Текст книги "Врача вызывали?"

– Почему не ездил. Очень даже ездил.

– Ну?! Не томи! – нетерпеливо воскликнул Валерка.

Миша пригладил мокрые волосы и невозмутимо, словно речь шла не о нём, начал:

– Приехал я, значит, пораньше и спрятался в кабинке для междугородних разговоров…

– Понимаю, – перебил Бродяга, – чтоб была возможность для отступления…

– Ага… Ну, вот… Почти сразу за мной пришла Жанка Голубцова, а Оля Перевозчик и Светка Серова – одновременно, минуты через три. Что они говорили, слышать я, естественно, не мог. Но видно было: сильно удивились неожиданной встрече, потом замахали руками, раскричались – ссорились, наверно. Потом вдруг начали смеяться и ушли…

– Скажи честно, ты не вышел? – догадался Валера.

– Нет, конечно! – сказал Миша, и было ясно, что он полностью уверен в правильности своего решения.

– Но почему?! Неужели ни одна не понравилась? – изумлённо воскликнул Валера.

– Почему не понравилась? Девки – на пять баллов. Ты же знаешь… Да только мне надо что-то попроще… Посмотри на меня и на них…

Бродяга надолго задумался. Резкий контраст между эффектной внешностью девчат и простецким видом Мишки бросался в глаза и вызывал вполне понятное недоумение.

– Но ведь девчата, в отличие от тебя, прекрасно знали, кого приглашают на свидание, – наконец сказал он. – Это их личный, осознанный выбор! Счастье само идёт тебе в руки, а ты…

– Головная боль и большой геморрой, а не счастье, – рассудительно сказал Миша, встал и направился к выходу. На пороге обернулся и недоумённо спросил:

– И что они во мне нашли? – пожал широкими плечами, зацепился за дверной косяк и пошёл к себе в комнату.

– Жалеть потом будешь, Мишка! – крикнул ему вслед Бродяга.

– Не буду! – эхом донеслось из коридора, хлопнула дверь, и стало тихо…

На следующий день Жанка подошла к Бродяге и, смеясь, сказала:

– Ты знаешь, я с подружками, мы… в общем, мы как пули.

– Что, такие быстрые, пулей слетали на почтамт? – с невинным видом спросил Валера.

– Да нет, такие дуры! А на почтамт слетали – можешь не сомневаться. А Мишка не приехал. Кстати, не знаешь, почему?

– Да приехал, приехал… Только увидел трёх нимф волшебной красоты и испугался…

Валера достал сигарету, закурил и после долгой паузы наконец выдал:

– Счастья своего он испугался… Не поверил. Знаешь, так бывает – человек мечтает о чём-то, ждёт этого, не спит по ночам… и вот долгожданное счастье рядом – только руку протяни… А он вдруг отказывается… Понимаешь?..

– Не-а, – честно призналась Жанка, но увидев разочарованный взгляд Бродяги, добавила: – Да поняла, поняла… Просто я такне думаю…

Но в голосе её неожиданно прозвучали лёгкие, почти незаметные нотки грусти…

Лифчик из Берлина

Наступал новый 1981 год. Одни студенты уезжали домой, другие спешили в город к друзьям или родственникам. Общежитие беспокойно хлопало дверями, скрипело половицами и стремительно пустело. Подруги Беллы, соседки по комнате, тоже разъехались кто куда, и она не преминула этим воспользоваться. Заблаговременно сообщила родителям, что экзамен по биохимии выпадает на второе января и она просто физически не может участвовать в семейном празднике. Белла считала себя достаточно взрослой, чтобы наконец отпраздновать новый год самостоятельно, а не в тесном, сжимающем горло кругу семьи. Она встречалась с Бродягой почти два месяца, но жилищно-коммунальные условия не позволяли им уединиться и как следует насладиться общением в более живой и интимной форме. До новогодней ночи – ещё три дня, а Белла уже знала точно, что 31 декабря комната её свободна, и строила далеко идущие, волнующие планы. Вечером Валера пригласил её в кино на последний ряд. «Чёрт, очки забыла!» – расстроилась Белка. «Ты что, кино идёшь смотреть?» – спросил Валера, и она весело засмеялась. Ей нравились немного грубоватые шутки друга.

…После фильма ребята не спеша гуляли по проспекту Майорова, и Белка, как настоящая женщина, начала разговор издалека:

– Где ты встречаешь Новый год?

– Не знаю… Знаю, что с тобой, только не знаю, где, – самоуверенно ответил Бродяга.

Девушка продолжала играть в невинное любопытство и спросила:

– А какие у нас варианты?

Хотя на самом деле ей хотелось сказать просто: «Белая ночь. Дамы приглашают кавалеров – встречаем у меня». Но она, в соответствии с воспитанием, полученным в школе и дома, лишь намекнула, что, возможно, подружки разъедутся.

– Отлично! Мечты сбываются! – воскликнул Валера.

– А если они не уедут? – поинтересовалась Белла.

– Что-нибудь придумаем, – беспечно сказал Бродяга, который верил в свою звезду и счастливый случай не менее чем религиозный фанатик. Белла же всегда и во всём сомневалась, поэтому не могла расслабиться и пустить дело на самотёк. Она обо всём заботилась и беспокоилась лично.

Тридцать первого в девять часов с шампанским и цветами Бродяга по-хозяйски постучал в дверь…

– Мы ж договорились в десять? – удивлённо спросила Белка.

– К чему эти условности? Счастливые часов не наблюдают! – сказал Валерка. Он был нетерпелив и начал целоваться, ненавязчиво раздевая подружку, как только переступил порог.

– Давай подождём до Нового года, ещё даже за стол не садились, – с лёгким упрёком сказала Белла.

– Я, конечно, голодный, но не настолько, – отшутился Валера.

И Белка позволила случиться тому, к чему втайне от самой себя давно стремилась…

Они лежали на Ленкиной кровати, потому что та стояла у окна, и дым от сигареты вытягивало в открытую форточку. Молчали. Наконец Белка не выдержала и спросила:

– О чём ты сейчас думаешь?

Большого опыта половой жизни у Бродяги не было, но по рассказам старших бывалых товарищей он знал, что надо сказать что-то приятное. Как назло, ничего, кроме «Post coitum omnia animalia tristia sunt» («Каждое животное печально после соития»), в голову не пришло. Явно не подходит – мудро решил он и сказал просто:

– О тебе, о тебе думаю.

Тут же, как и следовало ожидать, последовал уточняющий вопрос:

– А что ты обо мне думаешь?

Хочет, чтоб я сказал: «Люблю!», – смекнул Валера. И тут же озвучил свою догадку. Он не врал. Дело в том, что было ему восемнадцать лет, и он не видел тонкой семантической разницы между словами «люблю» и «хочу». В юности, как известно, каждую мгновенную эрекцию принимаешь за вечную любовь. Любая девушка, которая хоть немного симпатична, сразу нравится. А если она не симпатична, но улыбчивая, то, безусловно, становится симпатичной и нравится тоже.

– Правда, любишь? – не унималась Белка.

– Я тебе справку выпишу! – пошутил Валера, и подружка поняла, что большего не добиться.

Вдруг она посмотрела на часы и удивлённо воскликнула:

– Полдвенадцатого!

Ребята, не сговариваясь, бросились одеваться, чтобы встретить Новый год как положено, за столом и с шампанским. Неожиданно раздался настойчивый стук в дверь. Валера вопросительно посмотрел на подружку – она недоуменно пожала плечами.

– Не открываем, – одними губами сказал Бродяга.

– Дочка, это мы! – послышался женский голос за дверью. Белла широко раскрыла глаза и рот, да так и застыла. Валера чертыхнулся и продолжил одеваться. – Ну, где ты там? Долго мы будем стоять под дверью? – раздался нетерпеливый мужской голос, и Валера понял, что папа тоже здесь.

Белка потуже запахнула халат и обреченно пошла открывать. Перед дверью она постаралась придать лицу радостное и немного удивлённое выражение. Удивление без особых усилий получилось предельно натуральным. А вот радость – так себе… Станиславский бы точно сказал: «Не верю!» Как говорится, над сценическим образом ещё работать и работать.

Валера уже успел одеться и даже расправил смятое одеяло. Родители и младшая сестра вошли в комнату и немедленно принялись осматривать местность на предмет прямых и косвенных признаков половой жизни. Однако на первый взгляд ничего подозрительного, кроме Валерки, разумеется, в комнате не нашли. Обнялись, поцеловались, и мама опытной рукой незаметно провела по дочкиной спине. Лифчика не обнаружила, скользнула ниже – трусики явно отсутствовали. Белка осознала, что мамочку обмануть не удалось. В её глазах застыл смертельный ужас человека, висящего над пропастью, на дне которой ожидает голодный тигр. Каждое мгновенье казалось последним. И выхода, увы, не было! Но мудрая женщина сделала знак глазами – дескать, не выдам родную дочь. Это, мол, так – исключительно внутренняя проверка. И как ни в чём не бывало, проворковала:

– Как я рада тебя видеть, Белочка!

Потом повернулась к Валере и сказала как родному:

– Меня зовут Лидия Георгиевна, это – Валентин Егорович, а вот и Маруся – младшенькая наша…

– Это Валера, – сказала дочь и с благодарностью посмотрела на маму. Никогда она ещё не любила её так сильно.

– Мы с Беллой учимся на одном курсе… дружим… Ребята в основном разъехались… Вот мы и решили отпраздновать Новый год вместе, – ненавязчиво объяснил своё присутствие в комнате Валера.

– А что ж вы дверь заперли? – невесело и подозрительно спросил батя.

– Пап, сегодня Новый год! Может, кто выпьет и по ошибке завалит… Мало ли что, – миролюбиво объяснила Белка.

Но папу ответ совершенно не убедил, и он беспокойно рыскал по комнате, словно ищейка, которая сбилась со следа.

– А что кровать не заправлена? – сердито спросил он.

– Это Ленкина кровать! Она вернётся, я сразу спрошу… – дерзко ответила дочь. «Похоже, пронесло», – подумала она и добавила: – Прямо следствие ведут знатоки! Майор Знаменский, прошу к столу. Скоро уж полночь…

Батя, не найдя никаких улик, сел, но взгляд его продолжал блуждать по комнате и на лбу у него было написано крупными буквами: «Я не верю в платоническую любовь», а ниже – чуть помельче: «То, что улик не нашёл, вовсе не значит, что их нет». Лидия Георгиевна тем временем распаковала сумки, и на скромном студенческом столе появились замечательная утка с яблоками, холодец, большая банка салата оливье, солёные грибы, кислая капуста и другие не менее аппетитные вещи. А ещё – литровая бутыль с домашним красным вином и коньяк. Для бати, наверное, догадался Валера. Он вопросительно посмотрел на Белку: оставаться или поздравить и потихоньку свалить? Но Валентин Егорыч опередил дочь и неожиданно гостеприимно сказал:

– Валера, присоединяйся. Ты что пьёшь?

Валера чуть было не выпалил по-пионерски: всё! Но вовремя спохватился и как бы неуверенно пожал плечами.

– Ладно, женщинам – вино, а мы с тобой – коньячку… – довольно дружелюбно сказал Белкин папа.

Выпили и даже успели проводить старый год. Из старого чёрно-белого телевизора ещё более старый Брежнев выдал не прожёванные поздравления советскому народу, а также пожелания здоровья, успехов в труде и личной жизни. Забили куранты, и новогоднее настроение (хоть и с опозданием) пришло к Валентину Егоровичу. Он начал расспрашивать студентов о быте, об учёбе, его интересовало практически всё. Алкоголь расслабил и слегка притупил бдительность, напряжённость исчезла почти полностью. Коньяк подходил к концу. И предусмотрительная маман достала вторую бутылку.

Маруся незаметно покинула стол, улеглась на Ленкину кровать и моментально уснула.

– Долгая дорога, час поздний – ей ещё и десяти нет… Умаялась… – с трогательной теплотой сказала Лидия Георгиевна. – Накрой её, – попросила она мужа.

Маруся спала, не раздеваясь, свесив с кровати маленькие ноги в красных сапожках. Отец наклонился и аккуратно, стараясь не потревожить дочь, снял их. Девочка устроилась прямо на одеяле. Тогда он, чтобы перекладывая, случайно не разбудить малышку, решил просто накрыть её свободным краем одеяла и приподнял его. Жуткое зрелище открылось ему. Из-под одеяла рубиново горел лифчик! Атласный красный лифчик! Он узнал бы эту важную деталь женского гардероба из тысячи похожих, так как лично покупал её по просьбе любимой доченьки, когда был в Берлине этим летом. А вот и трусики… кровь ударила отцу в голову, и с лифчиком, как с боевым знаменем в высоко поднятой руке, он пошёл в атаку.

– Ленкина кровать, говоришь?! Двери закрыли, чтоб гость незваный не забрёл? А незваный гость, между прочим, ехал триста пятьдесят километров, чтоб проведать родную доченьку, которая учится на доктора.

И, очевидно передразнивая жену, добавил, покачивая головой: «Учёба в мединституте такая тяжёлая!», и сплюнул: тьфу!

Белка расплакалась и выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Валера – за нею следом. Подружка бежала вниз по лестнице и, очевидно, хотела выскочить на заснеженную улицу прямо в халате. Но Валера догнал, схватил её за плечи, развернул к себе и слегка потряс. Посмотрел ей в глаза и, медленно проговаривая каждое слово, сказал:

– Сейчас я всё улажу.

Она с большим недоверием посмотрела на него. Конечно, Бродяга кому хочешь может зубы заговорить, но папе… Она перестала плакать и обеспокоенно спросила:

– Что ты ему скажешь?

– Пока не знаю. Он у тебя случайно не в полиции нравов работает?

– Почти… Папа – следователь по особо важным делам.

– По убийствам, что ли? – удивился Валера.

– И по убийствам тоже, – подтвердила Белка.

– Как интересно… – воскликнул Валера. – Что ж ты раньше не сказала?

– А мне неинтересно… – Белка всхлипнула, посмотрела на Валеру влюблёнными глазами и спросила: – Что делать-то будем?

Валера взял её за руку.

– Положись на меня… Пошли! Там уже заждались нас, наверное, – сказал он и мягко повлёк её за собой.

Они стали медленно подниматься по лестнице, держась за руки, как дети малые. А двумя этажами выше стояли Белкины родители, смотрели на них, и, очень возможно, им эта картина понравилась.

Когда Бродяга с Белкой вошли в комнату, папа с мамой мирно сидели за столом и сосредоточенно смотрели «Голубой огонёк». Петросян рассказывал древние плоские шутки и корчил противные рожи. Мама не спеша пила вино из большой чайной кружки и краем глаза наблюдала за Белкой. Папа, очевидно с трудом переживший сексуальную революцию собственной дочери, слегка увеличил дозу коньку и, не стесняясь, ел оливье прямо из банки. Лицо его выражало не больше, чем лицо статуи с острова Пасхи. Валера и Белла молча сели и тоже стали смотреть телевизор. Наконец, мать мягко сказала: «Валик, оставь салат в покое…» Валентин Егорович быстро очнулся и послушно поставил банку на стол. Налил коньяку себе и после небольшой внутренней борьбы – Валере. «За знакомство!» – и опустошил рюмку, не чокаясь. Валера спокойно выпил и закусил грибом. Напряжение росло…

– Ну, что, молодой человек, как думаете жить дальше? – с плохо скрываемым раздражением спросил батя. – Поматросишь и бросишь?

Бродяга посмотрел на него, на Беллу, и она заметила у него в глазах весёлых чертей. Это значит, что у него есть идея или шутка, как обычно – совершенно непредсказуемая. Она любила эти шутки и одновременно боялась.

– Зачем вы так говорите? – обиженным голосом сказал Валера. – Я жениться хочу.

Белка поперхнулась воздухом и перестала дышать, папа открыл рот и, не мигая, смотрел на свежеиспечённого зятя, и только железная маман не потеряла присутствия духа и внимательно наблюдала за развитием событий. Бродяга, воспользовавшись всеобщим замешательством, самостоятельно налил Валентину Егоровичу и себе коньяку по полной рюмке. Лидия Георгиевна мгновенно проглотила оставшееся вино и с готовностью подставила кружку. Белла, как послушная дочь, не задумываясь, последовала примеру мамы. Выпили быстро и охотно, словно сильное обезболивающее лекарство по острым медицинским показаниям.

– Час от часу не легче… – выдохнул папа, забыв закусить, и пронзительно посмотрел на дочь, тестируя её на беременность.

– Да вот только Белка не согласна… рано, говорит… – пожаловался Валера.

Папа моментально сориентировался на местности, оценил перспективу и внезапно переменил позицию на строго противоположную.

– И правильно говорит! – горячо поддержал он дочь. – Восемнадцать лет – куда жениться…

– А в каком возрасте вы женились, Валентин Егорыч? – вежливо поинтересовался Валера.

– В девятнадцать, и что из… – он хотел продолжить: «…и что из этого вышло?», но вовремя остановился и нашёлся: – И что из этого следует? Время было другое, – сказал уже спокойно и абсолютно миролюбиво.

– Ничего не рано, – вмешалась мать.

И начался обыкновенный застольный разговор, в котором, как обычно, участвует вся семья одновременно, и никто никого особо не слушает. Однако родители успокоились, так как вдруг поняли: Валера не обманывал их дочь, а, наоборот, это больше её выбор, и что если нужно что-то решать, то не срочно, не сегодня, во всяком случае. Только Белка могла по достоинству оценить всю тонкость маневра. И сказала:

– Ну, мы пойдем, прогуляемся, если вы не против…

В коридоре никого не было, и Белла, притянув его к себе, жарко поцеловала, потом, не размыкая объятий, немного отодвинулась, чтобы заглянуть в глаза, и спросила:

– Ну, что, змей коварный, а ты не боишься, что я вдруг соглашусь за тебя замуж?

– Ты же знаешь, я ничего не боюсь, – засмеялся Валера, и Белке очень захотелось верить, что он не шутит.

Malum discordiae (яблоко раздора, лат.)

Началось всё с ерунды. Впрочем, лавина всегда начинается с камешка. Прозвенел звонок на перерыв, и студенты-первокурсники разбрелись: кто покурить, кто перекусить, а кто – просто постоять да поболтать. Толик достал огромное, просто шикарное яблоко. Налитая антоновка вызывала аппетит даже у сытых. Он уже собирался вонзить в её сочную мякоть зубы, уже чувствовал кисло-сладкий вкус во рту, как раздался голос:

– Дай укусить!

Это был Бродяга, бесцеремонный и простой, что называется, дитя общежития. И тут что-то произошло с Толиком. Вместо того чтобы поделиться, он сказал:

– Счас, помоем!

Поплевал на яблоко, тщательно вытер и протянул Валере. Тот отстранился и отошёл, ничего не сказав. А Толик, уже поняв, что дал маху, решил перевести всё в шутку, засмеялся и сказал:

– Брезгуешь, да?

– Ты бы ещё посцал на него, – беззлобно ответил Валера.

Стали прислушиваться и собираться ребята. Но отступать было некуда, и Толик предпринял ещё одну попытку.

– Да ладно, завтра я тебе принесу такое же, целое. – Тут он заметил, что Бродяга не слушает его, а с кем-то говорит, причём о чём-то совершенно не касающемся происшедшего. Толяну показалось, что сказано было недостаточно громко, и он, превозмогая унижение, повторил:

– Слышь, завтра я…

Бродяга обернулся, посмотрел прямо в глаза и неожиданно добродушно сказал:

– Отстань, – помолчал и добавил: – Обосрался – обтекай.

Если Толик мог бы провалиться сквозь землю, он был бы самым счастливым человеком. Красный, растерянный и злой на самого себя за секундный порыв жадности и за унизительные попытки оправдаться, он стоял, не зная, куда себя деть. И, самое главное, что убивало больше всего, Бродяга не обиделся, как это обычно бывает с друзьями. Он равнодушно вычеркнул его. Толик был здоровый, выше среднего роста парень, значительно сильнее Бродяги. Но в данном конкретном случае чувствовал себя абсолютно беспомощным. Прозвенел спасительный звонок, который напомнил ему гонг, объявляющий конец раунда. А также бой, в котором когда-то был послан в глубокий нокаут. Толик выиграл тот бой. Он всегда выигрывал и в спорте, и в жизни. Тогда гонг спас его. Сейчас – звонок. Со следующего часа он ушёл. Надо было собраться с мыслями. Решил походить по парку, что рядом с институтом. В сотый раз прокручивал в уме этот дурацкий случай и не заметил, как лекция закончилась. Он так ничего и не придумал. Сначала хотел предложить Бродяге пойти на пиво и там поговорить. Но, во-первых, он знал, что тот не пойдёт, а во-вторых – что говорить, когда всё ясно? Надо извиняться – мелькнула мысль. Извиняться? За что? Я кому-то что-то должен? Он! Он виноват! Это он не должен был ничего просить. Пусть теперь не обижается… А он, кстати, и не обижается. И даже не сердится. Вот сука! Мы же ровесники, а я всё время чувствую себя школьником по сравнению с ним. Я сильнее, учусь лучше, и следовательно, умнее. И тут Толик понял, что врёт себе и что надо признать, многие жизненные вопросы, над которыми он бился и искал ответы в книгах, Валера давал экспромтом, не заглядывая никуда. И дело здесь не в уме, а в каком-то особенном подходе к жизни.

Толик устал. Решения не было. Стараясь ни на кого не смотреть, он вернулся в аудиторию и сел на своё место. Снова был перерыв, и снова студенты галдели обо всём и ни о чём. Толику вдруг подумалось, что никто не придаёт значения происшедшему и только он один делает из мухи слона. Так, пожалуй, оно и было… Вот только Бродяга… Почему он не обиделся? А, может, виду не показал? Господи, в чём загвоздка-то? Яблоко… Всего-навсего яблоко… «Ты пожалел, не дал, не поделился», – ворчал внутренний голос. «Ну, это же не хлеб в войну», – чуть не закричал Толик. «Вот-вот, сегодня – яблоко, а завтра – хлеб…» – не уступал голос. Хотелось вырвать этот день, как лист в черновике, и переписать набело.

В этих бесконечных разговорах с самим собой незаметно закончилась лекция. Студенты потянулись к выходу, и вскоре аудитория опустела. Толик остался один на один со своей проблемой. Кто-то вернулся, позвал его, но он отмахнулся, зная, что не готов к общению с кем бы то ни было… Дверь чёрным глазом проёма смотрела на него, и временами, казалось, затягивала в себя. Утратив чувство времени, Толик сидел, погружаясь в какое-то непонятное одурманивающее состояние равнодушия… Неожиданно он вздрогнул, словно от какого-то толчка. «Пора идти…» – подумал он. Встал, собрал вещи и направился к выходу. В дверях неожиданно столкнулся с Валеркой.

– Ты что здесь делаешь? Забыл чего? – хмуро спросил Толик.

Валера посмотрел прямо в глаза, помолчал и без тени улыбки сказал:

– Друга забыл. Пошли?

И протянул руку…