Текст книги "Сборник рассказов о женщинах и о мужчинах"

А потом случилось…

Их вдвоем отправили в командировку в Москву, номера были соседними, на ужин пошли в гостиничный ресторан вместе…

Он и теперь не мог вспомнить в деталях, что и как произошло, только фрагменты:

– Ты бы так от меня и прятался! – задорный молодой смех. – Я же видела, что тоже на меня так смотришь. Что ты такой робкий! Просто ребенок! – она обвила его шею обнаженными руками, поцеловала, толкаясь, перевернула на спину, оседлала.

Началась такая непривычная двойная жизнь, о которой Анатолий не то что не мечтал, даже не думал, даже представить себе до этого не мог.

С каким удивлением он прислушивался к своему голосу, когда тот дома совершенно искренне объяснял, после проведенного у Алисы вечера, что на работе пришлось задержаться сверхурочно, новая тема… в его речах даже зазвучало слово – перспективы.

Это слово очень любила Алиса, она не только любила само слово, но любила и то, что за ним стоит. Она начала упорно заниматься материализацией того смысла, которое в это слово вкладывала.

Занимая одну из руководящих должностей в отделе маркетинга, она под тем или иным соусом преподносила на совещаниях идеи, над которыми долгие годы в пользу более пробивных сотрудников весьма успешно работал Анатолий.

Через года полтора его имя стало весьма известным в компании, его наконец повысили, его заметили, заметили, что именно он разрабатывает то, чем фирма так успешно торгует.

Тогда же стал замечать Анатолий изменения в поведении Лизы – она все чаще молчала, непроизвольно сжималась, когда он к ней обращался, избегала его взгляда, пыталась не поддерживать разговор, пока не понимала, о чем он будет.

Изменилась и Алиса, если раньше радовалась их достаточно редким и недолгим встречам, то теперь перестала скрывать раздражение, когда Анатолий извиняющимся тоном говорил:

– Мне пора.

В один из таких вечеров она не выдержала:

– Сколько это может продолжаться! Когда ты поведешь себя, как мужчина? Когда ты объяснишь жене, что все ушло?

– Алисочка, – Анатолий еще больше ссутулился, – поговорю, обещаю.

– Твои обещания уже сколько слышу! Сколько можно!? Я в тебя всю душу вкладываю, а в ответ… Что в ответ? Ты бежишь к своей на задних лапках!

– Обещаю…

Вечером на кухне он сел напротив жены:

– Нам надо поговорить… – заглянул ей в глаза и увидел такой ужас и смятение, что поперхнулся, комок в горле не давал сказать больше ни слова. Он смотрел в родные глаза, не смея отвести взгляда, читая в них отчаянный страх, что сейчас прозвучит то, к чему, похоже, Лиза себя давно уже готовила.

Еще несколько секунд и Анатолий вскочил и почти выбежал в комнату, боясь не справиться с собой.

– Опять! – кричала Алиса. – Ты – тряпка! Слабак! Да как ты можешь мне теперь в глаза смотреть! Убирайся!

А через три дня она попала в жуткую аварию. Грузовик разорвал ее Мерседес на две части, скорость была бешенная, и в той части автомобиля, что отлетела на газон, остались ее ноги.

Тогда Анатолий впервые не ночевал дома, он три дня жил на кресле в больнице, пока врач не сказал довольно уверенно, что жизни Алисы уже ничто не угрожает, хотя он был не точен, не угрожало будущей жизни, но та, что была, уже закончилась навсегда.

Лиза встретила его молча, она теперь никогда не спрашивала, где он был, где пропадал, где задержался – на эти темы она наложила строжайшее табу.

Для всех началась совершенно новая жизнь.

Анатолий занимался перестройкой квартиры Алисы, обучался готовить еду, заниматься домашними делами, Алиса привыкала к наложенным на нее ограничениям, Лиза ждала мужа по вечерам дома, куда Анатолий неизменно приходил, оставляя свои переживания и усталость за порогом.

А еще через год, когда ждали Василия в очередной отпуск, вместо него прилетело известие, что «ваш сын геройски погиб» – он лег на гранату на учениях, чтобы спасти стоявших рядом солдат своей роты.

Впавшую в полную прострацию Лизу Анатолий оставил на попечение их соседке – медсестре, а сам улетел на Дальний Восток, чтобы через несколько дней вернуться с гробом, который не открывали даже над вырытой могилой.

Там он встретил ребят, которых спас его сын, там он видел их виновато потупленные лица, там он слушал командира части:

– Вы можете гордиться вашим сыном…

– Я и так им гордился, для этого ему не надо было погибать.

После этого Лиза начала частенько впадать в состояние полной отрешенности, которые очень пугали Анатолия, из которых никто, кроме него не умел ее выводить, хотя многие подруги часами просиживали рядом, пытаясь разговаривать, отвлекать, но только прикосновение рук мужа возвращали Лизу в окружающий мир, только с ним она могла разговаривать, только с ним ей казалось, что все, как прежде.

Так и делился день Слабака – работа, домашние дела у Алисы, время терапии для жены, а для себя короткая ночь, сон, где он становился сильным и волевым.

Два дома, две женщины и некому пожаловаться.

5.

– Ты не замерзла?

– Нет, – ответила Лиза, – давай еще немного пройдемся, – прижалась к его руке, – спасибо тебе!

Желание петь

Закончились три дня трудных переговоров, я проводил на самолет своих, видимо, будущих партнеров, зашел в аэропортовское кафе, чтобы выпить кофе перед тем, как отправиться назад в офис, с трудом нашел свободный столик, расположился, сделал первый глоток, вытащил из кармана смартфон и углубился в чтение свежей почты.

– Позволите? – прозвучал над моей головой голос.

Поднял глаза – у моего столика стоял высокий, стройный мужчина. На вид ему было лет пятьдесят с «гаком». Одной рукой он придерживал за выдвижную ручку небольшой чемоданчик на колесиках, во второй была чашка кофе. Он, вопросительно приподняв брови, указывал взглядом на свободный стул у моего столика.

– Да, конечно, – утвердительно кивнул я и вернулся к чтению письма от китайского поставщика.

Мужчина сел, не спеша размешал сахар в своей чашке, при этом я чувствовал, что он разглядывает меня.

– Вадик? Туз? – тихо спросил он.

Я вздрогнул, поднял голову, внимательно посмотрел на соседа по столику. Что-то отдаленно знакомое мелькнуло в его облике, но ничего конкретного память не подсказала.

– Мы знакомы?

– Не узнаешь? Я – Кунцевский. Аркадий, Аркан.

Конечно! Это был Аркашка – мой бывший одноклассник:

– Привет! Не узнал бы, если бы не сказал! Обалдеть, сколько лет-то уже прошло?!

– Сорок один, – усмехнулся он. – Тебя-то ни с кем не спутаешь.

Аркадий приложил палец к своей левой брови и кивнул на меня.

Да, ярко красное родимое пятно в виде сердечка над моей бровью – такой отметины, наверное, никто больше в мире не имел, меня легко узнать по ней и через сто лет. Именно это пятно было причиной моих прозвищ в детстве: и «червивый», и «туз». Второе мне нравилось больше. Я и свою компанию, которую учредил уже более двадцати лет назад назвал «Проект ТЧ».

– Прилетел? Улетаешь? – кивнул я на чемодан Аркадия.

– Улетаю домой, – улыбнулся он, посмотрел на часы, – через сто двадцать три минуты.

– Какая точность!

– Немцы приучили к пунктуальности, даже педантизму.

– Ты в Германии? Вроде, в Израиль уезжал. Когда это было? Ах да, ты же в конце десятого класса уехал. Это…

– Весна семьдесят восьмого. Перед выпускными мы уехали. Попали в перевалочный в Вене, а там отец как-то добился перенаправления в Германию. Так и попали туда.

– А здесь какими судьбами?

– К дальним родственникам матери приезжал. Да и просто погулять по местам детства.

Какое-то время вспоминали школу, одноклассников, про судьбы которых я, естественно, знал больше. Аркадий внимательно слушал, расспрашивал, радовался или сокрушенно кивал головой.

– А ты сам-то как? – спросил он.

– У меня, тьфу-тьфу, все хорошо. Своя компания, производим научное оборудование, торгуем по всему миру.

– Семья?

– Сын уже совсем взрослый, два внука есть.

– Жена?

– Она умерла.

– Извини! Мои соболезнования!

– Спасибо. Но это уже давно было, больше десяти лет назад. А у тебя как дела? Вид преуспевающий.

– Работаю в Университете. Преподаю, научная работа. Вот детей нет.

– Женат?

– Нет. Был. Давно. После Университета женился. Прожили одиннадцать лет, как говорится, детей Бог не послал. Потом разошлись.

– Больше не женился?

– Нет, – тяжело вздохнул Аркадий.

– Помню по школе, за тобой всегда девчонки бегали, – улыбнулся я, – неужели, что-то изменилось? Неужели никого не смог выбрать?

– Выбрал. Точнее сказать, судьба мне ее, наверное, выбрала. Раз и, как оказалось, на всю жизнь.

– И?

– Судьба, видимо, когда выбирала не все предусмотрела, не все просчитала, – горько усмехнулся Аркадий. – Все очень сложно было… есть.

– Любовь без взаимности?

– Наоборот. Все абсолютно взаимно, но сложно… Понимаешь, к примеру, бывают романы в письмах, сейчас, наверное, в интернете. А у нас в поездках.

– Как это?

– У меня в середине девяностых обострился гастрит, его еще в детстве заработал. Посоветовали попить минеральной водички в Карловых Варах. Вот в августе девяносто шестого я туда и отправился. Там я ее и встретил. Мимолетная встреча на улице, а я уже не мог не развернуться и не последовать за ней. Вспышка была мгновенная, но ослепила на всю жизнь. Карловы Вары подарили мне, как теперь понимаю, единственную любовь в моей жизни. Одну и навсегда.

Он замолчал. Я уже хотел сказать, что сам в Карловых Варах не бывал, а вот жена на протяжении нескольких лет регулярно посещала, я уже почти открыл рот и тут услышал:

– Татьяна была из России, из страны которую я покинул, но которая меня простила и послала эту встречу, изменившую всю мою жизнь.

Я так и замер с полуоткрытым ртом, отчаянно пытаясь вспомнить, когда моя супруга – Татьяна – ездила в Чехию. Да, впервые она туда поехала в августе девяносто шестого, врачи рекомендовали, полагая что тамошняя вода поможет. Я не в силах был произнести ни слова, но, казалось, Аркадию это и не надо было. Он продолжал, печально глядя в свою чашку:

– Нас захлестнуло сразу и с головой. Это был чудесный месяц, это было какое-то парение. Мы не расставались ни на минуту. Мир сжался до нас двоих. Она уезжала первая, сказала, что приедет через год в августе. Следующие одиннадцать месяцев для меня свелись к ожиданию, волнению – состоится ли новая встреча. В том же, девяносто шестом я и развелся, не хотел жить во лжи. И вот август девяносто седьмого, я уже с первого числа был в Чехии, она приехала пятого.

Да, моя Татьяна ездила в Карловы Вары каждый год именно в августе.

– Вы переписывались? – сглотнув комок в горле, спросил я.

– Нет. Я ничего про нее не знаю, только имя и страну. Все. Больше ничего, она никогда про себя ничего не рассказывала. Я так вижу, что она замужем, у нее есть семья. Но это только мои предположения, об этом не было сказано ни слова. Вообще… Она наложила табу на все, что находилось вне Карловых Вар. Как будто существовало две жизни, каждый год распался на два периода: один длиной в месяц, а второй – одиннадцать. Эти жизненные периоды не пересекались, живя в одном, ты как будто ничего не знал о втором, между ними была глухая стена. Так продолжалось одиннадцать лет, а в августе две тысячи седьмого она не приехала. Она больше не приехала.

Татьяна умерла в июне две тысячи седьмого. После того, как она вернулась в предыдущем году из Карловых Вар и прошла очередное обследование, врачи поставили страшный диагноз, она прожила еще почти год. Потом ее не стало.

– Я каждый год приезжаю в Карловы Вары первого августа, уезжаю тридцать первого, но все напрасно. Хотя именно этот месяц и ожидание его последние двенадцать лет и стали смыслом, надеждой, не знаю на что. В моих снах звучит ее голос, стоит закрыть глаза и вижу ее образ. Она так восторженно относилась к жизни, по крайней мере, когда мы были вместе. Было ощущение, что каждый день для нее праздник жизни.

Я вспомнил, как Татьяна возвращалась из ежегодных поездок в Чехию: обыденно, спокойно, почти равнодушно, будто отсутствовала не месяц, а всего пару часов. Дежурный вопрос: «Как съездила?», дежурный ответ: «Нормально».

– А как она пела! Это было сказочно!

– Она тебе пела? – меня даже передернуло.

– Нет, не то чтобы мне, – улыбнулся Аркадий, – там было такое небольшое кафе, в котором фирменной фишкой была музыка. То есть там были инструменты, каждый посетитель мог что-то сыграть или спеть. Такое заведение с творческой атмосферой. Публика там соответствующая собиралась. Татьяна там пела романсы, аккомпанируя себе на гитаре. Она в эти минуты будто светилась, смотрела на меня, и создавалось впечатление, что поет только мне.

В юности моя Татьяна очень любила петь и играть на гитаре. Но потом, когда мне приходилось дома работать над будущей диссертацией, требовалась тишина. Она стала петь только, если собирались у нас друзья или мы были в гостях. Потом я начал строить компанию, в основу успеха которой были положены результаты моих научных изысканий, гостей принимать или ходить к друзьям стало некогда. Когда переехали в новый дом, который я построил, гитару забыли где-то в шкафу в старой квартире…

– Вот такая у меня история любви, – вздохнул Аркадий, посмотрел на часы. – Все, мне пора, сейчас начнется посадка. Рад был тебя повидать, узнать что-то о бывших одноклассниках. Вот, – он достал свой бумажник и вытащил из него визитную карточку, – будешь в Германии, звони, с удовольствием с тобой встречусь. Кстати, вот так выглядит моя Татьяна, – он из отделения с клапаном на кнопочке вынул фотографию и протянул ее мне.

На снимке пара сидела за столиком в каком-то кафе: Аркадий и совершенно незнакомая мне женщина, даже отдаленно не напоминавшая мою Татьяну.

– Все. Пока, я побежал, – Аркадий забрал у меня снимок, аккуратно убрал его в бумажник, встал и протянул мне руку.

Я пожал ее:

– До свидания, вот возьми мою визитку, если опять приедешь, обязательно позвони.

Когда Аркадий отошел уже на середину зала, он обернулся и помахал мне рукой, а я, глядя ему вслед, думал, был ли в жизни моей жены кто-нибудь, кто вдохновлял ее петь или был только я, кто убил ее желание петь?

«Parole, parole, parole…»

Наша супружеская жизнь давно пролетела медовый период, миновала и тканные, и деревянные юбилеи, потом основательно принимала металлические оттенки и вот докатилась до хрустальной хрупкости.

Мы не то чтобы дрались или ругались с битьем посуды, но тихий изнуряющий конфликт – невысказанный, затаенный – назревал зримо. У меня были обиды и претензии к супругу, наверняка, подобное зрело и в его душе. По крайней мере, я упорно надеялась, что это так, иначе остается только равнодушие, а его победить труднее всего, практически, невозможно.

Надо было что-то предпринимать. Что? Как всякая современная женщина, я полезла за ответом в интернет и наткнулась на рекламу некоего психолога с темой: «Преодоление конфликтов». Позвонила, поехала в офис и оказалась в уютной приемной, где очаровательная секретарша моего возраста задала мне несколько вопросов и записала в группу.

Стены приемной были увешены фотографиями. С одной из них сквозь очки в тонкой металлической оправе на меня был обращен чуть прищуренный, с легкой хитринкой добрый взгляд пожилого психолога. Очень приятное лицо. Просто очаровашка! Вот было бы здорово, если мой муж будет так выглядеть, когда достигнет такого же возраста!

– Он специалист по семейной психологии? – спросила я у секретарши.

– Что вы! Он специалист гораздо шире. Он Король в своем деле! – улыбнулась она. – Ваши занятия будут проходить в соседнем кабинете. Я записала вас в группу, приходите первого июня, в воскресенье. Это первое занятие по вопросам Преодоления.

Мужа посвящать в свои планы не стала. Сказала, что к подруге пошла. Он даже голову от книги не поднял, хмыкнул только что-то. Интересно, он вообще понял, что я сказала? Да, надо что-то срочно менять, что-то делать!

И вот я сижу в просторной комнате в компании еще пары десятков человек.

Психолог-Король (по секрету, в жизни оказался еще очаровательнее, чем на фотографии) начал занятие с краткого вступления, в котором поведал нам, как много значат слова в преодолении конфликта. Привел пару примеров из своей молодости, когда бывал в колхозе сначала студентом, а потом уже и молодым специалистом. Там у них происходили с местными ребятами конфликты, которые должны были закончиться жуткой дракой, но наш психолог всегда умудрялся найти слова и с их помощью преодолеть, погасить конфликт.

– Я специально в своих примерах не приводил слова, которые гасили конфликты, – продолжал он. – Наша задача в том, чтобы вы сами научились находить такие слова.

Потом, когда был перерыв, и все разошлись покурить или попить кофе, я заглянула к секретарше, чтобы забрать свой экземпляр договора. Мы с ней разговорились, я поделилась своим восхищением, что Король может словами погасить конфликт с подвыпившими деревенскими ребятами. Секретарша рассмеялась:

– У него просто всегда в кармане была фляжка с водкой. Этот аргумент заставлял аборигенов принципиально менять свою позицию в споре.

Вот тебе и секрет психологии!

Вторая часть занятия строилась иначе. Король предложил каждому из нас подумать и рассказать, что бы нам хотелось преодолеть, и самим предложить пути преодоления.

– Это не обязательно должен быть очевидный конфликт, – напутствовал он. – Это может быть стремление к какой-то мечте, тогда это конфликт или с самим собой, или с окружающей обстановкой, в зависимости от сути мечты. Это может быть преодоление каких-то своих слабостей, недугов, что угодно. Во всем этом есть конфликт, который мы и попытаемся научиться преодолевать.

Затем начали выступать члены группы.

В конце занятия Король объявил, что свои советы он вышлет каждому индивидуально на электронную почту.

Первые дни недели были заняты сборами сына на дачу. В среду муж отвез его к своей маме в садоводство на берегу озера. Наконец наступили и мои летние каникулы, и я приступила к реализации плана, который созрел у меня за время присутствия в офисе психолога.

Первым делом был продуман и подготовлен мой туалет вплоть до белья, что, как всегда, сильно отразилось на семейном бюджете, но совесть моя была спокойна – не для себя же стараюсь, а для общего дела – семейного.

Вспомнив рассказ секретарши о секретах психологии, я взяла отгул и пятницу посвятила закупке любимых напитков мужа и готовке ужина. А еще, естественно, успела сбегать в парикмахерскую.

И вот во всеоружии я встретила супруга.

– Ты приоделась?! – отметил он, разуваясь в прихожей.

– Удивляюсь, что ты заметил, – бросила я пробный камень.

– Как тут не заметить, уже не помню, когда ты последний раз была в платье.

Если быть честной, меня действительно было не вытащить из любимых джинсов, разве что вечером в халат. Ладно, пусть он думает, что счет стал один ноль в его пользу, не буду пока припоминать его ежедневные штаны от спортивного костюма с вытянутыми коленями.

Тем временем он помыл руки, сунулся на кухню, увидев пустой стол, заглянул в комнату и, я надеюсь, потерял дар речи.

Хотя в белые ночи это и выглядит смешно, я даже свечи среди закусок и бутылок на столе зажгла. Для полноты картины и настроя.

– Ты премию получила? – сняв галстук, он сел за стол и потянулся к коньяку.

– Нет. Просто лето, погода, настроение.

– Будешь? – он вопросительно склонил бутылку над моей рюмкой.

– Конечно.

– Лето, так лето, – коснувшись свой рюмкой моей, он выпил и не спеша начал изучать содержимое стола.

После нескольких рюмок, первоначального утоления голода и вежливых похвал моих кулинарных способностей муж огляделся в поисках привычного телевизионного пульта, который я предусмотрительно спрятала в шкаф.

– Где он?

– Тебе обязательно нужен телевизор. Без него плохо еда усваивается?

– Да нет. Просто, где он?

– Можно же хоть раз без него посидеть, поговорить.

– Ну? О чем? Что-то случилось?

– Почему обязательно случилось? Мы же семья. Наверное, у нас есть темы для разговора.

– А-а, – он приподнял подбородок и вздернул брови, а потом потянулся к бутылке, я не препятствовала. – Начинай, – добавил несколько обреченно. – Опять какой-то грандиозный план?

– Причем тут план?

– У тебя же все время какие-то планы: новые обои, новая мебель, перестроить дачу или еще что-нибудь.

Вот началось, я с облегчением вздохнула, давай, давай, выговаривайся, не копи в себе, давай!

– Хорошо бы, конечно, чтобы эти планы выдвигал ты. Ты же глава семьи. Неужели тебя не волнует, как мы живем, как обустроена наша жизнь? – говорила тихо, без нажима.

– Ну, знаешь! Если я что-то когда-то и высказывал, то ты всегда это отвергала. При этом подводила под это такое многословное объяснение, что я уже начинал терять за этими словами саму тему разговора. Мне проще просто профинансировать твои планы, чем пытаться их корректировать. Последнее время ты вообще перестала советоваться, только ставишь перед фактом. Ты все планируешь, ты все знаешь, что надо покупать, что не надо.

– Сам виноват. Тебе же так удобнее, ты же сам отстранился от всего. Финансируешь? А я? Пусть твоя зарплата больше, но не в этом же дело. Почему только у меня болит голова об общем? Почему только я мечусь, чтобы устроить сына в физмат школу? Почему только я продумываю, куда нам поехать в отпуск? Думаешь, мне это очень нравится? Я бы с удовольствием была бы слабой женщиной за спиной мужа. Но нельзя же считать, что кроме работы другого труда в жизни нет. Встряхнись! Ты же не всегда таким был. Вспомни, вначале ты все время что-то придумывал. А потом начал сдуваться. Почему? Про обои вспомнил, а сколько раз ты подклеивал угол над письменным столом, где отклеивалось. Почему не обновить их везде? Ты скатился к полумерам, к наименьшим затратам сил. Ты перестал быть инициатором.

– Дорогуша, вспомни, как ты отшивала каждую мою попытку скорректировать твои грандиозные планы.

– Скорректировать!? Твои корректировки сводились только к отмене моих планов, лишь бы ничего не делать, ничего не менять!

– Ладно, считай, как тебе удобнее, – он поднял рюмку, кивнул мне и выпил.

Перебор, одернула я себя, не увлекайся, а то опять в угол его загонишь, замкнется.

– Ты же не такой. Если бы тебя устраивала жизнь, в которой все решаю я, ты бы жил радостно. Но ты же мрачнеешь с каждым днем, ты замыкаешься, ты гасишь в себе свое желание что-то сделать.

– Опять философия.

– Хорошо. Давай по-другому вопрос поставим. Не надо корректировок. Скажи честно, есть у тебя какой-то план, ну не знаю, мечта что ли? Что бы ты хотел сделать?

Вдруг, заметила промелькнувшую в его уже охмелевших глазах искорку:

– Баню.

– Что?

– Я бы хотел у нас на даче построить настоящую бревенчатую баню.

– Ну?

– Что ну? Она денег стоит, больших денег.

– Кредит.

– Ой, перестань! Каждый раз, когда ты берешь кредит на свои планы у меня предынфарктное состояние. Такая ситуация везде зыбкая, а ты…

– Но мы же не пенсионеры предсмертные, у нас еще большая часть жизни впереди. Что не заработаем? Нельзя жизнь на завтра откладывать. Надо свои мечты сегодня реализовывать. Чего ты боишься? Главное верить!

Он потряс головой и потянулся к бутылке, я подставила свою рюмку.

– Решено! Строим баню! – радостно крикнула я, спохватившись, испуганно прижала ладонь к губам, но было поздно.

– Вот опять ты приняла решение, – он, не выпив, резко поставил рюмку на стол.

– Ну, извини, – что уж тут оправдываться, – сам приучил. Переучи, отучи меня принимать решения. Построй меня, накажи, скажи, что я дура и ничего не понимаю.

– Ты не дура, – вяло ответил он. – А баня действительно дорого. Столько денег, чтобы летом несколько раз попариться.

– Это же мечта. Хоть раз попариться – это сбывшаяся мечта, ты сбудешь ее своими руками. Это же здорово! Вспомни, как ты через пару месяцев после свадьбы на всю свою зарплату купил мне колечко, которое тебе понравилось. Помнишь, как мы потом на продукты занимали у всех, на работу пешком ходили, свет вечером не включали, чтобы за электричество не платить? Это же было здорово! Нельзя прекращать делать прекрасные глупости, нельзя отказываться от радостей! Зачем мы живем? Нельзя становиться таким рассудительным. Ты убиваешь нашу жизнь, взвешивая каждый свой шаг и оценивая его с точки зрения возможности. Делай невозможное!

– Я… – он смотрел в небо за окном, я не вмешивалась, вдруг мой расчет оказался правильным?

Молчал он долго, я протянула руку и коснулась его плеча, он вздрогнул, наверное, вернулся из каких-то воспоминаний. Меня кольнуло неприятное подозрение: обо мне ли было это воспоминание, которое повергло выпившего человека в такую прострацию?

– Ты мне изменял? – тихо спросила я.

– Нет, – быстро ответил он. Слишком быстро.

А мне очень даже казалось, что да.

– А собирался? – зачем мне это? Так же спокойнее, но, с другой стороны, решила все прояснить, тогда проясняй все.

– Нет.

– Но хотел бы?

Пауза.

– Я думал об этом.

Вот и получи психолог хренов. А что ты ждала? Чудес не бывает.

Хотя…. Был у нас один ухажер. Так он меня обволакивал! И что? Нет, я не изменила, но я же стояла на грани. Тогда на корпоративной пьянке, в том кабинете замдиректора, в той темноте, в той власти рук и губ, в том тумане, в том соблазняющем дурмане и томлении, сквозь которые донесся легкий запах незнакомой мужской туалетной воды и незнакомого тела, и я как будто проснулась. Не родное! Не то! Опомнилась на самом последнем пределе. Но не надо супругу об этом знать, не надо, ни к чему это знание, пусть это умрет в моей памяти. Для мужчины это может быть непоправимым ударом. Они же не способны перенести свою не исключительность.

Не дай Бог, ему это сказать! Он тебе всегда объяснит причины своей неверности, но никогда не поймет твоей. Он может понять жену друга, которая изменила мужу, но не свою жену.

Каким бы он не был слабым и ведомым в любых других аспектах жизни, он готов многое признать, но не в вопросах права самца.

Как тот в кабинете, он же со мной теперь даже не здоровается.

Какие же они все же примитивные, когда разговор заходит о сексе. Попробуй сказать, что тебе с кем-то было хорошо! Хоть за сто лет до того, как ты встретила его. Он может быть миллионером, волшебником, хоть Богом, но ты можешь запросто срубить его одним сравнением, намеком на кого-то, кто в постели на одну десятитысячную долю круче его. Надо каждому из них твердить, что так хорошо, как с ним, у тебя еще ни с кем не было!

Я молчала. Я понимала, как трудно ему было произнести эти слова. Я бы не решилась. Но пусть, пусть выскажется, хуже нет накопления в душе недоговоренностей. Давай, давай… «Слова, слова, слова», как в той, любимой нами в юности, песне.

– Ты перестал меня хотеть? Я же знаю, что мужчины по природе полигамны. Вам же надо новых побед, вам надо разнообразие. Я наскучила?

– Я не знаю. Но я думал об этом, – его руки дрожали. – Прости, но это так.

– Не проси прощения. В этом виноваты оба. Не бывает, чтобы один.

– Ты так думаешь?

А что я еще должна была сказать? Предъявить претензии и разрушить свой план, вообще все разрушить. Что, нужно было в исступлении заломить руки и разразиться рыданьями?

– Да, я так думаю. Думаешь, мне нравится, что ты ко мне почти не прикасаешься.

– Но ты же все время уставшая…

– Новые слова из старой песни. Сделай так, чтобы я не была уставшая. Возьми ответственность за наш дом, за нашу семью на себя! Возьми! И я не буду измотана, издергана, нервная. Может, тебе скучно? Может, тебе обрыдло, что все идет по сценарию: ужин, телевизор, душ, кровать. Вспомни, каким ты был тогда, в начале. Ну!

– Что?

– Помнишь, как мы на заливе загораем, потом ты начинаешь дурачиться, приставать, потом уже нет сил терпеть, и мы бежим за шоссе в лес? Вспомни, как в гостях у Строгоновых мы вышли вместе с курящими на лестницу, чтобы развеяться. Потом все ушли, а ты потащил меня на последний этаж к двери на чердак. Помнишь? Никаких душей и кроватей!

Он ошалело смотрел на меня, будто я ему рассказывала что-то из чужой жизни.

– Почему все это ушло?

– Ну, мы же уже не юнцы.

– Мы не юнцы, потому что мы себя такими делаем. Старость приходит из головы, это не возраст, это мысли о возрасте! Пойми, мы такие, какими мы сами себе представляем, не верь зеркалам! Проснись, начни дурить, встряхнись, сумасбродство продлевает жизнь! – чувствовалось, что уже начало просвечивать донышко второй бутылки, меня несло, я вдруг поверила, что я на верном пути. Спасибо психологу! Слова на многое способны в нашей жизни, главное верить, абсолютно верить в то, что произносишь. А я верила! Еще как верила!

Муж поднялся, качнувшись, направился к музыкальному центру, что-то там поколдовал, и по комнате поплыли звуки «July Morning». Вернувшись, он поклонился и протянул мне руку.

Мы танцевали и целовались.

Потом он потянул меня за руку к двери.

Во дворе мы спрятались на скамейке, которая куталась в развесистый куст сирени, мое платье послушно ползло вверх, стринги вниз, а уже через секунду не нужны были никакие, самые даже умные на свете, слова.