал писакой и не стану им никогда. Я врач, и, смею заверить тебя, хороший. А настоящий врач – это холодный человек с горячим сердцем. Как говорил мой дед, наставляя меня на путь истинный: мы творческие люди, а не хрен на блюде. А писатели… они видят мир иначе… по-другому… А я что вижу? Перекошенные кости на рентгеновских снимках? Хорошо еще, что я не проктолог или гинеколог. А то всю жизнь смотрел бы… в общем, сама знаешь, куда.

– Ладно, прости. Давай не будем спорить? – извинилась жена.

– Давай. С мужчиной женщинам спорить все равно бесполезно, поскольку мужик всегда неправ.

– Вот именно.

– Слушай, я тут подумал вот что. Давай, когда вернемся в Молотов, сразу же махнем на Байкал. Давно хотел там побывать, – размечтался хороший врач.

– На Байкал? Это здорово, Макс! – обрадовалась Дарья, экономист по образованию. – А твой отпуск?

– Возьму еще неделю. Нам хватит.

– Подожди, а как же дача? – вдруг вспомнив, спросила супруга.

– Ой, совсем забыл, извини. Съездим, конечно, я выкошу траву, ты соберешь урожай, какой созрел. Сходим в баню и… – махнул он рукой.

Он не очень любил ездить на дачу по той простой причине, что там в прямом смысле надо пахать. Поэтому дача, считал он, – удел пенсионерствующих стариков, для которых загородный дом наравне с внуками – смысл существования. «Пока молод – дело надо делать. Вот выйду на пенсию и вот тогда уж я развернусь, – мысленно блаженствовал он в своих мечтах. – В смысле профессии дачи хороши для писателей, художников и музыкантов. В тишине легче сочиняются шедевры. А практикующий врач должен находиться среди своих больных».

Дача у них находилась в очень живописном месте, рядом лес и река, поэтому купание, рыбалка и походы по грибы-ягоды обеспечены.

Максим Долонин до недавнего времени служил завом травматологическим отделением в одной из районных медсанчастей. Поэтому на всю жизнь насмотрелся на переломанные руки и ноги, на перебитые носы и челюсти, на порванные сухожилия и сдвинутые суставы. Успел даже защитить кандидатскую диссертацию на тему, название которой забыл сам. И не потому, что его знания и опыт так и не нашли своего применения, а дело в том, что работа начальника отделения – это сплошная рутинная писанина и нудные отчеты перед всевозможными контролирующими организациями, которых с каждым годом становилось все больше и больше.

Но был он при этом на хорошем счету у своего начальства. Его уважали коллеги, медсестры и санитарки. И, что самое главное, боготворили больные. Он больше лечил не костылями, бинтами, пилюлями, порошками, микстурами и мазями, а словом. Простым человеческим словом, как, собственно, и записано в клятве Гиппократа: весело наорет, когда надо, анекдот какой-нибудь расскажет, прикол вставит, юморной случай из своей практики вспомнит. Одним словом, доктор сыт – больному легче.

А пару лет назад его позвал к себе предприимчивый товарищ по студенческой скамье, организовавший медицинский центр широкого профиля. Максим отказываться не стал. И теперь его работа стала более осмысленной и более нужной. Пригодилась и кандидатская. У него, что удивительно, стало больше свободного времени: исчезли дежурства, авралы, стихийные операции, вызовы по ночам, так как в частные платные клиники больных ходит меньше, чем в бесплатные бюджетные. Хотя в зарплате он если и выиграл, то совсем немного: в государственном здравоохранении теперь хорошо оплачивают труд врачевателей. Но работать на себя всегда намного приятней, чем на кого бы то ни было, сколько бы за это ни платили.

В отличие от него, у Дарьи работа не была такой свободной, хоть и служила она главбухом в частной фирме. Но тоже многое могла себе позволить по сравнению с более молодыми и менее образованными коллегами.

– Я все забываю тебя спросить: ты чего от жены-то своей спрыгнул? – спросила вдруг Дарья, вглядываясь в сбегающий с неровных холмов к реке маленький городок Ковригин.

– Вопросов стервообразующих стала много задавать: где был, когда придешь, почему от меня пахнет чужими духами? Твоими, кстати. Да и давно это было. Ну и тебя встретил.

– Врешь, как обычно, – улыбнувшись, согласилась супруга, обняв его за шею. – А если честно?

– Это была ошибка с моей стороны, мы стали не нужны друг другу. А ты почему от своего урыла, ведь столько лет вместе прожили? – перешел он в атаку. – Это что, тонкая французская игра?

– Он тоже стал задавать много глупых вопросов: куда ушла, когда приду, с кем была, почему я такая веселая? А как с тобой не быть веселой? – подмигнула она Максу.

– И все? – не поверил муж.

– А сам он в это время бегал направо и налево. У него под старую жопу началось бешенство члена, это как у женщин бешенство матки. Начал трахать все, что шевелится. Я догадывалась об этом, но прощала ему эти выходки, у мужиков это дело проще, чем у женщин. Но когда он стал приводить блядей в дом полюбоваться потолком в нашей спальне, тут уж я не выдержала. Однажды застукала его с крысой какой-то. Захожу в квартиру. А они голые. Она перед ним на коленях, ну и… это самое…

– И что ты?

– Что-что… Я была к этому готова, поэтому мне даже не поплохело. Представляешь?

– Нет, не представляю.

– Выгнала их на хрен голыми за дверь. Кинула им вслед шмотки. Как они там, в подъезде, голые одевались, я уж не знаю. Да мне по барабану было. А пока он ее провожал, я спокойно собрала его вещи в сумку, у всех рубах оторвала воротники и рукава, вылила туда же все его лосьоны-одеколоны и выставила вонючую сумку за дверь. На следующий день подала на развод. Он звонил пару раз, клялся, что посыпал голову пеплом и готов искупить свою вину, типа всю оставшуюся жизнь меня на руках будет носить. Но я была непреклонна и неприступна, как берлинская стена. Дочь меня поняла.

– А кем он у тебя служил-то?

– Управляющим в гостинице какой-то. Я еще удивлялась: что, в этом логове разврата не было свободных коек для блядства его?

– Африканские страсти какие-то рассказываешь.

– Это жизнь, Максим. Да, я забыла спросить: ты тоже своей жене изменял с другими бабами?

– Ты себя имеешь в виду?

– Нет. Я не имею в виду себя.

– И что значит «тоже»? Сама же сказала, что у мужиков это проще, чем у женщин, – вывернулся Максим.

– Значит, ты и мне изменяешь?

– Тогда зачем надо было жениться? Встречались бы, как раньше.

– Тоже верно, – согласилась Дарья, ехидно улыбнувшись. – Только ты все равно что-то недоговариваешь.

– Можно я посмотрю на приближающийся город? – ушел от ответа наш герой.

– Ну и где твой Ковригин?