Текст книги "Путь феникса"

7

Они вошли в залу, предназначенную для пастушьих развлечений. Здесь было бедненько, но чисто, Питер ожидал худшего. Не иначе ковры только что почистили.

У дальней стены толпились самки, при виде господ они вскочили и построились в шеренгу. Питер с удивлением обнаружил, что одна самка держит в руках гусли, другая – барабан, третья – дудку, а еще две самки – какие-то трещотки.

– О, музыка! – воскликнул Хайрам. – А танцы будут?

Одна самка вышла из строя и поклонилась.

– Как будет угодно добрым господам, – сказала она.

– Так и будет угодно, – сказал Питер, садясь на подушки. – Танцуй, ведьма!

– Кто танцуй? – переспросил Шон.

– Не бери в голову, – отмахнулся Питер. – Это из древних мифов. Я просто привык с учеными общаться, они такие шутки хорошо понимают.

Тем временем самки, неспособные к музыке, уселись у стены в ряд, другие самки заиграли на своих инструментах, а самка – танцовщица вышла вперед и поклонилась. Питер взял со столика трубку и стал набивать ее гашишем. Шон последовал его примеру.

– Ой! – сказал вдруг Хайрам. И пояснил, когда Питер требовательно посмотрел на него: – Ковры мокрые.

Питер отложил трубку, опустил руку и убедился, что ковры действительно мокрые.

– Стадо дебилов, – констатировал он. И тут же пояснил для рыцарей: – Дураков, я имею в виду.

– Может, пастуха того… наказать? – предложил Шон. – Не ждать беложопых, а самим наказать?

Питер немного подумал и сказал:

– Не хочу портить вечер. Чего стоишь, телка? Пляши давай!

Музыкантши заиграли, танцовщица затанцевала. Питер набил трубку и закурил. Хорошо… Хороший у тебя план, сэр Роджер, хотя в остальном ты – мерзость ходячая и чмо презренное. Надо распорядиться, чтобы плана тоже отсыпали. Но не сейчас, попозже.

Самка танцевала. Поначалу она двигалась неловко и скованно, но это быстро прошло. Через минуту Питер понял, что если ей замазать жабьи татуировки на морде и одеть не в холстяную накидку, а в нормальную балетную юбочку, то она неплохо смотрелась бы на сцене столичного Большого театра. Не примадонна, конечно, но талант несомненный. Гибкая какая…

– Раздевайся давай! – крикнул Шон. – Сколько можно ногами сучить?

Питер посмотрел на Шона с неудовольствием. Эти рыцари – неплохие ребята, но культура – не самая сильная их черта. Их дело – война, а балет и другие искусства им неведомы. Они неспособны оценить изящество поз и движений, а когда танцовщица исполняет сложную фигуру, они восхищаются не балетным мастерством самки, а тем, как у нее юбка задралась. Вот и сейчас хорошо видно, как взгляд Шона прыгает по маршруту грудь – задница – ноги и обратно. Сидит, попыхивает косяком и пялится, разве что слюни не пускает. А укоризненный взгляд дьякона даже не заметил.

Хайрам завизжал и зааплодировал. Питер перевел взгляд на танцовщицу и увидел, что она освободилась наконец от платья и теперь танцевала обнаженная. От мимолетной скованности не осталось и следа, ноги танцовщицы то и дело взлетали выше головы, вот она откинулась назад, встала на мостик, кувырком поднялась, закружилась волчком… Какая же она гибкая и ловкая!

– Я знаю, как ей вдувать надо, – сказал Шон.

– Ты будешь последним, – сказал ему Питер.

– Почему это последним? – возмутился Шон. – Будет справедливо, если мы с Хайрамом разыграем очередь, так ведь, Хайрам?

– Ты не умеешь себя вести, – заявил Питер. – Все время вякаешь с места, смотреть мешаешь. Считай, что это наказание.

– Благодарю за науку, святой отец, – пробурчал Шон и заткнулся.

Самка продолжала танцевать. Было видно, что она уже устала, но она не прекращала танец. Боится, наверное, что накажут. Нет, это профанация какая-то, движется, как больной тушканчик, пора заканчивать.

Питер хлопнул в ладоши и сказал:

– Достаточно! Иди сюда, телка, ты прекрасно станцевала и будешь вознаграждена. Выпей воды для начала.

Телка пила долго и жадно. Ее грудь вздымалась, кожа лоснилась от пота, но это был не застарелый пот, липкий и вонючий, а свежий пот, не отвращающий, а, наоборот, возбуждающий похоть. Но обтереться ей все-таки нужно.

– Полотенце сюда! – повелел Питер. – Чего тормозите, жабы? Ты, сисястая, хватаешь полотенце и бегом сюда. Бегом, я сказал! Оботри ее. А вы чего расселись? А ну-ка, покажите высокородным, как вы умеете ласкать друг друга!

Самки начали эротическую гимнастику. Вяло начали, неохотно и без фантазии, сразу видно, что их никто не учил этому высокому искусству.

– Достаточно, – обратился Питер к самке, обтиравшей танцовщицу. – Иди к подругам. А ты, – он обратился к танцовщице, – встань на колени и услаждай.

Питер взял трубку, вытряхнул пепел и стал забивать второй косяк. Мелькнула дурацкая мысль: а почему дозу конопли называют косяком? Что в травке и в трубке косого? Но когда губы танцовщицы прикоснулись к плоти Питера, ученые мысли мигом вылетели из его головы.

Он сидел на куче подушек, дымил трубкой, его ласкала прелестная самка, другие самки услаждали его зрение (не слишком хорошо услаждали, но под коноплю пойдет). Питер наслаждался.

– Святой отец! – позвал его Хайрам.

Питер медленно повернул голову. Мышцы слушались неохотно.

– Святой отец, позвольте, мы начнем оргию, – сказал Хайрам.

– Да, конечно, начинайте, – отозвался Питер.

Последний раз пыхнул, отложил трубку, и некоторое время наслаждался тем, как шевелится потолок. А потом потолок перестал шевелиться, и Питер сказал:

– А поворотись-ка, телка, к подругам передом, а ко мне задом.

То, что происходило в следующий час, вряд ли стоит описывать в подробностях. Все оргии примерно одинаковы, индивидуальные различия проявляются только в начале, когда участники еще не распалились, и в конце, когда они уже устали. Так что мы опустим детали основной части оргии и перейдем к финалу.

– А все-таки этот сэр Роджер поступил с нами, как жаба, – сказал Шон.

Питер пыхнул третьим косяком, хихикнул и потребовал:

– Поясни.

Шон начал смеяться. Наблюдателю, не знающему о том, сколько травы он выкурил, его смех показался бы неестественным. Закончив смеяться, Шон сказал:

– Ну, это, ковры мокрые, телки вялые, одна только хороша – та, которая пляшет. Сдается мне, надо их наказать.

– Не люблю наказывать, – меланхолично произнес Хайрам.

На него конопля подействовала необычно – он стал не весел, а расслаблен и скучен. Так тоже иногда бывает.

– Да ты что! – изумился Шон. – Наказывать – это весело! Давайте устроим гладиаторский бой!

Питер вспомнил, что сам думал об этом, когда подъезжал к загону.

– Гладиаторский бой между телками? – переспросил Питер. – Интересно… А давайте устроим!

– Пойду-ка я посплю, – сказал Хайрам, поднимаясь. – Завтра вставать рано.

Шон проводил его издевательским смехом.

– Слабак! – сказал он, когда Хайрам вышел из залы.

– Такие слова принято говорить в лицо, – заметил Питер.

– Это не слова, это шутка, – сказал Шон.

– Это неудачная шутка, – сказал Питер. – Будь ты не накурен…

– Смиренно прошу святого отца принять мои искренние извинения, – сказал Шон.

– Извинения приняты, – сказал Питер. – Давай уже начинать. Пошли кого-нибудь за ножами.

8

Сэр Роджер Стентон валялся на неразобранной постели. Он лежал полностью одетый и в сапогах, раздеваться и разуваться не было ни сил, ни желания. А наложниц он почему-то прогнал. Сегодня он выкурил еще одну трубку опиума, третью за последние сто дней. Он понимал, что вот – вот перейдет грань, отделяющую нормального человека от наркомана, возможно, уже перешел, но это было уже все равно. Важно только то, что пока действует опиум, можно забыться и не думать ни о том, что произошло, ни о том, что произойдет следующей ночью. Но потом кайф проходит, и становится так плохо, так плохо…

Никогда еще его так не унижали. Отец Питер ясно дал понять, что Роджер только называется сэром, а по сути есть кусок дерьма, недалеко ушедший в развитии от человекоподобных жаб, которых пасет. Самое обидное, что это было правдой.

Когда Роджер учился в академии, он знал, что служба в Оркланде – не сахар, что она ломает людей, что из каждых десяти рыцарей, назначенных на должность пастуха, только один находит достаточно сил, чтобы сохранить человеческое достоинство. Все преподаватели говорили в один голос: нет хуже судьбы для воина, чем судьба орочьего пастуха. Учись, говорили они, учись, сволочь, не будешь учиться – жаб пасти станешь. А Роджер смеялся и не верил. Умом-то он понимал, что есть такая опасность – угодить в проклятое место, называемое в газетах красивым словом Фронтир, но он никогда не верил, что эта позорная участь может быть уготована лично ему. Пусть он не лучший курсант на курсе, но и не самый худший ведь! Да, мечом он владеет плохо, но он силен и вынослив, ему все равно, как бежать кросс – в кольчуге или без. Из-за плохого зрения он ни разу не сдал зачет по стрельбе из лука, но зато на ножах третий на курсе. А по рукопашному бою – пятый. Есть много курсантов, которые хуже него, они-то в Оркланд и поедут!

На третьем курсе он отказался писать факультативную курсовую работу, так и сказал профессору:

– Святой отец, я воин, а не жрец. Жрец сражается знанием, а воин сражается мечом.

Профессор долго разглядывал Роджера, Роджеру показалось, что тот смотрит на него как на некое диковинное земноводное. Потом профессор сказал:

– Не знанием сражается жрец, но разумом. И даже из воинов лишь те сражаются мечом, кто забыл лицо своей матери, а истинные воины сражаются разумом, направляющим их меч. Не упражняя разума, а упражняя лишь тело, не постичь высот воинского искусства, не пройти путем воина достаточно далеко. Ты, должно быть, отличный мечник?

– Нет, – ответил Роджер, немного смутившись.

– Тогда ты, наверное, замечательный лучник? – спросил профессор.

Курсанты начали пересмеиваться.

– Я отлично сражаюсь на ножах и без оружия! – воскликнул Роджер.

– Тогда тебе прямая дорога в Оркланд, – сказал профессор. – Там эти умения пригодятся.

Так Роджер получил первое предупреждение.

Роджер не внял ему, он предпочел отмахнуться от слов профессора, дескать, что может знать книжный червь о судьбе воина! Но книжный червь оказался прав. На четвертом курсе, когда декан распределял курсантов по спецкурсам, Роджер был зачислен на орковедение. Это было второе предупреждение, и, в отличие от первого, оно было ясным и недвусмысленным, это было скорее пророчество, чем предупреждение. Роджер потребовал аудиенции у декана и сказал декану прямо в лицо:

– Ваше благородие! Неужели вы полагаете, что я не достоин более хорошей участи, чем пасти презренных жаб?

Декан долго смотрел на Роджера, а затем сказал:

– Я полагаю, ты станешь отличным пастухом, лучшим во всем Оркланде. И когда это случится, ты вернешься в академию профессором орковедения, и я думаю, что ты станешь отличным профессором. Так я вижу твою судьбу. Но мое предсказание сбудется лишь в том случае, если ты поможешь ему сбыться. Ты должен проводить вечера не в курильнях и борделях, а в библиотеках. Ты должен стать первым орковедом на курсе и на выпускном экзамене приятно удивить экзаменаторов своими знаниями. А прибыв к месту службы, не увлекаться развратом и садизмом, а постигать науку управления. Привести стадо к сытости и процветанию, занять первую строчку в рейтинге дистрикта, сделать так, чтобы орки бежали не от тебя, а к тебе. И тогда ты получишь право выбирать свою дальнейшую судьбу. А пока ты никто и звать тебя никак, ты просто школота четвертого уровня, и не более того.

– Меня звать не никак, а Роджер Стентон, – заявил Роджер. – А через сто шестьдесят два дня я буду зваться сэр Роджер Стентон.

– Гордость – хорошее качество, – сказал декан. – То, что ты пытаешься со мной спорить, а не тупо соглашаешься – еще лучше. А обида, которую я вижу в твоих глазах, – это вообще прекрасно. Главное для тебя, чтобы эта обида повела тебя не по пути уныния и отчаяния, а по пути совершенства.

– Я не жрец, чтобы вступать на путь совершенства! – воскликнул Роджер.

– Каждый умный человек – в чем-то жрец, – сказал декан. – Этим мы, люди, и отличаемся от жабоголовых орков. Подумай над моими словами, Роджер. А теперь ступай.

Роджер вышел из кабинета декана, его обступили друзья и стали расспрашивать.

– Не любит меня декан, – сказал им Роджер. – Не иначе ему кто-то настучал про тот случай с дохлой крысой.

Курсант по имени Фредди хлопнул Роджера по плечу и воскликнул:

– Не печалься! Пойдем лучше, косяк забьем!

Они забили косяк, и Роджер окончательно убедился, что слова, произнесенные деканом, произнесены им только для того, чтобы поглумиться над нелюбимым курсантом. И последние дни в академии Роджер проводил не в учении, а в курении и разврате. И распределение направило его в Оркланд, пастухом орочьего стада.

Направляясь к месту распределения, он ожидал, что дела стада будут пребывать в беспорядке, но он не рассчитывал, что беспорядок будет таким. Старый пастух погиб в бою с эльфами, более ста дней орки паслись сами по себе и за это время распустились донельзя. Достаточно сказать, что каждый второй полубосс оказался полукровкой, Роджер их первым делом всех казнил. Похоже, они готовили мятеж – в стаде нашлось множество младенцев и даже подрощенных детей, не имеющих установленных законом татуировок. Роджер казнил этих детей вместе с их матерями. После этого какой-никакой порядок стал поддерживаться.

Первое время Роджер честно старался привести стадо к процветанию. Но все попытки упирались в тупое сопротивление полубоссов и простых орков. Нет, они не пытались возражать пастуху, от этого Роджер быстро отучил их. Они просто не понимали, чего он от них хочет. Что бы Роджер ни приказывал своим оркам, они все путали, перевирали и делали неправильно. Только если Роджер вдруг ошибался и приказывал какую-то глупость, ее исполняли точно и беспрекословно. Все чаще Роджером овладевало постыдное желание устраниться от дел, предоставить орков самим себе, и пусть будет что будет. И в какой-то момент он вдруг осознал, что он уже устранился от всех дел.

Жить стало легче. Он стал курить коноплю вначале через день, затем ежедневно, стал курить опиум каждый сотый день, увлекся развратом и достиг в этом деле больших высот. И, странное дело, стадо не вымерло и не разбежалось, орки продолжали жить своей убогой и презренной жизнью, и заезжие работорговцы говорили Роджеру, что он ведет дела даже лучше, чем предыдущий пастух. А раз так, зачем напрягать мозг и что-то выдумывать? Скотина не нуждается в отличном уходе, она нуждается в удовлетворительном уходе, все остальное – дурь и баловство.

Роджер привык к такой жизни, его чувство собственной важности, уязвленное неудачным распределением, вернулось к прежнему состоянию. Он даже начал радоваться тому, что пасет стадо в Оркланде. Кем бы он был, останься он в столице? Сопливым мальчишкой на побегушках, которым помыкают все кому не лень. А здесь он вождь, орки его почитают почти как бога. А если кто не почитает – стоит Роджеру пошевелить пальцем, и виновный понесет любое наказание вплоть до смертной казни. Чем не счастье?

Но сегодня это счастье разрушилось. Трехполосный столичный жрец разъяснил Роджеру, что он не вождь и не бог, а все-таки сопливый мальчишка, дерьмо под ногами настоящих рыцарей. И еще эльфы эти… Пастух орочьего стада несет реальную ответственность только в одном случае – когда эльфы устраивают набег. Роджер понимал, что без хорошего командира стадо не спасти, а он, Роджер, – не хороший командир. В военном деле он такая же бестолковая жаба, как орки, которых он пасет. Он смутно помнил основные правила организации обороны, но ясно понимал, что он не сумеет их применить должным образом, потому что управление воинами – не наука, а искусство, ему можно научиться только на практике, а практики у него не было. А он, дурак, радовался, что стадо откочевало в безопасное место, что мелкие отряды пучеглазых разбойников не тревожат орочий покой. И вот дорадовался, сразу сто эльфов идут по его душу.

Роджер взял с тумбочки трубку и кисет и стал забивать очередной косяк. Будь что будет.

9

Подойдя к своему вигваму, Серый Суслик увидел, что его поджидает Ходящая Вокруг. Говорят, в молодости эта самка была восхитительно красива, и из пяти мужей, обитавших в ее вигваме в разное время, четверо были полубоссами. За свою долгую жизнь Ходящая Вокруг родила девять детей, семеро из которых дожили до возраста зрелости. Очень достойная женщина.

– Здравствуй, почтенная мать, – поприветствовал ее Серый Суслик.

– И ты здравствуй, сынок, – отозвалась старушка. – Орки говорят, ты принес дурную весть.

– Верно говорят, – кивнул Серый Суслик. – Однако почему ты стоишь за дверью? Разве Шелковая Лоза не пригласила тебя в жилище?

– Шелковая Лоза пляшет для гостей доброго господина, – сказала Ходящая Вокруг. – Давай лучше я приглашу тебя в свое жилище. Ты грязен и голоден, а в твоем вигваме сейчас некому позаботиться о тебе.

– Благодарю тебя, почтенная мать, – сказал Серый Суслик. – Но сначала я должен позаботиться о своей лошади.

– В этом больше нет нужды, – сказала Ходящая Вокруг.

– Как?! – воскликнул Серый Суслик. – Она пала?!

– Нет, – улыбнулась Ходящая Вокруг. – Я поручила ее заботам сына моей дочери. Два Воробья уже сделал все необходимое.

– Благодарю тебя, почтенная мать, – сказал Серый Суслик и поклонился. – Я с удовольствием приму твое приглашение.

– Тогда пойдем, – сказала Ходящая Вокруг. И добавила, хихикнув: – Приятно с тобой поговорить, Серый Суслик, когда ты забываешь строить из себя дурачка.

– И с тобой приятно поговорить, почтенная мать, – отозвался Серый Суслик.

Серый Суслик был почти уверен, что Ходящая Вокруг – такая же полукровка, как и он сам. А она, он знал, думала о нем то же самое. И когда они разговаривали наедине, они пренебрегали необходимостью запутывать свои мысли в одеяло нарочито неказистых слов. До тех пор, пока в кругу беседы не появлялся кто-то третий. Если, конечно, этот третий – не Два Воробья, от внука Ходящей Вокруг Серый Суслик не скрывался, он знал, что мальчик любит его и никогда не предаст.

Они подошли к вигваму Ходящей Вокруг. К коновязному колышку была привязана лошадь Серого Суслика, а в вигваме над очагом грелась вода для бани. Серый Суслик помылся, поужинал, и когда он рыгнул, показывая, что наелся, Ходящая Вокруг попросила его:

– Расскажи мне про эльфов, которых ты видел в разведке.

– Я видел не эльфов, а только их следы, – сказал Серый Суслик. – Они идут не к нам, а восточнее, но они идут не настолько неправильно, чтобы совсем пройти мимо. Полагаю, они уже нашли следы и теперь догадываются, где мы живем. Завтрашней ночью они будут здесь.

– Как ты думаешь, те рыцари, что гостят у доброго господина Роджера Стентона, хорошо разбираются в воинском деле? – спросила Ходящая Вокруг.

– Думаю, неплохо, – ответил Серый Суслик. – А жрец – еще лучше. Но они не станут помогать доброму господину. Они идут в Плохое Место.

– Вах! – воскликнула Ходящая Вокруг. – Но добрый господин Роджер Стентон совсем не умеет воевать, а назначенные им полубоссы – тем более. А много ли эльфов к нам идет?

– Очень много, – сказал Серый Суслик. – Примерно сто.

Ходящая Вокруг немного подумала и сказала:

– Сдается мне, оркам пора разбегаться по полям. Серый Суслик, ты сможешь отвести два десятка орков в безопасное место?

– Не смогу, – покачал головой Серый Суслик. – Добрый господин Роджер Стентон приказал мне сопровождать к Плохому Месту отца высокорожденных Питера Пейна. Впрочем…

В голове Серого Суслика забрезжила не вполне ясная, но многообещающая мысль. Некоторое время он обдумывал ее, а затем обратился к мальчику, который все это время сидел рядом и прислушивался к разговору взрослых:

– Два Воробья, сейчас я дам тебе задание. Это будет твое первое самостоятельное задание.

– Чего? – переспросил Два Воробья.

– Твое задание, – повторил Серый Суслик. – Сядешь на лошадь, поскачешь и сделаешь задание. Один сделаешь задание.

– Один? – изумился Два Воробья. – Сделаю задание сам? Совсем один?

– Сам, – подтвердил Серый Суслик. – Совсем один. Слушай и запоминай.

– Если не запомнишь, я потом повторю, – сказала Ходящая Вокруг. – Я буду повторять столько, сколько надо, пока он не запомнит все в точности.

– Спасибо, почтенная мать, – сказал Серый Суслик. – Так вот, задание. На рассвете ты оседлаешь лошадь и поскачешь к Красному Ручью, но не доедешь до него. Там есть три большие рощи, помнишь их?

– Три рощи у Красного Ручья, – повторил Два Воробья. – Да, помню.

– Ты поскачешь туда и проскачешь между двумя ближними рощами, не приближаясь ни к одной из них ближе, чем на пять поприщ. Когда все три рощи будут равноудалены от тебя, ты остановишься и внимательно осмотришь их все. Издалека осмотришь. Твоя лошадь будет стоять на месте, а ты будешь сидеть на лошади и смотреть по сторонам. Очень внимательно смотреть.

– Говори медленнее, учитель, – попросил Два Воробья. – Я не успеваю запоминать.

– Зато я успеваю, – сказала Ходящая Вокруг. – Продолжай, Серый Суслик, я прослежу, чтобы Два Воробья все запомнил. Что он должен увидеть в этих рощах?

– Эльфов, – сказал Серый Суслик. – Они остановятся на дневку в одной из них, а может, сразу в двух. Как только ты увидишь эльфов, ты громко закричишь и быстро – быстро поскачешь на восток. Если пройдет полчаса и ты никого не увидишь, ты все равно громко закричишь и быстро – быстро поскачешь на восток. Ты будешь часто оборачиваться и кричать. И ты будешь делать так до тех пор, пока три рощи не исчезнут за горизонтом. Тогда ты перестанешь гнать лошадь, дальше будешь ехать как обычно, переходя с рыси на шаг всякий раз, когда лошадь тебя попросит. Ты не будешь путать след. В полдень ты пообедаешь и не будешь прятать следы привала.

– Но так нельзя! – воскликнул Два Воробья. – Разведчик должен быть скрытным!

– Ты прав, обычно разведчик должен быть скрытным, – кивнул Серый Суслик. – Но завтра будет особый случай. Повторяю: ты не должен путать след и скрывать следы своих остановок. Твой след должен быть ясно виден всякому, кто пожелает его протропить. Это понятно?

– Понятно, – сказал Два Воробья, он выглядел растерянным.

– Понятно, – сказала Ходящая Вокруг, она выглядела воодушевленной.

Очевидно, она уже поняла, что задумал Серый Суслик.

– Тогда я продолжу, – сказал Серый Суслик. – Вначале ты, Два Воробья, будешь двигаться на восток. А когда минуешь Лысую Гору, это случится вскоре после полудня, ты повернешь на юго – восток. На закате ты должен достичь Соловьиного Перелеска. Когда увидишь Соловьиный Перелесок, ты начнешь путать след и проявишь самое высокое искусство, на которое только способен. Ты выберешь место для ночлега по собственному разумению, но оно должно быть удалено и от леса, и от тропы, ведущей к Плохому Месту. Ты должен очень – очень хорошо укрыться. Что бы ты ни увидел, ты не должен покидать укрытие, ты будешь сидеть тихо и наблюдать. Никто не должен тебя видеть у Соловьиного Перелеска, ни свои, ни чужие. Даже если ты увидишь меня, ты не должен выходить из укрытия. Понял?

– Не совсем, – сказал Два Воробья.

– Зато я поняла, – сказала Ходящая Вокруг. – Возвращайся к себе, Серый Суслик, и ложись спать. А я буду повторять задание, пока Два Воробья не запомнит его накрепко. Только один вопрос: когда Два Воробья может считать, что задание выполнено?

– Он поймет, – ответил Серый Суслик. – Он, конечно, не блещет умом и сообразительностью, но он все равно поймет. А если не поймет… да нет, точно поймет.