Текст книги "Чистилище. Книга 1. Вирус"

Глава третья
Тайная каббалистика взросления

1

Входящий в повседневную жизнь интернет старательно и неотвратимо создавал совершенно новое, неведомое доселе русло жизни обитателям многоуровневых муравейников. Гигант и Леха Вересков, которые благодаря небедным родителям первыми в классе успели обнаружить двойное дно самой двусмысленной и благодатной эпохи, для приумножения своего авторитета щедро делились с отставшей массой. Утробная радость потекла из запретных каморок щедрыми ручьями, на взрослеющую поросль посыпались тонны тайно передаваемых друг другу посланий из замысловатой эротики, безумного насилия и нескрываемой агрессии. Покров сакрального таинства с интимных отношений полов был так резко и беззастенчиво сорван, что многие даже не успели удивиться.

Спонтанные, скоропалительные, терпкие вечеринки старшеклассников на случайно свободных от родителей квадратных метрах обозначили мутацию игры. На смену похабным атакам под наигранное визжание своих соплеменниц пришла первая откровенность. Теперь они превратились в стопроцентных «пациков», а их подруги – в «телок». Из мглы желаний возникли заговорщицкие вечера с алкоголем, волнующими прикосновениями и томной близостью тел, растворяющихся в электронных мелодиях. Никто и не помышлял о любви в пределах этих тайных сборищ с многозначительным названием party, все с вожделением думали лишь о служении культу наслаждения. Чтобы стать участником party, Кириллу Лантарову пришлось поднапрячься – ничем выдающимся он по-прежнему не обладал, эксцентричным поведением не выделялся, в карманах у него были гроши вместо денег, оставался хилым, а одевался неброско. Но именно это вынуждало его действовать ловчее, коварнее, незаметно превращаясь в беспримерный образчик лицемерия и двойственности. Чтобы слыть своим, недостаточно было выдумывать что-то забавное, следовало становиться участником представлений.

В один из нейлоновых вечеров «на хате» у Степы Слона, то есть в оставленной на вечер квартире, Лантаров после внушительной дозы алкоголя для храбрости неожиданно обнаружил себя в темной комнате наедине с худющей избалованной одноклассницей. Действительность вдруг стала рваться на части, обоюдные поглаживания быстро превратились в страстные сжимания плоти, и в какой-то момент беснующаяся реальность ударила в голову таким безудержным фонтаном возбуждения, что дикий животный взрыв заставил юношу содрогнуться от конвульсии сладострастия и последовавшей вслед за ней судороги страха. Ситуация ошеломила его надвинувшейся волной безысходности: продолжая целовать свою партнершу и машинально гладить ее набухшее под руками тело, Кирилл уж совершенно не знал, что делать. Его собственный орган страсти являл собой нечто беспомощное и абсолютно недееспособное, отдельно от него существующее одноклеточное, скорее всего амебу. Вмиг протрезвевший, сам Кирилл превратился в контуженного на поле боя солдата, от которого тщетно ожидают участия в яростной атаке. Холодный пот выступил у него на лбу, но он еще яростнее, с деланой страстью накинулся на партнершу с поцелуями. «Что же делать?! Что теперь предпринять и как избежать унижения?! – сверлила его одна-единственная мысль. – Ведь это позор! Посмешище! Все пропало!» Но тут дверь в комнату с предупреждающим скрипом отворилась, возникла патлатая голова одноклассника:

– А-а-а, вот вы где… А там Гигант шампусик притащил. Присоединяйтесь, хватит на всех. – И он так же таинственно исчез, как и появился.

– Ну что, пойдем? – нерешительным шепотом спросил Кирилл, слегка приподнявшись на локте.

– Пойдем, – кивнула она, несколько озадаченная и, как показалось Кириллу, с ноткой разочарования в голосе.

Пора упоительных лобзаний и юношеских ласк прекратилась так же внезапно, как и началась. Все бросились наверстывать упущенное в учебе, и лишь несколько образовавшихся пар продолжили захватывающее путешествие в мир впечатлений первой любви. Кирилл не принадлежал к когорте счастливчиков. Перспектива поступления в институт превратила его последний год школьной жизни в сущий ад. Он стал нервозным, взыскательным к себе и еще более одиноким.

2

Чем больше Лантаров наблюдал за бородатым соседом, тем больше удивлялся. Сначала он обнаружил, что тот не прикасается к тому, что готовят на завтрак, обед и ужин. Ему даже и не приносили блюда. А когда новенькая санитарка, совсем еще девочка, налила ему жидкой кашицы, Шура, прищурившись, тихо и ласково пожурил ее. Лантаров открыл некую прелесть наблюдений и превратился в тайного лазутчика – так он старался придать оттенок смысла своему вынужденному заключению. И все больше поражался: Шура медленно, с наслаждением жевал какие-то коренья, орехи, сушеные фрукты и еще черт знает что совал себе в рот, только не привычную пищу.

Однажды очень ранним утром, когда едва стало сереть за окном, Лантаров застал соседа Шуру за совершенно необычным занятием. Тот лежал на спине, и одна его нога, как и положено, была на растяжке. Тогда как другая, здоровая, находилась не где-нибудь, а за головой бородача. Лантаров чуть не присвистнул. Фактически, Шура лежал, можно сказать, на собственной пятке, упираясь в нее затылком. Причем особенной трудности это для него, по всей видимости, не представляло. На его лице с закрытыми глазами отражалось умиротворение, странная полуулыбка, как у ребенка, который только что съел что-то сладкое. Вообще, Лантаров причислил бы этого Шуру к сумасшедшим, если бы не убеждался каждый раз, что тот похож на сосуд, до краев наполненный человечностью, доброжелательностью и непривычной щедростью ко всем окружающим. Втайне Лантаров испытывал чувство благодарности к этому человеку, которого он совершенно не знал, – ведь именно после разговора с ним у него произошли первые сдвиги сознания и ручьем потекли воспоминания о прежней жизни. Да и вообще небезынтересный, хоть и чудаковатый тип, с ним хоть поговорить можно. Что касается Лантарова, который не обладал стойкостью римского легионера, он был попросту раздавлен уже после двух недель пребывания тут. Это Шура непрестанно читает, что-то черкает или отправляется подолгу гулять на костылях. И как ему удается не скучать, не ныть?! А вот ему, Лантарову, такое не под силу. Только одно радовало Лантарова: шум в его голове почти исчез, сил стало заметно больше, и даже появился интерес к окружающему миру.

– А как случился перелом? – Лантаров воспользовался тем, что Шура оторвался от книги, и кивнул на его подвязанную к растягивающему механизму ногу.

– Мой-то? Да жадность подвела, – с наивным простодушием улыбнулся Шура. – Валил в лесу дерево, а пилу заклинило стволом. Мне бы ее оставить, да попробовать ствол подтолкнуть бревнышком, а я пилу пожалел. И ствол незаметно так, да и пошел на меня. Я отскочил, конечно, но под ногами уж много веток срезанных было, вот и зацепился. И вот тебе счастливый случай – перебило ногу.

– Счастливый?! – Лантаров поразился.

– Конечно, счастливый. Чудно вышло. – Шура лукаво улыбнулся. – Во-первых, жив остался. А во-вторых, для чего-то мне это же надо было? Мы никогда не знаем наперед, хорошо или плохо то, что с нами произошло. Время пришло в чем-то разобраться, что-то понять, ну, что раньше не доходило. Знаешь, Кирилл, ничто в нашей жизни не случается просто так. Вообще, если хорошенько покопаться в событиях, мы поймем: любая проблема – это урок и новая возможность.

– Прикольно… – Лантаров вздохнул и неожиданно для самого себя произнес со вздохом: – А я вот себя сейчас чувствую самым несчастным человеком на свете. Мне иногда кажется, что я попал в ад.

Зачем он сказал это незнакомому человеку? Лантаров тотчас пожалел об этом. Но тоска неуемная толкала на откровенность.

– Рай и ад находятся у нас в голове. Потому не стоит так говорить. – Шура посерьезнел, между бровями залегла поперечная складка. – Кирилл, разве ты не знаешь, что мысли материализуются? Будешь думать, что ты несчастный – таким и будешь. Будешь думать, что счастливый, успешный и здоровый – будешь таким, и все будет получаться. А недуг – это для всего организма, и для сознания в том числе, отличный способ очищения. Ну, как клизма. Приблизительно.

– Звучит оригинально, но применить вряд ли возможно. Как я могу считать свой случай счастливым, если у меня весь мир перевернулся? – Кирилл перешел на шепот. – Я вот даже вспомнить не могу многого из прежней жизни, не то что оценить… и вообще, как жить дальше…

– Ну, выход всегда найдется. И, кто знает, может быть, все с тобою приключилось к твоему же будущему счастью, к здоровью, к деньгам. Тебе предстоит поразмыслить, чтобы отыскать оборотную сторону твоей аварии. У каждого события, пусть даже оно кажется трагедией, всегда есть оборотная сторона. Та, которая ведет к новой, более качественной, более содержательной и, в итоге – более счастливой жизни. Ты что-нибудь слышал о Стивене Хокинге, британском астрофизике?

– Не-ет. А что он придумал?

– Придумал-то он много чего. Но всемирно знаменит совсем по другому поводу. Представь себе, в двадцать один год медики напророчили ему два с половиной года жизни. Из-за неизлечимой болезни. Он был обречен медленно умирать, теряя способность двигаться.

– И что же, он победил болезнь? – В глазах Лантарова зажегся легкий огонек интереса, как у ребенка к волшебной сказке.

– Не совсем. Но он победил главное – страх перед болезнью и смертью, не пал духом. А преодоление страха – самый важный шаг на пути к изменению жизни. Уходит страх – рождается вера. Так и у Хокинга – освобождение от ужаса смерти открыло ему новые возможности. Он написал увлекательные, просто шикарные книги, популярные на всей планете. Стал всемирно известным ученым, которого президенты и премьеры почитали за честь слушать. Он даже успел жениться и родить чудных детей. Хотя на свою свадьбу пришел с палочкой, рождение старшего сына встретил на костылях, а к появлению на свет дочери и младшего сына пересел в инвалидную коляску. Так вот, какая тут мораль в басне? Его жизнь коренным образом изменилась как раз после трагедии, после смертного приговора. Ну, не было бы роковой болезни, и он бы остался неизвестным учителем физики, каких миллионы! А так он превратился в икону, в надежду для тысяч больных людей, почти в живого целителя. И таких людей тысячи. Которые прошли через страшные события, но именно эти события их изменили и сделали счастливыми.

– Что-то мне не очень верится, что мои переломанные кости сделают меня счастливым…

Лантаров сказал так по инерции, он был слишком подавлен происходящим, погружен в раствор недоверия и слабости. Но рассказ произвел на него впечатление, застрял в голове пестрой картинкой с четким изображением. Только он пока не знал, что с этой картинкой делать, как ее применить.

– Все зависит от тебя самого. Просто мы порой многого не знаем. Как в окружающем нас мире, так и в нас самих. Скрытых возможностей, открывающих новые миры. Кстати, в тему к этому есть отличная притча – такая короткая и очень поучительная сказочка. Хочешь, расскажу?

– Давай. Пусть хоть сказочки как-то приукрасят эту унылую палату…

– Унылую? – Шура нарочито огляделся. – А я и не замечал… Обычная, где-то даже чудная палата: ничем не лучше и не хуже других. Ладно, слушай.

Жил себе с женой и сыном крестьянин-даос, не богатый, но благополучный и в целом счастливый. И вот однажды пришел к нему на участок красивый молодой конь, ну, это как будто тебе новую машину внезапно объявившийся дядюшка-миллионер прислал. Его юный сын возликовал, стал прыгать от радости. Но старик был мудр и предостерег юнца: «Не торопись с выводами! Ведь мы не знаем, что хорошо, а что плохо». И точно, на следующий день конь унесся прочь. Юноша залился горькими слезами от обиды, что счастье так быстро оставило его. Но отец повторил свои поучительные слова. И что же? Через несколько дней конь неожиданно вернулся, да еще и в сопровождении трех кобылиц. «Мы теперь несказанно богаты!» – вскричал обезумевший от радости молодой хозяин. И опять зрелый глава семейства невозмутимо повторил: «Не торопись с выводами! Ведь мы не знаем, что хорошо, а что плохо». И действительно, не прошло и недели, как импульсивный и неосторожный юноша, объезжая своего коня, неудачно упал и сломал ногу. И снова невоздержанный молодой человек бился в истерике, проклиная несчастья, что свалились на его голову. Зато старик, как и прежде, не терял самообладания. «Не торопись с выводами!» – спокойно заверил он сына. Последующие события подтвердили справедливость такой выдержки. Потому что началась война, и всех молодых мужчин забрали воевать. А вот юноша с переломанной ногой остался цел и невредим, тогда как большая часть крестьян-рекрутов погибла.

Эта история не имеет конца… Но ее стержень неизменен. Нам явно не дано тотчас распознать последствия события. Зато нам точно оставлен шанс отыскать в самом худшем событии новую возможность. Когда одна дверь закрывается, другая непременно открывается. Это непреложный закон жизни.

Лантаров задумался. Рассказы нового знакомого легко, как шальной ветер верхушки деревьев, всколыхнули какие-то смутные пласты сознания, которые доселе крепко спали. Но вместо конкретного выхода, пресловутой двери было густое молочное облако.

– Все это хорошо, но представляется простым только в сказках. В жизни нет волшебства – она неумолимая и глухая, как стена.

– Это если сомневаться и колебаться. Но если появляется твердое решение, мир меняется на глазах. Стоит только постараться, включить волю – и твои намерения создадут тебе поток энергии, можешь не сомневаться. Может быть, тебе открывается путь для особой миссии или для любви, ты ведь не знаешь?

Лантаров недоверчиво покачал головой.

– Можешь не верить, но попробуй хотя бы несколько дней правильно думать и говорить – то есть с позитивом в отношении себя и окружающих. Не проклинай и не ругай себя, да и других тоже. И увидишь, как все начнет меняться вокруг.

Вместо ответа больной с переломанным позвоночником на койке у окна издал горемычный стон, вроде мычания коровы, которую ведут на убой. Что-то похожее на восклицание безнадежного человека: «Ну, что за бред вы несете?!»

– А ты уверен, что жил до этого счастливо?

– Не знаю… – Лантаров почесал голову и посмотрел на свою тонкую, бледную, как у мертвеца, руку. – Но наверняка был счастливее человека, прикованного к постели…

– Ну, а как бы ты узнал, что те, ранее прожитые дни, прекрасны?

Лантаров опять задумался.

– А что тот мужик, который сломал позвоночник, как он занимался?

– Дикуль, что ли?

– Наверное. Я не помню.

– Ну, хорошо, слушай. Жил себе паренек, не особо счастливо, потому что мама у него умерла, а отца – убили. Но, перебиваясь по детдомам, он не унывал: увлекся цирком, подрабатывал там по мелочам. А заодно над своими трюками работал, занимался гимнастикой и акробатикой. Парню еще пятнадцати не было, когда лопнула страховочная перекладина, и он – хлоп! – из-под купола цирка о землю. Но не погиб, а сломал позвоночник, врачи ему пророчили инвалидную коляску до конца жизни. Но Дикуль – парень стойкий оказался, что называется, крепкий орешек. Стал себя истязать занятиями: гантелями, придумал через блоки задействовать в упражнениях ноги, которые он даже не чувствовал. Медики твердили: «Парень, успокойся, это – пустое!» Короче, отказались от него. А он – ни в какую! Твердолобый. Каждый день передвигался на костылях, как на ручных ходулях, и делал это, пока не падал от напряжения или от судорог, сводивших руки, спину и шею. И чувствительность вернулась. Шикарно, да?

– Сколько у него времени ушло? – услышали они разом тяжелый, сдавленный голос больного у окна, того, что лежал тут с переломанным позвоночником. Оказалось, он все это время внимательно вслушивался в тихий разговор.

– Лет пять, кажется, ушло. Что-то вроде этого. Это было давно, но сейчас он знаменит. Создал свой центр – для помощи таким больным. Одним словом, доказал всем, что невозможное – возможно. Если очень захотеть. Но главное опять-таки не это. А то, что его жизнь приобрела новое качество.

– Я столько не протяну, – раздался сдавленный, обреченный голос больного.

– Давно известно, что каждому из нас дается столько страданий, сколько он способен вытерпеть. Все наши успехи или провалы зависят, пожалуй, лишь от одного – от веры.

Они поговорили еще немного, но энтузиазма у Лантарова не прибавилось. Он не верил в убеждения соседа, хотя ощущал, что его внутренний огонь давал если не тепло, то надежды на потепление. После таких разговоров все равно становилось легче, а боль притуплялась, как после укола. И Лантаров еще более проникся симпатией к этому человеку: в нем присутствовали стойкость и воля, которых не хватало ему самому.

Затем, после традиционного прихода медсестры, Шура был отпущен на прогулку. Лантаров снова наблюдал за тем, как он собирается, как заострилось и сосредоточилось его лицо в ответственный момент отрыва от кровати. Оно стало, как у пилота-испытателя, который собирается поднять в воздух новый истребитель.

Когда Шура, запахнувшись халатом, отдернув плечи назад и подмигнув ему на прощанье, двинулся на своих костылях, Лантаров опять задумался. В самом деле, был ли раньше каждый день для него лакомством, ярким приключением? Да, сейчас он превратился в растение, которое, если не полить вовремя, усохнет. Хотя мозги, вероятно, и без того уже усохли… Но неужели его ждет такая же участь, как того молодого мужчину?

И опять непроизвольно возник поток воспоминаний. Обнажение памяти было сродни тому, как островок суши вырастает на реке, когда земснаряд искусственно намывает тонны песка.

3

…Из глубины времени возникла юность, умеющая непринужденно скользить по поверхности. Лантаров держал в голове свои ранние казусы в общении с противоположным полом, но они не удручали его. Тинейджер, в меру подверженный власти комплексов, он вполне научился камуфлировать свои слабые стороны. Обстоятельства в жизни Лантарова, беспечной и мало к чему обязывающей, казались сладкими сюрпризами, облаченными в блестящие обертки. Подростковые грезы выводили заманчивые, притягательные рисунки действительности: стоит только потянуться и развернуть очередную упаковку, как на голову посыплется золотой песок сказочного везенья. Ему вспомнился восхитительный возраст, в котором любая, даже эфемерная возможность возводится в абсолют, шальной привкус полной безответственности, острый запах раздражителей, толкающих беснующуюся юность на рискованные авантюры. Кирилл не задумывался над смыслом своего существования, зато остро испытывал лишь одно тайное беспокойство – осуществление своего превращения в мужчину. Это было как посвящение в рыцари, без которого не только невозможно стать по-настоящему взрослым, но и выглядеть полноценным в своем социуме. Можно, конечно, врать до поры до времени, но, учитывая, что все его приятели беспрерывно твердят о сексе как о первородном счастье, вранье, как и упорное молчание, казались одинаково небезопасными для репутации. Да что там репутация?! Ведь и собственные импульсы, порой приступы жгучего, примитивного желания донимали парня не хуже досадных расспросов и многозначительных реплик посвященных в таинство дружков.

К окончанию школы Кирилл Лантаров с ужасом отмечал, что он находится в подавляющем меньшинстве – среди так называемых лохов и лузеров, которые в делах интимных все еще полные профаны. Что и говорить, устойчивый, железобетонный стереотип, настойчиво навязанная, беспокойная мысль, непреложный закон раннего развития, обойти который не представлялось возможным, – все неумолимо гнало на поиски подходящего случая. С одной стороны, его кнутом подстегивал виртуальный мир телевидения и интернета, бесчисленные клипы и сюжеты, прославляющие секс безо всякой ответственности. С другой – существовала стена сдерживания, воздвигнутая традицией, снобами-учителями, стереотипами, извлекаемыми из далекого прошлого. Но Кирилл Лантаров для себя давно решил, что ему пора примкнуть к массе счастливчиков. Чего бы это ни стоило. Чувства не имеют значения, наплевать на отношение к возможной партнерше, лишь бы она не была уродиной. Многократно обсужденные подходы – и все! Только после секса возможно посвящение в новый, богатый на ощущения мир, пространство царствования грубой силы, время шикарных приключений, риска, достижений и невероятных побед. В выпускном классе Лантаров клял себя, что не родился мачо или хотя бы мускулистым и рослым, ибо тогда не носился бы со своей невинностью, как с болезнью. В век, когда целомудрие стало пороком, а отсутствие сексуального опыта расшифровывалось как полная забитость, отстой и дикарство, Кириллу мерещилось, будто каждый встречный знал его страшную тайну. «Как, ты все еще не мужчина?» Он чувствовал себя учеником с вечно не выученными уроками.

Наступившее лето после окончания школы казалось Лантарову венцом ликования. Конец изнурительной борьбе с нудными учителями, финиш примитивной гонке за мифическим баллом. Мозг внезапно освободился, уступая путь разбуженным желаниям. В открытые настежь двери школы выпорхнуло и давнее томление.

– Кирюха, едешь с нами на базу отдыха под Дымер?

Ему наскоро перечислили нехитрый состав команды ловцов мимолетного счастья. Антон, Степа Слон, Гигант, Леха Вересков. Еще думают Пирожок и Стас. Девиз поездки: «Водка – пиво – телки». Школьным подругам в приглашении решительно отказано. Оно и понятно: лучшие из них давно встречаются, худшие – либо патологически несговорчивы, либо их слишком трудно представить в той роли, которую кавалеры определили дамам. Кандидат в рыцари Лантаров, сам того не осознавая, с едва скрываемым восторгом откликнулся на трубный зов дикого, животного инстинкта.

– Алё, хватит квасить, – попробовал взять бразды правления в свои руки Леха Вересков, парень, не лишенный интеллекта и слывший в школе предусмотрительным и проницательным.

– Какой алё? Какой хватит? – возмутился Антон пьяным голосом, больше заботясь об авторитете, чем о результатах действа. – Еще по одной, и потом переходим на пиво.

– Не-ет, мужики, мы будем небоеспособны, ужремся, как свиньи, а нам еще много предстоит, – попробовал встать на сторону Лехи Богдан. – Во-первых, если мы не остановимся, то водки на три дня точно не хватит, а во-вторых, мы совсем забыли про телок!

Острой дискуссии не получилось – компании явно недоставало трезвости. Кирилл же помалкивал, стараясь не допивать до дна из мягких, одноразовых стаканчиков. Он хитрил, переживая за реализацию плана больше остальных; ему, как он сам полагал, посвящение в мужчины было необходимо гораздо больше, чем всем остальным. Вчерашние школьники сидели в небольшом деревянном домике турбазы на берегу Днепра, утопающем в сени огромных сосен и наполненном невероятно свежим ароматом разлившейся на много километров реки.

Кирилл смотрел на былых одноклассников, как будто сквозь стекло из пустой водочной бутылки, и думал, что не испытывает к ним никакой привязанности. Расплывчатые физиономии, обезличенные юнцы. Общая жажда наслаждений – вот и все, что их объединяло. Он не смог бы соревноваться с ними в количестве потребленного алкоголя, как и в кулачной схватке. Но он должен чем-то компенсировать их преимущества. И Лантаров решил, что будет более хитрым, цепким и хладнокровным. И он сумеет устроиться в жизни лучше их, получить от судьбы больше козырных тузов. Да что там, он им еще покажет! Вот только сейчас они ему нужны, как никогда, потому что ему, привыкшему к одинокому прозябанию в пустой квартире, самому явно не удастся приблизиться к девушке, даже самой непривлекательной.

Лантаров хорошо запомнил, как они долго бродили по берегу, заглядывая на турбазы, хмельным голосом, словно воем, обозначая поиск и желание. Никто к ним не подошел, никто не ответил, никому они не были нужны этой чистой, с нежными запахами леса, ночью. Они приостановились, чтобы подкурить сигареты, и в этот момент услышали отчетливо доносившиеся с берега голоса – вероятно, их принес порыв легкого предутреннего ветерка. Когда их горящие взгляды пересеклись в тающей мгле ночи, они без слов поняли друг друга.

…На берегу, на большом бревне, очевидно, прикатанном для компанейских умствований, трескучими ночными птичками восседали две девушки. Огоньки и табачный дым выдавали заядлых курильщиц. Подходя, Лантаров заметил, что обе они изрядно пьяны. «Тем лучше», – отчего-то подумал он и с удивлением отметил про себя, что думает, как преступник, замысливший что-то страшное. Заплетающимися языками девушки что-то оживленно, с избытком эмоций, обсуждали – до ребят донеслась нецензурная брань.

Леша, как более опытный, начал наступление.

– Что, девчонки, встречаем рассвет?

Они обернулись, слегка удивленные появлением непрошеных кандидатов в кавалеры.

– Да пошли вы…

Но парни не оскорбились. Не сговариваясь, они решили действовать до конца.

– Что-то вы неприветливые какие-то. Мы-то думали: встретим рассвет, познакомимся с замечательными девчонками… – Алексей говорил, пока они приближались к девицам.

– Слышь, че ты хочешь? – спросила одна из них с наигранной значимостью, которая казалась комичной. Даже при свете угасающих звезд были видны ее осоловелые глаза, большие и пустые, как у мычащей телки.

Вторая забрела еще дальше в своем желании съязвить:

– Вы, че, мальчики, перепихнуться хотите?

Лантаров, намеревавшийся выступить на помощь приятелю, поперхнулся и закашлялся. Пьяные девицы разом некрасиво и ехидно грудными, прокуренными голосами раскатисто заржали. Но сообразительный Леха оставался невозмутимым.

– Девчонки, зачет. Мы поняли: с вами скучать не придется. Но есть предложение – давайте выпьем за веселое ночное знакомство.

Как ни странно, такой поворот развязным девицам пришелся по душе, желчные и заносчивые, они утихомирились. Тут только Кирилл приметил, что у бревна валялись две небольшие бутылочки, в каких обычно продают малоалкогольную отраву. Такой молодежь любит «догоняться», то есть шлифовать более тяжелые напитки. От осознания заманчивых возможностей желание в нем тотчас подкатилось к горлу и притаилось опасной змеей, став злее, терпеливее, выносливее слов. Оно готово было выдержать все.

Рядом с бутылками на прохладном и влажном, остывшем за ночь песке лежали две пары потрепанных босоножек. Из-под темных джинсовых брюк с мокрыми краями – девицы, вероятно, бродили по воде – выглядывали очертания их наполовину погруженных в песок стоп.

– А что у вас есть? – полюбопытствовала та, что побойчее.

– Да все есть, – опять отдувался Леха, широко улыбаясь от обретенной уверенности контролировать ситуацию, – пиво, водка.

– Слышь, а твой друг разговаривать умеет, или он – немой? – опять с вызовом атаковала любительница непристойностей.

Они опять прыснули смехом, но уже не таким злым. Что-то неприятно кольнуло у Лантарова внутри; в нем боролись вихри противоборствующих сил. Неприязнь к пещерным, без игры и флирта, отношениям, долго подавляемое сексуальное желание и странная, досадная боязнь сближения с этими вульгарными, грубыми особами, от которых за версту несло выпитой ими дрянью.

– Умеет. И не только разговаривать умеет, – произнес Кирилл как можно решительнее и подошел вплотную к девице, – давай руку, помогу перебраться через бревно.

Девица простовато вручила Кириллу свою руку. Рука неприятно обожгла его холодом и шершавой, привыкшей к грубым условиям, кожей; вместе с незамысловатой речью она выдавала в хозяйке обитательницу одного из местных сел.

– Были у нас тут смельчаки, да пропали где-то, – посетовала девица. Лантаров не ответил, он поймал себя на мысли, что отчего-то боится взглянуть ей в глаза. Он ненавидел и проклинал свою робость, но ничего не мог с нею поделать. Все так же держась за руки, они прошли до края леса к домику турбазы под аккомпанемент неумолкающего Леши.

Расчет Верескова оказался верен, – вся некогда воинственная группа устремилась в общую большую комнату, тогда как две поменьше оставались свободными. Гигант и Слон, обнявшись по-братски, посапывали на одной из двух кроватей-полуторок, тогда как Антон с Богданом фактурно изображали пьяниц. Они встретили пополнение коллектива без излишнего ажиотажа, непривычно тяжелые головы уже слишком сковывали их соображение. Путаясь в паутине собственных мыслей, Богдан предложил «За знакомство». Все перезнакомились и выпили, никто не старался запомнить чье-либо имя – это было излишне в сложившихся условиях. Ни кокетства, ни даже неуклюже-витиеватой попытки к флирту.

– Есть сигарета? – как-то буднично спросила его спутница, которую он самочинно вызвался сопровождать. – Пойдем. – Она кивнула на дверь в соседнюю комнату. Они избегали смотреть друг другу в глаза, предпочитая исподтишка, вскользь разглядывать друг друга. Лантаров заметил, что девица имеет веснушчатое лицо, вздернутый маленький носик, довольно аккуратный рот, правда, с опущенными вниз уголками, как у вечно недовольного чем-то человека… Если бы не копна плохо расчесанных волос, да не заплывшие глаза, о ней можно было бы даже сказать: «Ничего, сойдет!» Но вот голос ее, сиплый и прокуренный, откровенно раздражал…

Когда девица осведомилась о сигарете, Лантаров хотел было сказать, что можно курить и тут, но вдруг столкнулся с выразительным взглядом невозмутимого и более всех трезвого Леши. Тот глазами упорно указывал ему на гвоздь, вбитый у самой двери: там висело два ключа от свободных комнат. «Как будто кто-то тайно подстроил, – подумал Лантаров, – комнат столько же, сколько и телок». Поблагодарив глазами Алексея, он молча снял с гвоздя ключик и пошел за своей шелудивой подругой.

Повсюду серело, новый день вступал в свои права, но Лантаров не ощущал ни радости нового рождения жизни, ни подъема чувств. В нем билось, тревожно трепетало слегка приглушенное усталостью и алкоголем, возбуждение. Он был похож на уставшего путника, который прошел большой путь, и теперь уже была видна конечная точка. Все казалось неотвратимым. Таким же неизбежным, как и быстро наступающий день, который еще больше подталкивал юношу к действию. «Ну, давай, ты же хотел этого!» – почти крикнул Лантаров сам себе, чтобы пересилить робость и оцепенение. Он взял девушку за руку, и она, к его удивлению, легко повиновалась, точно ждала этого решительного жеста. Конечно, пронеслось у него в голове, от него ведь ожидают смелости, решимости, может быть, даже грубости, потому что в этом должна проявляться пресловутая мужественность. И он мысленно приказал себе быть именно таким, только этот приказ в его гудящей голове отозвался глухим и тяжелым звуком.