Текст книги "Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов"

Кто же все-таки прав: Генри Стимсон, министр иностранных дел в администрации Гувера (1929–1932 годы) и военный министр при Рузвельте и Трумэне, который четко отслеживает «путь во Вторую мировую войну… от железнодорожных рельсов под Мукденом до бомбардировок Хиросимы и Нагасаки»?[80]80
  Stimson H. L. and Вundy M. On Active Service in Piece and War. New York, 1948, с. 221.


[Закрыть] Или Черчилль, квалифицировавший (пока не освоился с ролью премьера и не приступил к сотворению своей Второй мировой войны) интервенцию держав оси в Испанию и мюнхенский сговор о расчленении Чехословакии как акты войны? Или историографы, не просто продолжающие – с оговорками либо без оных – традицию «евро-» и «германоцентризма», но без зазрения рвущие связь времен и причин, когда и если без насилия над правдой их версии рассыпаются в прах? В самую пору припомнить завет античных греков: даже боги не в силах сделать небывшим то, что было.

12 марта 1938 года Германия насильственно[81]81
  Способ ликвидации независимости Австрии – аншлюс – стал непосредственным поводом для закрепления в международном праве понятия «косвенная агрессия».


[Закрыть] присоединила Австрию. Двумя днями раньше Г. Вильсон, эхо премьера Н. Чемберлена и его главный советник, довел до сведения Берлина, что Лондон будет «продолжать курс на соглашение с Германией и Италией». При этом, заметил англичанин, интересами СССР можно пренебречь: «В один прекрасный день господствующая там система должна исчезнуть»[82]82
  ADAP. Serie D, Bd. 1, Dok. 148.


[Закрыть].

Привязка слов Вильсона к Австрии и Чехословакии была вне сомнений. «Исследовательский центр» Геринга расшифровал депешу МИД Франции своему посланнику в Вене: «Великобритания не готова призвать г-на Шушнига к сопротивлению». Вскоре центр перехватил донесения, из коих следовало, что французская «акция (в поддержку независимости Австрии) сорвалась только из-за того, что Англия выступила против» (так называемые «коричневые сообщения» 1183709 и 83722).

В Берлине, право, зря тратились на хлопотное и дорогое дешифрование. Чтобы постичь подноготную чванливых на публике тори, там вполне могли бы обойтись всем доступными протоколами британского парламента. Выступая в палате общин 24 марта 1938 года, Чемберлен высказал «суровое порицание» тем, кто разглагольствует о применении силы и таким образом чинит помехи деятельности дипломатии. Британское правительство не может заранее принять никакого обязательства в отношении района, где жизненные интересы Англии «не затрагиваются в такой степени, как это имеет место в отношении Франции и Бельгии».

Что-то должно было перепасть от британских щедрот Муссолини, дабы он невзначай не смазал «умиротворение». 16 апреля 1938 года Чемберлен и дуче подписали договор о дружбе и сотрудничестве, скрепленный английским признанием захвата итальянцами Абиссинии. Тут же и Франко получил из рук Чемберлена статус воюющей стороны. Путь к довершению распятия Испанской республики был расчищен.

Япония прощупывала слабые места обороны и характера СССР на Дальнем Востоке. Серию провокаций увенчал удар японского вооруженного отряда по советским погранзаставам у озера Хасан. Заранее подтянутые к месту событий регулярные части Красной армии отбросили «нарушителей» и сдержали приведенную было в готовность Квантунскую армию. А если бы инцидент не был столь скоротечным и Советский Союз проявил нерешительность? Безвестное озеро могло бы стать колыбелью необозримых осложнений.

Отдавали ли руководители Англии, Франции и США себе отчет в том, в какой огонь они подливают масло, что заигрывание с агрессорами совсем не салонное развлечение? Знали и понимали[83]83
  Помощник госсекретаря США Дж. Мессерсмит резюмировал в сентябре 1947 года нацистские планы следующим образом: захват Австрии и Чехословакии, установление господства Германии в Юго-Восточной Европе, захват Украины, ослабление Франции путем расторжения ее союза с Россией, расчленение Британской империи, наконец, действия против США. Считалось, однако, что Гитлер не начнет войны против западных держав до того, как разделается с СССР (FRUS. Vol. 1, 1937, с. 140 и далее).


[Закрыть]. Но не зря сказано, что надежда умирает последней.

Германия была неудобным партнером. Неудобства эти, однако, могла с лихвой искупить ее «непримиримая вражда» к Советскому Союзу, только бы удалось ее подобающим способом канализировать.

В ноябре 1937 года Англия и Франция сговорились «уступить» Гитлеру Чехословакию, если аннексия Судетов совершится по-тихому. Установку – Англия не должна быть вовлечена в войну из-за Чехословакии – Чемберлен обосновывал без витийств: «Достаточно посмотреть на карту, и станет ясно – ничто из того, что в состоянии сделать Франция или мы, не может уберечь Чехословакию от нашествия немцев, если они на него решатся». «Поэтому, – продолжал Чемберлен 20 марта 1938 года, – мы не могли бы помочь Чехословакии. Она (помощь) стала бы на деле лишь поводом для начала войны с Германией. Об этом можно было бы подумать лишь тогда, когда имелась бы перспектива быстро поставить ее на колени. Я не вижу, однако, никакого шанса для этого. Поэтому я отказался от мысли дать какие-либо гарантии Чехословакии или также французам в контексте их обязательств по отношению к этой стране»[84]84
  Hauser Oswald. England und das Dritte Reich 1936–1938. Göttingen, 1982, с. 303 и далее и с. 393 и далее.


[Закрыть].

Английский премьер обнажил именно эту свою позицию в палате общин 24 марта. Тем самым Чемберлен ответил на мартовское (1938 года) предложение советского правительства созвать конференцию СССР, Англии, Франции, США и ЧСР, чтобы противопоставить «большой союз» нацистским планам завоевания мира[85]85
  Официальный ответ Галифакса полпреду СССР в Лондоне 24.03.1938 гласил: по мнению британской стороны, советское предложение не окажет благоприятного влияния на мир в Европе (DBFP. Serie 3. Vol. I, № 116). Глава британского правительства заявил генералу Айронсайду: единственное, что не должно делать, – это договариваться с Россией (см.: Reich und Weltkrieg. Bd. 1, с. 639).


[Закрыть]. Тогда же Советский Союз подтвердил готовность выполнить свои обязательства перед Чехословакией, если аналогично поступит Франция. Чехословакия поддержала идею конференции. Франция, поставленная Лондоном перед дилеммой – СССР или Англия, выбрала последнюю, примкнула к курсу: Москва должна была быть изолирована.

Президент Рузвельт лавировал, сталкиваясь с изоляционистами у себя дома и нежеланием Чемберлена допустить «любое вмешательство Соединенных Штатов в европейские дела»[86]86
  Celovsky Boris. Das Münchener Abkommen. Stuttgart, 1958, с. 25, 34, 245, 248.


[Закрыть]. Собравшись с духом, Вашингтон предложил созвать конференцию для «очищения» мировых проблем и выработки «правил» мирного международного сотрудничества.

Английское «нет» остудило порыв президента США. В конце концов, в Европе, по американским понятиям, не происходило ничего экстраординарного, ничего, что США не практиковали бы сами в Центральной и Латинской Америке, что в сознании вашингтонских верхов без осадка укладывалось в нормы классической демократии. Шел традиционный для империалистической эпохи передел сфер влияния, при котором малым и средним странам отводилось определенное место в свите того или иного сюзерена. Малых можно было перебрасывать из одной сферы в другую. В своем кругу – это в порядке вещей.

Летом 1938 года выразителями вовне американской позиции становились зачастую послы США в Лондоне, Париже и Берлине. В своей угодливости Гитлеру и стремлении вплести в будущий мюнхенский сговор антисоветскую прядь, в грубом давлении на Чехословакию они подчас оставляли в тени даже англичан. 26 сентября слово снова берет президент. В телеграммах Чемберлену, Даладье и Гитлеру он солидаризовался с демаршами Лондона и Парижа, имевшими смыслом заставить президента ЧСР Эдуарда Бенеша капитулировать, и призывал Берлин продлить переговоры. Особого обхождения удостоился Муссолини: Вашингтон просил его употребить все влияние, чтобы Англия, Франция и Германия не расчехлили орудий и закончили дело мировой.

Подражая великим, Польша спешила не сгинуть на политической обочине. Министр иностранных дел Ю. Бек обещал поддержать германские претензии на Австрию при том условии, что нацисты не станут возражать против польских планов в отношении Литвы. Взаимопонимание оформили заявлениями Бек – Герингу (январь 1938 года) и Геринг – польскому послу в Берлине Липcкому (март 1938 года). В предвидении контрдействий с советской стороны правители рейха предложили условиться о «польско-германском военном сотрудничестве против России»[87]87
  Papers and Memoirs of Josef Lipski, Ambassador of Poland, Diplomat in Berlin 1933–1939 (далее – Lipski Papers). New York, 1968, с. 323, 328, 331, 336, 353 и далее.


[Закрыть]. 17 марта Липскому было дано указание информировать Геринга о готовности правительства Польши учитывать интересы рейха в контексте «возможной акции против Литвы».

Предполагалось, что польские и германские войска войдут в соответствующие районы Литвы одновременно[88]88
  Lipski Papers, с. 354.


[Закрыть].

Антилитовскую затею сорвало советское предостережение. В отместку Варшава попыталась сколотить враждебный Советскому Союзу блок государств (западные соседи СССР плюс Югославия и Греция). Имелось в виду таким способом затруднить оказание советской помощи Чехословакии и Франции в случае их конфликта с Германией[89]89
  Правда, 2.06.1938.


[Закрыть]. С румынами проговаривались варианты территориального раздела европейской части Советского Союза[90]90
  ДВП СССР. Т. XX, с. 431–432.


[Закрыть].

Варшавский экстремизм по отношению к ЧСР выводил из себя даже англичан. На их призывы к сдержанности поляки 22 сентября 1938 года высокомерно заявили Галифаксу, что Бек не видит причин обсуждать с Лондоном какие-либо мероприятия, которые он считает подходящими для обеспечения «справедливых польских интересов»[91]91
  DBFP. Serie 3. Vol. III, № 34.


[Закрыть].

Лукашевич, посол Польши в Париже, предрекал в беседе с послом США 25 сентября 1938 года, что кризис выльется в конфликт мировоззрений между нацизмом и большевизмом и с Бенешем как агентом Москвы. Польша введет войска, помимо района Тешина, также в Словакию, образуя общий фронт с дружественной Венгрией. Польский дипломат не исключал, что за этими действиями последует «русская атака» на Польшу, но поляки ее не страшатся. В течение трех месяцев Германия и Польша, хорохорился Лукашевич, обратят Россию в «дикое бегство»[92]92
  FRUS. Vol. 1, 1938, с. 650 и далее.


[Закрыть].

Лукашевич приподнял пелену, что окутывала (или должна была окутывать) тайну[93]93
  Правительства Англии и СССР располагали информацией о военных и других аспектах польско-германских контактов летом и осенью 1938 года. На основе этой информации британский Форин офис делал 20–21 сентября представления в Варшаве и Будапеште, а Советский Союз 23 сентября предупредил Польшу: вступление ее войск в ЧСР приведет к денонсации польско-советского договора 1932 года о ненападении.


[Закрыть]: Варшава и Берлин обговаривали детали синхронных военных действий против Чехословакии и согласовывали линии разграничения сфер интересов. Поляки допускали, что при военном сценарии развития событий они могут взять на себя функцию забойщика.

Примем на минуту, что прогноз Лукашевича сбылся бы и Чехословакия стала объектом не косвенной, а открытой агрессии. Начальник генерального штаба германских сухопутных сил Л. Бек оппонировал тогда Гитлеру не потому, что был против «очищения дела Чехии» (слова генерала). К отдельной, ограниченной военной операции вермахт готов, но в европейской и, особенно, в мировой войне Германия, по оценке Бека, не имела шансов. На что рассчитывали польские политики и военные, пристегивая себя к рейху? На подарок судьбы? Или на то, что расползание войны на восток заставит Англию и Францию подстроиться под «победителей», коими они видели себя в союзе с Германией?

Гитлер постфактум находил, что Мюнхен испортил ему обедню – не позволил показать новый вермахт в деле. Возможно, суждения Варшавы в чем-то разнились, и не просто не нюансах. Но то, что Польша сама себе рыла яму, едва ли у кого вызывало сомнения. Она способствовала тому, что идея коллективной безопасности окончательно увяла. Обязательства Франции перед поляками не могли иметь большей практической ценности, чем перед чехословаками. Исчезновение Чехословакии с политической карты Европы делало стратегическое положение Польши в противостоянии Германии безнадежным. Смыкаясь с претензиями Гитлера к чехам и выдвигая под сурдинку собственные, польские правители напрашивались на предъявление аналогичных требований к самой Варшаве. И форма этих требований вряд ли могла быть иной, чем, к примеру, ультиматум Ю. Бека Праге от 30 сентября 1938 года, в заносчивости перехлестывавший мюнхенский диктат.

О самом мюнхенском сговоре выполнен ряд капитальных исследований. Поэтому выделим лишь несколько моментов, существенных для анализа позиций сторон и их концепций на будущее.

Первое. США, Англия и Франция заведомо знали об изготовке нацистов к захвату Чехословакии. Они располагали запасом времени, чтобы определить оптимальный способ противоборства, имея не в последнюю очередь в виду, что с поглощением ЧСР Гитлер связывал успех или неуспех всей программы строительства «тысячелетнего рейха».

Чехословакия выполняла роль соединительного звена западной и восточной систем безопасности – несовершенных, но все-таки реально существовавших. Единственная из малых и средних стран региона, ЧСР располагала крупным оборонным потенциалом и развитой военной промышленностью. Стратегическое положение страны даже превосходило по значению ее военные возможности. Преодоление этого барьера – в сочетании с аншлюсом Австрии – облегчало германское проникновение в Восточную, Южную и Юго-Восточную Европу, выход к Черному и Средиземному морям.

Второе. Мюнхен – не сработанная в спешке, а тщательно спланированная сделка. Заклание Чехословакии было не вынужденным, а осознанным выбором, навеянным идеологическими и прагматическими мотивами. Известный британский дипломат, парламентарий и публицист Г. Никольсон сделал 11 сентября 1938 года следующую запись о беседе с членом правительства О. Стенли: «Оливер согласен, что конфликт в действительности порожден вовсе не чехословацкой проблемой… „Видите ли, победим мы или потерпим поражение (в войне) – это будет конец всего того, что мы отстаиваем“. Не было сомнений, что „мы“ для него – класс буржуазии»[94]94
  Nicolson Harold. Diaries and Letters. 1930–1939. London, 1966, с. 359. Ту же мысль занес в свой дневник помощник министра иностранных дел Англии О. Харви: «Любая война, завершится она победой или поражением, уничтожит богатые, праздные классы, и поэтому они – за мир любой ценой» (The Diplomatic Diaries of Oliver Harvey. 1937–1940. London, 1970, с. 222).


[Закрыть].

Лучше, если удастся обойтись без войны. Но если не получится миром, да будет это война против СССР. Здесь «стержень политики умиротворения» во всех ее вариациях – от Китая и Абиссинии до Австрии и Чехословакии. В деталях Англия, Франция и США расходились. В главном торжествовали социальные инстинкты[95]95
  См.: Celovsky Boris. Указанное сочинение, с. 32.


[Закрыть].

Западные «умиротворители», справедливо констатирует Б. Человски, руководствовались «не принципами демократии и права, а антисоветизмом». Англии претило участие «полуазиатской» России в европейских делах, и она была «исполнена решимости не допустить его»[96]96
  Там же, с. 304.


[Закрыть].

Третье. Демократии располагали набором возможностей для отпора нацизму. В союзе с СССР и даже без него. Но никак не против Советского Союза. Любой из вариантов предполагал верность долгу и твердость. В наличии не оказалось ни того ни другого. Желание снискать нацистскую «покладистость» было у Лондона столь велико, что он пускался в фальсификации чужой позиции, когда говорил от имени также Франции. В беседе с Гитлером 27 сентября 1938 года Г. Вильсон, чтобы «не раздражать фюрера», заменил слова «наступательные действия» в предостережении Франции на «активные враждебные действия». Даже смягченная редакция побудила Гитлера внимательней прислушаться к своим генералам и не манкировать, что входило в его первоначальные намерения, предложение Муссолини о «встрече четырех»[97]97
  Ritter Gerhard. Carl Goerdeler und die deutsche Widerstandsbewegung. München, 1964, с. 205 и далее.


[Закрыть].

Убедив себя, что скорый триумф в случае войны с Германией нереален, а война на измор слишком обременительна и социально опасна для Британской империи, Чемберлен все поставил на одну карту – на «компромисс» с Гитлером, даже если он по сути будет сдачей своих позиций. 1 сентября 1938 года Г. Вильсон известил поверенного в делах Германии Т. Кордта, что при достижении взаимопонимания между Англией и Германией мнениями Франции и ЧСР можно будет пренебречь. Урегулирование чехословацкого кризиса, посулил Вильсон, откроет Германии простор для экономической экспансии в Юго-Восточную Европу[98]98
  Celovsky Boris. Указанное сочинение, с. 304.


[Закрыть]. В письме от 13 сентября 1938 года королю Георгу VI Чемберлен акцентировал намерение превратить Германию и Англию в «два столпа мира в Европе и оплоты против коммунизма»[99]99
  Соlvin I. Vansittart in Office. London, 1965, с. 243.


[Закрыть].

В качестве «бастиона» против Советского Союза Третий рейх имел в глазах лидеров Запада преимущества перед Веймарской республикой. «Британцы, – читаем мы в одной из обстоятельных работ об антигитлеровском Сопротивлении в Германии, – втянулись в войну не против нацистского режима, а против его внешней политики. Они хотели мира не ради замены режима»[100]100
  Schmädeke Jürgen, Steinbach Peter (Hrsg.). Widerstand gegen den Nationalsozialismus. Die deutsche Gesellschaft und der Widerstand gegen Hitler (далее – Widerstand). München, Zürich, 1985, с. 747.


[Закрыть].

Четвертое. Советский Союз не просто провозглашал решимость выполнить обязательства перед ЧСР, но и провел некоторые подготовительные мероприятия для этого. Согласно докладу К. Ворошилова на совместном заседании политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР 28 сентября 1938 года, советская сторона собиралась поднять 30 сентября в помощь Чехословакии 246 бомбардировщиков и 302 истребителя И-16. 29 сентября нарком отдал приказ о приведении в двухдневную боевую готовность авиационных, танковых и пехотных соединений западных военных округов. В вооруженные силы было дополнительно призвано 330 тысяч резервистов[101]101
  Документы по истории мюнхенского сговора 1937–1939 гг. Издание МИД СССР и МИД ЧССР. Москва, 1979, с. 312.


[Закрыть].

Сложнее с ответом на вопрос, до какого момента Сталин не исключал взаимодействия СССР и ЧСР в отсутствие решения Франции прийти чехословакам на помощь. В заключительной фазе кризиса советскому представителю в Праге Александровскому давалась строгая директива «прекратить навязываться в защитники». Но это случилось в самом конце сентября.

На протяжении весны и лета Москва не уставала разъяснять, убеждать, предупреждать Англию, Францию и США: Европа на пороге катастрофы. Выше упоминалось советское предложение о проведении международной конференции для выработки неотложных мер по борьбе с агрессией.

Англия моментально ответила отказом. Франция – под давлением Лондона – не отважилась произнести «да». Вашингтон оставил призыв СССР без ответа, чтобы, как заметит К. Хэлл в своих мемуарах, не разочаровывать советскую сторону формальным «нет»[102]102
  The Memoirs of Cordell Hull. Vol. 1. New York, 1948, с. 652 и далее.


[Закрыть].

Уклоняясь от сотрудничества с Советским Союзом, американцы настраивали против него также ЧСР. В те самые дни, когда в августе 1938 года в Праге находился лорд Ренсимон, туда же прибыл посол США в Германии Хью Вильсон. Посол втолковывал пражским собеседникам, что Чехословакия может рассчитывать на «нормализацию» отношений с Германией, лишь отрекшись от договора о взаимной помощи с СССР[103]103
  FRUS. Vol. 1, 1938, с. 541.


[Закрыть].

Когда Муссолини не без благословения Вашингтона предложил созвать конференцию четверки, администрация Рузвельта нажала на все педали, чтобы, в частности, французы не вздумали тянуть и «спасительная возможность» не была упущена. Нет материалов, которые говорили бы о том, что Вашингтон одергивал польских руководителей, античехословацкой воинственностью досаждавших «умиротворителям». И как бы президент Рузвельт в душе ни относился к ликвидации Чехословакии, он принял мюнхенское соглашение безропотно.

Пятое. Демократии не заблуждались на тот счет, что мюнхенское решение не финал, а трамплин к расширению германской экспансии. Нацистский рейх был введен в круг «избранных» с их особым статусом в вопросах права и морали. Германию уже не увещевали, не умоляли не злоупотреблять оружием. Бряцать можно, но не стрелять. В любом случае не стрелять в своих.

Мюнхенская встреча завершилась подписанием еще одного документа: англо-германской декларации о ненападении, мире и консультациях. Французам пообещали то же самое, хотя и не сразу. Франко-германская декларация состоялась 6 декабря 1938 года и, по мнению Риббентропа, «устранила последние остатки опасности франко-русского сотрудничества». Ж. Бонне, соавтором декларации, владела другая идефикс. Информируя французских послов об итогах переговоров с главой нацистского дипломатического ведомства, он писал: «Германская политика отныне ориентируется на борьбу с большевизмом. Германия проявляет свою волю к экспансии на Восток»[104]104
  Reynaud P. La France a sauvél’Europe. Vol. 1. Paris, 1947, c. 375.


[Закрыть]. Еще бы: при подготовке декларации Париж обещал Берлину «не интересоваться восточными и юго-восточными делами»[105]105
  См.: Очерки РВР, т. 3, с. 63.


[Закрыть].

И Лондону, и Парижу, и многим в Вашингтоне привиделось, что игра стоила свеч, зажженных за упокой Абиссинии, Испанской Республики, Австрии, теперь Чехословакии. Бывший президент США Г. Гувер открыто заявлял, что, если не мешать германской экспансии, «естественно ориентированной на Восток», Западной Европе нечего опасаться Третьего рейха[106]106
  New York Times, 27 октября 1938 года.


[Закрыть]. Оставалось, чтобы так же думали в Берлине.

Поначалу все как будто сходилось. Сразу после Мюнхена нацистское руководство занялось прощупыванием, насколько Варшава созрела для превращения сотрудничества, наладившегося во время аншлюса Австрии и ликвидации ЧСР, в военный союз против СССР. Возражений касательно движения на Восток от поляков не последовало. Они могли бы поддержать подобный разворот развития при условии, что вермахт обрушится на «большевиков» в обход территории Польши, например через Румынию[107]107
  СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны (сентябрь 1938 – август 1939 г.). Документы и материалы. М., 1971, с. 26–28, 31–32, 63, 82, 142, 171, 199, 202.


[Закрыть]. Диалог МИД Польши с румынским правительством свидетельствовал о том, что почва для немецкого обращения к румынам имелась.

Встреча Риббентропа 24 октября 1938 года с польским послом Липским и его же беседы с Беком в Варшаве 6 и 26 января 1939 года прояснили одно. «Мы знаем, – доверил германский посол в Польше Г. Мольтке своему собеседнику, – что в случае германо-советского конфликта Польша будет стоять на нашей стороне»[108]108
  МИД СССР. Год кризиса 1938–1939. Документы и материалы (далее – Год кризиса), т. 1, документ № 152.


[Закрыть]. Это немало, но приступать к конкретному планированию операции на основании лишь «общего впечатления» затруднительно. Напомним: сосредоточение максимума сил на самых уязвимых для объекта агрессии исходных рубежах являлось непременной составной концепции блицкригов.

Шаблонное сочетание кнута и пряника дало нацистам богатый навар в Сааре и Рейнской области, Австрии и Чехословакии. Однако примененная к Польше – государству с иной историей и неповторимым политическим менталитетом – эта тактика забуксовала. Флирт Берлина с Варшавой и вовсе подостыл после оккупации (15 марта 1939 года) вермахтом того, что оставалось от Чехословакии.

Отвлечемся на время от Европы и, чтобы понять образ мыслей и суть поступков администрации США, поставим вопрос так: были ли руководители этой великой державы столь же отстраненно спокойны и терпеливы, когда в визир германских и японских агрессоров попадали американские интересы или то, что под этим подразумевается?

9 октября 1938 года Ф. Рузвельт обратил внимание министра внутренних дел Г. Икеса на возможность того, что Англия и Франция, утоляя колониальные претензии Третьего рейха, уступят ему часть своих владений в Западном полушарии, к примеру Тринидад и Мартинику. «Президент решил, – занес Икес в свой дневник, – если такое случится, к островам будет направлен американский флот, чтобы занять их»[109]109
  The Secret Diary of Harold L. Ickes. New York, 1953–1954. Vol. 2, с. 484.


[Закрыть].

Еще в январе 1938 года Рузвельт потребовал и получил от конгресса один миллиард долларов на создание «флота двух океанов». Сразу после Мюнхена он добился выделения дополнительно 349 миллионов долларов для оснащения массовой армии. На секретном совещании с представителями родов вооруженных сил глава администрации выдвинул задачу создания ВВС в составе 20 тысяч самолетов (при ежегодном производстве 24 тысяч машин) с целью обороны Нового Света от Северного до Южного полюса.

Через дипломатические и другие каналы Вашингтон энергично противодействовал нацистскому проникновению в Латинскую Америку и участвовал в отпоре попыткам профашистских путчей, в частности в мае 1938 года в Бразилии, в сентябре того же года в Чили. Позднее слухи о подготовке про берлинского переворота в Уругвае и возможности с началом войны Германии против Англии и Франции высадки нацистских десантов в Бразилии вызвали разработку планов экстренного захвата французских, английских и голландских колоний в Вест-Индии и военного прикрытия Бразилии силами 100 тысяч военнослужащих. Профилактические меры принимались в отношении Аргентины, Чили, Боливии, Эквадора, Колумбии, Коста-Рики, Никарагуа, Гватемалы и Мексики. Среди прочего готовилось занятие войсками США поселений европейцев в Латинской Америке. Действовала принципиальная установка, сформулированная Рузвельтом в апреле 1939 года: США применят силу для защиты неприкосновенности Западного полушария[110]110
  Ионг Л. де. Немецкая пятая колонна. М., 1958, с. 73, 190–191, 202.


[Закрыть].

Эти скупые данные иллюстрируют, как двойственность в восприятии своего и чужого выливалась в раздвоение политики, в создание двух безопасностей, двух видений войны. Изобретение разных эталонов, прилагаемых к явлениям одного порядка, падает, таким образом, не на период после Второй мировой войны. Это – давний недуг, с комфортом обустроенное прибежище прагматизма. Прагматизма, воплощающего поверье, что без обязательств и без догмата живется проще и вольнее.

Захват Германией остатков Чехословакии был стоически принят Лондоном[111]111
  Гендерсон, посол Англии в Берлине, получил от Чемберлена ориентировку: правительство его величества «не имеет желания вмешиваться ненужным образом в дела, которые в большей степени затрагивают другие правительства» («коричневое сообщение» № 112097).


[Закрыть] и Парижем. Вашингтон также ничем не обнаружил своей озабоченности, если она имелась. Помощник госсекретаря США А. Берле заметил, что очередной акт нацистской агрессии «не очень обеспокоил» Рузвельта, – президент, как и многие англичане, возможно, надеялся, что германская экспансия на Восток облегчит положение Англии и Франции[112]112
  Langer W., Gleason S. Challenge to Isolation 1937–1940. New York, 1952, с. 67.


[Закрыть].

22 марта Германия оккупировала Клайпеду (Мемель), снова презрев англо-французские гарантии. 23 марта Румыния была вынуждена принять статус экономического вассала Германии и отдать в распоряжение последней всю нефть и сельскохозяйственную продукцию. И это проглотили, лишь поморщились.

Кто следующий? Данные, поступавшие в Москву, не оставляли сомнений в том, что приглашение англичан нацистскому рейху разряжать свою экономическую и военную энергию на востоке и юго-востоке Европы не было платоническим жестом, платой за одоленный страх. Франция потворствовала Лондону в этом занятии, США – сочувствовали. У. Буллит отмечал, что после Мюнхена англичане и французы желали, чтобы «дело дошло до войны между германским рейхом и Россией», к концу которой демократии смогли бы «атаковать Германию и добиться ее капитуляции»[113]113
  СССР в борьбе за мир, с. 88. См. также так называемый «меморандум Гендерсона». В нем Форин офис рекомендовалось, в частности, не испытывать слишком большого беспокойства по поводу «подъема и расширения неугомонного пангерманизма в Центральной и Восточной Европе», и, не откладывая, признать, что «определенное превосходство Германии на Востоке является неизбежным и что мир на Западе не должен быть принесен в жертву теоретически похвальному, но практически ошибочному идеализму на Востоке. Говоря прямо, Восточная Европа, окончательно, на все времена еще не устроенная, не представляет жизненного интереса для Англии… Можно было бы даже утверждать, что несправедливо пытаться мешать Германии завершить свое единство и изготовиться для войны против славян при условии, что эти приготовления не разубедят Британскую империю, что они одновременно не направлены против нее».
  Меморандум был составлен в 1937 году перед назначением Гендерсона послом в Берлин. По словам Дж. А. Эллиота (под этим псевдонимом в Комитете информации МИД СССР работал Гай Берджесс, с которым автор имел ряд бесед в 1957–1958 годах), соображения Гендерсона были с некоторым резервом встречены Иденом, но разделялись Чемберленом и Галифаксом. Они и вошли в ткань британской позиции, как она излагалась в ноябре 1937 года Гитлеру и осуществлялась в ходе мюнхенского «урегулирования».


[Закрыть].

В публикациях на тему Мюнхена редко присутствует такой сюжет, как принесение Чехословакии «во имя мира» на жертвенный алтарь сказалось на темпах и объемах гонки вооружений в Европе. Провожая 30 сентября 1938 года министра иностранных дел Италии Чиано, Геринг просил передать дуче: завтра в Германии начнется гонка вооружений, какой мир еще не знал.

На заседании «имперского совета обороны» 18 ноября Геринг от имени Гитлера поставил задачу утроения производства военной техники и материалов, подчинения этой программе всех остальных планов и работ. Другие страны – Италия, Англия, Франция, Советский Союз – не остались в долгу.

Германия загоняла себя в порочный круг, объявила сама себе экономический блицкриг. Разорительные последствия милитаризации народного хозяйства, всех пор жизни могли быть сглажены только военной добычей, причем достаточно весомой и захваченной без отлагательств. Война становилась не только главным средством экспансии, но и бегством от банкротства.

В 1937 году Гитлер прикидывал, что к основным военным операциям, которые выведут Германию на искомое «жизненное пространство», он приступит «не позднее 1943–1945 годов». Затем контрольную дату перенесли на 1942 год[114]114
  В послании Муссолини Гитлеру от 25 августа 1939 года говорилось: «На наших встречах начало войны было намечено на 1942 год, и к этому периоду я, сообразно обговоренным планам, привел бы в готовность силы на земле, море и в воздухе» (ADAP. Serie D, Bd. 7, Dok. 271). См. также: Brissaud A. Canaris. 1887–1945. Frankfurt/ Main, 1977, с. 241 и далее.


[Закрыть]. Японцы находили наиболее удобным временным рубежом для развертывания операций по подчинению Индонезии, Филиппин и прочих территорий Южной Азии и Океании 1946 год: США обязались к этому сроку покинуть свои филиппинские базы.

Наряду с экономическими мотивами в пользу форсирования развязки говорили, по мнению нацистских правителей, растерянность и податливость западных держав, целиком утративших инициативу. Последние не были психологически и материально подготовлены к пробе сил с Третьим рейхом. Время превращалось в видениях Гитлера в важнейший, может быть, даже решающий фактор – либо немедленно, либо никогда. Действовать, пока риск еще кажется обозримым, а цель достижимой при нанесении внезапных концентрированных ударов по разрозненным, поникшим духом противникам. Назавтра чаша весов может качнуться в пользу соперника.

Не представляются бесспорными утверждения, будто Гитлер осенью 1938 года бесповоротно созрел для крутого виража: Германия подчинит себе Францию прежде, чем он, фюрер, отдастся призванию своей жизни – изничтожению России. Можно пространно, долго дискутировать, когда был поставлен крест на Польше как потенциальном союзнике в войне против СССР, а затем на расчетах снять «польскую проблему» посредством второго Мюнхена.

В июне 1939 года Геринг не случайно бросил в разговоре с британским послом Гендерсоном фразу: если бы Лондон подождал «хотя бы десять дней» с выдачей гарантий Польше, ситуация была бы совсем иной. Гитлер говорил о том же самом Чиано 12 августа 1939 года[115]115
  Год кризиса, т. 2, № 544.


[Закрыть]. Схожее услышал Саймон, член британского правительства, от Гесса после не совсем благополучного приземления «заместителя фюрера» в Шотландии. По версии Гесса, поляки склонялись к принятию немецких условий и по Данцигу, и по коридору, но под влиянием Англии изменили свою позицию. Непосредственно перед войной Варшава опять собиралась уступить, но все рухнуло с заключением 25 августа англо-польского договора о взаимной помощи[116]116
  См.: David Irving. Rudolf Heß – ein gescheiterter Friedensbote? Gras, Stuttgart, 1987, с. 171.


[Закрыть].

Оценки Гитлера, Геринга и Гесса подтверждаются французскими источниками. Накануне визита Ю. Бека в Лондон (апрель 1939 года) МИД Франции довел до сведения британской стороны «абсолютно достоверную» информацию о намерении польского министра провернуть следующую комбинацию: Варшава предъявит англичанам завышенные требования и после ожидавшегося их отклонения заявит: «У Польши были две альтернативы: склоняться к Великобритании или Германии, и теперь ясно, что она должна объединиться с Германией». Бек, судя по французской информации, мог принять как выход из положения «превращение [Польши] в вассала (возможно, главного вассала) нового Наполеона»[117]117
  DBFP. Serie 3. Vol. IV, с. 373.


[Закрыть].

Рассекреченные документы из английских архивов раскрывают лишь верхний слой контактов между британским и нацистским руководством в 1939 году. Часть материалов, попавших к англичанам после поражения Германии, постигла та же судьба, что и, к примеру, немецкие записи трех бесед Гитлера с лордом Бивербруком: они были уничтожены. Однако и ставших доступными документов достаточно, чтобы охарактеризовать потуги спустя годы и десятилетия придать стратегии и тактике обоих актеров, Гитлера и Чемберлена, некую по-своему понимавшуюся, но все-таки принципиальность, как желание переиначить историю, а не просто выдать желаемое за действительное.

Мюнхенский сговор, в котором воплотилась линия Чемберлена – искать «решение, приемлемое для всех, кроме России»[118]118
  Год кризиса, т. 1, с. 6.


[Закрыть], – ставил Советский Союз в исключительно сложное положение. Если консерваторы намеревались поступать так, как заявляли: «чтобы жила Британия, большевизм должен умереть»[119]119
  Niedhart Gottfried. Großbritannien und die Sowjetunion 1934–1939. München, 1972, с. 62.


[Закрыть], – то Москве впору было вспомнить древнюю мудрость: своя рубашка ближе к телу. Все попытки найти взаимопонимание, условиться если не о совместных, то хотя бы о параллельных или одновременных акциях, стопорящих агрессию, ничего ощутимо полезного не принесли. Английские консерваторы держали СССР за разменную монету в сложных комбинациях, разыгрывавшихся Лондоном. Партнерских отношений с Советским Союзом страшились как черт ладана.

В политико-правовом смысле Советский Союз был отброшен в конце 1938 года к дорапалльскому положению. На случай нападения он мог рассчитывать лишь на себя. Франко-советский договор о взаимной помощи Париж положил на лед. Союзный договор с Чехословакией скончался вместе с этим государством. Отношения с Германией были полностью расстроены. Сталин исходил из того, что нацистский режим аннулировал договоренности Веймарской республики с СССР. Сплошной правовой туман окутывал советско-японские отношения, а при плохой видимости случается всякое.

Короче, в 1939 году судьба отвела Советскому Союзу играть черными, допытываться и гадать, когда грянет гром, какие театры в войне будут главными для Германии и Японии, кто из других держав и какую позицию займет после того, как умолкнут дипломаты и заговорит оружие.

Сталин был творцом или причиной большинства несчастий советского народа. Массовыми репрессиями и драконовскими мерами внутри страны он оттолкнул друзей республики Советов и наплодил массу новых противников. Диктаторская сущность сталинского режима дополнительно осложняла нахождение развязок противоречий, очищение международных отношений от идеологического балласта. Всякие попытки пригладить оценку преступных и ущербных деяний Сталина оскорбительны для его жертв и неуместны.