Текст книги "Живущие среди нас (сборник)"

Далее упоминалось о том, что жертву Дагону подготавливали особенным образом. С помощью неких тёмных ритуалов из её тела вытаскивали кости, ибо, по некоторым поверьям, Дагон не имел зубов, но оставляли при этом живой (я понял, к чему клонит Грант, но просто отказывался верить в это). Затем укладывали в лодку и направляли её в море. Мой разум, шокированный столь жуткими строками, потребовал «скотча», и я с удовольствием удовлетворил его требование.

Я всё понял. Мой собеседник хотел сказать, что Орден, уничтоженный, как думало правительство, в ходе «зачистки» Инсмута, обрёл последователей здесь, в Соулберри. И эти проклятые последователи принесли Эдварда Мостоу в жертву тому, кого изображала жуткая статуя напротив спикизи. Грант умолял со страниц блокнота передать эту информацию тому, чьих сил и чьей храбрости хватит на то, чтобы ей воспользоваться. Он заклинал читающего быть осторожным и назначать встречи лишь в питейных заведениях, где вероятность встретить служителей Ордена крайне мала, ибо алкоголь иссушал и разрушал их обожавшие влагу тела.

Я закрыл блокнот и почувствовал, как страх наполняет меня, превращая в жалкое подобие живого существа, одержимое желанием оказаться как можно дальше от Соулберри и его мрачных тайн. К моему великому стыду, меня более не интересовала судьба Ричарда, и менее всего я желал искать его в этом нелепом кошмаре для того, чтобы огласить волю его растерзанного чудовищами, в пока ещё человеческом обличье, отца. Я бросился наутёк, словно трус.

Вылетев из спикизи, я сшиб с ног двух «хромоногих», по всей видимости, поджидавших меня у входа. Меня спас мой собственный страх, подаривший мне крылья, на которых я стремительно мчался прочь. Та часть моего разума, что ещё могла принимать решения, намеревалась воспользоваться лодочной станцией мистера Мостоу, взять его личную моторную лодку и, выйдя в море, достичь порта Лайонхарта, соседнего города, откуда я мог добраться до Аркхэма, уже не опасаясь за свою жизнь. Другого пути я просто не видел, ибо поезд уходил из Сойлберри лишь утром, а возвращаться в гостиницу, зная о жуткой перепончатой лапе портье, мне не хотелось.

Я не помню, как нашёл лодку Эдварда Мостоу, как сумел завести её и оказаться один на один с покрывшимся рябью морем. Помню лишь адский хор похожих на бульканье голосов «хромоногих», следовавших за мной по пятам. Ужас от того, что они сделают со мной, как только поймают, придавал мне сил, и оттого я преуспел в своём замысле.

Когда я решил, что более моей жизни ничего не угрожает, о борт лодки что-то с силой ударилось, и мотор, который, судя по всему, был не намного моложе меня, заглох. Я посмотрел за борт и едва не лишился рассудка от того, что увидел. В нескольких футах от меня, в маленькой шлюпке, дрейфовало то, что осталось от Томаса Гранта. Яркий лунный свет сыграл со мной злейшую шутку, позволив разглядеть это в подробностях. Язык мой присох к нёбу, а в горле, казалось, навеки застрял немой крик.

У Томаса Гранта не было костей. Похожее на омерзительное желе, его тело слегка подрагивало, а глаза… Святые угодники, его глаза двигались! Они смотрели на меня, о чём-то беззвучно умоляя. Я не смог вытерпеть этого леденящего душу зрелища и бросился заводить мотор своей лодки. Это и позволило мне дожить до сегодняшнего дня, пусть даже далее него для меня всё слишком туманно и жутко.

Едва я отплыл от шлюпки на дюжину ярдов, вода возле неё вспенилась, и я увидел его. То самое чудовище, чьё каменное изваяние не так давно привело меня в заведение, что я в глубине души проклинал теперь, когда всего три порции «скотча» и минутный разговор решили мою судьбу. Отец Дагон. Его размеры были таковы, что сердце моё на миг перестало биться. Чудовище схватило шлюпку своими руками, точно миску с кормом, и, раскрыв бездонную пасть, в один момент проглотило Гранта. Я смотрел на это, скованный ржавыми цепями ужаса, не в силах пошевелиться. Я был готов к тому, что теперь Дагон примется за меня, но чудовище выпустило шлюпку из рук и, даже не взглянув в мою сторону, скрылось в морской пучине.

Некая высшая сила, коей я безмерно благодарен, позволила мне проделать остаток пути до Аркхэма. И сейчас, когда я пишу эти строки, я начинаю понимать, зачем я остался жить, пусть и ненадолго. Я должен рассказать об Ордене тем, кто найдёт в себе силы и смелости выступить против него. Я должен найти агента Рихтера и отдать ему блокнот Гранта, ставший его зловещим завещанием.

Мне нужно торопиться. Вчера, на седьмой день после бегства из Соулберри, я услышал голоса «хромоногих» под окном дома. Они меня выследили уже здесь, в Аркхэме. И они не оставят меня в покое. И лишь об одном я молю небеса – прожить достаточно долго, чтобы сделать то, что должен.

Но если всё же вы читаете эти строки, молитвы не помогли.

Месть из пустоты

Моё имя Клаус Рихтер. Я – агент Аркхэмского Бюро Расследований. В рассказе своём я попытаюсь изложить всё, что случилось со мной в городке под названием Соулберри, где без вести пропал мой напарник Томас Грант, с теми остатками хладнокровия, которые не смогло поглотить знание, к счастью до сей поры недоступное добродушному обывателю. И прежде всего я хочу попросить Руководство бюро, которое, в случае моей смерти, прочтёт оный первым, предоставить сей материал тому, кто продолжит моё дело в разоблачении и уничтожении Ордена Дагона, отравившего своей ядовитой кровью вот уже несколько портовых городков. Я говорю «моё» потому, что Томас никогда до конца не верил в существование, как он изволил выразиться, «детей межвидового разврата». Для него участие в этом ожившем ночном кошмаре было не более чем способом побороть скуку.

Мне бы следовало сказать несколько слов об обстоятельствах, при которых произошло моё знакомство с напарником. У меня была сокращавшая мой век, но притом весьма помогавшая в обогащении информацией о жизни Аркхэма привычка проводить свои вечера в спикизи в подвале небольшого магазинчика, стоявшего неподалёку от обветшалого пятиэтажного дома, в котором я снимал квартиру, отдавая за неё практически половину скудного жалованья агента-стажёра. В один из таких вечеров я и встретил Томаса Гранта. Он пришёл в заведение около десяти, принеся вместе с собой аромат дождя, поливавшего город вот уже несколько часов. Мне всегда нравился дождь, ибо его капли разбавляли собой плотную завесу мрака, постепенно окутывавшего мою жизнь с тех самых пор, как мой отец однажды не вернулся из Инсмута, где бывал по торговым делам. Уведомление о смерти родителя пришло мне в виде короткой телеграммы в четыре слова от инсмутской полиции. Бернд Рихтер сгорел вместе с отелем, где имел неосторожность остановиться. Как утверждал следователь, причиной пожара была страсть управляющего к керосиновым лапам, которые он никак не желал заменить плодами гениальной мысли Эдисона. Так это или нет, мне теперь не узнать. Но тела отца я так и не видел. В Инсмуте мне отвечали, что от тех, кто тогда был в отеле, осталось лишь по горсти праха. Моё неверие и желание докопаться до правды встретило мощный отпор, и меня силой выдворили из города. А после 1928 года поиски стали бессмысленны, ибо Федеральное Правительство основательно поработало в Инсмуте в вопросе очистке его от чужеродной крови.

– Не жизнь, а одна сплошная тоска, – сказал Томас, сев за столик, который я вполне мог назвать «своим», потому что выбирал его каждый раз, когда посещал спикизи. Никто более не смел трогать этот столик, что стало негласным правилом заведения с тех пор, как я сломал руку одному джентльмену, совершенно не ведавшему предела упрямству. Грант заказал себе виски с содовой, что было слишком заурядным и совсем не подходило некой загадочности в его облике. Я справился с замешательством, овладевшим мной в тот момент, когда Томас бесцеремонно ворвался в маленький замкнутый мирок «моего» столика, и спросил:

– Отчего же тоска?

– Оттого, что некоторые агенты Бюро Расследований, вроде нас с тобой, (я невольно вздрогнул, ибо не привык к тому, что кто-то незнакомый показывал свою осведомлённость касательно моей скромной персоны), – вынуждены заниматься чёрт знает чем в этой дыре. А ведь наши скромные коллеги из Чикаго представили Всевышнему самого Диллинджера. Не удивляйся, добавил Томас, прочитав моё лицо, как открытую книгу, – я изучал картотеку агентов не так давно, когда искал волка в овечьей шкуре. К твоей чести, тебя уже успели туда занести, Клаус. Позволишь называть тебя так?

– Не вижу причины отказать вам в этом, мистер…

– Грант. Томас Грант, – представился мой неожиданный знакомец. – Знаешь, Клаус, у меня вызывает неудовольствие, когда коллеги обращаются друг к другу с неуместной учтивостью, поэтому давай немедленно перейдём на «ты».

– Хорошо, – кивнул я и достал из кармана своего плаща, мокрого до последней нитки, чёрный портсигар с замысловатой гравировкой. – Значит, ты считаешь, что наша работа здесь – чёрт знает что? Позволь же не согласиться с тобой. По крайней мере, мы не поступили в услужение Бюро Запрета.

– Я не думаю, что здешнее управление безумно настолько, чтобы позволить это, – улыбнулся Грант и угостился сигаретой из моего портсигара. – Ни один агент в Аркхэме до сих пор не смог порвать с Дионисом, и виной тому не пресловутая человеческая слабость, а сама жизнь, более похожая здесь на медленное погребение, – в этом самый миг грязный официант в каких-то лохмотьях поставил перед Томасом его заказ. – Выпьем же за скорейшее избавление от её бремени, мой друг! – мой знакомец поднял свой бокал и загадочно подмигнул мне.

– Твоё здоровье, Том, – кивнул я, закурив. Стаканчик с бренди стоял на моей половине столика около часа, ибо для меня он был скорее неким подобием пропуска в пугающий мир ночного Аркхэма, нежели способом утолить желание выжечь боль, снедающую меня изнутри. Эта боль и привела меня в Бюро четыре года назад, но до сих пор я не имел возможности затушить её пламень правдой о том, что случилось с моим отцом, ибо с той поры, как в Инсмуте взорвалась последняя бомба, наши мудрейшие руководители охладели к Ордену. Впрочем, смею предположить, что это произошло не без вмешательства некоторых должностных лиц.

– Слышал ли ты об Ордене Дагона, Клаус? – внезапно спросил меня Грант. От неожиданности я уронил сигарету себе на брюки, и, шипя проклятия, стал энергично стряхивать красные угольки пепла, прожигающие ткань, на пол. Наконец, мне удалось покончить с этими мелкими зловредными родственниками ифритов, зловещих духов огня, коими всё детство пугал меня мой безвременно почивший дядя, решивший принять веру сарацин. Забавно, но пламя, даже самое дикое и необузданное, никогда не вызывало во мне чувство страха, скорее наоборот – придавало некой необъяснимой бодрости духа. Едва ли я, как и кто-либо ещё в моей семье, мог объяснить такую странность, однако же, она совсем не мешала моей жизни, и потому воспринималась мною и теми, кто окружал меня, как нечто само собой разумеющееся.

– Я знаком с ним косвенно, к моему великому сожалению, – отвечал я, пристально глядя в светло-голубые глаза своего собеседника, пытаясь найти в них чёрный стилет смерти, подстерегающей всех, кто намеревался раскрыть тайну безумцев, едва не погубивших Инсмут. Но нет, Грант не был моим палачом. Его просто жёг изнутри совершенно естественный интерес к загадочному, необъяснимому, даже пугающему. Ибо то, что отталкивает человека, с той же силой влечёт его к себе, пусть и при помощи подводных течений подсознания.

– Сожалеть тут не о чём, мой друг, – улыбнулся Томас. – Ибо, узнай ты Орден лучше, сейчас я бы не имел удовольствия вести с тобой беседу. По крайней мере, если верить отчётам, последователи оного предпочитают сохранять своё существование в тайне, заставляя замолчать навеки тех, кто знает о них хоть что-то. Впрочем, не всегда стоит верить агентам, закончившим свои дни в психиатрической клинике, ведь так?

– Может, просто нам не дано увидеть полной картины, вот мы и поднимаем на смех тех, кто имел неосторожность получить доступ к зловещим тайнам тёмных уголков нашего мира? – предположил я. – И вообще, Том, что за интерес у тебя к этой кровожадной секте? Бюро уже давно охладело к ней.

– То, что ты обладаешь столь устаревшими сведениями, не делает тебе чести, мой дорогой Клаус, – покачал головой Грант, затушив окурок в опустевшем бокале, дав понять, что более пить не намерен. – Около недели назад Бюро вновь занялось Орденом. С тех самых пор, как число загадочных исчезновений в городке под названием Соулберри, похожих на те, что имели место в Инсмуте, достигло полусотни. И завтрашнее утро принесёт кому-то участь быть отправленным в Соулберри с тем, чтобы собрать сведения, необходимые для подтверждения неотвратимости решительных мер в отношении этого рассадника межвидового разврата. Если брать во внимание моё патологическое везение, билет на поезд завтра покупать мне.

– Счастливчик, – с завистью в голосе сказал я. – Для меня желание прекратить существование Ордена с некоторых пор стало сильнейшим в жизни. Я изучил великое множество отчётов по тому, что произошло в Инсмуте, благо мне никто не запрещал это делать в свободные минуты. Но в сам город так и не попал.

– Клаус, я знаю, что твой отец якобы стал жертвой буйства пламени, знаю и о том, что тебе так и не дали увидеть его останки, – я вновь задрожал от того, как много Том знал обо мне для случайного знакомца. – Совершенно не похоже на то, как действует Орден. Впрочем, ты ведь и сам читал, что они делают со своими жертвами?

– Верно. Вынимают кости из тел, превращая в омерзительное желе, к тому же ещё живое. Не знаю, кому принадлежит первое упоминание об этом ритуале, но я склонён всё же счесть его психически нездоровым и поставить под сомнение то, что он писал. Ибо невозможно оставить человека без черепа, не переведя его через реку мёртвых.

– Неверие, равно как и слепая вера, не помощник в этом деле, Клаус, – тихо произнёс Грант. – Лишь холодный разум, опирающийся на факты, поможет нам с тобой заставить Орден Дагона раствориться в потоке времени, как щепотка соли растворяется в стакане воды.

– Нам? – удивился я. – Ты либо говоришь лишнее, Том, либо о чём-то умалчиваешь.

– Хорошо, я намеревался брать это дело только при условии, что мне дадут напарника, – Грант поднялся из-за стола и положил на ту его половину, где только что сидел, пятнадцать долларов. – После изучения твоего дела, Клаус, и после нашего с тобой разговора, я не вижу кандидатуры, подходящей для этого больше, чем ты. Тебе я с удовольствием доверю свою спину и свою душу. Так что, до завтра, мой друг, встретимся в Бюро. И будь готов к тому, что твоё заветное желание познакомиться с Орденом ближе осуществится в скором времени, – Томас направился к выходу неспешными шагами человека, только что совершившего великое дело.

– Но Том! – окликнул я его. – Я ведь ещё даже не агент!

– Это досадное недоразумение я возьму на себя, – бросил Грант, даже не обернувшись, и исчез за порогом спикизи. Этим самым он будто бы подвёл черту под моей прежней жизнью, подо всем, что я делал до нашей с ним встречи. И дальше этой черты была пугающая неизвестность, ибо всё, что я читал об Ордене, было всего лишь маленьким светлым пятнышком на огромной чёрной сфере тайны, внутри которой билось сердце этого зловещего культа. По чести говоря, те, что сталкивался с мрачными его служителями, не особенно распространялись о том, какое именно уродство было присуще посвятившим себя Дагону, о том, что такого странного было в речи адептов Ордена. О самом же Отце Дагоне, как называли его древние тексты, не упоминал абсолютно никто. Связано это было, по моему мнению, с тем, что это мифическое божество попросту не существовало. Если же оно обитало бы в мрачных гротах реальности, и было бы столь же ужасно, сколь ужасным описывали его безумные авторы вроде Аль-Хазреда, ни один человек не пережил бы встречи с ним.

Следующий день принёс мне три новости, из которых радостной я мог бы назвать лишь первую. Состояла она в том, что Грант сдержал слово, и по пришествии в Бюро я был уведомлён о том, что более не являюсь стажёром. Оценив по достоинству мои личные и профессиональные качества, руководитель Бюро в Аркхэме, Фредерик Голдблюм, наградил меня правом называться действующим агентом Бюро, удостоив при этом беседой в своём уютном кабинете. Обставлен оный был так, что возникало чувство, будто ты в гостях у добродушного хозяина, чья милая жёнушка в переднике вот-вот появится с подносом, на котором будут дымиться две чашечки ароматного кофе. Это несколько расслабляло редких посетителей, и я в очередной раз не отказал себе в удовольствии в глубине души восхититься тем, насколько тонким психологом был мистер Голдблюм.

– Поздравляю, мой мальчик, – по-отечески тепло сказал он. – Теперь для тебя открыты двери в мир невероятных приключений. И одно из них начнётся скорее, чем ты бы можешь себе представить.

Едва он произнёс эти слова, в кабинете будто бы из ниоткуда появился Томас Грант. Было нечто зловещее в этом его появлении, словно мой вчерашний знакомый представлял некую мистическую силу, обрётшую плоть в нашем грешном мире.

– Итак, Клаус, позволь представить тебе твоего напарника, агента Томаса Гранта, – с одному ему понятным удовлетворением в голосе проговорил Голдблюм. – Я искренне надеюсь, что в ближайшие дни он станет для тебя подобием старшего брата, на которого тебе следует равняться.

– Мы уже знакомы, – улыбнулся Грант, заняв кресло, стоявшее по правую руку от стола Голдблюма и в точности напротив моего. – Думаю, для тебя уже не секрет, Клаус, что нам с тобой предстоит заняться Орденом Дагона, поднявшим голову в Соулберри. После нескольких лет покоя, этот мрачный культ вновь проливает невинную кровь на алтарь своего нечестивого божества. Один из наших источников в городе, мистер Эдвард Мостоу, некоторое время снабжал нас сведениями о том, как разрозненные последователи Ордена сплачивались, но вот уже несколько недель от него нет никаких вестей. Я уверен, что, он был пойман «хромоногими» – такое название адептам культа пришло мне в голову после чтения отчётов о произошедшем в Инсмуте. Если это так, он наверняка уже мёртв, и наш долг перед ним и перед всем родом человеческим сделать так, чтобы смерть его не была напрасной. Я отправлюсь в Соулберри первым, сегодняшним поездом, ты же, Клаус, последуешь за мной в следующую субботу. К тому моменту, если моё везение будет таким же, как и прежде в делах, которые мне доводилось вести, я сумею собрать достаточно сведений для того, чтобы мы с тобой могли принять решение, как действовать дальше.

– Должен ли я понимать это так, что моя роль – быть бессловесным свидетелем твоего триумфа, Том? – заявление Гранта расстроило меня столь сильно, что я где-то в глубине души пожалел о вчерашней с ним встрече.

– Не будет никакого триумфа, мальчик, – Голдблюм заговорил со мной таким тоном, каким обычно родитель вразумляет прелестное в своей глупости чадо. – Если культ набрал достаточную силу, действовать нужно решительно и столь же безжалостно, сколь безжалостны «хромоногие», как изволил выразиться агент Грант. Для того чтобы развеять твои иллюзии, Клаус, добавлю, что о вашем визите в Соулберри и тем более о ликвидации там Ордена, если таковая потребуется, обыватель не должен узнать. Инсмут и так накормил газетчиков чудными историями на многие месяцы вперёд. В этот раз никаких военных нам в помощь не дадут, и этим обстоятельством ваша с Томасом задача многократно усложнена. Однако я склоняюсь к тому, что нанести смертельную рану Ордену могут и два человека, если приложат своё действие к правильной точке.

– Этой точкой будет Церковь Ордена, – закончил Грант. – Его сердце, перегоняющее отравленную кровь по венам городка. Наученные опытом Инсмута, адепты культа в Соулберри, похоже, решили использовать в её качестве не городскую часовню, а место иного рода, которое мне и предстоит найти прежде, чем прибудешь ты, Клаус. И прибудешь не с пустыми руками, а с некоторым количеством взрывчатки. Мы взорвём церковь. Что до прочих мелочей, то наши с тобой легенды таковы, что я расследую исчезновение Эдварда Мостоу, а ты приехал погостить у своей тётушки Блюмин и привёз ей сувенир из города. Думаю, редкой красоты ваза из китайского фарфора – то, что нам нужно. В неё ты положишь взрывчатку, а горлышко заткнёшь куском картона, в лавках такое делают часто. По прибытии найди меня по этому адресу, – Томас протянул мне маленький клочок бумаги, который я незамедлительно убрал в свой бумажник, даже не прочитав. – Это дом одного моего знакомого, оставившего Соулберри несколько месяцев назад. Большая удача, что он так и не решился продать своё жилище, и согласился предоставить его в моё распоряжение на ближайшее время. Да, кстати, – в руках Гранта неведомо откуда появился потрёпанный чёрный томик, который он поспешил мне вручить. – Время у тебя будет, потому советую тебе изучить это.

Я прочёл на обложке выведенное замысловатым узором название: «Великие Старейшины». Сей опус принадлежал перу Филиппа Дефоссе, некогда именитого этнографа, в последние годы жизни сместившего фокус своей деятельности в область оккультных тайн. «Великие Старейшины» были его последним трудом, ибо ещё до выхода книги в тираж Дефоссе попал в психиатрическую лечебницу, где и покончил с собой, не вынеся ужаса посещавших его видений. Существовало несколько изданий этого текста. Я имел честь ознакомиться с четвёртым, из коего, по словам людей, порекомендовавших мне «Старейшин», было многое исключено, дабы не вовлечь читающего в лабиринт безумия. Сейчас же я держал в руках первое, редчайшее из редких. Мне было не под силу даже предположить, как к Гранту попал этот бесценный экземпляр, и я решил не задаваться подобными вопросами.

С Томасом мы простились быстро и достаточно холодно для людей, могущих доверить друг другу свои жизни. Время будто бы перешло с неторопливого шага на бег, и события в моей жизни замелькали, подобно кадрам киноплёнки, и мой разум не успевал их осознать. Я совершенно не могу вспомнить в подробностях, как стал обладателем огромной декоративной вазы, стоявшей в кабинете Голдблюма, как получил в своё распоряжение взрывчатку, которой должен был наполнить подарок тётушке Блюмин, как осторожно, стараясь не дышать, готовил свой страшный сюрприз для Ордена. Всё это происходило будто бы во сне, в тусклых красках, словно я наблюдал свою жизнь сквозь серую пелену тумана.

Вернуться в своё собственное сознание мне удалось лишь к ночи, когда я лёг на узкую кровать, едва выдерживавшую мой вес. Не желая сдавать позиции Морфею, я решил ознакомиться с текстом, любезно предоставленным в моё распоряжение моим напарником. Вернее сказать, сравнить его с тем вариантом, что мне доводилось читать ранее.

Я не буду подробно описывать своему случайному читателю содержание сего преисполненного безумия исторического (или псевдоисторического) исследования мрачных уголков мира, в котором человеческий род имел несчастье начать свой век. Отмечу лишь, что разделяю точку зрения Дефоссе, считавшего Старейшин выходцами из космической пустоты, даже в наши дни таящей множество пугающих секретов. Если когда-нибудь человеческая гордыня придаст ему решимости бросить вызов притяжению нашей планеты и познакомиться со звёздами ближе, пусть лишь Бог будет ему судьёй. Ибо нет существа страшнее тех, что притаились в черноте межпланетного пространства. К слову сказать, автор «Великих Старейшин» был в своём мнении не одинок, ибо ещё во времена древности такое же предположение сделал Абдула Аль-Хазред.

Ко всему прочему, должен сказать, что немалое моё удивление вызвали несколько глав о существе, о котором ранее мне слышать и читать не доводилось. Их не было в той версии текста, что мне довелось читать, и это разожгло во мне ещё больший интерес к изгнанному со страниц фолиантов Старейшине. Его именовали Уд-Ишатум, и, если условно классифицировать существ, о которых писали Дефоссе, фон Юнтц и прочие, на природные стихии, представлял он Огонь. Письмена, которые изучал автор на месте раскопок близ города Киша, называли Уд-Ишатума также Огненной Дланью Отмщения. Длань была обращена против Дагона и Гидры, некогда истребивших сородичей Уд-Ишатума. Когда над человеческим родом взошло алое солнце начала нашей эры, Уд-Ишатум осознал, что люди могут быть полезными союзниками в борьбе с его заклятыми врагами, и путём кровосмешения создал себе верных слуг, удинов. Удины по Дефоссе – люди с «огненной кровью», их облик не был столь ужасен, сколь ужасны были Глубоководные со своими союзниками, и непосвящённый вполне мог спутать удина с представителем рода человеческого. Отличие же удина от обычного смертного было в способности управлять огнём, которое Дефоссе счёл объяснить наличием у каждого слуги Уд-Ишатума особой железы, выделяющей химические соединения, способные самовоспламеняться. Другая железа, также ставшая наградой любого удина, не давала пламени причинить своему хозяину вред.

С давних времён, писал Дефоссе, удины стремились к уничтожению Гидры и Дагона, равно как и к искоренению культов, считавших их своими божествами. Культы в большинстве своём были тайными, и потому удины появлялись в месте пребывания культа уже тогда, когда его деятельность становилась заметна, когда точечное прижигание уже не могло спасти больной город. Удинам приходилось сжигать города, как однажды они сожгли Рим, как пробудили Везувий, чтобы очистить от скверны Помпеи. В Европе в более позднее время пламя отмщения поглотило несколько мелких городков, источавших нестерпимый рыбий запах Ордена. Дефоссе, к несчастью, не дожил до двадцатого века, и потому не мог в безумии своём причислить и Инсмут к делам рук удинов. Хотя нестыковок в отчётах по той пресловутой «чистке» было немало, и впору было предположить, что агенты, плохо сговорившись, печатали истории, рождённые своей богатой фантазией. Можно допустить вероятность того, что Федеральное Правительство или Бюро каким-то образом вышли на удинов, либо имел место обратный вариант. Что, если это слуги Уд-Ишатума прошлись по Инсмуту, а не карательные отряды правительства?

Впрочем, фантазия может весьма далеко завести в игре предположений, которым не может быть подтверждения. Я оставил это опасное для рассудка занятие, и приступил к поискам объяснения того, что ранее Уд-Ишатум и его верные удины никем из глашатаев пустоты (коими я склонен называть и автора «Некрономикона», и создателя «Безымянных культов», и прочих отягощённых бременем своего мрачного знания безумцев) не были упомянуты. Впрочем, Дефоссе держал ответ на поверхности океана своей безудержной фантазии. Служители Ордена, Глубоководные и их последователи всячески старались вырезать все упоминания об Огненном Старейшине из человеческой истории, дабы смертные не ведали о том, что на их защите стоит подобная сила, и питали своим отчаяньем Дагона и Гидру. Уд-Ишатум наверняка останется лишь в первом издании книги, писал Дефоссе. Они не дадут ему появиться в следующих и сделают всё, чтобы уничтожить то, что успело выйти в свет.

Безумие, которым наполнили меня прочтённые строки, не давало мне уснуть до самого утра, и даже бодрствуя, мне не удавалось сосредоточиться на подготовке к поездке в Соулберри, к Гранту. Я всё время думал о том, что говорил Дефоссе об удинах. Думал о возможном их участии в выжигании чумы Глубоководных из вен Инсмута. О том, случайно ли загорелся отель, в котором погиб мой отец. Знание – всегда тяжкое бремя, оно высасывает душу, подобно пиявке. Но когда это знание выбрасывает разум в чёрные воды космического зла, не стать утопленником очень трудно. Я изо всех сил пытался сохранить рассудок для предстоящего удара в гнилое сердце Ордена, и благодаря стальным прутьям самоконтроля, моё сознание не попало в лабиринт страха, из которого нет выхода.

Время, отделявшее меня от Соулберри, пронеслось по моей жизни, подобно ветру, и, схватив меня безжалостной рукой, бросило на перрон портового городка, со смертоносным подарком для тётушки Блюмин. Адрес, данный мне Грантом, был ещё будущим, но Аркхэм с его обманчивым покоем стал уже прошлым. Я будто бы пребывал во мраке безвременья, шёл по застывшим в девятнадцатом веке улицам, вдоль которых стелился почти осязаемый рыбный запах. Редкие прохожие, попадавшиеся мне по дороге – нанимать экипаж меня отговорил настойчивый внутренний голос – бросали на меня взгляды, полные безразличия, и это было весьма полезно для нашего с Томасом дела. Не буду лгать, утверждая, что не встретил ни одного «хромоногого», ибо с тем я и прибыл, чтобы уничтожить корни древа, ветвями которого они являлись. До самой Морбид-стрит, на которой находился дом, где остановился Томас, я насчитал их около шести. В глубине души я таил надежду на то, что наша операция увенчается успехом, и более никто не увидит в Соулберри этих отвратительных отпрысков нечестивого союза с Глубоководными. В этом отношении городку повезло, если сравнивать его с пресловутым Инсмутом. Там кровь инородцев за десятилетия существования Ордена въелась в жилы города, здесь же она скорее уподобилась тонкой струйкой на коже, ибо с момента появления в Соулберри «хромоногих» не прошло и четверти года. Вполне очевидно, что служители омерзительного культа пришлые, что их удаление будет для городка менее болезненным, что нам выпала честь прижечь раны, а не кремировать труп.

В доме, что должен был стать местом нашей с Томасом встречи, никого не было. Меня это несколько смутило, хотя несколько мгновений спустя смущение уступило место предположению о том, что мой напарник несколько увлёкся поисками сердца Ордена, и потому забыл о времени. Эта гипотеза меня успокоила. Ровно до тех самых пор, как я, решив сварить себе кофе, не проследовал на кухню, где нашёл листок бумаги, на котором аккуратным почерком (я не сомневался, что принадлежал он Гранту) было написано:

Дорогой друг! Если ты нашёл это письмо, значит, я стал жертвой Ордена. В ходе моих поисков сердца этого ужасного культа, я нашёл подтверждение даже самым безумным строчкам отчётов агентов, работавших в Инсмуте. Я испытал страх, на который, как надеялся, не был способен. Прочитав мои записи, которые я постараюсь передать тебе с кем-нибудь в Аркхэм до твоего отъезда, ты поймёшь, отчего меня захлестнула волна ужаса. Если же ты не получишь блокнот, в котором в зашифрованном виде я указал, где искать Церковь Ордена, то да здравствует моя привычка всё дублировать. Переверни листок, и увидишь, где её искать. В ванной комнате я оставил средства для твоей маскировки. Прошу тебя лишь об одном – завершить начатое нами дело и уничтожить этот рассадник зла.

Твой покойный напарник, Томас Грант

Поначалу я не мог поверить в то, что прочитал. Разум отказывался принимать смерть Томаса, как очередную жертву кровожадному Дагону. Отказывался принимать то, что теперь я был один на земле таинственного врага, против которого не смог ничего сделать более опытный агент. Это угнетало мою сущность, будто бы душило изнутри чёрной безжалостной рукой. Но, хвала небесным силам, я не позволил отчаянию сломить мой дух и забыть о том, что мне необходимо сделать. Сделать с тем, чтобы смерть Томаса оказалась не напрасной.