Текст книги "Малижа. Сборник рассказов"

«Как же так? Неужели я ошибся в них? Почему они смотрят, словно меня и нет?» – беспокойные мысли охватили меня.

Закончился урок, и ребята из класса торопливо начали выходить на улицу. Учитель тоже на миг задержался, записывая что-то в журнале, и затем вышел. Я встал и пропустил соседа по парте, он сидел возле стены, и затем снова присел ненадолго. Малижа тоже осталась сидеть на месте, уставившись в открытую книгу. Ее подруга, что сидела рядом с ней, тоже быстро сложив учебник с тетрадью в сумку, вышла, бросив на ходу Малиже: «Я буду на улице». Я незаметно посмотрел на девушку и заметил, что она рассматривает фотографии, вложенные ею в книгу.

– Малиж! Ну-ка, покажи, как ты получилась на фото? – ловко устроился рядом с девушкой Умар.

– Неважно я вышла на фотках, – ответила Малижа и протянула их парню.

– Да ты здесь выглядишь словно ангел! Моя Малижа – просто ангелочек! Но в жизни намного красивее, – в упор, словно какую куклу, стал разглядывать девушку Умар.

В классе на площадке перед доской несколько одноклассников толкались и шутили. Их шум не дал мне разобрать, что еще там болтал Умар. Я быстро положил учебник в сумку и тоже вышел. Дети во дворе школы играли и бегали, радуясь весеннему теплу. Один я, кажется, не радовался этой красоте. Для меня одного был этот яркий солнечный день хмурым. Сунув руки в карманы, я прошел вдоль стены школы к широкой асфальтированной дороге с тротуаром. Между тротуаром и дорогой стоял длинный ряд высоких ореховых деревьев, и я пошел вдоль них по тенистой аллее в сторону от школы. Я теперь как бы успокоился и даже то, что теперь там, в классе, Умар сидит рядом с Малижой и говорит ей всякие надуманные комплименты, меня не так бесило, как вначале. Я теперь понимал, что я не скоро буду иметь возможность говорить с девушкой, так как это делал он. Нечего было мне думать и о всяких там институтах с моими успехами в учебе, если не считать мое небольшое увлечение литературой. «Сначала нужно будет отслужить в армии два года, а затем все-таки нужно будет получить какое-нибудь образование. И после, когда начну работать, надо будет помогать матери и младшим братьям. Так что создать свою семью, вряд ли эта идея будет в скором времени актуальной», – проносились у меня в голове мысли одна не лучше другой, словно я вдруг в один миг стал взрослым. Оказалось, что во власти своих мыслей довольно отдалился от школы, и поэтому не слышал даже звонка на урок. Я порядочно опоздал на следующий урок. Сегодняшний день был не мой, и наш классный руководитель Иван Архипович именно сегодня решил оторваться на мне за все мои вольные и невольные грехи. Я только успел схватиться за ручку двери, чтобы войти в класс, как он появился в конце коридора, заложив за спину руки, как обычно он это делал. Я, конечно же, успел заскочить в класс, но вслед за мной в эти же самые двери заглянула, с небольшой залысиной и седая голова Ивана Архиповича.

– Чтобы завтра без матери в школе не появлялся. Твоя болезнь приобретает серьезные последствия, если не принять экстренных мер! – сообщил мне старый учитель и, извинившись перед учителем, голова классного руководителя исчезла так же незаметно, как и появилась.

Но я тут же забыл и слова классного, и все на свете, когда я взглянул в сторону парты Малижы. Рядом с девушкой, словно он всю жизнь там и сидел, восседал Умар. Я подумал, что Губани тоже, как и я опоздала на урок, но она, как ни в чем не бывало, сидела на месте Умара рядом с Майрбеком.

– Сядь на свое место… У тебя действительно какая-то болезнь, парень! Я уже несколько раз повторил свои слова! – повторил свои слова учитель чеченского языка и литературы Шерип Мадарович.

А Умар время даром не терял, придвинувшись вплотную к Малиже, он шепотом развлекал девушку. Она тоже увлеченно слушала трепотню парня, притом еще и улыбаясь время от времени.

Ну а со мной сегодня все учителя школы решили покончить раз и навсегда, словно я их всех разом разозлил. Я не успел достать из сумки книгу с тетрадью, как Шерип Мадарович спросил меня. Вслед за этим в журнал, словно звездочка во время звездопада, упала еще аккуратная «двойка» на мое имя.

Но Шерип Мадарович вслед за мной тут же попросил рассказать домашний материал и Умара. Но он очень весело рассказал учителю какую-то небылицу вперемешку с анекдотийным содержанием, учитель заулыбался, и после небольшой бессодержательной трепатни Умар получил «тройку».

– Шерип Мадарович, я же хорошо рассказал, хотя бы «четверочку» поставьте! – проявлял свое недовольство хитрец.

Ну, а Малижа, как и всегда, получила еще одну «пятерку» на этом уроке.

«Должно быть она не очень лестно обо мне думает. И почему она о тебе вообще должна думать, когда ее тут развлекают? Кто ты? Ей не до тебя, парень!» – носились мысли в моей голове.

Звонок только успел прозвенеть, как я в числе первых поспешил выйти из класса. Я задыхался в этом классе. Если б моя воля я бы убежал на край света. Я не понимал, что образ этой девушки в моей голове, в моих мыслях, что этот образ проник в мою душу, и как бы далеко я не убежал и ушел в жизни, отныне голубоглазый взгляд этой девушки будет со мной всегда. Я не понимал, что именно эти глаза и есть моя болезнь, болезнь, от которой нет лекарств на всей земле.

Сегодня мои друзья оказались шустрее и вслед за мной успели выбежать на улицу.

– Смотри, не сбеги от нас как вчера! Или мы вместе пойдем туда! – на весь школьный двор говорил Арби.

– Куда идем? – спросил я, когда Арби подошел ближе.

– Ты забыл, как мы вчера тебя тут несколько часов сторожили с Турпалханом! Забыл? – беспокойным тоном заявил снова Арби и дал понять, что без меня они домой не пойдут.

– Мы идем домой. Нет никаких возражений. Я не собираюсь от вас куда-то бежать… да и некуда мне идти, – успокоил я друзей.

Селение наше Ачхой-Мартан относительно большое и протянулось на три-четыре километра по обеим берегам реки Фортанга. От того места, где я живу, до дома Малижы было по меньшей мере три километра. Я не успел толком зайти в свой двор, как я бросил сумку прямо в коридоре и вылетел на своем велосипеде на улицу. «Поешь хоть!» – крикнула мне вслед мать, когда я уже скрылся за воротами.

Зачем! Куда я еду! Я этого не понимал, но мне нужно было непременно ехать куда-нибудь, иначе мне не успокоиться. Меня вела какая-то невидимая, но могучая сила, и куда мне ехать указывала именно эта сила. Если педали велосипеда крутил я, то руль был не в моей власти. Я не знал что такое усталость, в ушах с шумом проносился ветер.

Я остановил свой велосипед недалеко от дома Малижы, я почувствовал капли пота, стекающие по лицу. И частое дыхание говорило о том, что я ехал быстро. Я остановился за углом соседнего дома, меня укрывала кирпичная ограда, так что дом Малижы мне был хорошо виден. Малижы не было нигде видно, но даже дом ее был мне мил. Она выросла в этом доме, в этом дворе. Какой счастливый дом. Он видит ее каждый день, он хранит ее, дает тепло. Я простоял очень долго, любуясь ее домом и забыв о времени. Я словно повстречался с ней. Но если я тут вот так буду стоять, то и соседи заподозрят что-то неладное. Мне надо было ехать домой. Если бы я был таким же языкастым как Умар и не ведал этой навязчивой стыдливости, я бы мог попросить какого-нибудь мальца, позвать Малижу. Но, если даже я и позову ее, то что мне говорить? Я не знал, что мне делать. Но надо было уезжать отсюда, уже и женщины стали с любопытством выглядывать в окно.

Взглянув еще раз на дом Малижы, я повернул свой велосипед домой. Теперь он ехал не так быстро.

Когда я въезжал в свой двор, мать моя Зийна встречала меня недоуменным взглядом.

– Сайдали, ты где это ездишь на велосипеде? – показывала она недовольство.

– Я ездил прокатиться. Чего ты переживаешь, – постарался я успокоить мать и поспешил уйти в свою комнату.

– Ты можешь ездить кататься, сколько хочешь, но это не значит, что ты можешь целый день не есть, – вдогонку поругала меня мать.

Я взглянул на часы и удивился – на часах было шесть часов вечера.

– Иди хоть теперь поешь! – крикнула мне в комнату с улицы мать, спустя минуту.

– Сейчас! – крикнул я в ответ и тут же прилег на кровати.

Немного чувствовалась усталость, но есть мне не хотелось.

– Здравствуйте, тетя Зийна! Дома он? – услышал я голос Арби с улицы в открытую дверь. Не может быть, чтобы он и сейчас спал! – добавил тот же голос уже у входа в мою комнату.

Конечно же спит, словно сурок! – добавил голос Турпалхана из-за спины Арби.

– Ты чего лежишь все время! Когда бы мы ни пришли ты спишь! Сколько можно? – возмущаясь, приблизился Арби к моей кровати.

Я его схватил резким движением и повалил рядом с собой на кровать.

– Во, дает! – взвизгнул Турпалхан.

– Турпалхан! Этот нарт Эрстхо хочет с нами побороться! – крикнул Арби Турпалхану.

– Я буду держать его за ноги, а ты вали его! – еще с большим азартом взвизгнув, набросился на меня и Турпалхан.

Мы долго боролись и катались по полу, пока мать Зийна не крикнула снова в комнату:

– Идите, поешьте сначала! А то этот оболтус с утра ничего не ел, катается неизвестно где!

– Как катается? – не понял Арби, которому, есть не давай, а дай расследовать что-нибудь.

Он ловко дернулся и вырвался из моих рук и помчался во двор к Зийне. Когда я с Турпалханом вышли к ним под небольшой летний навес с кухней, Арби уже закончил свое расследование.

– Итак, где ты был? Куда ездил на велике? – словно следователь по дознанию строго спросил Арби.

– Так, прокатился на велосипеде, – попытался я увернуться от ответа.

– Это что же, он нас за простаков держит? На велосипеде что, целый день катаются? Не многовато ли катаешься? – снова спросил Арби, взглянув на мать.

Зийна была очень даже довольна таким расследованием.

– Да, я ездил к Сулиману, – буркнул я, делая вид, что недоволен таким расследованием.

На самом деле я соврал лишь чуточку, потому как еще через несколько домов от дома Малижы как раз и находился дом нашего одноклассника, моего приятеля Сулимана.

– Ну, это я завтра узнаю! Я это дело так не оставлю! Следствие продолжается! – никак не успокаивался Арби на радость матери.

– Что же будем делать с Иван Архиповичем, он ведь сказал тебе не приходить в школу без матери? – спросил меня Арби, когда мы вышли на улицу и сели на лавочку.

– Не знаю, что-нибудь придумаю. Может, он к завтрашнему дню и забудет свои угрозы, – сказал я.

– Нет, он не забудет. Он хоть и старый, но голова его еще, ой, какая свежая. Я ему месяц назад обещал принести в школу фотобумагу. У меня дома завалялась в прошлом году пачка фотобумаги. Я забыл, а он вспомнил, – сказал Турпалхан.

– А ему зачем фотобумага? – не понял я.

– Ему-то она и в самом деле не нужна была, это Виталий Николаевич, физик наш фотографирует для школы, – пояснил Турпалхан.

– Ну, и что, отнес ты ему фотобумагу? – спросил я.

– Да, отнес десяток листов.

– А как же ты узнал, что в пачке всего десять листов?

– А я вытащил, посчитал и отнес.

– На свету?

– Да.

– Посчитал и отдал?

– Ну, да. Снова вложил листы в пачку и отнес.

Я вдруг захохотал, а Арби с Турпалханом, открыв рты, смотрели и не понимали ничего.

Так, ведь фотобумагу нельзя вытаскивать на свет! Только в полной темноте или при красном свете специального электрического фонаря. Зачем же мы тут даже ночью окна закрываем одеялами? – напомнил я ребятам.

Теперь они хохотали над поступком Турпалхна громче, чем я.

– А что, если и тебе завтра с фотобумагой пойти сдаваться к Ивану Архиповичу? – шутил Арби.

– Хорошо, только я сначала дам Турпалхану посчитать ее, чтобы быть уверенным в точном количестве, – смеялся я с друзьями.

И все же тяжелым осадком в подсознании у меня все время была мысль о завтрашней встрече с классным руководителем.

Утром я пришел в школу без опоздания, даже чуть раньше положенного, но Иван Архипович стоял возле главных входных дверей в школу словно стражник, заложив за спину руки, как обычно он это делал. Я хотел в общей массе учащихся пройти мимо, незаметно поздоровавшись, но острый глаз Ивана Архиповича точно определил меня в толпе и подозвал к себе.

– Здравствуйте! – подошел я к нему.

В это время Арби с Турпалханов подошли и попытались заступиться, но строгий голос классного руководителя отправил их в класс.

– Я тебе разве не говорил, чтобы без матери тебя в школе не было? Твоя болезнь несколько запущена! А тебе ведь скоро надо выпускные экзамены сдавать. Если твоя мать не найдет какое-нибудь лекарство от твоей болезни, ты не сдашь экзамены! Ну-ка, дай сюда свою сумку! – забрав мою сумку, он развернулся и пошел в учительскую.

Делать было нечего, я не мог себе позволить спорить с пожилым человеком.

Сунув руки в карманы простеньких польских джинсовых брюк, они тогда только-только появились у нас, я расстроено прошел под окнами двухэтажной пристройки к нашей школе и направился к выходу со школьного двора. Когда я дошел до школьной калитки, словно какое-то наказание впереди появились Малижа с Умаром. Они опаздывали в школу и шли быстрым шагом, но Умар, не переставая, о чем-то весело болтал и сам улыбался своей очередной реплике. Девушка тоже, несмотря на быстрый шаг, все же изредка улыбалась неказистым клоунским репликам парня. Я поравнялся с ними возле самых школьных ворот.

– Салам… ты куда направляешься? Школа находится не там. Ты случайно не заблудился? – попытался выдать подобие шутки Умар.

– Я свое отучился, остальное вы доучитесь, – ответил я и прошел.

– Ты в школу не идешь? Почему ты уходишь? – вдогонку спросила Малижа.

– Опоздаете на урок. Так Иван Архипович записывает опоздавших учеников, – ответил я, повернувшись вполоборота, и пошел дальше.

Они же поспешили на урок. Умар как и раньше без умолку тараторил что-то, стараясь держаться с девушкой рядом, но что-то подсказывало мне, что девушка больше не улыбалась его болтовне.

Я неторопливым шагом прошел к центральной площади поселка. Я погулял немного, прошелся по магазинам и снова оказался на центральной площади, где непременно стояла мраморная трибуна, и возвышался памятник вождю мирового пролетариата Ленину. В это самое время я вдруг заметил своего соседа, идущего навстречу. Я попытался было скрыться, но не успел.

– Сайдали, ты почему не в школе? – спросил он издали.

Соседа звали Вахид, он был худющим, невысокого роста и уже в годах. Вахид работал разносчиком почты, и считался всеми немного чудаковатым и бесхитростным человеком.

Если не считать того, что в шутку мог ввести в заблуждение сверстников, я был готов, что угодно сделать, лишь бы, не обмануть человека. Делать было нечего, на вопрос соседа нужно было ответить.

– А меня выгнали со школы, сосед, – признался я начистоту.

Но Вахид, как оказалось, воспринял мои слова на свой лад. Он, оказывается, подумал, что меня выгнали со школы, в смысле, исключили из школы.

– Как же так? Зийна знает, что тебя исключили из школы? – спросил он, расстроившись даже больше моего.

Я вдруг понял: Вахид послан мне Всевышним Делой, чтобы спасти мою бедную шкуру и нервы моей матушки.

– Вахид, – я перешел на просительно-умоляющие нотки и пошел на небольшую хитрость. Если ты меня не выручишь, то меня и в самом деле выгонят из школы! Вахид, еще не поздно! – просил я соседа.

По всему виду Вахида было видно, что он расстроен, но оттого, что я загрузил его непонятной информацией, он всем своим видом превратился в вопросительный знак.

Я не торопился с объяснениями, мне нужно было довести его до такого расстройства и сострадания к моей жалкой судьбе, чтобы он уже не смог мне отказать в моей просьбе.

– Вахид, ты же родственник моей матери? – спросил я загадочно.

– Да, родственник… дальний… мы с твоей мамой из одного тайпа, – терпение моего соседа было на пределе.

– Если ты не пойдешь со мной к нашему классному руководителю в качестве родственника моей матери, мне сказали, чтобы моей ноги в школе не было, – понемногу выдал я свою просьбу.

– А что нужно от тебя этому классному руководителю? – не понимал сосед.

– Он же старый человек. А старые люди они вечно чем-то недовольные, ты же сам знаешь. Они же ночью уснуть не могут, если день пройдет, и они не поругают молодежь. А наш старик-учитель и того более должен, для успокоения своего сердца, поругать молодежь при свидетелях. Иначе он, понимаешь ли, просто болеет. Он пусть говорит, что ему заблагорассудится, а ты просто помалкивай или поддакивай, ну, минут пять от силы. Шуметь больше у него и сил не будет, и здоровья не должно хватить, – чуть ли, не умолял я соседа.

– А Зийна знает, в каком ты положении оказался? – выдал вдруг Вахид, показывая, что с логическим мышлением у него все в порядке, что бы там люди не говорили.

– Вахид, ты же знаешь, она этого не вынесет. Она же женщина, она не поймет эти стариковские замашки, как мужчина. Ты помнишь, как я тебя научил ездить на велосипеде, чтобы тебе легче было разносить почту? Разве женщина тебя смогла бы понять и научить? – вынужденно схитрил я еще раз, чтобы не упустить соседа.

Я, конечно же, был неправ, впутывая моего бедного соседа в такое мероприятие, но в моем положении теперь мне мог помочь только этот мой хиленький но благородный сосед.

– Ладно. Где этот старик, классный руководитель? – наконец, решился на такой подвиг добрая душа Вахид.

Очень скоро с достойным соседом Вахидом впереди я встал пред очи старика, классного руководителя. В обычной своей манере, держа руки за спиной, встретил нас не менее достойный Иван Архипович. Словно на похоронах, заложив за спину руки, встал с опушенной головой и мой сосед.

– Это мой дядя по матери, – объяснил я уважаемому Ивану Архиповичу. Мать не смогла прийти.

Словно через рентген, пропустил через свои очки старик-учитель фигуру моего «дяди по матери».

– Дядя по матери? – спросил старик.

– Двоюродный дядя… по матери, – немного снизил я статус дяди.

– Двоюродный дядя? – старик повернулся к Вахиду.

– Дальний… – успел сказать Вахид, но полностью выдать фразу ему не дали.

Нам повезло, что язык старика-учителя давно чесался, чтобы просклонять все мои немногочисленные плюсы и бесчисленное множество минусы. Как на показательном уроке, приводя уходящие глубоко корнями в предыдущие годы моего обучения доводы и примеры, начался процесс моего воспитания. Для пущей важности из класса, хотя там шел урок, был вынесен классный журнал, и по нему прочтена лекция на отдельную тему. По меньшей мере в течение времени, отпущенного на один урок, проводил со мной и с моим «дядей по матери» воспитательную беседу уважаемый Иван Архипович. Даже во время визита к родственникам жены Вахиду не пришлось стоять так строго, как перед стариком-учителем, а мы знаем, что жених у родственников жены не имеет права сесть. Последним этапом воспитательной работы классного руководителя был процесс возвращения мне моей школьной сумки и благодарственное слово в адрес Вахида, в честь того, что он вкладывает посильный вклад в дело воспитания подрастающего поколения.

Вахид, может, и думал, что на этом экзекуция на эту злободневную тему закончена. После этого невольного знакомства, уважаемый Иван Архипович несколько раз натыкался на улице на моего «дядю по матери» и на лоне свежего воздуха проводил с ним беседы на тему воспитания подрастающего поколения в духе коммунистического учения. А то, что Вахид всегда учтиво склонял голову и слушал, превратившись весь во внимание, очень льстило старику, и беседы имели непременное продолжение.

Но мне было не до уроков, не до учебы. Моя болезнь была не фотография, моей болезнью были юные небесные глаза Малижы.

Умар из кожи вон лез, отвечал на уроках, тайком читая с учебника или сочиняя на ходу, он это делал лихо, подмигивая иногда девушке. А я, если даже мельком чувствовал взгляд девушки на себе, не мог рассказывать и то, что учил.

Последние недели учебы остались у нас в школе. Чем ближе к концу, тем быстрее, казалось, крутится колесо времени, словно телега покатилась с горы. Все учащиеся стремились получить оценку повыше и трудились не покладая рук. Меня одного несло волею течения реки жизни, словно щепку.

Малижа имела по всем предметам без исключения хорошие оценки, она была в числе отличниц всей школы. Чем ближе подступали выпускные экзамены, тем больше она уделяла внимание учебе. Казалось, она ничего вокруг себя не замечает. Умар вил рядом с девушкой, словно пчела над ароматным цветком, но теперь эти его ухаживания почему-то не очень радовали Малижу. Взгляд ее теперь был все время хмурым и холодным и с Умаром рядом, и без него. На Умара она теперь не обращала внимания, и его старания пресекала грубовато. Все чаще споры перерастали в демонстрационные ссоры. Мне теперь даже жалко стало бедного парня.

Я как-то сблизился в последнее время со своим приятелем и часто бывал у него после занятий в школе. Сулиман был добрым малым, и с ним я на самом деле был в хороших приятельских отношениях, но всегда возвращаясь от него на велосипеде, проезжал мимо дома Малижы. Однажды я почему-то остановился и чуть задержался, как вдруг во двор вышла Малижа. На ней было красивое, как и она сама, платье в ярких цветочках, и оно ей очень было к лицу. Мне ее домашний наряд показался намного милее, чем ее школьная форма. «Почему мы не оказались одни на необитаемом острове!» – шальная мысль проскочила у меня в голове. Если бы Малижа прочитала эти мои мысли. Что бы она сделала? Как и всегда насупила бы брови и холодным взглядом остудила бы мои мысли. Холодом повеяло от этих мыслей.

Прошло несколько дней, я не появлялся возле дома Малижы. В школе шла каждодневная подготовка к окончанию учебного года и окончанию школы выпускниками – десятиклассниками. Учеба шла самым активным темпом: завалили нас контрольными. По гуманитарным предметам я был силен, я о них не беспокоился, но вот с цифрами я был в натянутых отношениях. На одной из контрольных работ по математике я сидел и искал ответы на потолке, но и там ничего не находил. Улучшив момент, Малижа вдруг протянула мне бумажку. Я развернул бумажку и понял, что это она мне помогает. С самого начала контрольной работы она трудилась, не обращая внимания ни на кого. Я и не думал, что она меня видит. Она меня порядком удивила. «Она, оказывается, наблюдает за мной!» – с радостью подумал я. Но вскоре я заметил, как Малижа протянула такую же шпаргалку и Умару. Я все понял, девушка так благодарила меня за фотки. После урока я незаметно для друзей отправился на свое тихое место, под тень ряда грецких орехов. Здесь было тихо, лишь случайный прохожий отвлекал на миг внимание. Они в основном были взрослые люди и не лезли ко мне со своим играми, как школьники. Особо я ни о чем не думал, но был у меня какая-то потребность в покое и даже в одиночестве. Хотя и сюда доносились звонкие голоса школьников со двора школы. Я снова ушел далеко и побоялся опоздать на урок, поэтому повернул к зданию школы. Когда я подходил к входным воротам, то заметил, как Губани с Малижой возвращаются видимо с магазина. Они перекинулись парой фраз, и Губани немного отстала от Малижы. Затем Губани и вовсе остановилась.

– Ты можешь идти быстрее, вот-вот звонок прозвенит на урок, – сказала Губани.

– Ты это мне? – не понял я.

– Конечно, тебе? Кроме тебя тут есть еще кто? – улыбнулась Губани и перешла на полушепот, когда я был уже совсем близко. Ты с Малижой еще не говорил?

– О чем я могу с ней говорить, если она от Умара шагу не ступит, – ответил я.

– Ну, тебе видней. За девушку, кстати, надо бороться. Мне кажется, что она ждет, после того ты обещал поговорить, – высказалась Губани.

Далеко за территорией школы слышен был звонок, который прозвенел в это время. Пронзив меня взглядом, Губани поспешила догнать свою подругу.

«Бороться за нее я поборюсь, ну а после того, как завоюю, куда мне ее деть? Я ничем не могу помочь ни матери, которая одна растит нас четверых сыновей, ни своим маленьким братьям. Как быть?» – словно маленький ребенок жаловался я сам себе, следуя вслед за девушками на урок.

Прошел еще урок, теперь мне тем более нужно было остаться со своими мыслями одному, и я вернулся в свой тихий уголок. Я думал о том, что мне хотела сказать Губани, когда вдруг услышал свое имя. Еще во власти своих мыслей я повернулся, то увидел Малижу, которая глядела в мою сторону.

– Ты звал меня? – спросила девушка.

– Я? – не понял я, и, увидев смущение девушки, тут же поспешил добавить: Я говорил с Губани. Она тебе передала мою просьбу?

– Да, – ответила девушка, посмотрев по сторонам, словно искала кого-то.

Я снова почувствовал холод в ее глазах, брови, сведенные у переносицы. Как они мне мешали. Кажется, это была ее привычка, когда она думала о чем-то, она всегда так хмурилась. Но эта ее привычка делала ее взрослей и мудрей меня во стократ. Я должен был в своей жизни первый раз говорить с девушкой, с девушкой, которую полюбил словно весну, и я себя чувствовал ребенком перед ней.

– Малиж… Малижа, спасибо тебе за помощь! С этой математикой у меня никогда не будет дружеских отношений, – нашелся я, что сказать.

Я вспомнил слова Умара, как он с ней говорил. Но я никогда не смог бы вести себя с девушкой таким образом. Девушка, должно быть, поняла, что я еще не совсем вышел из детского возраста, и поспешила мне помочь:

– Ты всегда держишься отдельно от остальных, даже от своих друзей отдалился. Странный ты человек… не похож на других.

– Ты хочешь сказать, что я дикий, – пошутил я.

– Может ты и не дикий. Но такие, как ты тайком увлекаются стихами. Пишешь ты стихи, нет? – улыбнулась Малижа, и хмурость ее словно сдуло с лица. Мне снова показалось, что ангел с небес спустился в эту минуту на землю.

– Думаю, у меня не хватит ни ума, ни способностей писать стихи. Хоть бы выпускные экзамены не завалить, – вспомнил я про экзамены и испортил себе самому настроение.

– А ты собираешься дальше учиться? – спросила Малижа.

Я вспомнил разговор Умара с Малижой.

– Где? – спросил я.

– В институте, – словно это так просто, как произнести, сказала Малижа.

– Моя дорога лежит после школы прямиком в Советскую Армию, – признался я.

– Так, ведь и после армии можно поступить и с успехом учиться. Если в армии прослужишь хорошо, вернешься с направлением в любой вуз страны, – не хотела уступать девушка.

– Мой институт, скорее всего, – трактор, – не мог я забыть слова Умара.

Хмурое облачко снова закрыло лицо девушки.

– И на тракторе нужно кому-то работать. Очень много хороших парней выбирают работу, связанную с техникой, – удивила меня Малижа.

– А ты собираешься поступать? Ты, наверное, и институт уже выбрала? – спросил я.

– Говорят, конкурсы очень большие при поступлении в институт. Не знаю даже, пройду я или нет, – задумалась Малижа.

Малижа была девушка, которая ясно видела цель в своей жизни, она знала, чем она хочет заниматься, рассуждала как взрослые люди. Вот из таких людей и получаются ученые, учителя, руководители предприятий. Я чувствовал, что у меня нет и половины ума этой симпатичной девушки. Я теперь и вовсе был растерян, девушка совсем запутала меня.

Словно боясь пропустить свое время, вокруг разнесся надрывный звонок во дворе школы, разлучая меня с девушкой навсегда.

Скоро состоялся и наш выпускной бал, объявляя нам всем об окончании нашей весны и беззаботной школьной жизни.

Когда Малижа перестала обращать внимание на него, Умар понял, что у нас с Малижой возникла невидимая связь. Но сам начать ссору со мной он не решился, он для этой цели выбрал своего друга Майрбека. Мы с Майрбеком столкнулись у входной двери в школу, во время выпускного бала, словно два врага на узкой горной тропе. Никто не хотел уступать. Когда мы с Майрбеком вышли друг против друга на негласно отведенном учащимися для этого месте за школой, то здесь как бы случайно оказался и Умар. Вскоре я понял, зачем он там появился. Он со спины набросился на меня и обхватил руками. Майрбек подумал, что он легко расправится со мной и бросился вперед. В это время нас случайно увидел еще один наш одноклассник по имени Илес. Он заступился за меня. Таким образом, я вышел с честью из этой переделки.

После окончания школы прошло немного времени и я, как и обещал Малиже, на два года ушел в армию. Как и предвидела Малижа, мне в армии дали направление в институт.

После армии, когда я уже поступил в университет, я встретил в Грозном Малижу. Она жила в городе, училась в том же университете заочно… Была замужем за одним высокопоставленным руководителем.

Письмо, которое я ей написал из армии, оказалось, до нее не дошло… я не знал ее адреса и передал его через одного из своих друзей. Первое и последнее мое письмо Малиже.

2005 год. Осень.

Старик-чеченец. Рассказ

После 4-й пары лекций я вышел из здания ЧИГУ в числе многочисленных студентов, словно выжатый лимон. Яркое весеннее солнце, не дождавшись от меня комплимента, укрылось за густой листвой деревьев, обнимающей плотно все великолепное старинное здание с шестью могучими колоннами у главного входа. Перед зданием университета в небольшом скверике на своем месте сидел Лев Николаевич весь в граните. Великий писатель и старинный друг мирного чеченца Садо Мисербиева (Садо, кстати, умудрился спасти другу-писателю и жизнь, и карточную честь, и Ясную Поляну), тоже не дождался от меня особого внимания. Не до великих и их мирных друзей мне было в эту минуту. Голова гудела от монотонных или истеричных голосов профессоров. Небольшая непонятного цвета дворняжка учтиво уступила мне дорогу, поняв, что я во сто крат голоднее ее. Судя по скромным «медякам», попрятавшимся по многочисленным карманам моих джинсов «US TOP», я мог себе позволить лишь скромный обед в студенческой столовой в общежитии №1 на «Минутке». Обычно до «Минутки» я добирался пешком, экономя, таким образом, 3 копейки на трамвай. Но в этот день я в себе не находил ни сил на пеший рейд, ни желания. И я поплелся, завернув возле великого писателя налево, к трамвайной остановке. Надо было скорее добраться до пары коржиков и непременного, граненого стакана разведенной сметаны в студенческой «столовке» в общежитии, вслед за тем и до железной скрипучей студенческой кровати в своей комнате на четвертом этаже. От асфальтированной дорожки средь парка несло послеобеденным жаром, прибавляя вдобавок к моей усталости еще и серую тоску. Я шел весь сгорбленный, как какой-нибудь старик преклонных лет, и волочил ноги в модных туфлях со скощенным каблуком по горячему асфальту. Надо сказать неосведомленному читателю дремучей современности, что туфли со скошенным каблуком и джинсы даже захудалые «US TOP», не говоря уж о супер «Wrangler», стоили целого состояния, рублей, эдак, 250 советских рублей. Но студент ЧИГУ мог недоедать месяцами, отказывать себе во многих удовольствиях, но с помощью не менее наивных и упертых родителей обязан был одеться «как все». Хоть и кричали профессора: «Да, что это такое! Превратили ЧИГУ в Дом моды!» Хоть и запрещено было советским менталитетом ношение всяких там капиталистических форм одежды. Кажется, в своем отстаивании прав человека и права носить джинсы, студенты делали ставку на то, что джинсы на том самом Диком Западе – рабочая одежда и стоят они в той же загнивающей Америке лишь «копейки», то бишь, центы. Хотя по тем ностальгическим и скромным временам, по официальному советскому курсу один доллар стоил всего-то 70 советских копеек.