Текст книги "Репетитор"

Жарко. Очень хочется пить. Все тело ломит от усталости. Мы из последних сил бредем по выжженным солнцем холмам Восточной Анатолии. Мы – это я, мой сослуживец и друг Семен и проводник из отряда курдских партизан «Пеш-марга» товарищ Амер. Третий день нас планомерно загоняют в ловушку правительственные войска. Наш камуфляж песочного цвета давно потемнел от пота и покрылся солевыми разводами, кроссовки у всех почти развалились, продукты и вода кончились. Даже невозмутимый Амер явно пал духом. Хотя «Пеш-марга» и означает «заранее мертв», все же наш курд, как и мы, на тот свет не спешит. Поэтому, он неутомимо ведет нас, постоянно меняя направление, выискивая какую-нибудь тропинку, еще не перекрытую врагом, чтобы вырваться из этих страшных, безлюдных мест, где нас ждет плен или смерть.

К вечеру третьего дня мы укрылись в полуразвалившемся домике, одиноко стоящем на краю небольшой ложбины, лежащей между двух невысоких холмов. За ложбиной виднелся редкий лесок из причудливо скрученных, постоянным в этой местности ветром, акаций. Наскоро пожевав каких-то корешков собранных по дороге Амером, мы с Семеном мгновенно заснули. Наш проводник устроился у дверей с оружием наготове и тоже задремал.

Проснулся я от того, что Амер резко взвел затвор автомата и занял в дверях позицию для стрельбы. Его тонкий слух горца раньше нас уловил опасность. Пока Семен осторожно выглядывал в окно, я посмотрел на часы: шесть двадцать пять утра по местному времени.

– Коммандос, человек десять, – тихо сказал Семен. – Идут в нашу сторону.

– Придется принимать бой, – ответил я. – Уходить уже поздно. Здесь мы тоже отсидеться не сможем. Они все равно осмотрят дом и найдут нас.

– Лучшая защита – это нападение, – согласился со мной Семен.

«А еще это – провал задания», – подумал я, занимая позицию у другого окна.

Группа фигур в оливковом обмундировании осторожно приближалась к нам. Подходя все ближе, они все более рассредоточивались, охватывая домик с трех сторон. С четвертой стороны стену строения закрывал склон холма.

– Внимание, – сказал я своим товарищам на своем плохом турецком, чтобы меня поняли сразу оба. – По моей команде открываем огонь из автоматов, затем пытаемся добраться до леса. Сначала идем я и Семен. Амер, ты из дома прикрываешь нас. Затем, мы из леса прикрываем твой бросок к нам.

Амер кивнул в знак согласия и приготовился к стрельбе.

Наш внезапный огонь заставил коммандос мгновенно спрятаться за неровностями местности, но трое из них остались лежать на тропинке ведущей к домику. Еще один был ранен, судя по пронзительным воплям, раздававшимся откуда-то из-за камней. Однако уже через несколько секунд враги пришли в себя, сориентировались и открыли яростный ответный огонь. Мы услышали звук пуль, словно град бьющих в толстую глиняную стену. Несколько штук залетело внутрь нашей крепости. Я заметил, как одна из них царапнула Семена по щеке, но он, в горячке боя, даже не понял, что случилось, и только дернул головой, словно увертываясь от мухи. Бой продолжался уже несколько минут. Мы, не жалея патронов, пытались подавить огневые точки противника, подготавливая свой прорыв. Когда, мне показалось, что огонь коммандос несколько ослабел, я скомандовал:

– Гранаты к бою!

Амер и я швырнули по ручной гранате. Он – налево, я – направо. Под прикрытием разрывов гранат, поднявших тучу пыли и мелких камешков, мы с Семеном бросились к лесу.

От грохота стрельбы и взрывов мне заложило уши, и я бежал, немного опередив товарища, почти ничего уже не слыша. В этот момент я видел перед собой только редкие заросли, добравшись до которых можно было бы спастись.

Я напрягаю все свои силы, отчего пот течет у меня по лицу, по плечам, по спине, колет в боку и сердце грозит выскочить из груди, я задыхаюсь, но все равно кажется, что бегу очень медленно, что время для меня почти остановилось. Все же желанные деревца постепенно становятся все ближе и вот, наконец, я вбегаю в их защитную тень, останавливаюсь и оборачиваюсь назад. Никого. Я больше не слышу стрельбы. Вокруг меня стоит абсолютная тишина. Ни человеческих голосов, ни шума листвы, ни пения птиц. Ничего. Я один. Грязный, мокрый от пота, все еще судорожно сжимающий в руках свой «Калашников» с пустой обоймой. Глухой и почти ослепший от напряжения. Я понимаю, что мои спутники погибли, что задание провалено и виноват в этом командир, то есть я. От этого мне становится еще хуже. Мне уже нечем дышать. Страшный жар охватывает меня, все начинает кружиться перед глазами и, в этот момент, я прихожу в себя. Сознание снова ко мне вернулось. Память тоже.

Нет больше Восточной Анатолии, погибших там много лет назад товарищей, избитого пулями глиняного домика и спасительного леса. Я лежу в кровати, стоящей посреди какого-то помещения. Вокруг меня царит полумрак, в котором смутно угадываются очертания мебели.

Скосив глаза направо, я увидел небольшое окно, закрытое решеткой, через которое струился мягкий лунный свет, ложившийся длинными полосами на пол, покрытый светлым линолеумом. Налево от меня находится дверь. Возле нее на стуле не шевелясь, сидит человек, контуры тела которого едва заметны в густой тени. Я тоже не шевелюсь, хотя весь горю от жара и умираю от жажды. Моя постель вся пропитана потом. Воздух в помещении тяжелый, застоявшийся. Ясно, что прошло немало времени с тех пор, когда здесь проветривали в последний раз.

Человек у двери внезапно тяжело вздыхает и, пошевелившись, снова неподвижно застывает на своем месте.

«Кто он? Врач? Охранник? Или то и другое вместе? – размышляю я, несмотря на свое плачевное состояние. – Ничего, бывало и хуже. Попробуем привести себя в относительный порядок».

Я нажимаю зубами несколько раз на кончик языка и вращаю языком, чтобы вызванной таким образом слюной хотя бы чуть-чуть утолить жажду. Затем усилием воли расслабляю все мышцы вплоть до самых мелких и заставляю себя представить, что я лежу на прохладном песке у самой воды. Надо мной бездонное голубое небо. Легкий ветерок овевает меня. Холодные волны ласково окатывают меня, освежая и бодря. Мое тело, постепенно подчиняясь мозгу, начинает действительно остывать. Температура спадает. Через некоторое время я спокойно засыпаю.

Когда я снова пришел в себя, было светло. За зарешеченным окном ярко светило солнце и весело посвистывали птицы. Чувствовал я себя гораздо лучше, чем накануне. Судя по всему, действие наркотика, которым меня накачали, значительно ослабело. Жара уже не было, осталась только сильная жажда. Я осторожно огляделся вокруг. Светлая, довольно просторная комната. Типичная больничная палата. Кроме моей кровати, в ней находилась еще одна, не занятая. У кроватей стоят тумбочки, под кроватями утки, у окна шкаф, возле стены какие-то медицинские приборы. У двери на стуле сидит огромный человек и, скрестив на груди здоровенные руки, молча сверлит меня взглядом. Я тоже на всякий случай помалкиваю. Через некоторое время Человек-гора достает из нагрудного кармана рубашки телефон и набирает номер. Не сводя с меня глаз, он тихо говорит в телефон короткую фразу, которую я не могу расслышать. Вскоре в помещение входит целая компания.

Пожилой человек в белом халате, зашедший первым, явно является врачом. Из-за его плеча выглядывает квадратное усатое лицо, владелец которого, судя по всему, относится к правоохранительным органам. За усатым идут еще два каких-то тощих типа и, наконец, замыкает всю процессию Человек-гора, вставший со своего стула и загородивший собой дверь в палату. Сразу стало тесно и неуютно.

– Ну что, голубчик, как вы себя чувствуете? – задал врач традиционный вопрос, одновременно щупая мне пульс, осматривая зрачки и проводя другие положенные в таких случаях манипуляции.

– Хочу пить, а в остальном – все хорошо, все хорошо…, – ответил я ему хриплым голосом.

– Ну и прекрасно, голубчик, – обрадовался Айболит и, подав мне стакан воды, уступил место усатому.

Тот сюсюкать со мной не стал и сразу взял быка за рога.

– Гражданин Васильев Николай Васильевич, вы задержаны за нападение на сотрудников уголовного розыска. Я – следователь Гадульянов Роберт Валеевич. Сейчас вы встанете, оденетесь и пройдете с нами.

Тощие типы бросили мне мою одежду, естественно предварительно тщательно проверенную, а когда я оделся, Человек-гора, так и не сказав ни слова, заковал меня в наручники и повел к выходу.

И вот я все еще в Санкт-Петербурге, правда на этот раз помимо своей воли. Вместо жилища моего друга Маргулиса меня приютил следственный изолятор №47/4. Он гостеприимно раскрыл передо мной свои тяжелые двери, когда под конвоем троих помощников следователя Гадульянова меня доставили сюда из больницы.

Отобрав у меня все, что положено отбирать у несчастных арестантов в таких заведениях, Человек-гора лично привел меня в одиночную камеру. Там он, все также молча, снял с меня наручники и с грохотом закрыл дверь. Ну вот, оставь надежду всяк сюда входящий!

Что бы отвлечься от неприятностей, случившихся за последнее время, я решил провести тренировку по полной программе, благо, что обстановка позволяла. В камере было тихо и спокойно. Как в библиотеке.

Сначала я проделал упражнения на концентрацию внимания. Потом выполнил серию дыхательных упражнений, подготавливающих организм к физическим нагрузкам. Я почувствовал как энергия, разлитая в пространстве, начинает мощными потоками концентрироваться внутри меня и наполнять мое тело силой. Сила, собранная во мне, сама заставила меня перейти к силовой гимнастической разминке. Выполняя упражнение за упражнением, я будто снова слышал слова старого Исао, часто говорившего мне их в детстве: «Запомни малыш – дух рассекает камни».

Через час после начала тренировки я был готов приступить к отработке боевых приемов. Начал я с ударов руками, потом ногами, потом к их комбинациям, стараясь, чтобы все удары шли по идеальной кривой выверенной до миллиметра долгими годами повторений. Известно, что боксеры прогрессируют лет до двадцати пяти, в лучшем случае до тридцати. Затем наступает спад. Как правило, после сорока теряется сила удара и ослабевает реакция. Так обстоят дела со спортсменами. Мастера же восточных боевых искусств фактически прогрессируют до самой смерти. В семьдесят и даже восемьдесят лет они достигают такой силы удара, которой никогда не бывает у более молодых бойцов. Секрет этого в культуре движений. Оттачивая десятки лет одни и те же движения, старые мастера добиваются необычайной скорости и силы удара за счет правильного использования необходимых только для этого движения мышц, концентрации их в конечной точке, использования специальных видов дыхания.

После тренировки боевых приемов рукопашного боя, я перешел к упражнениям, развивающим гибкость суставов. Традиционная восточная медицина насчитала в организме человека триста шестьдесят пять суставов. Важность гибкости тела понимал еще китаец Лао-цзы в пятом веке до нашей эры. Он писал, что «все существа и растения при своем рождении нежные и слабые, а при гибели сухие и гнилые. Твердое и крепкое – это то, что погибает, а нежное и слабое – это то, что начинает жить». Дедушка Исай придавал разработке суставов огромное значение и помногу часов мучил меня разными видами растяжек, шпагатов и прогибов.

Несмотря на то, что размеры камеры не позволяли мне повторить большинство приемов боевой акробатики, кое-что из арсенала Черного Леопарда я все же сумел исполнить и в этих тесных стенах.

Тренировка закончилась массажем для укрепления и закалки тела. После такой хорошей разминки я находился в состоянии, когда чувствуешь себя всемогущим. Именно в этом состоянии самураи вели «синкэнсёбу-но-ката» – войну не на жизнь, а на смерть. Чтобы выйти из этого состояния я проделал ряд дыхательных упражнений для расслабления.

Так я с пользой провел несколько часов. Никто ко мне не заглядывал, никто не стучал в стену из соседних камер. Мне оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Вечером я скромно поужинал пшенной кашей с куском хлеба и кружкой чая на десерт, которые мне принес охранник. Принимая во внимание место действия и обстоятельства, еда была вполне приличной. После ужина я решил, что утро вечера мудренее и лег спать, надеясь, что утро принесет что-нибудь новенькое и интересное.

Однако утром ничего особенного не произошло. Меня опять покормили и оставили одного. Возможно, мои неизвестные противники хотели испытать меня на психологическую устойчивость, держа в неведении и обрекая на бездеятельность. Однако я спокойно ждал, что будет дальше, понимая, что раз вокруг меня идет какая-то хитрая игра, рано или поздно я обо всем узнаю. Умением ждать я давно овладел в совершенстве и поэтому зря не напрягался.

На третий день, видимо решив, что они достаточно меня помучили, мои противники перешли к активным действиям. Едва охранник унес посуду после завтрака, как в замке загремел ключ, дверь отворилась, и на пороге камеры появился уже знакомый мне Александр Александрович. Он по-прежнему грозно хмурил брови и выглядел еще менее дружелюбно, чем при нашей первой встрече.

– Приятно видеть хоть одно знакомое лицо в этой юдоли скорби, – приветствовал я его.

– Вы все ерничаете Баринов, – сердито ответил мне Александр Александрович, – а ведь на вашем месте нужно вести себя поскромнее. Я ведь обещал, что мы с вами еще встретимся. Как видите, я свое обещание сдержал. Теперь надеюсь, что ваши дела не помешают нам наконец-то серьезно и обстоятельно поговорить. От этого разговора будет зависеть не только ваша дальнейшая судьба, но и возможно даже жизнь.

– Звучит интригующе, – ответил я, устраиваясь поудобнее на нарах. – Ну, хорошо, раз уж вы так настаиваете, давайте поговорим.

– Я не собираюсь вас интриговать, Баринов. Выслушайте меня внимательно и не перебивайте. Если будут вопросы, зададите их потом. Так вот. Вы, конечно, ломаете голову, что же происходит с вами в последнее время. Ответ очень простой. Как я уже вам говорил, пришло время оказать нам небольшую услугу. Нам – это очень серьезной организации, которая обязана заботиться о безопасности нашей страны. Конкретнее вам знать, по крайней мере пока, не обязательно. Почему вы? Потому, что вы идеально подходите для выполнения одного довольно сложного задания. Учитывая вашу специальную подготовку и предыдущий опыт, мое руководство остановило выбор на вас. Вы, разумеется, можете отказаться. Однако я должен предупредить, что при таком варианте, мы передаем вас в руки следователя Гадульянова и вы получаете, с его легкой руки, довольно большой срок за нападение на работников милиции при исполнении ими своих служебных обязанностей. По статье триста семнадцатой Уголовного кодекса Российской Федерации за посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа вам, Баринов, грозит от двенадцати до двадцати лет, а то и пожизненное. Вы ведь тех ребят довольно прилично поколотили? Они, конечно, сами отчасти виноваты. Их ведь предупредили, чтобы они были с вами предельно осторожны, но видимо они отнеслись к нашему предупреждению недостаточно серьезно. В общем, об итоге той квартирной бойни вы, наверное, сами догадываетесь. Состояние всех участников схватки, кроме конечно вас, довольно тяжелое и на больничных койках они проведут еще много времени. Но вам-то радоваться тоже нечему. Кто-то за этот беспредел должен ответить. Роберт Валеевич очень хочет познакомиться с вами поближе. Просто горит энтузиазмом. Однако есть и другой вариант развития событий. Если вы, Баринов, добровольно соглашаетесь выполнить наше поручение, то можно и забыть об инциденте в квартире вашего друга. Вы выполняете наше задание и после этого, можете вернуться на службу в органы, а если не желаете, то отправляйтесь на все четыре стороны с новыми документами. Я обещаю, что вы нас больше интересовать не будете. Конечно, вы хотите узнать, о каком задании идет речь. Но я смогу конкретизировать только после вашего согласия. Иначе, как вы понимаете, нет смысла обсуждать это. Ну что, Баринов, есть у вас вопросы?

– Как вы смогли меня найти? В Москве и в Питере? – спросил я, в общем-то, не надеясь на правдивый ответ.

– Пусть это вас не волнует. Как я уже говорил, такие специалисты как вы на особом учете. Пока вы не понадобились, мы позволили вам немного погулять, но теперь ваше время пришло. Надеюсь, вы поняли, что от нас скрываться бесполезно. Мы вас найдем везде, даже на другом конце Земли. Собственно выбора у вас, Баринов, нет. Если вы не полный дурак, соглашайтесь. Выполните задание и, так сказать, с чистой совестью, на свободу. Нет – тогда сгниете в тюрьме или урки раньше зарежут. Вас ведь посадят в обычную зону, а не в специальную, для ментов. Публика там, сами понимаете… Никакое ваше каратэ не поможет.

Все это время, пока Александр Александрович меня стращал, я думал о том, что вся эта история пахнет все хуже и хуже. Такой откровенный прессинг со стороны моего визави говорил о том, что задание мне предлагается, скорее всего, малоинтеллигентное. Что-нибудь связанное с кровью и криминалом. И вряд ли я выберусь живым из этой переделки, чтобы там не обещал сейчас Александр Александрович. Роль, отведенная мне какими-то солидными дядями, называется просто – одноразовый исполнитель. Так как я больше не являюсь сотрудником государственной организации, то меня можно использовать и убрать. Для таких, как мой собеседник, я – просто дезертир, предатель, и гожусь теперь только для того, чтобы послужить маленьким колесиком в каких-то важных делах.

– А какие у меня гарантии, что, выполнив выше таинственное задание, я не окажусь в сырой могиле, на которой вы станцуете под грустную музыку похоронную лезгинку? – продолжаю я выводить из себя Александра Александровича своим легкомысленным отношением к нему и к его предложению.

– Вы находитесь не в том положении, чтобы требовать гарантий, Баринов. Мое руководство считает, что более целесообразно будет использовать вас и дальше. С вашего согласия разумеется. Вот и все гарантии. Постараетесь, как следует, выполнить порученное – останетесь живы, здоровы и на свободе. Но все это будет зависеть только от вас.

Александр Александрович замолкает и не торопясь, закуривает, вопросительно глядя на меня. Тон, которым он ведет разговор, уверенные движения, вся его мощная фигура ясно выражают убежденность в том, что для него мое согласие только пустая формальность. Еще идя на встречу со мной, он точно знал, что я буду делать то, что мне прикажут, так как деваться мне теперь некуда. Что ж, жаль его разочаровывать, но придется. Пора и мне поговорить серьезно.

– Ну что же, Александр Александрович, я вас выслушал. Теперь внимательно послушайте меня. Наберитесь терпения и дайте мне кое-что объяснить. Возможно, когда-то мы с вами были коллегами и работали в одной конторе и делали общее дело. Нас, наверное, одинаково воспитывали на светлых идеалах; учили, что жить надо ради великой цели, ради народа, ради страны. Во имя этого, если понадобится, можно отдать жизнь. Настоящий человек – тот, для кого общественное благо выше личного. Так нас учили в детстве учителя, а потом руководители. И мы с вами в это верили. Верили и служили своему народу. Не жалели сил и здоровья, а иногда рисковали жизнью. Обманывали и убивали, но обманывали и убивали врагов нашей родины. Враги нашей родины были низкие и продажные, неспособные на подвиг. А еще нас учили, что руководят нами мудрые и честные люди, которые своим умом и заслугами добились права управлять нами. И вот под руководством мудрых и честных мы создали великую державу, которую уважает и которой восхищается весь мир. И живут в этой великой державе разные народы, которые добровольно объединились в единую семью и теперь счастливы вместе. А другие народы, которым не повезло, завидуют нам и мечтают когда-нибудь стать частью нашей великой державы. И я в это верил и хотел принести моей стране как можно больше пользы. Однако с течением времени я стал замечать разницу между тем, чему нас учили и тем, что я видел и слышал сам. С возрастом и опытом я понял, что все, что нам внушают просто ложь. Всего-навсего выдумка. Школьный учебник по истории нашей страны – просто сборник мифов и сказок. Все было совсем не так как там написано, а как – никто уже и не помнит. И не самые мы умные, чтобы учить весь мир как жить, и наш замечательный язык совсем не так богат, красив и благозвучен, как нам говорили в школе. И гордое имя нашей столицы для не нашего уха звучит как кваканье. Просто об этом говорить неприлично. И руководят нами не мудрые и честные, а хитрые и беспринципные. Многие народы нашей страны ненавидят друг друга, а в других странах люди боятся нас, борются против нас и даже совершают подвиги в этой борьбе. Вскоре наша великая держава под чутким руководством мудрых и честных развалилась. Когда пришло время хватать, кто что успеет и сможет, то оказалось, что люди, которые руководили нами, оказались просто жадными ворами. Во всех без исключения государственных структурах руководители бросились обогащаться, грабить собственный народ, своих собственных родителей. Все вокруг народное, все вокруг мое. Было народное, стало мое. Государство, которое построили воры, в принципе не может быть справедливым. Вы, Александр Александрович, можете сколько угодно делать вид, что служите народу, но кто вам отдает приказы? Люди, которые за последние десять лет стали обладателями огромных состояний. Теперь им надо сохранить и приумножить свои состояния и на службу этой «высокой» цели поставлена вся государственная машина. В том числе и ваша организация. Что касается меня, то я с некоторых пор решил больше не иметь ничего общего с вашим государством, Александр Александрович. Решайте ваши проблемы без меня.

Все то время, пока я говорил, мой собеседник спокойно курил сигарету, время от времени окидывая меня внимательным взглядом. Когда я закончил и сел на нары, он вынул сигарету изо рта, кинул ее в железную банку с водой, стоящую на столе и усмехнулся.

– Вам не к лицу, Баринов, образ Чайльд-Гарольда. Ах, на празднике жизни не нашлось места такому аристократу духа как вы! Ах, вы обиделись! Поймите же, что есть реальная жизнь. Что бы ни происходило в нашей стране, нужно работать, менять что-то к лучшему. Страну по-прежнему нужно защищать. Мне тоже многое не нравится, но в отличие от вас я не дезертирую, не бегу от трудностей. Я и мои товарищи продолжают честно делать свое дело. Впрочем, у меня нет времени и желания дискутировать с вами. Мне пора идти. Я все-таки дам вам еще немного времени подумать. Надеюсь, что у вас хватит здравого смысла принять мое предложение.

После этих слов Александр Александрович небрежно кивнул мне и, не оглядываясь, вышел из камеры.