Текст книги "КРЕМЛенальное чтиво, или Невероятные приключения Сергея Соколова, флибустьера из «Атолла»"

В общем, Сергей Соколов «флот не опозорил» и действительно по приглашению Жаклин отправился в Штаты. Что там происходило в действительности, воссоздать трудно. По обрывочным свидетельствам его друзей картина вырисовывается следующая.

Жаклин захотела, чтобы Соколов остался в Лос-Анджелесе и повторил «Сталлоне рокетс» с «местным материалом». Ему был предложен контракт, с помощью которого в скором времени можно было получить вид на жительство и кредит на покупку жилья. Большой дом с бассейном произвел на Соколова такое сильное впечатление, что тот чуть не остался. Одним из конфидентов мамаши Сталлоне оказался старый знакомый нашего героя по фарцовочному бизнесу в «Трубе». Этот старый армянин еще больше укрепил Соколова в мысли, что в Америке тоже можно прожить. Больше того, легенды, которыми обросла эта поездка, утверждают, что «русскому продюсеру» даже подобрали невесту, но та ему не приглянулась: плохо готовила, постоянно говорила по-английски и не смогла адекватно оценить тонкую душевную организацию советского патриота. Именно внезапно разыгравшийся на чужбине патриотизм, возможно, лишил Америку новой глыбы шоу-бизнеса. Да и Родина звала героя своими необъятными возможностями.

Вернувшись домой, Соколов пережил небывалый триумф своего детища: на выступление «Сталлоне рокетс» в Сокольниках собрался весь московский цвет. Шестисотые «мерины» доставили к месту ристалища почти всех столичных обладателей малиновых пиджаков, золотых печаток, площадок на биржах и «точек» на Тверской. В пене шампанского, под хлопки самых настоящих пиропатронов, в свете кузнечного горна благосклонно взирала на публику Жаклин. Радостная, словно «Весна» Боттичелли… только осенью. Своей порцией триумфа насладился и Соколов: его напор и понты конвертировались в связи, деньги и опять же понты, но уже другого, нового уровня. На глазах подогретой публики будущая чемпионка мира по фитнесу Светлана Пугачева, она же Матрешка, она же Дочь Фредди Крюгера, заваливала соперницу самурайским мечом нижнетагильского производства. За сценой был готов оказать помощь доктор Скловский: будущая звезда восстановительной медицины во всех резюме и рекламах будет указывать работу в «Сталлоне рокетс» как одну из самых значительных вех в своей карьере. До появления сериала про «Зену, королеву воинов» оставалось несколько лет, а легенды Древней Греции даже в изложении Куна тогда не пользовались популярностью: поэтому девушки из «Сталлоне рокетс» на несколько лет стали воплощением непонятного идеала. Красивые, как богини, и сильные, как Дуся из песни «Любэ», они будоражили умы соотечественников новыми возможностями непонятного времени.

Закончилось все очень по-нашему. Вот еще одна заметка из того времени.

Московская шоу-группа «СТАЛЛОНЕ РОКЕТС» лишилась всех денежных средств

16 июня, накануне коммерческих гастролей группы по США, руководство спонсорской фирмы «Юнона лазер» уведомило сталлоневцев, что в связи с личными финансовыми трудностями прекращает спонсирование шоу. Новая программа «Сталлоне рокетс» (театрализированная имитация чисто женского и смешанного мордобоя) готовилась специально для показа в Америке и заслужила высокую оценку специалистов. (см. «Ъ» № 16, стр. 28). Сейчас администрация срочно ищет 5 млн руб., чтобы накупить для гастрольной поездки оружия (сабель, стрел, боевых дубин, топоров и кольчуг) и сделать два рекламно-патриотических видеофильма – типа Life Film. Если богатый партнер не отыщется в ближайшее время, шоу-группа прекратит свое существование.

Журнал «Власть» № 125 (125) от 22.06.1992

Как признаются люди, имевшие отношение к шоу, дело было в том, что отечественные инвесторы захотели поделить прибыль от американских гастролей в соотношении 80 к 20. Американцы отказались. Наши уперлись. Новых приглашений не последовало. Девушки разбежались, а страна вновь увлеклась зрелищем под названием «политика». Теперь уже российская. Требовались специалисты, и одним из лучших оказался Соколов. Он в этом разбирался, мягко говоря, не очень. Но когда это его останавливало? Джазовый принцип: «Сядь и сыграй» – его кредо на все времена. Наступило время попробовать себя на новом поприще.

А Жаклин Сталлоне, которая так и не смогла воздействовать ни на русских, ни на американских партнеров, забросила рестлинг и на некоторое время оказалась в стесненных обстоятельствах, сопровождающихся темнотой и неприятными ощущениями. Короче, сами знаете, где она оказалась. Именно с того момента «мамочка» начала гадать по ягодицам за деньги. Пенсионер Горбачев мог пригласить ее в гости только как частное лицо. Но не пригласил: заглядывать в будущее больше не имело смысла.

M.I.B., или Люди в черном

Поздней, ну, или чтобы совсем не сгущать краски, не очень поздней ночью одного из первых годов последнего десятилетия XX века в аэропорту «Манас» приземлился самолет из Москвы. «Ту-154 М», по правде говоря, мог приземлиться где угодно, но в тот момент всем показалась, что киргизскому аэропорту оказана большая честь. О тех событиях не то что участники, но даже сам Google помнит теперь весьма фрагментарно.

С трапа пружинисто и основательно сошли несколько человек единообразной наружности: черные плащи, черные костюмы, черные галстуки, черные ботинки. Материальчик у костюмов, по правде говоря, чуть разнился, покрой был тоже не совсем одинаков, да и кроссовки на одном из прибывших были совсем не ботинками. Но абсолютно всем было понятно, что на гостях – униформа, которая хоть и не зафиксирована ни в одном строевом уставе, но вполне аутентична статусу гостей. Такую форму не возьмешь деньгами или отрезом. На такую форму не вешают дембельский аксельбант. Такая униформа повсеместно встречается только в костюмерных «Мосфильма» и в мире очень особых людей. Московские гости, понятное дело, были не с «Мосфильма».

Водитель-охранник Омурбек Батаев про форму понимал очень хорошо: за последние три года он так и не привык, что галстук бывает не на резиночке, а носки нужно покупать в магазине. Омурбек, глядя на людей, которые спускаются по трапу, почувствовал себя на взлетной полосе очень знакомо – как на плацу. Каждый советский мужчина, служивший в армии, знает, что по плацу можно передвигаться двумя способами: строевым шагом или бегом. Омурбек был очень рад, что передвигаться вообще не надо, и облегченно встал по стойке «смирно».

Да что там недавний прапорщик Омурбек – абсолютно никто из представителей киргизской стороны, встречавших мрачных гостей, не решался заглянуть в их души. И так было понятно, что души прибывших спецов тоже, скорее всего, единообразные. Если и не черные, то точно с какой-то мрачной поволокой. Рукопожатия сухие и сдержанные. А первый вопрос сиплый, как холостой выстрел:

– Как сам?

– Он ждет вас.

И это без приветствий, без вопросов про здоровье и дела. Не по-восточному как-то, обидно. Тридцать минут, пока черные лимузины из президентского гаража мчали целеустремленных незнакомцев к резиденции «самого», прошли практически молча. Не хватало в салоне запаха лепешек, дастархана, обстоятельности. Один из встречавших, бывший кагэбэшник, уязвленный холодной сдержанностью гостей, попытался было на правах хозяина завести разговор и обратился к главному:

– А вы, видимо, из наших, – заговорил он с основательной интонацией, намекая на причастность и свою, и гостя к органам.

– Не ссы, друг степей, чужие здесь не ходят, – ответил Соколов, посмотрел киргизу в глаза и слегка похлопал по щеке.

Товарищ Кирибеев – за долгие годы он привык к тому, что его все так называют, – густо покраснел в темноте. Он не оскорбился, нет. Ему было обидно, что вот здесь, сейчас, в этом темном салоне крутой иномарки, гость из Москвы не видит его истинную сущность. Кирибеев гордился тем, что без всякого блата и причастности к крутым кланам добился в жизни всего. Его лично знал президент. С ним первыми здоровались соседи. Он перевез семью из района во Фрунзе. И никто из подчиненных не смел сказать ему слова поперек, когда после обеденного перерыва он беспечно отрыгивал в пространство кисловатый запах бозо – хмельного национального напитка, который «городские» презирали.

– Друг степей это калмык, – блеснул эрудицией Кирибеев. И как обиженный представитель титульной национальности, и как образованный человек, в конце концов.

– Без обид, друг, я сам родом из Ташкента. Просто работа. Мы же профессионалы.

Соколову в целом не хотелось обижать смуглого, широколицего киргиза. Но каждое новое дело требовало своего уровня «понтов». В те годы понтоваться было принято профессионализмом. Скажешь кому-нибудь в глаза, что человек профессионал, и, считай, полдела сделано. Собеседник чувствует себя польщенным и обязанным. Комплимент надо отрабатывать, а значит, не задавать лишних вопросов; делать вид, что понимаешь тайную цель операции; ну и, как приятный бонус, чувствуя себя профессионалом, можешь повышать самооценку.

Но до Бишкека мода на «профессионалов» тогда еще не докатилась. Она, волной гнева, стыда и унижения, накатывала прямо сейчас. Но товарищ Кирибеев перестал обижаться буквально через несколько минут и уже скоро смог взять себя в руки.

– Да уж, нам, профессионалам, чего только не приходится. Чего только не бывает. Служба, – доверчиво и по-деловому примирительно пробурчал Кирибеев.

– Вот именно. Вот именно, – одобрил Соколов. Сделал паузу, слегка приподнял правую руку и, подумав, не стал больше похлопывать полковника Кирибеева по щеке.

Товарищ Кирибеев облегченно выдохнул, и улыбка сопричастности расплылась по его лицу. К месту назначения он прибывал в ранге профессионала и коллеги московского гостя. И если вдуматься, то это лучше, чем за полчаса раздавить пол-литра на ходу, как это иной раз случалось при встрече московских гостей.

Процессия черных автомобилей скользнула по окраине тускло освещенной столицы и ворвалась на территорию резиденции. Она была такой же, как все бывшие дачи ЦК КПСС в союзных республиках. Можно было смело сказать, что даже у каждой тени здесь был инвентарный номер. Гость резиденции, с одной стороны, должен был проникнуться здешней самобытностью, а с другой – получить универсальную обкомовскую добротность. Чтобы работа была в радость. И чтоб без особой экзотики.

Москвичам предложили расположиться в гостевом домике с тремя спальнями, двумя туалетами, одной ванной комнатой и холлом с бильярдом. От щедрого горного солнца сукно на бильярде стало цвета хаки. На это сукно, как планшет на плащ-палатку, Соколов и поставил странного вида прибор, немедленно нажав на невидимую кнопку. Черный пластмассовый ящик ожил, издал квакающий звук, загудел инопланетным тембром, стал переливаться светом десятка лампочек. На это киргизская сторона прищурилась больше обычного. Прибор продолжал уверенно ворковать с пространством. Вопреки ожиданиям хозяев, ни локального взрыва, ни вертикального взлета так и не последовало.

– Сканируем пространство на предмет подслушивающих устройств, – объяснил происходящее Соколов. Он извлек из внутреннего кармана коробочку размером с зажигалку, выдвинул антенну и стал методично, метр за метром исследовать казенное жилище. Так же, достав аналогичные штуковины, поступили трое его коллег. Коллеги, кстати, ехали до резиденции второй машиной. И охранник-водитель Омурбек Батаев, сидя за рулем и вдыхая всю дорогу знакомый запах армянского коньяка, понял, что люди из Москвы приехали хорошие и понятные. Неудивительно, что у пассажиров второй машины сканировать пространство получалось даже лучше и артистичнее, чем у Соколова. Товарищ Кирибеев довольно быстро смог сделать понимающее лицо, глядя на волнующую пластику этой пантомимы в черном.

– Ну профи, епт. Все как надо исполняют, – тихо сказал Кирибеев скорее для своих подчиненных.

В одной из спален обнаружилась кладовая. Открыв дверь, Соколов указал на довольно громоздкий предмет, накрытый тканью:

– Это что? – спросил он раздраженно.

– Это бронзовый бюст товарища Усубалиева. Первого… бывшего первого секретаря ЦК Компартии Киргизии. Подарок. То ли от товарища Кунаева, то ли от товарища Рашидова, – ответил оробевший завхоз в звании не ниже майора.

– Фонит, убрать немедленно! – распорядился Соколов и продолжил сканирование, заглядывая за портьеры и оглаживая придирчивой рукой плинтусы, радиаторные батареи и паркетные швы. Через пару минут, промокнув капельки пота на лбу хрустящим белым платком и ослабив узел на галстуке, он вынес вердикт:

– Чисто. Можете быть свободны, коллеги.

Товарищ полковник Кирибеев и майор-завхоз, причисленные теперь и к лику «коллег», отправились на выход. Пятясь спиной к двери, они уносили прочь бюст главного коммуниста Киргизии. Каждому из офицеров досталось по бронзовому уху бывшего шефа. Соколову даже показалось, что Усубалиев сначала укоризненно нахмурился, но потом совладал со своей металлической мимикой и, непроницаемый, выплыл из помещения в строгом соответствии с новыми веяниями.

– Как профессионал поступаешь, товарищ Усубалиев, – отметил про себя Соколов.

Стоило двери закрыться, как инопланетный прибор на бильярде издал жалкий прощальный звук и замолк.

– Толя, батарейки, блин, надо было поменять! – по-доброму попенял Соколов одному из коллег-профессионалов.

– Да ладно, Сергей. Сын сказал, на полчаса хватит. Вот и хватило почти, – совсем не смущаясь, ответил Анатолий.

– А что это вообще такое?

– Да хрен разберет. Мультик про гик-робота смотрел? Вот это туловище от него. Все разбирается. Дома еще руки, ноги и голова остались. Они пристегиваются. Из брюха, кстати, пулемет выдвигается и стрелять начинает.

– Хорошо, что сейчас не сработал. Классная игрушка. Жаль, у нас в детстве таких не было.

– Японцы чего только не придумают.

– Это точно. А рации эти игрушечные, между прочим, метров на пятьдесят прилично пашут. Как настоящие. Я на даче проверял.

– Ладно, мужики. У нас полчаса на мыльно-рыльные процедуры, и вперед! К главному пойдем, господа пиарщики и политтехнологи.

Собственно пиарщиком и политтехнологом Соколов стал совершенно случайно. Ему сказали, что есть «тема», и он не стал отказываться. Время было мутное, дело хлебное, а люди… А люди были в целом недалекие.

Через полчаса, когда киргизская флора была неразличима в густоте ночи, а киргизская фауна, вплоть до редчайших сурков Мензбира, предалась сладкому сну, политическая власть независимого Кыргызстана капризно-нетерпеливо призвала заезжего светоча политических технологий. Соколов, как и положено guest star, явился с ободряющей улыбкой, чувством собственного достоинства и сдержанно-деловитой свитой в виде профессионалов в черном. Заказчик мероприятия, возвышаясь, сидел в дальнем конце длинного обильного стола. Товарищ полковник Кирибеев, майор-завхоз, а также другие приближенные в штатском располагались за столом согласно ранжиру. С краешка, за десертным (или, возможно, детским столом, хотя детей здесь сроду не бывало) робко, но важно сидел и водитель-охранник Омурбек Батаев. Головы допущенных к столу, как у китайских болванчиков (согласимся, что «киргизские болванчики» звучит не совсем политкорректно), поворачивались от хозяина к гостям. Они ловили улыбки и тайные знаки. Все прикидывались перед всеми: что знают и значат больше, чем на самом деле; что только прихоть хозяина позволила им допустить прибытия чужаков; что, наконец, выполнят любое приказание вышестоящего начальства без всяких ненужных вопросов и рассуждений. Последнее, впрочем, было не притворством, а, учитывая высокую конкуренцию за принадлежность к телу, самой настоящей правдой.

После фокусов с чудо-техникой гости уже имели неформальный статус небожителей. И, несмотря на пряный привкус ненависти, зависти и недоумения, присутствующим оставалось лишь гадать, что еще чудного явят эти люди в черном. А Соколов между тем уверенно двинулся к хозяину, и тот, о чудо, тот почти привстал, пожимая руку гостю. Президент чуть ли не виновато улыбнулся, когда понял, что Соколов разглядел интимную хитрость главного киргиза: пухлая гобеленовая подушечка добавляла ему сантиметров двадцать дополнительного роста. Выразительные грустные глаза этого властителя, обрамленные почти брежневскими бровями, явно не были глазами хана. Это скорее были глаза студента-физика времен оттепели, который попал в нелепый политический переплет. Подобное «зеркало души» Соколова устраивало.

Возможно, как джазовому музыканту, Соколову было бы интереснее поговорить с ним о Диззи Гиллеспи или, на худой конец, об Алексее Козлове. Знай президент подноготную Соколова, возможно, и он бы захотел поболтать о каких-нибудь шестидесятниках, которые так скрашивали будни прогрессивной молодежи в Дубне, Политехе или ДК МГУ. О теоретической возможности создания какого-нибудь коллайдера президент тоже поговорил бы с удовольствием. Но два человека, неизбежно согласившись с предложенными обстоятельствами, занялись тем, чем и должны заниматься великий киргизский политик и лучший российский политтехнолог. Они стали решать проблемы. Для начала Соколов, севший на другом конце стола, напротив хозяина, спросил:

– Простите, а курить здесь можно? Я без сигарет думать не могу.

И это был не просто вопрос. Личный биограф киргизского президента когда-нибудь напишет, что это был первый случай, когда в присутствии гаранта конституции закурили за обеденным столом! Спасибо товарищу Усубалиеву, в резиденции нашлось несколько пепельниц (понятное дело, с инвентарными номерами управления делами киргизского ЦК) и еще одна, в виде юрты от районного руководителя. Скоро юрта задымилась пеплом вирджинского табака. А потом случилось и нечто вопиющее. Во-первых, президент попросил «всех лишних» удалиться, во-вторых, закурил сам. А потом выпил. И попросил еще.

– Ситуация у тебя и правда хреновая, – констатировал Соколов через полчаса беседы. На «ты» перешли сразу и как-то безболезненно.

– Что делать будем? Меня сожрут с потрохами. Как манты на обед, – излагал ситуацию президент.

– Подавятся. Да ты и невкусный совсем. Мы ведь приехали, – старался поддержать гастрономический разговор Соколов.

Обстановка в независимой Киргизии действительно складывалась трудная, но вполне обычная для того времени. После раздела остатков от Советского Союза выяснилось, что главными богатствами страны остались ценимая всеми наркоманами чуйская и иссык-кульская конопля да пресная вода, которой у Киргизии перебор. С торговцами наркотой в меру сил боролись. Соседний Узбекистан, который тоже переживал не лучшие времена, но остро нуждался в пресной воде, покупать ее был не способен. И вот тут случилось счастье. Подарок небес. В киргизских недрах обнаружилось золото. Не до такой степени много, чтобы обрушить мировой рынок, но вполне достаточно, чтобы резко повысить жизненный уровень нескольких киргизских семей. О народе тоже, конечно, подумали. Как казалось президенту, в первую очередь. Создали компанию и стали продавать золото на внешнем рынке. Толковый премьер взялся это дело контролировать. Да так втянулся, что вошел в состав правления швейцарской фирмы, которая золото и продавала. Но как-то слишком много стал забирать себе. Настолько много, что это стало заметно. Да и как не заметить, если золото в обход таможни вывозилось прямо на премьерском самолете. Соколов прилетел в Киргизию в тот момент, когда парламентская комиссия предъявила обвинения и премьеру, и президенту.

– Да, вот тебе бабушка, и жогорку кенеш, – пытался острить Соколов, запоминая название киргизского парламента. Думать надо было нагло и, по возможности, быстро.

В первую ночь этого недолгого, но эпохального сотрудничества президент-физик, наконец, понял, кто он есть и каким должен быть в глазах собственного народа. Нельзя сказать, что он был в восторге. Образ, вылепленный Соколовым, был лаконичным, как степь.

– Ты понимаешь, кто ты? – спрашивал он у слегка придавленного от напора клиента.

– Догадываюсь, – пытался сохранить лицо главный киргиз.

– Ты – голожопый пацан, который сидит в юрте на Иссык-Куле, пьет из пиалы чай с молоком и думает о судьбе своей родины. Понимаешь, го-ло-жо-пый!

– Да я вроде и не совсем этот. Го-ло-жо-пый, – пытался оппонировать президент, вспоминая, что золотая жила прошла и не совсем мимо него. Потом он еще раз попробовал произнести это слово: голожопый. И в конце концов ему даже понравилось. Он вспомнил разом и любимого писателя Чингиза Айтматова, и апрельскую степь, и кумыс, и удивился тому, как этот странный человек из Москвы так быстро уловил его нутряную сущность.

– Анатолий, – обратился Соколов к коллеге. – Ты отвечаешь за «голожопость», а я беру на себя вербовочные подходы к премьеру и к этим из кенеша.

Про «вербовочные подходы», конечно, было уже лишним. Клиент полностью проникся доверием, и даже если бы Соколов сказал, что собирается установить с кем-то вербальный контакт, поговорить по душам, поездить по ушам или даже эти уши отрезать, для президента все это было уже неважно. Но и Соколову уже сложно было притормозить и опустить поднятую на недосягаемую прежде высоту планку профессионализма.

Наутро был найден хороший оператор. Эдик Кашин, внук ленинградского фотографа, который осел во Фрунзе после эвакуации, воспринимал Киргизию весьма поэтически и тоже любил Чингиза Айтматова. Выбрали натуру. Сначала президенту было предложено оседлать киргизскую лошадь и немного поскакать. Лошадь в целом согласилась, признав в наезднике своего. Всадник тоже взбодрился и почти ничего не отбил и не натер. Потом вместе со стариками, хозяевами юрты, президент пил чай и с аппетитом ел занзы – булочки, испеченные на сковороде. Ну и в конце съемочного дня, на фоне степи, он обратился к премьеру с предложением уйти в отставку. Сказал, что киргизы в этот нелегкий час должны быть такими же стойкими, как киргизские лошади.

– Знаешь, Сергей, – обратился он к Соколову по окончании съемок, – почему киргизская лошадь такая стойкая? Она ведь тебенюет.

– Чего-чего? – не понял автор концепции «голожопости».

– Ну, тебенюет, зимой, значит, сама корм из-под снега копытами раскапывает.

– Народ у тебя тебенюет, – срезал Соколов. И подумал, что резок излишне. А президент подумал, что слишком вошел в роль. Оператор Эдик грустно улыбался. Он давно работал на киргизском телевидении и знал, что лошади едят комбикорм, который местные воруют из соседнего молочного колхоза, задуманного еще советской властью.

– Тебенюют они, епт, как же, – тихо выругался Эдик.

К «вербовочным подходам» Соколов приступил вечером того же дня.

– Как будешь действовать, Сережа? – почти по-родственному поинтересовался президент.

– Технологии отработаны. Сегодня работаем по системе Стендаля, – поделился Соколов. И мельком подумал, что уж как-то схематично все излагает. Как-то слишком уверенно, шаблонно. Но времени на раздумья не было. Если бы Соколов тратил свое время на раздумья, то можно было бы засомневаться. Встать вот так ночью, глядя в киргизскую степь, и неожиданно осознать, что никакой ты не политтехнолог. А если и политтехнолог, то точно никакой. Нет, раздумья в этой конкретной ситуации означали промедление и поражение.

– Так Стендаль-то здесь при чем? Однофамилец, что ли? – продолжал любопытствовать президент.

– Да нет. Тот самый, французский писатель. Он у нас технолог, – зло, как будто в пустоту, ответил Соколов.

– Не понял?

– Да ладно. Это я так смешно пошутил. А может, и не смешно. Черная одежда и красная корочка. «Красное и черное». Работает бесперебойно.

«Система Стендаля» действительно работала без сбоев: годилось почти любое удостоверение с золотым тиснением. Неважно с каким. ФСК РФ, конечно, лучше, чем МВД РФ. Но на крайний случай годилось и Госкино или даже Киностудия имени Горького. Как правило, никто названия не читал: суровый напор «черного» превалировал над отвлекающей функцией «красного». «Виньетка ложной сути» прилетала так близко к глазам собеседника, что тот моментально чувствовал себя обвиняемым. Объезд парламентариев начался с центрального проспекта Чуй и закончился посещением частного сектора Бишкека.

– Здравствуйте. Вы, конечно, понимаете, кто я, откуда и почему пришел именно к вам, – так начинался каждый разговор.

Далее все беседы Соколов проводил один на один. Уставал как черт. Денежные ресурсы той кампании были весьма ограничены. Ни о каком насилии не могло идти и речи, и потому усталость только накапливалась. Достоверно известно, что уже через два дня у парламентской комиссии, которая занималась «золотым» делом, осталось очень мало претензий к президенту, зато количество претензий к премьеру возросло в разы.

«Голожопый» ролик начали демонстрировать на пятый день. На шестой депутаты неожиданно начали обвинять премьера в антироссийской политике. К исходу первой недели на ошском рынке Бишкека заговорили о том, что Россия очень недовольна политической заварухой и готова поддержать президента и только ему, президенту, даст денег. Обывателям стало известно, что «человек Ельцина», который ходит только в черном, очень суров, но умен и без дела не ругается. Когда началась вторая неделя, ни у кого не оставалось сомнений, что президента следует поддержать в его неравной борьбе с дармоедами из жогорку кенеш и вором-премьером. На десятый день премьер подал в отставку. Соколов встречался с ним на девятый. Как неловко шутили его коллеги, по системе улучшенного Стендаля. Что это значило, теперь можно лишь гадать.

– Хорошо ты поработал, Сережа, приезжай еще, – сказал президент, подливая себе коньяку. – Жаль, что не пьешь. Но я понимаю, профессионал.

– Спасибо. В Москве тоже очень довольны тем, как все разрешилось, – ответил Соколов.

– Да, я знаю. Говорил сегодня с Борисом Николаевичем. Он просил тебе привет передать.

Соколов вздрогнул. Когда он соглашался на эту работу, друг-журналист, предложивший ее, о Ельцине ничего не упоминал. Не мог упоминать, ведь вся эта история с Киргизией нарисовалась совсем случайно. Но не мог же Ельцин, в конце концов, признаться другому президенту, да хоть и киргизскому, что он не в курсе происходящего. Осуществляются мечты, сказал бы кто-то не очень искушенный. Мысли материальны, подумал бы кто-то суеверный. Соколов же тогда вывел для себя Первый закон конвертации понтов, который гласил, что понты, умело предъявленные на высшем уровне, понтами больше не являются. А являются качествами, которые не подлежат далее никакому сомнению.

– Ну, ты тоже кланяйся Борису Николаевичу при случае. Если я его раньше не увижу, – напутствовал теперь уже навсегда сертифицированный и заслуженный политтехнолог Соколов главного киргиза.

Перед отъездом в аэропорт, когда вся президентская челядь вышла проводить дорогих гостей, Соколов поинтересовался у товарища полковника Кирибеева:

– Уланбек, а где Усубалиев?

– На заднем дворе стоит, – ответил удивленный полковник, протягивая коллеге Соколову принесенную на прощание трехлитровую банку меда.

– Поставь его на место, товарищ полковник. Не надо историю забывать. Да и фонит он несильно.

Бюст Усубалиева на заднем дворе благодарно вздрогнул, и густая бронзовая слеза упала на родину героя.