Текст книги "Крутые повороты судьбы"

И здесь в очередной раз состоялся серьёзный разговор с отцом. Он просто попросил меня не уезжать далеко от семьи. Причиной было его больное сердце, и, если с ним что-то случится, он считал, что его старший сын обязан взять на себя заботу о матери и других детях.

Провидец – он предчувствовал всё…

Короче говоря, остановился я на той же специальности – «Автоматика и телемеханика» – факультета автоматизации производственных процессов в «Азербайджанском институте нефти и химии». Кем стану, пока себе не представлял, но это был один из престижных факультетов, с наибольшим конкурсом на место.

И к окончанию школы, и к вступительным экзаменам готовился очень серьёзно. Ни в отличном аттестате школы, ни в поступлении в вуз с первого экзамена гарантий не было, поэтому нервное, физическое и умственное напряжение доходило до предела.

Наконец, выпускные экзамены и… серебряная медаль! Нельзя сказать, что моей радости не было предела. Где-то в глубине души таилась обида на преподавательницу русского языка. Её четвёрка за сочинение не позволила мне получить золотую медаль. Причём не из-за самой оценки, а просто потому, что описку «великий русскОИ поэт» вместо «великий русскИИ поэт» она посчитала за ошибку, хотя в черновике было написано правильно. (Много лет спустя, встретив меня на улице, она извинилась и признала, что была не права, но тогда уже даже тени обид растворились в потоке жизни, и я просто обнял и поцеловал свою уже старенькую учительницу.)

Расслабляться было нельзя. Поэтому никаких торжеств по случаю окончания школы не было – как обычно, меня скромно поздравили мои родные у деда за обедом.

Первый вступительный экзамен состоялся 1 августа. Это был письменный экзамен по физике. Конечно же, я волновался, но смог подавить это чувство и сосредоточиться, когда вошёл в аудиторию (научился этому на сцене в музыкальной школе). Написал всё и решил все задачи. Однако после экзамена уже не в состоянии был вспомнить вопросы и проанализировать ответы. Результаты должны были объявить 7 августа, а 8-го – уже второй экзамен. И эти мучительные и напряжённые семь дней: мучительные из-за ожидания результатов, а напряжённые – потому, что необходимо было готовиться к следующему экзамену.

Наступило 7-е число. Пока добрался до института, меня буквально трясло от волнения. Не спеша и без особой надежды подошёл к табличке «ФАПП» (название факультета), и здесь даже не дали задать вопрос. Видимо, узнав по фотографии, сказали: «А вот это не абитуриент, это уже наш студент первого курса». Меня поздравляли, куда-то повели, задавали какие-то вопросы, на которые, по всей вероятности, я давал бестолковые ответы. Мне было просто не до них – пока ничего не мог осознать…

Как добежал до работы отца, тоже не помню. Помню только, что всегда сдержанное лицо папы не могло скрыть радости. Он кому-то дал распоряжение закрыть магазин и накрыть на стол. А мне дал денег со словами: «Сдачу не бери», посадил в такси и отправил домой – обрадовать маму. На наше счастье, Эрмина была у нас, и мама от известия упала в обморок прямо ей на руки.

Да, это была первая победа, первое достижение в моей жизни.

Конечно, в этот же вечер вся наша большая семья от мала до велика собралась у нас дома. Меня поздравляли, хвалили, в глазах родителей и прародителей я видел безмерную радость, пожеланиям не было конца. Это был один из счастливейших дней, а в определённом смысле – самый счастливый день в моей жизни. Определённый же смысл заключается в том, что никогда больше я не мог поделиться своими успехами, своей радостью ни со своим дедом, ни со своим отцом…

Но вернёмся в тот августовский день. Гуляли мы все до поздней ночи. Между тем дед с папой осторожно обсуждали вопрос об обещанной мне поездке в Москву. Вова, конечно же, вставил своё слово о том, что в моём возрасте в большой Москве легко можно оказаться, мягко говоря, в неприятной ситуации. Он был моложе остальных, относительно недавно отслужил армейский срок, и все считали, что Вова достаточно хорошо знает негативные стороны молодёжной среды. Поэтому в определённых вопросах отец прислушивался к его мнению.

Краем уха до меня доходили эти обсуждения, и, конечно, к концу торжества я расстроился до того, что стоял ком в горле. Когда все ушли, уже не сдерживая слёз, спросил:

– Папа! Ты что, не разрешишь мне поехать в Москву?

На что получил ответ:

– Я же тебе обещал. Почему ты расстраиваешься? Разве когда-нибудь я отказывался от своих обещаний?.. Ты можешь поехать совершенно один, но тебе будет скучно. Подумай и выбери: с кем ты хотел бы провести свой заслуженный отдых?

Отец как будто читал мои мысли…

По-прежнему самым близким и братом, и другом, и родным человеком для меня оставался Лёва. У нас не было никаких секретов, мы никогда ничего не должны были друг другу, не конфликтовали и мыслили практически одинаково. Пожалуй, по сегодняшний день только он и я пытаемся как-то сохранить и передать традиции деда нашим детям и внукам. Признаюсь: не совсем это получается…

Лёва в это время отдыхал с семьёй в русской деревушке на Северном Кавказе, но перед его отъездом мы договорились, что при удачном стечении обстоятельств и если его родители не будут против, получив мою телеграмму, он немедленно вернётся в Баку

Короче говоря, уже на следующий день мы с Лёвой строили планы и готовились к поездке. Не без согласия родителей окончательным решением было долететь до Астрахани, далее – путешествие на теплоходе по Волге, провести десять дней в Москве и, наконец, самолётом вернуться в Баку к началу учебного года. Самым трудным вопросом во всём этом было суметь достать билеты на теплоход в приличную каюту. Папа нашёл человека, который мог бы нам помочь. Дело в том, что из Баку в Астрахань курсировали корабли, и один из членов команды мог достать билеты. Но, к сожалению, он не попал на рейс из-за болезни и нам пришлось самим выходить из положения.

Однако вернёмся к нашей подготовке.

Вечером накануне отъезда отец спросил:

– Сколько денег тебе дать?

Что мог сказать семнадцатилетний юноша, никогда не имевший в кармане больше пяти рублей? Набравшись смелости и наглости, я ответил тихо:

– Триста рублей.

Отец ухмыльнулся и сказал:

– Вот тебе восемьсот рублей. Если не хватит, телеграфируй, и я пошлю тебе ещё.

Мне показалось, с папой что-то случилось. «Ведь на восемьсот рублей я смогу купить пол-Москвы!» – подумал я. Наивный, я тогда и представить себе не мог, что придётся отправить телеграмму и попросить ещё! Конечно, Лёве родители тоже дали немалую сумму, и на следующий день мы вылетели в Астрахань.

Убедившись, что ни от кого помощи ждать не придётся, мы стали искать возможность приобрести билеты на теплоход. Это было совсем нелегко в тот период года, и нам удалось достать места лишь в общем салоне теплохода «Капитан Рачков» в надежде поменять их в будущем на каюту. Должен отметить, что поведение наше было безукоризненным, и как туристы, так и команда корабля относились к нам очень хорошо. Лишь одну ночь мы провели в общем салоне. На следующий день капитан корабля лично предложил нам великолепную двухместную каюту первого класса.

Питались мы экономно и скромно – хотели оставить как можно больше денег на расходы и покупки в Москве.

Лёва впервые путешествовал по Волге, но и у меня эмоций было не меньше. Невозможно быть равнодушным к сказочной природе и к старинным городам Поволжья.

В Москве мы остановились у родственников. Это был ещё один хитрый ход моего папы. Дело в том, что он прекрасно знал, что, живя у них, мы не позволим себе гулять допоздна, поскольку понимали, что людям с утра идти на работу. Они жили довольно скромно, но, несмотря ни на что, всегда встречали всех очень душевно и гостеприимно. Родственником этим был двоюродный брат мамы дядя Эдик, который после войны женился на тёте Наде и остался жить в Москве вместе с их детьми – Олей и Володей.

Чтобы не оказаться в дурацкой ситуации, прежде всего мы с Лёвой купили билеты на обратный путь, И только после этого стали наслаждаться красотой Москвы, её музеями, парками, проспектами и, конечно же, огромными универмагами. Самой важной задачей было никого не забыть и каждому купить подарки. От случая к случаю мы с Лёвой покупали какие-то продукты, за что получали нагоняй от дяди Эдика и тёти Нади. Но нам было неловко и стыдно полностью сесть им на шею.

«Бухгалтерия» велась чётко: все расходы были записаны для отчёта перед родителями, хотя никто от нас этого не требовал. Во-первых, потому, что не мы заработали эти деньги, ну а во-вторых, семья была хорошим примером для этого.

И никаких бы проблем с «бюджетом» у нас не возникло, если бы желание не победило возможности. За два-три дня до отъезда в ГУМ прямо перед нами завезли очень модные в то время короткие молодёжные пальто, и мы оказались в очереди одними из первых. В Баку таких ещё не было. Это была судьба! Ничего не оставалось, как заплатить почти последние деньги и сделать самим себе по подарку.

Сгорая от стыда, мне пришлось отправить папе телеграмму с просьбой выслать нам ещё денег. На наше счастье, следующий день был субботним, и если до этого мы не знали, как отнекаться от предложения тёти Нади всем вместе поехать в Серебряный Бор на пляж и за грибами, то сейчас с удовольствием согласились и чудесно провели день.

Вечером же нас ждал сюрприз. Прислали не деньги, а прилетел… дядя Саркис. Как раз в это время он собирался в командировку и, договорившись с моим отцом, решил поехать через Москву. Гораздо позже я понял, что они просто хотели убедиться, что мы не вляпались в какую-либо историю и с нами ничего не случилось.

Пополнив наш «бюджет», дядя Саркис улетел по делам, а мы отлично провели оставшиеся дни и вернулись домой в Баку.

Встреча с родителями и родными была необъяснимо приятной. Не привыкшие надолго разлучаться, мы успели очень соскучиться. Рядом со всей своей большой семьёй чувствуешь себя гораздо увереннее и смелее. Всем очень понравились наши подарки, что прибавляло нам радости и счастья.

После «финансового» отчёта папа мне сказал, что ему этот отчёт не нужен, потому что он видит, с чем я приехал, и знает, чего это стоит:

– И дело даже не в деньгах. Дело в том, что ты ни на минуту не забывал своих родных и близких. Теперь ты самостоятельно можешь ехать в любое время и куда захочешь. Я уверен в тебе.

Большей похвалы от отца мне было не нужно.

Институтские годы, конец детства и служба в армии

Первое сентября в 1968 году совпало с воскресеньем, поэтому учебный год начался второго числа. Это был для меня новый учебный год в новом учебном заведении, в новом статусе.

Никто меня здесь не знал, да я и сам не знал, стою ли я чего-то, правильную ли профессию выбрал, смогу ли не ударить лицом в грязь…

Надо было начинать всё сначала. Лекции, семинары, первые контрольные задания, первые чертежи… Особых трудностей не было.

Группа у нас была очень сильной. Восемь медалистов поступили вне конкурса, а всего было 25 человек. Были и среди них и медалисты, которым пришлось сдавать все вступительные экзамены. Все мы перезнакомились и сдружились за короткое время.

Мне была назначена стипендия, чем я очень гордился. Хотелось, чтобы эти деньги не остались незамеченными. По годам окончание института должно было совпасть с серебряной свадьбой родителей. Я не был избалован деньгами, поэтому попросил отца выделять мне по 50 копеек в день, а стипендию откладывал для того, чтобы самому организовать 25-летие их с мамой совместной жизни. Было заметно, что папу это очень тронуло, но виду он не подал. Лишь, проглотив слюну, сказал, что очень гордился бы этим.

Жизнь шла своим привычным чередом. Мы по-прежнему проводили субботние и воскресные дни с нашей большой семьёй, обсуждали текущие вопросы, решали проблемы. Теперь и у меня появилось право голоса, но такого – как бы совещательного.

На очереди был Лёва. Для него это был ответственный год окончания школы и поступления в институт.

Гром грянул совершенно неожиданно. Приехал дядя Саркис и сообщил, что дедушка скончался. Поверить в это было невозможно. Притом скончался он в автобусе на похоронах 98-летней дальней родственницы. У него было слабое сердце, и он не выдержал тряски. Ему было 76 лет.

Земля валилась из-под ног – мы не представляли, как жить без дедушки. На похоронах я был в истерике и чуть не потерял сознание. Отец подошёл ко мне и сказал:

– Соберись, возьми себя в руки. Ты – мужчина. Кто же будет за моей спиной, если завтра это случится со мной?

Деда похоронили в рубашке, которую я привёз ему из Москвы…

Всё изменилось. Хотя мы чаще стали бывать в доме деда, чтобы отвлечь бабушку от её горя (а сильнее всего, естественно, это коснулось её), хотя продолжали следовать всем его правилам, хотя долгое время никто не осмеливался за столом сесть на место деда, жизнь изменилась и как бы ушла в тень.

Первый семестр я окончил почти на отлично (с одной четвёркой), туманно и бессмысленно прошли каникулы, и начался второй семестр.

И вот произошёл удар, который изменил всю мою жизнь. Утром 27 февраля папе стало плохо. Вызвали скорую, а позже я пригласил профессора (знакомого отца). Констатировали обширный инфаркт. Вечером он скончался, положив голову на бабушкины колени.

В течение всего дня отец чувствовал, что умирает, давал последние указания, последние просьбы. Со мной говорил отдельно:

– Ты мой старший сын. Семья остаётся на твоих плечах. Если у нас тысячи доброжелателей, то найдётся хоть один злопыхатель или лицемер. Сделай так, чтобы никогда не злорадствовал даже этот единственный враг. И не бросай очное отделение института… Тебе будет нелегко…

Я до последней минуты не верил, что отец уходит из жизни. Мы без него были ничем, его мудрости хватало на человека, прожившего 100–200 лет.

И хотя папа предупреждал меня собраться и вести себя достойно, держаться было не в моих силах. Я был не растерян, а потерян, и ничего не помнил, кроме отдельных эпизодов…

Организацией похорон и поминок занимались дядя Саркис и Вова.

Папа был похоронен рядом с дедом.

С этого дня закончилась моя беззаботная жизнь…

И днём, и ночью во сне мне постоянно слышались слова отца: «Семья остаётся на твоих плечах… Не бросай очное отделение института… Тебе будет нелегко…»

Как, не оставив очное отделение, пойти работать? Кем устроиться, чтобы хоть минимально обеспечить семью? Как совмещать работу и учёбу?

На все эти вопросы я должен был найти ответы.

Ясно было одно: не исполнить последнюю волю отца я не имел права. И без этого по сегодняшний день меня мучает то, что 18 лет он делал всё возможное и невозможное для нас, а мне даже не удалось хоть чуть-чуть поухаживать за ним, ведь ушёл он в одно мгновение…

В распорядке нашего с Суреном и Лёвой дня на следующие несколько лет появились еженедельные посещения могилы папы и деда. Мы поливали деревья, цветы, содержали всё в идеальном порядке. Там, стоя перед их фотографиями, я находил ответы на многие жизненные вопросы.

За надгробными памятниками мама с дядей Саркисом ездили на Украину в Коростышев, и уже к годовщине со дня смерти деда оба гранитных камня были установлены. Они же позже нашли под Тулой братскую могилу, где был похоронен их брат во время войны…

Мы с Лёвой прекрасно понимали, что теперь наша жизнь очень сильно изменится. Ушли те, кто вёл за собой всю нашу большую семью, весь наш клан. Часто вслух приходила мысль: «Если Земля держится на трёх китах, то для нас не стало двух из них. Как же мы будем держаться дальше?» Кто был третьим китом, показала жизнь…

К седьмому, традиционно поминальному дню я, конечно же, собрался и уже активно принимал участие вместе с мамой, дядей Саркисом и Вовой в организации всех мероприятий, и ещё раз в такой день ощутил гордость за своего отца.

За столом присутствовал начальник Госторгинспекции. Он принёс извинения за то, что не мог помянуть папу в день похорон. Из-за внезапной скоропостижной смерти директора такого крупного магазина закон не позволял ему сесть за стол до проведения инвентаризации, и теперь начальник с чистой совестью объявил, что итоговый баланс составил 11 копеек. Такое в его практике было впервые…

Вот почему на мои вопросы о больших заработках работников даже мелких магазинов, кафе или закусочных папа всегда отвечал:

– Я сплю спокойно и открываю дверь перед любым человеком.

Уже после седьмого дня мама имела очень серьёзный разговор со мной и Суреном. Дело в том, что у нас в семье никогда ничего не скрывалось и не пряталось. Мы знали, где хранятся мамины украшения, где деньги на повседневные расходы, и, при необходимости сбегать в магазин, сами брали нужную сумму и туда же клали сдачу. Конечно же, позже отчитывались.

Так вот, мама объявила, что после папы остались накопления – 10 тысяч рублей, – и предложила сократить потребности, подумать, как будем зарабатывать, и сохранить эти деньги из расчёта: по 3 тысячи в будущем на свадьбы мне и Сурену, и 4 тысячи – на приданое для Аревик. (По нашим обычаям свадьбу должна была делать сторона жениха, и девушкам считалось достойным выходить замуж с приданым.)

Предложение мамы безоговорочно и с пониманием было принято, и об этих деньгах больше никогда разговор не вёлся.

…А теперь хочу вернуться на несколько месяцев назад. Папа (я – такой же) никогда не умел копить деньги, если не было определённой цели. Даже наши летние поездки в основном состояли из средств, сэкономленных мамой. Она прекрасно готовила и всегда могла из ограниченного количества и ассортимента продуктов накрыть довольно приличный стол.

Что касается этих десяти тысяч, то они были отложены на машину. Всю жизнь папа мечтал об этом. Сначала, по молодости лет, хотел купить «Победу», но дед не разрешил ему этого делать до решения жилищной проблемы. Позже он буквально запал на «Волгу», однако стоила она на «чёрном рынке» очень дорого (она продавалась почти по тройной цене). В теперешнее время меня мало кто поймёт и мало кто поверит в это.

Одно время у нас была 21-я «Волга», но на две семьи. Её по специальной очереди для офицеров запаса высокого звена получил мамин дядя (брат бабушки). Папа дал лишь часть денег. И должен отметить: удовольствия от этой машины наша семья не получила. Взрослые часто шутили, что это примерно то же самое, что жена на две семьи.

Брат бабушки был кадровым офицером, прошёл всю войну, дослужился до полковника и, уйдя в запас, вернулся в Баку. Он машину продал, купил себе «жигулёнка», а для папы записался на «Волгу» – ГАЗ-24. Так вот эта очередь подходила в марте, и мы очень готовились к этому…

…На самом деле речь не о машине. Это просто предисловие. 10 тысяч привели мои воспоминания к одному эпизоду, который ещё с одной стороны характеризовал моего отца и на его примере учил нас.

Как-то мы получили довольно большую посылку от незнакомого человека из города Пензы, адресованную папе. Естественно, были удивлены, и без него мама не разрешила открывать её.

Когда же вечером посылку открыли, там нашли сушёные грибы, варенье из разных ягод, много других вкусностей и очень трогательное письмо.

Оказывается, какой-то мужчина пожелал купить воблу, которой не было в магазине, и папа пообещал ему на следующий день получить с базы. Мужчина поблагодарил, но отказался, так как был здесь проездом и вечером уезжал. Тогда папа попросил его оставить адрес и обещал отправить посылкой. Человек написал адрес и достал из кармана деньги…

– Нет-нет, деньги не нужны. Просто дайте адрес, – сказал отец.

На следующий день он отправил посылку в Пензу (и не только воблу).

Так вот, в этом письме незнакомец (как выяснилось, Алексей Николаевич) писал, что, когда пообещали отправить посылку, он подумал, что его хотят просто надуть, а когда отказались от денег, – просто избавиться. И удивлению его не было предела, когда он получил посылку!

Они подружились, стали посылать друг другу гостинцы, а на лето Алексей Николаевич приглашал нас всех к себе на отдых. У него были домик в деревне, моторная лодка и хороший сад.

Мы приняли предложение и уже мечтали летом на новой машине поехать в Пензу…

Вся трагедия заключается в том, что через несколько недель после папы, в конце марта, мы получили письмо с известием о кончине Алексея Николаевича…

…Итак, единственным доходом в семье осталась моя стипендия. Не прожить, а даже просуществовать на эти деньги было невозможно, а если учитывать кредит на кооперативную квартиру, можно представить нашу ситуацию.

На следующий день после траурных сороковин я вышел на своё первое дежурство ночным сторожем в Музей атеизма, куда устроился с большим трудом и по протекции. Музея как такового не было. Все экспонаты хранились на складах, и на первых порах казалось, что работа эта абсолютно формальная и безответственная. Однако после того, как мне однажды показали содержимое хранилищ, сделанное из золота, серебра и бронзы, и учитывая то, что всё это находилось в неблагополучном и достаточно криминальном районе города, я ещё раз вспомнил слова отца: «Ни за что никогда не платят». Дежурил я по 12 часов, только по ночам, и не каждый день, а по определённому графику. Иногда в выходные дни приходилось работать круглосуточно. Это было очень удобно для того, чтобы сосредоточенно заниматься, выполнять курсовые работы, проекты и чертежи. В институте о моей работе долгое время никто ничего не знал.

Я активно занимался и общественной работой, и организацией всякого рода мероприятий, а позже даже стал старостой своей группы. Вместе с Геной Мангасаровым с механического факультета мы организовали Студенческий театр миниатюр, выступали практически на всех институтских вечерах и даже приглашались на гастроли в другие вузы Москвы и Днепропетровска. Просуществовал наш театр почти три года.

Зарплата ночного сторожа была очень низкой и явно недостаточной, чтобы содержать семью. Пришлось через знакомых искать учеников, нуждавшихся в репетиторстве и подготовке к вступительным экзаменам. После института в вечернее время я ездил к ним и занимался математикой, физикой и химией… Не без гордости могу сказать, что практически все мои абитуриенты поступили в разные вузы страны.

Вову в своё время научили зуботехнической работе, и он по выходным на этом деле подрабатывал. Я присматривался, потом стал ему помогать и в итоге научился не хуже профессиональных техников изготавливать и ремонтировать съёмные зубные протезы, что тоже вплоть до окончания института приносило неплохой доход.

Всё вместе взятое уже составляло вполне приличный заработок. Все деньги я отдавал маме. Для своих же карманных расходов делал за определённую плату курсовые работы и чертежи, мягко говоря, слабым студентам (а таких в институте хватало).

В охране я проработал недолго – около года. Однако к этому времени отец моего друга-одногруппника устроил меня техником в проектно-сметное бюро, бывшее в введении треста, в котором он был управляющим. В мою обязанность входила проверка правильности строительных чертежей, и основную часть работ я делал дома по ночам.

Своего рода «работа на удалёнке» (как сейчас говорят) была знакома мне ещё с тех времён, правда, без компьютера.

Позже стало легче. Одна из родственниц наших бывших соседей по коммуналке, работавшая в Минздраве Азербайджана, помогла маме с трудоустройством. Правда, пришлось пройти определённые курсы усовершенствования, проработать более полугода бесплатно, но мы всегда были благодарны ей за эту огромную помощь.

Знаний и целеустремлённости маме было не занимать. В течение короткого времени она стала одним из ведущих врачей Центральной клинической лаборатории Республиканской больницы, где и отработала весь трудовой стаж до пенсии. Кроме этого, изучив процедуру эпиляции волос, вечерами дома она принимала частных пациентов.

Способности Сурена тоже не пропали даром. Он с группой музыкантов зарабатывал игрой на аккордеоне и гитаре в одном из ресторанов города. После окончания школы поступил и окончил Инженерно-строительный институт.

И опять вспоминаются слова деда: «Только уходящий уходит (дословный перевод с армянского). Следом ещё никто не умирал. Если есть голова на плечах и руки, всегда находится выход из любого положения. Жалко только тех, кто рано покидает этот свет».

Жизнь наша кардинально изменилась. Нет, мы не стали отдаляться друг от друга. Та фундаментальная основа, заложенная дедом, не дрогнула, но не стало с нами тех, кто учил нас этой жизни, кто оберегал нас даже от самых мелких ошибок. Несмотря на то, что виделись мы гораздо реже, тепло и чувство семьи не остыли. Не могло быть никаких семейных застолий друг без друга. За старшего остался дядя Саркис. Конечно, это был не дед и не папа, но он достойно продолжал заложенные традиции и держал под контролем ситуацию в каждой семье.

Именно он оказался тем «третьим китом».

Вова с Эрминой и двумя детьми жили в нашем доме, но в другом подъезде. В то время, когда папа записывался на кооператив, они с дедом решили помочь ему приобрести хотя бы однокомнатную квартиру. Жить тремя семьями под одной крышей было невозможно.

Финансово это было очень трудно, и в этом тоже заключалась наша сплочённость, наша душевная близость, наша взаимовыручка. Нет, бюджет в каждой семье был свой, но при необходимости откладывались все остальные, не столь важные запланированные расходы. А чтобы никто не терял чувство ответственности, долги безусловно возвращались.

…Мне нравилось проводить время в семье Вовы, где всегда была позитивная атмосфера, взаимопонимание и чуткое неподдельное отношение к близким. И ещё нравился прямой характер Эрмины, её терпение и отношение к мужу и семье…

После того, как мама устроилась на работу, бабушка переехала к нам и взяла на себя большую часть забот по хозяйству. Она очень переживала, что ушла из своего дома, из дома своего мужа, но ради папы не могла поступить иначе… Опыт жизни и мудрость этой безграмотной женщины не обманул её. Когда я и Сурен обзавелись семьёй, она переехала к Вове, чтобы и Эрмину хоть чуть-чуть освободить от домашних хлопот… Каждому из своих детей и всем своим внукам она сделала всё от неё зависящее. Добровольно отказавшись от права полноправной хозяйки всего клана, она после деда просто посвятила оставшуюся часть жизни всем нам, не оставив ничего для себя..

Учёба в институте шла своим чередом. Свободного времени практически не было.

На производственную практику после четвёртого курса и преддипломную на пятом меня вместе с группой сокурсников направили в Киев на завод «Точэлектроприбор». Сказать, что это прибавило нам знаний или помогло в работе над дипломом, было бы неправдой. Чистая формальность, за которую я премного благодарен руководству института. Знакомство со своеобразием и красотой Киева оставило незабываемое впечатление об Украине и украинском народе. Чтобы материально не слишком бедствовать, мы с ребятами устроились на этом же заводе параллельно работать грузчиками.

Поскольку в институте обучали и военному делу, до производственной практики в конце четвёртого курса вся мужская половина студентов проходила двухмесячные сборы в городе Ленкорань для присвоения офицерского звания «лейтенант». Как староста группы, я был назначен помощником командира взвода и период сборов отслужил сержантом.

Именно в это время приехал из армии в отпуск Лёва.

После школы он успешно поступил на автомобильный факультет Политехнического института, но по набранным баллам и из-за большого конкурса был зачислен на вечернее отделение. А чтобы одновременно с теоретическими знаниями приобрести практический опыт, Лёва устроился работать на завод, где за короткое время стал мастером участка. Вечерникам на время учёбы не давали отсрочку, и его призвали в армию, где он отслужил два года в Германии. Оканчивать институт ему пришлось после службы.

Как я уже отмечал, ничто не могло изменить наши отношения. В те времена не у всех дома были телефоны, и мы всегда и довольно часто кроме наших плановых семейных посиделок находили время, чтобы увидеться, поболтать, поделиться текущими делами, помочь друг другу, если в этом была необходимость…

Не встретиться во время его отпуска было просто невозможно, и даже в эти первые дни сборов мне с большим трудом удалось на три дня приехать домой, чтобы вместе со всей семьёй разделить эту радость.

За все годы я ни на минуту не забывал советы и наказы отца, и по сегодняшний день стараюсь придерживаться семейных правил и традиций, переданных нам им и дедом.

Нет, не всегда получалось и не всегда получается. Во-первых, меняются времена, меняются люди, меняются жизненные ценности (к сожалению, в худшую сторону). Во-вторых, конечно же, во мне нет той духовной силы, какая была в них. Добившись всего с самого раннего детства без чьей-либо помощи, без единой копейки, для них не существовало понятий: «трудно», «нет времени», «невозможно»… Безусловно, мы слабее их.

Очень мало они прожили, и потому многим вещам нам приходилось учиться самим, на своих собственных ошибках.

Мы взрослели. Разница в возрасте у нас с Суреном как-то незаметно стёрлась, и до конца жизни все свои секреты, всё, что накапливалось в душе, даже очень личное и самое сокровенное, разделялось между нами и Лёвой, даже в период наших обид друг на друга. А такие в будущем, к сожалению, случались…

От чего мы все втроём не могли уберечься, так это от курения. Почему-то в те времена у большинства молодёжи это тупо сочеталось с понятием «повзрослеть». Эта ошибка в будущем стоила здоровья, и из нас троих только я так и не смог избавиться от этой дурной привычки. А почему часто вспоминается именно курение? Потому, что даже эта мелочь возвращает меня в те старые времена.

Все взрослые мужчины нашей большой семьи курили. Не был активным курильщиком лишь мой отец. Он никогда не держал в кармане ни табака, ни спичек. Однако дома постоянно была пачка хороших для того времени сигарет, и он всегда знал, сколько штук в ней осталось. Баловался этим папа редко – от случая к случаю или «за компанию».

Но ни разу в жизни я не видел, чтобы кто-нибудь из моих родственников курил при дедушке, хотя у каждого уже были семья и дети. Казалось бы, ничего в этом плохого нет, но даже в такой мелочи чувствовалась дань уважения и признания.

Я начал тайно покуривать в институтские годы, ещё при жизни папы. Мой товарищ (чей отец устроил меня на работу) имел доступ к совминовскому спецмагазину, и была заманчивая возможность покупать американские сигареты «Кент» даже дешевле болгарских. И вот однажды, затянувшись, я увидел на улице метрах в десяти перед собой отца. Сигарету, конечно, я незаметно успел сбросить, но дым никуда не денешь. Попал по полной программе и понял, что сейчас получу нагоняй и опозорюсь перед другом. К моему удивлению, папа, в упор глядя на меня, улыбнулся и ушёл в сторону, как бы не заметив нас. У меня от стыда всё горело внутри, и, задержавшись у товарища до закрытия магазина (а жил он буквально в пяти минутах от папиной работы), я позвонил отцу и предложил вместе поехать домой. Часть пути он захотел пройти пешком и, незаметно перейдя на тему молодёжи, не стал читать лекцию о вреде курения, а просто сказал, как тяжело избавиться от этой «заразы», и выразил уверенность, что я не курю и не увлекусь этим. При этом никаким намёком не дал знать, что он нас видел. Мама, когда гораздо позже узнала, конечно, закатила истерику.