Текст книги "Русские средневековые сады: опыт классификации"

Особое внимание в учебнике уделяется монастырским садам, которые справедливо рассматриваются здесь как составная часть монастыря и олицетворяют собой образ рая. Характеризуя организацию ландшафтов и садовых насаждений ряда наиболее известных монастырей – Толгского, Троице-Сергиева, Новоиерусалимского, Соловецкого, Валаамского, а также Крутицкого подворья, – автор высказывает и отдельные наблюдения по поводу типологии садов. Всего выделяется два типа: большие плодовые сады за пределами монастыря и малые, в виде палисадников вблизи келий и церквей внутри обителей. Этапной вехой в развитии монастырских садов исследователь считает XIV–XV вв., когда увеличивается территория монастырей и усложняется их планировка, в которую включаются беседки, трельяжи, скамьи, фонтаны и прочие элементы.

Монастырским противопоставляются светские сады, «сосредоточенные именно в Москве и вокруг нее», которые «имели определенное представительское и просветительское значение». Эти сады О. Б. Сокольская подразделяет на следующие типы: 1) государевы и боярские; 2) аптекарские огороды; 3) верховые сады; 4) хозяйственные и увеселительные усадьбы; 5) зверинцы. Впрочем, данная типология представляется недостаточно обоснованной. В частности, в число государевых и боярских входили сады различного назначения, в том числе хозяйственные, верховые и т. п. Вызывает недоумение включение автором в одну группу (вслед за А. П. Вергуновым и В. А. Гороховым, оказавшим на автора учебника ощутимое влияние) «хозяйственных и увеселительных» садов[37]37
  См.: Вергунов А. П., Горохов В. А. Вертоград. С. 51.


[Закрыть] и причисление к садам зверинцев.

Характеризуя в целом русские сады позднего Средневековья, О. Б. Сокольская отмечает, что они еще не несли в себе определенной художественной идеи, их связь с архитектурой не была развитой, а европейское влияние – значительным. Вместе с тем в них, по мнению исследователя, уже появляются элементы регулярной планировки, малые архитектурные формы, входят в обиход верховые сады и рукотворные рощи, предусматривается сопоставление декоративных форм с природным окружением и художественное осмысление утилитарных насаждений.

В последние годы наблюдается возрастание интереса к монастырским садам, что проявилось после 1000-летней годовщины принятия христианства на Руси и связано с изменением политической ситуации в стране.

Некоторые аспекты семантики средневековых монастырских садов затронул в своей статье А. Г. Мельник.[38]38
  Мельник А. Г. К семантике монастырского сада // Памятники культуры. Новые открытия: Письменность, искусство, археология. Ежегодник. 1994. М., 1996. С. 517–518.


[Закрыть] Автор обратил внимание на то обстоятельство, что кедры и сосны соседствовали с яблонями и другими плодовыми деревьями во многих монастырских садах XVII столетия. Если присутствие в них кедров объясняется особым значением последних в Священном Писании и апокрифической литературе как деревьев, из которых был сделан крест для распятия Иисуса Христа, то сосны на Руси уподоблялись кедрам ливанским и даже так же назывались.

Очевидно, что интерес А. Г. Мельника к семантике кедра во многом определило изучение Борисоглебского монастыря, находящегося поблизости от Ростова. В книге того же исследователя об архитектуре Ростова Великого, опубликованной в 1992 г.,[39]39
  Мельник А. Г. Исследование памятников архитектуры Ростова Великого. Ростов, 1992. С. 105–113.


[Закрыть] садам этой обители был посвящен целый раздел. Опираясь на публикации XIX в.[40]40
  См.: Боголюбский А. Ростовский Борисоглебский монастырь // Ярославские епархиальные ведомости. 1864. Ч. Неофиц. С. 313.


[Закрыть] и архивные данные, автор стремится воссоздать в общих чертах историю монастырских садов, в которых имелись и посадки кедров. Ученый указал самые древние из известных на сегодняшний день источники по этой теме. Наиболее ранним из них А. Г. Мельник считает план Борисоглебского монастыря, который был составлен в 1773 г. На нем были отмечены сады в западной части монастыря – «от южных до северных его крепостных стен», – а также в северо-восточной части, где к тому же зафиксированы и огороды. Первое же, правда, беглое свидетельство письменных источников о борисоглебских садах относится к 1777 г. Более обстоятельное их архивное описание, обнаруженное специалистом, относится уже к 1800 г. В нем, кроме двух садов, упомянуты еще три пруда. По мнению А. Г. Мельника, большие сады с насаждениями кедров могли быть разбиты в монастыре в конце XVII в., когда проходила основательная перестройка всего архитектурного комплекса и значительно расширилась его территория к югу от старых границ. Впрочем, в работе допускается, что небольшие сады были здесь и раньше.

В статье В. Матюхина[41]41
  Матюхин В. Монастырский сад // Любитель природы. Ежегодный экологический сборник. Рыбинск, 1998. С. 318–323.


[Закрыть] объектом изучения становятся насаждения Борисоглебского монастыря. Основываясь на ретроспективном анализе довольно поздних документов и натурных данных, полученных в 1991 г. экспедицией Центрального лесоустроительного предприятия, исследователь приходит к выводу, что кедры появились в монастыре во второй половине XVII в. и, возможно, «были высажены в виде восьмилучевой звезды». Всего же, отмечает автор, в конце XVII в. на территории Борисоглебского монастыря было два или три обособленных сада, имевших разное назначение: «.кедровый на северо-западе, личный настоятельский на юго-западе и плодовый, не слишком упорядоченный, на востоке».

Наиболее полно тема монастырских садов была охвачена в кандидатской диссертации по ландшафтной архитектуре[42]42
  Медведева А. А. Русские монастырские сады (Вопросы ландшафтной организации). Автореф. дис. канд. архитект. СПб., 2002.


[Закрыть] и отдельных статьях А. А. Медведевой.[43]43
  Медведева А. А. Садово-парковое искусство островных монастырей Северо-Запада России (Соловки, Валаам, Коневец) // Наследие монастырской культуры: Ремесло, художество, искусство. СПб., 1997. Вып. 2. С. 86–94; Она же. К определению монастырского сада // Архитектор и профессия. СПб., 1999. С. 58–61; Она же. Монастырские сады как памятники ландшафтного дизайна // Тезисы докладов международной конференции «Дизайн-2000». Херсон, 2000. С. 92–93.


[Закрыть] Цель исследователя – на примере русских монастырских садов середины XIX – начала XX в., т. е. того периода, который донес до нашего времени наибольшее количество соответствующих объектов, реконструировать целостную картину их устройства. Несмотря на то что автор рассматривает не древнерусский, а более поздний период ландшафтной организации монастырей, в круг ее внимания попадает и начальный период (X–XVII вв.) монастырского садоводства. Для нас в научной разработке А. А. Медведевой особый интерес представляют принципы классификации и оценки своеобразия монастырских садов.

Предлагаемая ученым классификация предусматривает различные подходы к определению типологии насаждений – по местоположению (как элементу планировочной системы), назначению, планировке и размеру. По версии специалиста, по местоположению сады можно подразделить на три группы: внутримонастырские; находящиеся за пределами монастырей в непосредственной близости от них; входящие в состав ландшафтной организации монастырских земель «с основным центром – монастырем и подчиненными центрами – скитами, пустынями и хозяйственными постройками». Говоря о классификации садов по назначению, автор сужает ее до социальной функции, т. е. имеет в виду, кому сад предназначен, – для всех или только для обитателей монастыря, для братии или настоятеля. По утилитарным качествам монастырские сады подразделяются А. А. Медведевой на плодовые, аптекарские, цветочные, хозяйственные (огороды). Что касается планировки садов, то здесь они разбиты на следующие группы: регулярные, свободной планировки и линейные. Так, внутримонастырские сады могут быть «регулярными и линейными по характеру планировки, плодовыми и цветочными. их обычно небольшой размер позволяет отнести их к группе «малых» садов.». Сады, непосредственно примыкавшие к монастырям, плодовые, аптекарские и хозяйственные, определяются как «средние» по размерам и предназначенные для паломников, имели регулярную, свободную и линейную планировку. К так называемым «большим» садам относятся те посадки свободной планировки, которые вписываются в ландшафтную огранизацию земель, составляющих окрестности монастыря. Столь дифференцированный подход к классификации монастырских садов, с одной стороны, позволяет увидеть данное явление во всей его сложности и многообразии, с другой – подобная многоуровневая типология не всегда оправдана, поскольку все-таки из целого ряда критериев отбора главным является назначение сада. При этом важно принять во внимание не столько для кого, сколько для чего он предназначен. Остальные же характеристики несомненно являются сопутствующими основной функции сада.

Явно из функции монастырских садов разных типов исходит автор, оценивая их особенности. Так, учитывая небольшую площадь монастырского двора, А. А. Медведева высказывает предположение, что внутри «высаживались только цветы и декоративные кустарники», а в хозяйственной зоне двора располагались плодовые сады, имевшие «функциональную регулярную планировку». По мнению исследователя, «сад – неотъемлемая принадлежность монастыря, выступающая в единстве со зданиями и открытыми пространствами. Отдельные части сада создают кулисы или фон для восприятия архитектурных сооружений, создают особый уединенный мир». Вместе с тем, как считает автор, «в садах монастырей нет пышности и роскоши царских резиденций».

Еще реже, чем к древнерусским монастырским садам, взоры ученых обращаются к насаждениям при других средневековых архитектурных комплексах. К таким редким публикациям относится статья А. Г. Мельника о садах Ростовского архиерейского дома конца XVII–XVIII вв.[44]44
  Мельник А. Г. Сады Ростовского кремля // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1990. М., 1992. С. 459–464.


[Закрыть] Источниковой основой этой работы стали Опись Ростовского архиерейского дома 1691 г. и приходно-расходные книги 90-х годов XVII столетия. Ссылаясь на упомянутые документы, автор характеризует три архиерейских, или, по его словам, «домовых», сада ростовского митрополита. Центральный сад, находившийся на парадном дворе владыки, впервые фиксируется автором в Описи 1691 г., составленной сразу после смерти создателя данного ансамбля митрополита Ионы Сысоевича. Иначе говоря, разбивка этого сада предполагалась еще в процессе возведения архитектурного комплекса. Истоки другого сада, примыкавшего ко двору с юга, со стороны Григорьевского монастыря, восходят, согласно изысканиям А. Г. Мельника, к более древнему периоду. По крайней мере, его упоминание отмечено в 1555 г. По поводу третьего сада – на соборной площади, который известен с середины XVIII в., – он, как считает автор статьи, «был разбит несколько ранее». Не отвергая определенной связи всех трех садов с архиерейским двором, заметим, что только один из них, центральный, можно с полным основанием признать «домовым». По поводу неоднократно упоминавшегося в литературе «висячего» сада, по преданию находившегося на переходе между Белой палатой и митрополичьими хоромами, исследователь высказывается категорично: он «никогда не существовал». В качестве аргументов такой точки зрения указывается на отсутствие упоминаний о нем в источниках и недостаточные размеры площадки, где он мог быть устроен. Однако, на наш взгляд, полностью исключить возможность обустройства подобного сада все-таки нельзя. Источники редко доносят информацию о садах, а места для разбивки «сада цветов» (а цветы явно преобладали в верховых садах) много не надо.

Можно согласиться с исследователем в том, что «утилитарная хозяйственная функция сада центрального двора была второстепенной». Этому не противоречат свидетельства о ежегодных продажах яблок из садов, принадлежавших ростовскому митрополиту. Очевидно, что сад при хоромах архиерея имел глубоко продуманную планировку и оформление. Автор статьи обнаружил данные о покупке для обустройства ограды сада трехсот балясин, о приобретении для садового пруда лебедей и установил месторасположение основных аллей, связывавших главный вход на центральный двор и корпуса.

Как явления особого рода рассматривались в отечественной литературе проблемы «народного» сада. Здесь прежде всего оценивалась семантика плодовых деревьев в славянской бытовой культуре. Как правило, это этнографические исследования, основанные на материале славянского фольклора, учитывающие и типологические характеристики растений. Исходное обращение к плодовому дереву как «священному» обычно осуществляется в двух аспектах – в качестве Древа жизни и Мирового древа – своеобразной модели Вселенной.

Основные вопросы изучения культа священного дерева у русских были обозначены в монографии И. М. Денисовой.[45]45
  Денисова И. М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских: материалы, семантика обрядов и образов народной культуры, гипотезы. М., 1995.


[Закрыть] Основные подходы к исследованию темы автор объясняет функциями самого дерева: с одной стороны, его способностью к плодоношению и обновлению в процессе существования («круговорот жизни»), а с другой – способностью «служить укрытием и конструктивной опорой жилища». Эти первичные аспекты, по мнению И. М. Денисовой, и дают основания для различных интерпретаций образа с различными кодами (в частности, «топографическим» и «антропоморфным»).

Попытка «выявить возможно более широкий спектр обрядовых и окказиональных ситуаций, так или иначе связанных с плодовыми деревьями», была сделана в развернутой статье Т. А. Агапкиной.[46]46
  Агапкина Т. А. Южнославянские поверия и обряды, связанные с плодовыми деревьями в общеславянской перспективе // Славянский и балканский фольклор: Верования, текст, ритуал. М., 1994. С. 84—111.


[Закрыть] В данной работе с опорой на южнославянские этнографические источники представляются «не столько отдельные виды фруктовых деревьев, сколько закономерности, относящиеся к ним в целом».

Как показывает анализ материала, проведенный Т. А. Агапкиной, основное значение плодового дерева заключается в том, чтобы выступать в качестве своеобразного двойника человека. При этом состояние дерева и человека оказывается взаимозависимым. Речь здесь идет о жизни, здоровье, способности к воспроизводству и т. п.

В определенной мере с отмеченной выше ролью фруктового дерева соотносится его функция в похоронном обряде, где последнее воспринималось «как инкарнация умершего и место его обитания и одновременно маркирует незавершенность жизненного цикла».

С идеей поддержания плодородия справедливо связываются автором такие темы, как «плодовое дерево и скот», «плодовое дерево и хлеб», где оба субъекта могут способствовать друг другу. Детально проанализировав различные ситуации, в которых были задействованы деревья, ученый приходит к выводу об особой значимости фруктовых деревьев в славянской народной культуре. На это, в частности, указывает развитая система запретов прямо или косвенно воздействовать на плодовые деревья и их активное использование в календарной обрядности.

Различные грани темы, связанной с восприятием плодовых деревьев в народной культуре славянских народов, были затронуты и в ряде других исследований. В их числе работы о тотемах-деревьях,[47]47
  См.: Зеленин Д. Тотемы-деревья в сказаниях и обрядах европейских народов. М.; Л., 1937.


[Закрыть] о концепциях мирового древа в архаических текстах,[48]48
  См.: Топоров В. Н. О структуре некоторых архаических текстов, соотносимых с концепцией «мирового древа» // Миф, фольклор, религия как моделирующие системы (Труды по знаковым системам. V. Памяти Владимира Яковлевича Проппа. Тарту, 1971. С. 9—62); Цивьян Т. В. Анализ одного полесского текста в связи с мифологией сада // Полесье и этногенез славян: Предварительные материалы и темы конференции. М., 1983. С. 96–98.


[Закрыть] о смысловой и функциональной зависимости дерева от таких объектов, как «дом» и «храм»,[49]49
  См.: Денисова И. М. Дерево – дом – храм в народном искусстве // Советская этнография. 1990. № 6. С. 100–114.


[Закрыть] и др.[50]50
  См.: Маслова Г. С. Орнамент русской народной вышивки как историко-этнографический источник. М., 1978. С. 94; Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997. С. 66, 81, 84, 114–115, 201, 247 и др.


[Закрыть]

Впервые садово-парковое искусство как объект эстетического осмысления было проанализировано в кандидатской диссертации Л. В. Молодкиной.[51]51
  Молодкина Л. В. Садово-парковое искусство как предмет художественно-эстетического анализа. Автореф. дис. канд. филос. наук. М., 1992.


[Закрыть] По сути, широкий круг задач, заявленных автором, сводится к достижению понимания основных компонентов идейно-смыслового наполнения образного строя этих комплексов. К ним Л. В. Молодкина относит: «1) многоавторство как синтетическое выражение разнообразных коллективных замыслов-проектов, придающих образному бытию многогранный характер и смысл. 2) длительное «накопление» временных пластов, «отпечатков» истории, личности и т. д., имеющих культурную ценность». Оценки художественно-эстетического феномена садово-паркового искусства, сделанные в названной диссертационной работе, представляют определенный интерес и могут быть применимы к конкретному историческому материалу.

Значительный вклад в изучение мифологемы сада внесли И. И. Свирида, Т. В. Цивьян, М. А. Корзо,[52]52
  См.: Свирида И. И. Между sacrum profanum: топы сада // Оппозиция сакральное/светское в славянской культуре. М., 2004; Цивьян Т. В. Verg. Georg. IV, 116–148: к мифологеме сада // Из работ московского семиотического круга. М., 1997. С. 576–589; КорзоМ. А. Образ человека в проповеди XVII века. М., 1999. С. 15–16 и др.


[Закрыть] чьи работы хотя и не оперируют материалом, имеющим прямое отношение к древнерусскому садоводству, формируют четкое представление о семантике этого явления и традициях в различных культурах.

* * *

Как показал обзор основной литературы по истории русских средневековых садов, за более чем 160 лет, прошедших после выхода в свет первого очерка на эту тему, подготовленного И. М. Снегиревым (1842), было опубликовано сравнительно небольшое число работ. При этом после середины XIX столетия, со времен И. Е. Забелина, так и не появились специальные исследования, в которых отечественное средневековое садоводство рассматривалось бы как самостоятельное особое явление культуры. Как правило, ему уделялось весьма скромное внимание в обобщающих трудах либо, обычно в статьях, затрагивались лишь отдельные аспекты древнерусского садоводства.

Тем не менее в разработке темы были достигнуты определенные результаты. Можно с известной долей уверенности утверждать, что из числа введенных в научный оборот источников выявлена основная часть свидетельств, так или иначе относящихся к русским средневековым садам.

Преимущественно это – летописи, приходно-расходные книги, записки иностранцев, различного рода чертежи (от первых городских карт до схематических планов отдельных местностей и усадеб), образцы зарубежной и русской видовой графики конца XVII – начала XVIII вв., иконописные, книжные и лубочные изображения, устное народное творчество и местные предания. Древнерусские сады стали объектом разнопланового исследования. Они изучались как часть бытовой истории, краеведения того или иного региона, как явление практического садоводства, с позиций ландшафтной архитектуры (этот подход в последние десятилетия занимает ведущие позиции в историографии темы), семантики, биологии, в русле которой обращают на себя внимание проблемы интродукции и некоторые др. Если иметь в виду приоритеты в изучении самих объектов, то здесь наибольший интерес специалистов вызывали монастырские, московские кремлевские и дворцовые загородные сады, что объясняется их значимостью и наличием соответствующих источников. Оценивая сами садовые насаждения в Древней Руси, исследователи чуть ли не в один голос подчеркивали их утилитарный характер вплоть до XVII столетия и отсутствие до этого времени регулярной их планировки. Как правило, только с середины XVII в. отмечается в работах появление декоративных садов, построенных на регулярной основе. Определяющую роль в становлении и развитии садоводства на Руси авторы отводят монастырям, а в период позднего Средневековья – дворцовым службам.

Не отрицая очевидных достижений в изучении русских средневековых садов, нельзя не отметить и ряд еще не решенных вопросов.

В их числе неустоявшаяся терминология, полное игнорирование сада как бытового явления и его народной семантики, отсутствие четкого представления о месте садовых насаждений в составе различного рода поселений и ансамблей, что определенным образом связано с характеристикой самих садов, и многие др.

* * *

В качестве первого принципиально важного шага, направленного на решение названных выше и некоторых прочих проблем, мы рассматриваем возможность проведения классификации русских средневековых садов. За этой попыткой следует видеть стремление выявить и оценить многообразие садовых насаждений, их функции, семантику, художественное своеобразие. При этом надо понимать, что средневековые сады как часть культуры были подвержены развитию и не представляли собой некоего застывшего, однажды созданного феномена. Поэтому освещение основных вех развития садов, насколько это возможно, также рассматривается нами в качестве одной из важнейших задач.

Часть I
Происхождение и основы понимания древнерусского сада

Истоки садоводства Древней Руси

Вопрос о происхождении древнерусских садов прямо или косвенно затрагивается едва ли не в каждой обобщающей работе по истории садов и парков.

Стало чуть ли не правилом начинать отсчет отечественного садоводства с XI–XII вв., а в качестве его предыстории рассматривать священные рощи и некоторые другие объекты языческого поклонения славян. Наиболее полно и последовательно эти наблюдения были обобщены в книге О. Б. Сокольской «История садово-паркового искусства», в которой автор представляет развернутую картину, вмещающую разнообразные древнейшие типы садово-паркового искусства, существовавшие еще в догосударственный период. В их число включаются сакральные сооружения на вершинах, священные рощи, пантеоны – ритуальные урочища, увеселительные рощи и «гульбища».[53]53
  См.: Сокольская О. Б. История садово-паркового искусства: Учеб. для вузов. М., 2004. С. 151–152.


[Закрыть] Такой расширительный подход к истории садов можно объяснить тем обстоятельством, что его сформировали специалисты по ландшафтной архитектуре, в круг внимания которых все эти объекты попадают в обязательном порядке. Вместе с тем нельзя не отметить принципиальных различий между освоенными человеком естественными, природными ландщафтами и культурными, к каковым и относятся садовые насаждения. Какой-либо зависимости садов от языческих урочищ не отмечено ни одним из авторов. Не убеждает в этом и версия И. М. Снегирева, связавшего происхождение садов («вертоградов») с именем римского бога Вертрумна, в сферу влияния которого попадали и плодовые деревья.[54]54
  См.: Снегирев И. М. Взгляд на историческое древнее садоводство в Москве до Петра I. М., 1853. С. 2.


[Закрыть]

Еще одна устойчивая, хотя и давно устаревшая точка зрения об истоках отечественного садоводства основывалась на провозглашении монахов-византийцев первыми на Руси садоводами. Сторонникам такой точки зрения мягко, но резонно возразил еще в конце XIX в. А. Э. Регель: «Забелин, Дубенский, Тонин и многие другие положительно утверждают, что греческие миссионеры, были в то же время и создателями русских садов. Это не совсем точно. уже до них каждый древний славянин, из мало-мальски зажиточных, имел свой «оград». но монастыри придавали садам несколько иное значение».[55]55
  Регель А. Изящное садоводство и художественные сады: Историко-дидактический очерк. СПб., 1896. C. 148–149.


[Закрыть]

В настоящее время исконное славянское происхождение садов уже почти ни у кого не вызывает сомнений. Основу хозяйства славян составляло земледелие. С давних времен культивировались и фруктовые деревья, такие как яблони, сливы, груши, черешни и вишни.[56]56
  См.: Очерки истории культуры славян. М., 1996. С. 251.


[Закрыть]

Конечно, территория Восточной Европы включает в себя различные природно-климатические зоны с отнюдь не одинаковыми условиями для произрастания разнообразных видов растений. И хотя большую часть этих площадей занимали леса и лишь на юге Русской равнины преобладали черноземы, лоскутные вкрапления плодородных почв позволяли чуть ли не повсеместно, хотя и с разным успехом, заниматься садоводством. На всем освоенном славянами пространстве Восточной Европы высаживались яблони, а «северная граница разведения вишни доходила до Новгорода».[57]57
  См.: Русские. М., 1997. С. 158–166.


[Закрыть]

Согласно данным Новгородской археологической экспедиции, еще на заре русской государственности, в X в., новгородцы выращивали яблони. При раскопках находили не только семечки, но и сами яблоки. Правда, эти плоды были очень мелкими (2,5 X 3,0 см) и справедливо были отнесены археологами к плодам лесной яблони. Однако горожанам были доступны и крупные, т. е. культивированные яблоки, о которых напоминает местный летописец, сравнивая выпавший в 1157 г. град с «большими яблоками». Предполагается и широкое распространение на территории Новгорода вишни, поскольку в древнейших слоях археологи находили тысячи ее косточек. Причем, как считают специалисты-биологи, последние «имеют большое морфологическое сходство с косточками современного сорта владимирской вишни». Также есть определенные основания считать, что в этих краях произрастали и сливы, косточки которой были открыты в слоях XI столетия.[58]58
  См.: Колчин Б. А. Сады древнего Новгорода (Публ. подгот. П. Г. Гайдуков) // Новгород и Новгородская земля: история и археология. Великий Новгород, 2006. С. 324–328. Пользуясь случаем, выражаю благодарность П. Г. Гайдукову и Е. А. Рыбиной за возможность ознакомиться с текстом данной статьи до ее публикации.


[Закрыть]

Признавая приоритет славян в становлении отечественного садоводства, нельзя отрицать и важной роли византийцев во внедрении новых видов садов на Руси. Если сугубо хозяйственное назначение фруктовых садов, насаждаемых в догосударственный период, не вызывает сомнений, то сады, утвердившиеся на русских землях после принятия христианства, уже несли в себе иной смысл и, можно предположить, свое особое визуальное выражение.

Есть некоторые данные, указывающие на роль Византии как проводника античной культуры на Русь, включая элементы обустройства садов. Возможно, к ним имеет отношение информация об установке князем Владимиром около церкви Богоматери (Десятинной) доставленных из Корсуни античных статуй – «два капища (здесь скульптура. – В. Ч.) и 4 кони медяны».[59]59
  ПСРЛ. М., 1962. Т. 2. Стлб. 101.


[Закрыть] Отметим, что Десятинная церковь была окружена четырьмя каменными дворцовыми зданиями и композиционно составляла с ними единый ансамбль.[60]60
  Асеев Ю. С. Архитектура древнего Киева. Киев, 1982. С. 23–24.


[Закрыть] Таким образом, античные статуи были частью дворцового комплекса. Только на первый взгляд можно подумать, что изваяния появились у Десятинной церкви по случайному стечению обстоятельств. Однако, если иметь в виду, что и в Константинополе поблизости от Софийского собора и Большого дворца, где издавна устраивались сады,[61]61
  См.: Лихачева В. Искусство Византии IV–XV веков. М., 1981. С. 22; Культура Византии. IV – первая половина VII в. М., 1984. С. 585.


[Закрыть] на здании ипподрома или рядом с ним стояло четыре бронзовых коня (должно быть, квадрига), предположительно работы Лисиппа (цв. ил. 1 – здесь и далее на вклейке), вывезенные из Олимпии (с 1204 г. находятся в Венеции), и другие изваяния, то в этом действии князя Владимира приходится видеть вполне определенный умысел. Следование образцу было непреложным правилом средневекового творчества. Учитывая данное условие, можно предположить в самых общих чертах характер расположения скульптур и их аранжировку, осуществленную еще в русле античных традиций. Они размещались не на пустом месте, а органично взаимодействовали с окружающей их дворцовой архитектурой и садовыми насаждениями. Статуи вписывались в архитектурный ансамбль и подчинялись строго симметричному построению. Как правило, в таких случаях предусматривался и своего рода принудительный маршрут – главная аллея,[62]62
  См.: Вулих Н. В. Эстетика и поэзия римского сада (Век Августина) // Античная культура и современная наука. М., 1985. С. 62–67.


[Закрыть] которая здесь, в Киеве, могла вести из дворца в храм. Примечательно, что и в Константинополе, по свидетельству анонимного русского автора начала XIV в., скульптуры также были организованы в аллею, расположенную между главным дворцом императора Константина и южными вратами Софии. На это косвенно указывает и древнерусский паломник, давший пояснения по поводу характера расположения скульптур: с одной стороны им фиксируется нахождение конной статуи Юстиниана, а с другой – «3 цари поганыи».[63]63
  См.: Анонимное хожение в Царьград // Книга хожений. Записки русских путешественников XI–XV вв. М., 1984. С. 83.


[Закрыть] В результате скульптуры и окружавший их сад должны были открываться зрителю в процессе движения. При этом скульптуры наполняли окружающее пространство мифологическими образами, близкими к языческому мировосприятию.

Через Византию на Русь попадали не только некоторые элементы культуры античного садоводства, но и основы как христианского, прежде всего монастырского, так и приусадебного светского садов. Основание и обустройство монастырей в столице и других центрах Киевской Руси зачастую предусматривало и создание садов. Так, согласно одной из версий утраченного впоследствии Жития Антония Печерского, по возвращении святого в Киев в 1051 г. из одного из афонских монастырей он разбил поблизости от пещер «яблонный сад».[64]64
  См.: Регель А. Изящное садоводство и художественные сады: Историко-дидактический очерк. С. 100.


[Закрыть] Посадка последнего совпадает по времени с учреждением этой авторитетнейшей обители. Несомненно, под влиянием христианства на Руси появились многочисленные поселения и даже усадьбы, именовавшиеся Раями.[65]65
  Там же. С. 149.


[Закрыть] Известно, например, что Раем называлась и усадьба Юрия Долгорукого, находившаяся на противоположном от Детинца берегу Днепра.[66]66
  ПСРЛ. Т. 2. Стлб. 489.


[Закрыть] Появление таких топонимов следует признать свидетельством усвоения русским обществом новых, христианских ценностей, в том числе и тех, которые оказали влияние на принципы организации и восприятия сада.

Только влиянием Византии можно объяснить возведение на Руси еще с X в. каменных жилых зданий, предназначенных главным образом для самой знатной части русского общества. Строительство «каменных теремов», которое осуществлялось не только в Киеве, где одних обнаруженных построек X–XII вв. такого рода насчитывается около десяти, но и в других городах – Переяславле-Хмельницком, Чернигове, Смоленске, Полоцке, Гродно, Звенигороде (Южном), Перемышле и Боголюбове.[67]67
  Раппопорт П. А. Русская архитектура X–XIII в.: каталог памятников. Л., 1982. С. 8—10, 13–14, 34–35, 40–41, 56–57, 90, 94–95, 102, 112–113.


[Закрыть] Устойчивый интерес, возникший у русской правящей верхушки к каменным гражданским сооружениям, дает основания предположить, что на некоторых из них могли быть обустроены верховые сады, подобные тем, которые украшали в то время дома византийской знати. То, что на Руси были известны верховые сады, подтверждает Изборник Святослава 1076 г., где упоминаются и «садове весяции», т. е. верховые сады.[68]68
  Изборник 1076 года. М., 1965. С. 688–689.


[Закрыть]

Возможно, в некоторых самых крупных русских городах учитывались правила византийского градостроительства. Речь идет о так называемом «Законе градском», входящем в Кормчие книги, где регулировался порядок строительства и содержания городов, в том числе рекомендации по посадке деревьев в их границах. Например, в одном из пунктов Закона градского рекомендуется сажать деревья на расстоянии от девяти до пяти стоп от чужой границы, с тем чтобы не затенять соседних домов и не перекрывать открывавшихся перспектив.[69]69
  Алферова Г. В. Русские города XVI–XVII веков. М., 1989. С. 46–48.


[Закрыть] По мнению некоторых специалистов, «русскую традицию размещения садов в городе можно рассматривать как развитие греко-византийской».[70]70
  Вергунов А. П., Горохов В. А. Вертоград. Садовое искусство России (от истоков до начала XX века). М., 1996. С. 23.


[Закрыть]

Итак, оценивая истоки русского средневекового садоводства, нельзя не принять во внимание следующие обстоятельства:

Многовековой опыт культивирования определенных плодовых деревьев и кустарников, произраставших на территории Восточной Европы, и те особенности их восприятия, которые укоренились в народной бытовой традиции на многие столетия.

Появление новых видов садов в период становления государства и освоения христианства (прежде всего монастырских и светских городских, «красных»), каждый из которых был отмечен особым своеобразием, а их семантика восходила к общему пониманию райского сада, зафиксированному в Священном Писании.