Текст книги "666"
Автор книги: Вадим Сухачевский
Жанр: Детективная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– И если, мой мальчик, ты учтешь мои слова, то уверяю, рассказ твой окажется гораздо более занятным. Вот, например, о тамплиерах… Тут, кстати, и греховного меньше: я слышал, в Ватикане даже бродят слухи, что с них когда-нибудь снимут их грехи… Итак – чту там твои тамплиеры?
Снова эти тамплиеры,
а так же Бог знает что еще, к тому же, по несчастью, недослушанное мною до конца
– …Тамплиеры… – по фамильной традиции с того же слова начал господин Хоффе. – Что ж, о тамплиерах. Принято думать, что их уничтожение связано с тем, что король Филипп опасался их нарастающей силы в Лангедоке или ненавидел кое-кого из них лично, или же просто позарился на их сказочные богатства. Или, в самом деле, верил, что они нашли философский камень и хотел пытками вырвать его секрет… Едва ли. И зачем бы тогда было папе Клименту одобрять разгром верных ему рыцарей-монахов?.. Нет, я думаю, все дело как раз в той самой тайне Грааля… – Он слегка покосился на епископа и сказал: – Не будем, в самом деле, распространяться… Но дело было в Тайне, это не вызывает у меня никаких сомнений. Однако и под самыми страшными пытками они не выдали Филиппу ничего. Да и не думаю, что сама Тайна так уж интересовала Филиппа, не исключаю, что он ее и так знал. Просто он, с согласия папы Климента, хотел, уничтожив тамплиеров, с корнем выкорчевать ее из этого мира.
– И что ж, она так и умерла? Или, по крайней мере, уснула почти на шесть веков, до той поры, пока отец Беренжер не раскопал эти свитки? – спросил господин Клод.
– О, нет! – воскликнул епископский племянник. – Подобные тайны, коли уж они впущены в наш мир, не умирают. И засыпать им не позволительно. Они просто тщательнее прячут от посторонних глаз входы в свои чертоги и те тропы, которыми продолжают расходиться по миру. Именно так произошло и с этой Тайной. Да, тамплиеры погибли. В большинстве своем. Однако – не все, далеко не все! Тайна, если не считать этих свитков, до поры до времени покинула Лангедок, но не на нем же одном свет клином сошелся! Мир наш велик, а Тайна вездесуща, и, поверьте, она найдет для себя немало других чертогов, где спрятаться.
– Но – каким образом? – спросил все тот же господин Клод Дебюсси.
– Тут надобно отдать должное все тому же Жаку де Моле, последнему тамплиерскому магистру, – ответил господин Хоффе. – Вероятно, тоже не обошлось без некоего просветления свыше. Готов поклясться, он так или иначе предчувствовал скорый конец – и свой, и своего ордена. Этого он не в силах был предотвратить, но не мог он также допустить и гибели Тайны, хранителем которой себя считал. И вот (это уже мои собственные изыскания) перед самым крушением ордена он рассылает в разные концы земли своих эмиссаров, самых доверенных и ученых рыцарей-монахов ордена – в Шотландию, в Ирландию, на Мальту. Более они в Лангедок, насколько известно, не возвращались. Что же они везли с собой? Вряд ли только приветствия и наилучшие пожелания.
– Они везли с собой Тайну! – догадалась госпожа Кальве.
– Вы удивительно догадливы, – сказал молодой Хоффе (интересно, один ли я заметил ироническую улыбку на его губах?) – Да, таково и мое предположение… – при этих словах он сделал интригующую паузу.
– Ну, а дальше что? – спросил молодой Дебюсси, самый нетерпеливый.
Господин Хоффе, продолжая всех томить, долго раскуривал сигару, и лишь когда все присутствующие, даже задумчивый и погруженный в себя господин Малларме, устремили на него взоры, продолжил:
– Что касается ирландского следа, то тут не скажу вам ничего – специально не изучал. Шотландцы превратили все это в масонство… – Тут епископ Бьель немного поморщился, и его племянник поспешил вставить: – То есть, в конечном счете, в некую салонную забаву, в пасквиль на столь величественную Тайну. Хотя, – прибавил он, – вероятно, и в масонстве мы все-таки при желании можем обнаружить некоторые ее отголоски. Наиболее плодотворным оказался мальтийский след. На Мальте располагался орден Госпитальеров, также рыцарей-монахов, а уж они-то умели не растрачивать такое богатство по пустякам. Можем быть уверены, что там-то уж эта Тайна хранилась надежнее, чем даже золото в их сундуках. И так она хранилась там пятьсот лет… Но… – вздохнул он, – ничто не бывает вечным в этом мире. Спустя без малого пятьсот лет наша гордость Франции, наш славный император Наполеон Первый захватил Мальту, тайны его если и волновали, то куда более приземленные, и он попросту, ничтоже сумняшеся, разогнал с острова рыцарей-монахов вместе со всеми их мистическими тайнами. И на сем… – он снова сделал паузу.
– На сем Тайна пресеклась? – первой не выдержала госпожа Кальве.
– Ах, мадам, – отозвался Хоффе, – такие тайны не пресекаются, ибо их оберегают силы, неведомые нам. На сем этапе она просто сменила место своего прибежища. Ибо разогнанный Наполеоном орден переселился в далекую, холодную Россию, в Санкт-Петербург, где правивший в ту пору, весьма, говорят, романтически настроенный российский император Павел, который, даже не являясь католиком, тем не менее, был избран Магистром этого католического ордена.
На лице госпожи Кальве появилось страдание:
– Вы хотите сказать, что Тайна обрела пристанище у магометан?
– Да нет же, нет, – нетерпеливо пояснил Хоффе, – русские вовсе не магометане, они тоже христиане, лишь немного, совсем немного иного толка, нежели мы, католики. Вроде, допустим, гугенотов. Хотя зачинатель крестовых походов папа Григорий и говорил про византийцев, приходившихся этим самым русским единоверцами…
– …что они такие христиане, от которых самого Господа Бога тошнит, – привычно окончил за него фразу дядюшка-епископ. – Впрочем…
– …Впрочем, эти слова надо все же воспринимать, делая поправку на темное и жестокое время, – под кивок епископа продолжил господин Хоффе. – Вернемся, однако, все-таки к императору Павлу. Уж следует полагать, что его как великого магистра мальтийцы сочли возможным посвятить, иное трудно себе представить. Во всяком случае он, как и некогда магистр де Моле, в какой-то степени вдруг обрел дар предвиденья, и с точностью предсказал свою гибель, коя должна была наступить через четыре года четыре месяца и четыре дня после его воцарения, что и случилось ровно как он предсказывал, если кто из вас слышал.
– Да, да, – сказала госпожа Кальве, – у них же там, кажется, была революция, и его гильотинировали, как нашего бедняжку Луи.
Господин Малларме при этих словах, едва сдержав улыбку, лишь мученически закатил глаза, а господин Хоффе все-таки не смог не улыбнуться:
– Революция? В России? Нет-нет, мадам, вы с чем-то перепутали. Его, кажется, просто зарезали, но не в том суть. А суть в том, что таким образом наша Тайна проникает в империю, столь огромную, что она протирается до самого Тихого океана, и столь суровую, что наш достославный Наполеон Первый заморозил всю свою Великую армию, не пройдя и одной десятой ее части.
В эту минуту я с гордостью ощутил свою причастность к их ученому разговору. И мог бы даже, если бы посмел, поправить этого всезнайку, епископского племянника. Нет, не всю армию он тогда погубил, наш Наполеон. Мой прадедушка Анри, хоть и оставил там, в снегах, все пальцы своих ног и вынужден теперь скакать на круглых копытцах, но, при том, что он тоже был в той армии, он до сих пор все-таки жив. Правда, как он говорил, больше ни один говньюк из их сорок первого апшеронского полка домой из того похода не вернулся. Так что господин Хоффе был хоть и не совсем, но почти прав, ибо считать моего вернувшегося оттуда, чтобы до конца дней скакать на копытцах, прадедушку Анри за полновесно живого было бы тоже не совсем честно.
– И что же, Тайна расползлась по этой необъятной России? – спросил господин Метерлинк.
– О, нет, – ответил господин Хоффе. – Видимо, император Павел все-таки внял предостережениям мальтийцев и выпускать ее на волю не стал. Но она и не умерла вместе с ним, ибо, как я уже говорил, такие Тайны не умирают. Тут, однако, я вынужден сослаться на сведения, полученные мною приватно от одного русского князя, не разглашая его имени. А тот, в свою очередь, получил их от своего деда, известного и влиятельного царедворца павловских времен. Так вот, по этим сведениям, примерно за год до своей гибели император Павел однажды заперся на всю ночь у себя в кабинете и до утра собственноручно писал некое письмо. Весьма, скажу я вам, странное письмо, если учесть, что затем он запечатал конверт с письмом мальтийскими печатями и отправил свое послание в путешествие на сто лет.
– То есть как? – не поняла госпожа Кальве.
– Очень просто. Уже наутро его указом была создана специальная тайная канцелярия, с должностями, передаваемыми по наследству; единственной целью данной канцелярии было заботиться о сохранности печатей и в конце концов передать письмо российскому императору, который там будет править ровно через сто лет.
– И что же, по-вашему, содержалось в этом письме? – спросил Метерлинк.
– Увы, этого покамест не знает никто, – с сожалением отозвался Хоффе. – Доживем до тысяча девятисотого года (именно тогда, согласно завещанию Павла, истекает срок) – глядишь, и узнаем2828
О дальнейшей судьбе упомянутого письма см. в романах В.Сухачевского “Тайна”, “Сын”, “Доктор Ф. и другие” из серии “Тайна”
[Закрыть]… Впрочем, – добавил он, – искренне в том сомневаюсь. Вероятнее всего, так и не узнаем никогда. Уж не ведаю, что там, в тысяча девятисотом, произойдет, но не сомневаюсь – подобные тайны даже без всяких особых канцелярий неплохо умеют сами себя оберегать. Одно лишь могу сказать с уверенностью: едва ли в этом конверте запечатаны какие-нибудь наставления, дворцовые секреты или там любовные откровения – через сто лет подобные вещи уже не интересны ни одной живой душе. А стало быть…
– …Стало быть, по-твоему, там эта самая Тайна и содержится? – приоткрыл глаза его дядюшка-епископ, про которого я уж было думал, что он давным-давно глубоко спит. – Что ж, мой мальчик, твои резоны…
– Мои резоны, – подхватил племянник, – кажутся мне единственным разумным объяснением!
– Возможно, возможно, не стану спорить. И таким образом, это означает…
– …Это означает, что свитки господина кюре на сегодняшний день – единственное, что может сколько-нибудь приблизить… да и приблизило нас уже к постижению одной из Величайших Тайн на земле! И суть ее сводится к тому… Впрочем, поскольку дядюшка не хочет…
– И все-таки нельзя же вот так вот, мой милый Эмиль, обрывать на полуслове! – немного обиженно произнесла госпожа Кальве. – Быть может… – она взглянула на епископа почти с мольбой во взоре, – …быть может, если я хорошенько попрошу, монсеньор не будет столь суров? – Глаза ее бархатились необычайно. – Монсеньор!..
– Ах, – отозвался епископ, – старость не столь сурова, сколь склонна к усталости. По правде, меня весьма утомил этот разговор. Да и подагра моя разыгралась. Посему, при всей моей признательности к нашему господину кюре за этот замечательный вечер, вынужден вас оставить. Так что прощайте, дети мои.
С этими словами он осенил всех крестным знамением и, сопровождаемый отцом Беренжером, на своих подагрических ногах заковылял к выходу.
– А по-моему, – сказала госпожа Кальве, когда они отдалились, – старость, особенно обремененная высоким саном, не столь устала, сколь попросту слепа. И счастлива своей слепотой, ибо можно не видеть того, чего видеть не желаешь. Что может быть страшнее слепоты?! Вы со мной согласны, дорогой Метерлинк?
– Ах, не вполне, – проговорил молодой человек. – Я как раз недавно думал об этом. Я подумал, что слепцы иной раз намного ближе к истине, нежели мы, зрячие, ибо мир они видят разумом и душою – тем главным, что отличает нас от зверей. И в это жестоком мире они вполне могли бы стать нашими поводырями… Впрочем, это так… некоторые раздумья, совершенно безотносительные к вопросу о Тайне. Мне, как и вам, очень хотелось бы понять, в чем там дело.
– И тем не менее, – вновь оживился господин Малларме, – не теряйте эту мысль насчет слепцов, мой дорогой Морис. Отличная и весьма плодотворная мысль, вполне в духе символизма. Осмелился бы даже вам посоветовать написать что-либо на эту тему. Возможно, лучше всего это легло бы в основу даже не стихов, а пьесы. Ибо ваши последние стихи, те, что вы изволили мне дать вчера…
– Новые стихи? – заинтересовался Дебюсси. – Ты мне их не давал. Я как раз ищу для романса…
– Стихи?.. О, как было бы интересно послушать! – вклинилась госпожа Кальве, но сильно покрасневший молодой человек, обращаясь не к ней и не к Дебюсси, а к Малларме, проговорил:
– Ах, забудьте, Бога ради, про эти стихи. Мне уже самому, клянусь, стыдно о них вспоминать… – Увидев возвращающегося отца Беренжера, он поспешил перевести разговор на другую тему: – Не вернуться ли, действительно, к нашей Тайне? Кажется, мы все тут одинаково заинтригованы.
Не имея окончания фразы дядюшки, молодой Хоффе не сразу нашелся с чего начать и промямлил:
– О, эта Тайна!.. Но тут, право же, боюсь впасть совсем уж в ересь… Хотя свитки преподобного Сонье со всею однозначностью говорят…
– Да не томите же, это жестоко! – едва опять не воспорхнув, воскликнула госпожа Кальве.
– Да, да… – рассеянно кивнул господин Хоффе. – Самые истоки Тайны берут начало еще в Палестине – посему именно тамплиеры, первыми оказавшись там во время крестового похода, первыми в послемеровинговскую эпоху и обнаружили их. Думаю, это ввергло их в полное ошеломление, а потом, когда чуть пришли в себя, заставило переосмыслить некоторые места самого Святого Писания. Так что те, кто впоследствии обвинял их в ереси, был не так уж и предвзят, как это у нас принято считать. Главное из этих мест касается, пожалуй, приведенного в Писании образа Марии Магдалины. Не случайно ее именем тамплиеры потом называли почти все воздвигнутые ими храмы, вроде того полуразрушенного, что стоит сейчас в Ренн-лё-Шато. Неужели действительно всего лишь прощенной блудницей она была? Но тогда вовсе уж становятся непонятными некоторые тексты… Ах, нет, забегая несколько вперед, начну все-таки с другого – с корабля, с этой триеры, которая, покинув Палестину, устремилась в Средиземное море и плыла, покуда не пристала к берегам нашей Галлии. Кто же, спрашивается, находился на борту этого корабля?.. “Голубка”, кстати, было его имя…
– “Голубка”!.. – эхом отозвалась госпожа Кальве. – Превосходное имя – “Голубка”!
– Да, “Голубка” – это следует из тех самых свитков, – подтвердил господин Хоффе.
Ах, как я обхаживал в эти минуты именно его, как норовил, опередив лакея, сам поскорее поднести ему спичку к сигаре, чтобы не пропустить ни слова из того, что он говорил. И как поглаживал при этом в кармане свою стекленцию, Спиритус Мунди!..
Но и стекленция не помогла. Ибо в этот самый миг отец Беренжер сказал мне:
– Давай-ка ты, Диди, отнеси вниз грязную посуду. Стол мне понадобится, чтобы развернуть свитки, – пояснил он гостям.
Ничего более не оставалось, как выполнять его повеление.
Кто бы знал, как я спешил!
Но пришлось слишком долго искать, куда ткнуться с этой горой посуды, коридорные направляли меня то туда, то сюда. В результате из-за спешки я окончательно сплоховал – оступился на ровном месте, все с грохотом полетело на пол, и потом долго я под надзором сурового старшего коридорного подбирал с пола и выковыривал из-под плинтусов фарфоровые черепки.
Но и этим дело не кончилось, ибо затем старший коридорный еще, наверно, полчаса переписывал разбитую посуду, каждую плошку называя своим замысловатым именем, чтобы затем представить список нанесенного гостинице ущерба моему преподобному к оплате. Поэтому, когда я вернулся в наши апартаменты, с сожалением понял, что все самое главное, вероятно, уже было сказано.
Гости как раз собирались уходить. Госпожа Кальве восклицала на прощание:
– О, неслыханно, неслыханно! Неужели действительно такое могло быть?!
А господин Малларме перед тем, как уйти, сказал отцу Беренжеру:
– Все крайне любопытно, господин кюре… Впрочем, после всего услышанного даже не знаю, как вас теперь называть. Неужто…
Нет, он не договорил, однако мне теперь в моей перемешавшейся, как цементный раствор, памяти так и слышится ответ преподобного:
– Ты сказал! Ты сказал!..
Ну вот, дорогая гляделка моя, досточтимая Роза Вениаминовна, – и вы при сем еще будете с недоверием во взоре спрашивать, знал ли я того самого господина Малларме! Да, как изволите удостовериться, я знал, я знал его! И господина Метерлинка, и госпожу Кальве, и господина Дебюсси!
Ах, мало ли кого я знал на своем избыточно долгом веку, всех не упомнишь! Но этих – уж точно знал!..
…Только – где вы? Ведь только что разговаривал с вами, моя недоверчивая гляделка!..
Или, быть может, неделю назад? Или – год?.. Как тесно в моей памяти, как слиплось там все!
И только пробивается сквозь толщу почти что века брошенное когда-то:
– “Голубка” – было имя этого корабля…
Не как живой звук, а как тень звука, давно оторвавшегося от уст. То есть звук уже умерший, как нельзя считать вполне живым подобного мне человека, столь давно оторвавшегося от своих земных корней.
Через день мы с преподобным отбывали из Парижа назад, в Ренн-лё-Шато. Отбывали вагоном первого класса. Как я не соскучился по матушке и по нашей тихой деревушке, было слегка грустно на душе. Грустно прощаться с этим особым, пьянящим, как вино, воздухом Парижа! – увижу ли я еще когда этот город?
Вслед за преподобным два дюжих грузчика внесли в наш вагон сильно пополнившийся багаж отца Беренжера. За тем, как вносят не то три, не то четыре тщательно обернутые в брезент большие рамы, преподобный проследил самолично, при этом покрикивая на грузчиков, чтобы, не дай Бог, за что-нибудь эти рамы не зацепили.
После, уже в дороге, сказал мне, что в рамах – картины, которые он вчера приобрел. Точнее… оно произнес такое слово… Во! Ре-про-дук-ции картин, которые сделали, по его заказу, не больше не меньше как в самом Лувре. И спросил, улыбнувшись:
– Хочешь знать, Диди, сколько я за них заплатил?
Я пожал плечами. Картинки, конечно, дело хорошее, и на стене неплохо смотрятся, коли собой неплохи, но уж не дороже они, надо полагать, чем еще одна пара модных сапог, которые он прикупил в день отъезда. Впрочем, теперь он был богач, наш досточтимый кюре, и мог хоть дюжину пар таких сапог себе позволить.
Когда он, однако, назвал цену картин, мне на миг показалось, что я сделал то, что недавно не удалось сделать даже воздушной госпоже Кальве – оторвался от сидения и парю в воздухе. Да сколь бы они хороши ни были, эти картинки, хоть бы и сделанные в Лувре, и каким бы ни был ты сам богачом, – но столько за них отвалить!.. Провалиться мне на месте, если за такие деньжищи не купить половину всего Лангедока!.. Я таких цифр прежде не слышал и, признаться, слышать и повторять больше не хочу, настолько они выходят за пределы человеческого разумения… Если, конечно, человек этот не принц крови из каких-нибудь Меровингов, или если он не… страшно даже подумать…
Ночью, лежа на мягчайшей постели, какая бывает лишь в первом классе, под стук колес я – уже далеко не в первый раз с тех пор, как мы с ним попали в Париж – все думал сквозь забирающий сон: кто же он в самом деле такой, наш преподобный отец Беренжер?
И, кроме этих мыслей, в голове крутилось на разные лады еще одно слово: “Голубка”, “Голубка”, “Голубка”…
__________________________________________________________________
Бумажное эхо
2929
(1) Перевод с латыни
[Закрыть](1) Рим, Ватикан,
кардиналу Боттини
(с нарочным)
…Пользуясь нашей старой дружбой, а также Вашей близостью к Его Преосвященству, хочу поведать Вам об этой встрече с лангедокским кюре, в самом трепетном ожидании которой пребывал к тому времени несколько дней.
О, этот кюре (Беренжер Сонье – так его зовут) у себя в Лангедоке докопался-таки до свитков, дубликаты которых, если их еще не уничтожили, должны храниться в секретном отделе ватиканской библиотеки. Вы, безусловно, помните о них, так что едва ли есть нужда повторяться, тем более – далеко не все можно доверять бумаге.
Вы также должны помнить, что некогда решался вопрос о том, как с ними быть? Тогда прежний папа Пий так ничего и не решил и оставил все на усмотрение своего преемника. Боюсь, что теперь уже Его Святейшеству Льву XIII, если сочтет нужным, придется обременить себя сей тяготой.
Что же касается моего скромного мнения по этому поводу, то оно, коли Его Святейшеству угодно знать, таково. По отношению к одному, всего лишь одному человеку (если позволительно называть его человеком) Святая Церковь могла бы искупить свою… назовем это так: ошибку, допущенную еще во времена Пипина Короткого.
Отец Беренжер, – при условии, что он вправду тот, за кого выдает себя (а сие, увы, с большой вероятностью, действительно, правда), – мне кажется, вправе рассчитывать на некоторые послабления обетов, данных им при вступлении в сан. Тут я в первую очередь имею в виду обет безбрачия, ибо едва ли можно считать желательным пресечение его рода. Кроме того, вправе он, полагаю, и на получение некоторых субсидий, возможно, и немалых, от Ватикана. Право, Святая Церковь от этого едва ли слишком обеднеет, зато, быть может, почувствует некоторое искупление за доставшийся ей (ведь известно же, каким образом!) Пипинов Дар3030
Добившись согласия Рима на свержение династии Меровингов, Пипин Короткий, по заранее состоявшемуся уговору, подарил во владение римским папам огромную территорию, примерно в треть Италии – Ватикан, который стали именовать “Пипиновым даром”. Впоследствии, в силу войн и прочих политических событий, эта территория сжалась до ничтожных размеров Ватикана нынешнего. (Авт.)
[Закрыть].
Также, думаю, следует выделить и просимые им средства на восстановление, а фактически на возведение заново (ибо он почти разрушен) храма Марии Магдалины в деревне Ренн-лё-Шато, что в Лангедоке. И не стоит слишком уж стеснять его соблюдением всех ныне принятых канонов при этом строительстве – пусть руководствуется своим вкусом и своим (при учете его происхождения) вкусом.
Впрочем, не мне о том судить, ибо все же есть у нас в Церкви судия и повыше, до которого, надеюсь, Вы найдете способ довести мои слова.
(Далее на несколько абзацев – повествование о собственном, сильно ухудшившимся за последнее время здоровье и расспросы о здоровье адресата.)
…С чем и остаюсь всегда Ваш
кардинал де ***
***
Париж, кардиналу де ***
(с нарочным)
…что же касается лечения вашего ώρήθριτ3131
уретрита (Греч.)
[Закрыть], мой друг, то высылаю вам эти капли, произведенные из настоя горного кустарника. Сам страдая тем же до крайности неприятным недугом, могу сказать, что лучшего средства для облегчения этой болезни на сегодня не знаю.
Относительно же моего здоровья – чего можно ждать от старика, который, если Вы изволите помнить, превзошел даже Ваш далеко не юношеский возраст на добрый десяток лет? Жив – и то хвала Господу.
(Лишь в самом конце письма.)
…Ваши мысли, касающиеся упомянутого Вами лангедокского кюре Беренжера Сонье, считаю здравыми и весьма изобретательными. Его Святейшество в ходе вчерашней беседы со мной пришел к такому же выводу. Истинная правда – наша Церковь не оскудеет и не слишком уронит себя, если выделит некоторые субсидии и даст некоторые поблажки одному-единственному захолустному священнику.
Кем бы он в действительности ни был.
Более подробно распространяться на эту тему Его Святейшество возможным для себя не счел, что я, ввиду скользкости темы, считаю наиболее правильным.
Всею душой Ваш
кардинал Боттини
***
Префекту Парижа,
его превосходительству графу де ***
(Секретно)
…согласно Вашей инструкции о пресечении неблагонадежных разговоров, в поле моего внимания попал приехавший из Лангедока кюре Беренжер Сонье, временно обосновавшийся в “Гранд-отеле”, то есть как раз на территории вверенного мне участка.
Сей кюре (живущий явно не по средствам, в самых дорогих апартаментах, и заказывающий в Лувре лучшим художникам копии картин, в том числе кисти Пуссена и Тенирса) нынче устроил у себя званый вечер с приглашением епископа Бьеля, его племянника, некоего Хоффе, а также не всегда и не во всем (судя по донесениям наших агентов) благонадежных поэтов Стефана Малларме и Мориса Метерлинка (последний родом вовсе даже из Бельгии), молодого композитора Клода Дебюсси, и оперной примадонны Эммы Кальве.
…благодаря моему агенту, внедрившемуся в число обслуги “Гранд-отеля” под видом лакея…
…В ходе их разговора, которого, ввиду своей низкой образованности и высокой учености собравшихся, мой человек не целиком понял, тем не менее, отчетливо проскальзывало немало предосудительного, а именно подвергались сомнению догматы Церкви, Святого Писания, подвергалась (как понял мой человек) хуле самая Богоматерь и едва ли не все устои христианской веры, что еще более усугубилось после ухода епископа Бьеля, который, хотя и не нашел в себе мужества пресечь, но, очевидно, и не имел более сил дальше выслушивать подобное…
…был вынужден выдать собственные три франка моему человеку, в надежде на возмещение…
…Со всеми извинениями осмеливаюсь отправить настоящий отчет вашему превосходительству в столь позднее время суток, поскольку завтра, как мне известно, Вы изволите отъехать в свое имение в Пуатье, а через день вышеназванный кюре Сонье, как я узнал, отбывает из Парижа к себе в Лангедок, находящийся вне сферы Вашей власти.
Посему, если ваше превосходительство сочтет произносимые в “Гранд-отеле” речи недопустимыми или даже преступными, то я, со своей стороны, готов действовать в соответствии с Вашими распоряжениями и тем самым служить Отечеству в любой час дня и ночи.
Верный вашему превосходительству
капитан жандармов ***
***
Писано карандашом
на глянцевом, хотя и несколько мятом листе бумаги с эмблемой дорогого парижского ресторана, прыгающими буквами – очевидно, его превосходительство писал не вполне на трезвую голову.
И ты, ...........3232
Текст на салфетке сдобрен большим количеством чересчур уж прямых выражений, которые мы почтем за лучшее удалить.
[Закрыть] чертов, ради такой говнистики отрываешь меня посреди ночи от государственных дел!
Тебе кого сказано было высматривать? Анархистов, социалистов! Два взрыва было за месяц у тебя в квартале. Эдак у тебя под самым твоим толстым ...... вторая Коммуна пролезет – не заметишь.
Нет, он, понимаете, к ........ матери, попами занялся! Да ............ ты после этого, а не жандармский капитан! С попами нам, к ........... таким, разбираться только не хватало!
И этого ......... грамотея, лакея твоего ........, из “Гранд-отеля” – к чертям. Нашел, ..........., понимаешь, теплое местечко! Пусть-ка за анархистами по улицам побегает, пока не ......... А коли .........., так пусть твоими тремя франками и подотрет себе .........
А насчет возмещения – будет тебе возмещение, ......... хренов, кода я тебя из капитанов в капралы разжалую.
Я все могу! (Несколько строк, сдобренных уж самыми крепкими словами, зачеркнуто.) Потому что…
(Совсем уж косо.)
…я для тебя, букашки, – Бог!
К этому листу бумаги сзади по случайности приклеился ресторанный счет с перечнем яств на впечатляюще солидную сумму, на обороте которого также карандашом и тою же нетвердой рукой записано:
– Клотильда (светленькая): N-ская набережная, дом г-на Берсье, 3-й этаж.
– “Цыганочка”: Монмартр, шатровый дом возле ресторана “Зальцбург”, вход с угла, 4-й этаж.
– Янина (полячка, рыженькая, 20 фр. за визит!): ул. Гюго, дом г-на Бонвиля, 3-й подъезд, 4-й этаж, спрашивать г-жу Загоржельскую
…Стребовать с немца за то известное дело обещанные 4000 франков.
Из них вернуть 1000 фр. Эжену в счет покерного долга. (Можно и позже.)
И мятый глянцевый лист, и счет аккуратно приколоты еще к одному листу бумаги с записью уже чернилами и разборчивым, деловым почерком.
Начальнику 5-го отдела
Управления контрразведки
полковнику ***
(Строго секретно)
Сия писанина исполнена рукою г-на префекта, за которым Вами велено мне наблюдать, и взята мною у моего друга, жандармского капитана ***.
Пояснения:
1) Писалось в ресторане “Савой”, где его превосходительство изволил в течение 6 часов ужинать с русским графом Озерским, включенным в перечень лиц, подозреваемых нами в шпионаже в пользу России.
2) Девица легкого поведения по прозвищу “Цыганочка” – в действительности некая Милена Ракоши, подозреваемая в шпионаже в пользу Австро-Венгрии.
3) “Немец” – барон фон Валленштейн, полковник германской разведки.
4) “То известное дело” – помощь, оказанная его превосходительством вышеназванному барону, по проникновению в круги, близкие к нашему Генеральному штабу.
5) Эжен – некий Эжен Меран, вхожий к британскому военному атташе.
Секретный агент
Управления контрразведки
Генерального штаба “Пилигрим”
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?