Текст книги "Повелитель железа"

Глава седьмая
Яйца всмятку

В тот вечер, когда Рамашандра скрылся от полицейской облавы, на загородной вилле сэра Томаса Хейса происходило очередное заседание «акционерного общества по распространению английских рюмок для еды яиц всмятку».

Но прежде чем ввести читателя в роскошный кабинет сэра Томаса Хейса (с которым мы уже встречались в первой главе романа), прежде чем познакомить читателя с почтенными членами этого безобидного общества, я хочу сказать несколько слов о том, что представляло собой это общество и при каких обстоятельставх оно основалось в Калькутте.

В один прекрасный день в фешенебельном отеле "Жемчужина Индии" появился весьма солидный господин, обладающий очень многими положительными качествами, к которым, несомненно, можно было отнести седеющие виски, колючие усы, бритые синие щеки, проницательный взгляд, чемодан прекрасной крокодильей кожи и туго набитый бумажник. В гостинице господин отрекомендовался сэром Томасом Хейсом из Лондона и немедленно принялся отыскивать подходящую для его почтенного возраста и не менее почтенного бумажника загородную виллу.

Поиски сэра Хейса увенчались успехом, и на третий день по приезде в Калькутту солидный сэр утвердился в превосходной загородной вилле, купленной им у проигравшегося в карты магараджи.

В тот же день на кокетливых бронзовых воротах виллы появилась черная табличка, на которой золотыми буквами доводилось до всеобщего сведения, что сэр Томас Хейс не кто иной, как председатель "акционерного общества по распространению рюмок для яиц всмятку". Это обстоятельство не вызвало никаких толков, если не считать того, что агент по распространению германских рюмок для яиц был очень озадачен и стал со дня на день ожидать появления на рынке английских рюмок.

Однако проходили дни, недели… прошел месяц, а английские рюмки на рынке так и не появились, благодаря чему германский агент совершенно успокоился. Итак, я выложил читателю все, что было известно в Калькутте о появлении сэра Томаса Хейса.

Я прервал свое повествование на том, что на вилле происходило заседание. Продолжаю.

Сэр Томас Хейс оглядел присутствующих и сказал:

– Господа, наше заседание, по счету пятое, должно в окончательной форме выработать наш план. Сегодня утром я прилетел из Лондона, где имел непродолжительное, но весьма важное совещание с господином министром колоний. Вот письменная инструкция, полученная мною в Лондоне. Но прежде чем ее огласить, я хотел. бы заслушать доклады почтеннейшего Натеза-Састри и сэра Раунда.

Натеза-Састри – верховный жрец браминов, приехавший не более двух часов тому назад из Бенареса, по справедливости почитался одним из мудрейших священнослужителей Брамы. Конечно, черный сюртук, в котором жрец присутствовал на заседаниях общества, мало импонировал его темной бороде, смуглому лицу и горящим глазам (Натеза-Састри в своем пышном одеянии верховного жреца выглядел куда интереснее), но снежно-белый тюрбан на голове несколько скрашивал неуклюжесть европейского одеяния.

Натеза-Састри закурил любезно предложенную хозяином сигару, развалился в кресле и начал свой доклад оперным басом на прекрасном английском языке.

– Господа, прежде чем остановиться на проведении нашего столь долго подготовляемого плана, я хочу в нескольких словах охарактеризовать положение религии Брамы за последнее время. Под влиянием агитации революционеров этих подлых безбожников – наша святая религия все менее и менее пользуется расположением масс. Вы, господа, люди без предрассудков, а потому я от вас не скрою ничего. Положение критическое. Необходимы срочные меры для поднятия религиозного энтузиазма, и только тогда я могу ручаться, что революции грозит гибель. В противном же случае можно ожидать самого худшего. Теперь я подойду к самому интересному – к организации нашего плана.

Натеза-Састри поднялся с кресла и в волнении заходил по кабинету.

– Да, господа, наш план – это единственное средство обуздать неверных и возвратить их в лоно святой церкви.

Я не сомневаюсь, что гениальные способности многоуважаемого сэра Раунда, – индус кивнул в сторону инженера, – помогут нам осуществить наш план. Я не знаю, чем порадует нас сегодня сэр Раунд, но говорю наперед, что в случае успеха труды наши принесут прекрасные плоды. Ясно представляю себе огромное стечение народа… Вера в чудо… И вдруг, господа, долгожданное чудо совершается… Уверяю вас, что тогда религиозный энтузиазм волной прокатится по всей Индии и надолго закрепит за нами наши пошатнувшиеся позиции.

Натеза-Састри изящно приложил руки к груди. Он кончил.

– Господа, – холодным голосом сказал сэр Раунд (высокий костлявый блондин с мощными челюстями и водянистыми голубыми глазами), – мои опыты вполне закончены. Результаты – блестящи. Я не сомневаюсь, что план будет выполнен удовлетворительно. Остановка за вами, господин жрец. Потрудитесь указать, в каком месте приступить к подготовительным работам. В течение недели все будет сделано.

Натеза-Састри погладил бороду и сказал:

– Я никогда не сомневался в вас, уважаемый сэр, и теперь вижу подтверждение моего мнения. Что касается места действия, то мой выбор пал на Бенарес – религиозное сердце Индии. Огромный храм Шивы-Разрушителя, пользовавшийся в свое время большой популярностью среди масс, высится над священным городом и будет наиболее подходящим местом для нашего опыта.

Раунд кивнул головой.

Сэр Томас Хейс с удовольствием потер руки.

– Отлично, отлично, – сказал он, – но не нужно забывать, что подготовительные работы должны происходить с сохранением абсолютной тайны.

– О, за это я могу ручаться, – сказал Натеза-Састри. – Постоянно в храме живет только баядерка Шандромуки – в высшей степени религиозная девочка. Совершаю же религиозные церемонии я с пятью жрецами, в верности которых можно не сомневаться, тем более, что все делается для их же пользы. На всякий случай сэр Раунд может переодеться жрецом. Не так ли, сэр?

– Да, – сказал хладнокровный Раунд, – я переоденусь жрецом, мне все равно.

– В таком случае, господа, с завтрашнего же дня я предлагаю приступить к работам. Вы, почтеннейший Натеза-Састри, и вы, сэр Раунд, сегодня же ночным экспрессом выезжайте в Бенарес и действуйте.

Глубокой ночью сэр Томас Хейс отправил в Лондон следующую весьма загадочную радиотелеграмму:

"Операция по распространению рюмок для яиц началась. Рынки найдены. Агенты приступили к работе. Заготовка дала положительные результаты. Распродажу можно ожидать к первому июля. Конкуренция довольно сильна, но не настолько, чтобы помешать удачному развитию операции.

Томас Хейс".

– Посмотрим, посмотрим, – сказал Хейс, – я думаю, что господин министр колоний на этот раз будет доволен.

– Однако пора бы уже получить от Допкинса какиенибудь сведения относительно Рамашандры. Неужели и на этот раз ему удастся скрыться?

Глава восьмая
Сердечные делишки Допкинса

Сэр Томас Хейс посмотрел на часы.

– Черт возьми. Уже двенадцать часов ночи, а от Допкинса нет никаких вестей.

Сэр Томас Хейс прошелся по кабинету.

– Неужели и на этот раз Рамашандра улизнет?

Полковник был чрезвычайно взволнован. Еще бы. Его карьера была поставлена на карту. Министр колоний и так во время последней встречи в Лондоне проявил большое неудовольствие. Министр был прав. Шутка ли: полковник Хейс был главой тайной политической полиции Индии. Он должен был с достоинством исполнять свои обязанности. А между тем…

Полковник выругался и залаял.

С улицы на его лай откликнулись несколько бездомных бродячих собак.

Хейс сердито захлопнул окно.

– Положение хуже вице-губернаторского. Революционное движение охватывает все большие и большие слои Населения. Коммунистическая партия ведет бешеную агитацию. Еще неможко и, пожалуй, произойдут непоправимые вещи. Полиция буквально сбилась с ног. А между тем никакого толка.

Полковник Хейс закурил сигару.

– Одна надежда на религиозное воздействие. Индусские массы еще недостаточно развиты и темны, чтобы не слушать своих жрецов. Вот на этом-то мы и будем играть. Ничего, пусть Коминтерн агитирует. Посмотрим, что запоют коммунисты, когда толпа увидит на небе огненные надписи: "Да здравствует великая Британия", "Долой коммунистов" и т. д. Мы им такие чудеса устроим, что это стадо баранов обалдеет. Пара хороших аккумуляторов, сильный проекционный фонарь, штук шесть эффектных электрических разрядов – и грозное изображение Шивы-Разрушителя в облаках и всякую революцию как рукой снимет. Ха-ха-ха.

Часы пробили половину первого.

– Однако Допкинс молчит. Мне это начинает не нравиться.

В этот момент раздался звонок телефона.

Полковник схватил трубку.

– Алло! У телефона Хейс. А, это вы, Допкинс? Наконец-то. Здравствуйте. Ну что у вас слышно? Говорите разборчивее. Не можете, почему? Челюсть? При чем здесь челюсть? Она распухла? Гм… а Рамашандра? Что? Что такое???

Лицо Хейса раздулось и побагровело, как два кило кровяной колбасы.

Пока Допкинс обстоятельно докладывал Хейсу о ночном митинге в доках "Реджинальд Симпль", о своей распухшей челюсти, о бегстве Рамашандры и о прочих менее важных, но все же весьма неприятных вещах, полковник Хейс переменил на своем лице не менее семи самых ярких и элегантных красок.

Цвет кровяной колбасы сменился золотистым цветом свежих фиников, затем стал синим, как небо над океаном, затем зеленым, как тухлое мясо бизона, и наконец белым, как пятно на лбу священного слона Бенареса.

– Проклятие! – залаял полковник в телефонную трубку. – Как вы смели выпустить его из своих дырявых рук? Что? Вы говорите челюсть? К черту челюсть! Вы мало получили еще. Оцепить все вокзалы. Организовать самую тщательную проверку документов отъезжающих, но чтоб Рамашандра был! Поняли? Я ничего не хочу знать.

Полковник Хейс повесил трубку и в изнеможении опустился в кресло:

– Черт возьми… придется попросить министра колоний прислать из Англии хорошего сыщика. Дурак Допкинс положительно никуда не годится. Да.

Получивши солидный нагоняй от разгневанного полковника, Допкинс немедленно же, придерживая распухшую челюсть, помчался на автомобиле лично организовывать пропускные пункты на вокзалах.

Сам Допкинс решил проверять документы на северном вокзале, откуда в два часа ночи должен был отойти поезд на Бенарес.

Как читатель знает, старания полиции не увенчались успехом.

"По всей вероятности, он решил скрываться в Калькутте" – таково было глубокое убеждение Допкинса.

Итак, роковой бенаресский экспресс ровно в два часа ночи отошел от дебаркадера, игриво постукивая на стрелках и увозя с собой престарелого' заклинателя змей Тхату и его прелестную дочь Гхирну.

Перрон опустел. Два красных огня удаляющегося экспресса еще качались во тьме, уменьшаясь с каждой секундой.

Мистер Допкинс стоял, расставив ноги и поглаживая распухшую челюсть, и мечтательно смотрел вдаль.

Четыре агента почтительно застыли в приличном отдалении от своего неукротимого шефа.

Мистер Допкинс испытывал сладостное волнение. Перед его мысленным взором витал образ очаровательной девушки, которая так трогательно заинтересовалась его распухшей челюстью. Среди подчиненных и преступников мистер Допкинс слыл замкнутым и мрачным холостяком, делягой и женоненавистником. Но на самом деле у мистера Допкинса была нежная лирическая душа, не лишенная значительной дозы романтики. И в сердце мистера Допкинса иногда с треском распускались большие тропические розы.

В такие минуты Допкинс переставал быть полицейским и превращался в поэта.

Так было и сейчас. Допкинс мечтал. Прелестное смуглое лицо, озаренное скупым электрическим светом железнодорожных фонарей, смотрело на него из тьмы. О, эти длинные миндальные глаза. Допкинс готов был поклясться, что он уже где-то их видел. О, эта женская рука.

Допкине готов был поклясться, что он уже когда-то чувствовал ее прикосновение. Но когда и где? Было ли это наяву или в мечтательных снах?

Он не мог этого определить.

Тем не менее челюсть мистера Допкинса ныла и напоминала о том, что на рассвете Допкинс должен был отыскать подходящее открытое место, свободное от деревьев, стать лицом к восходящему солнцу и трижды произнести заклинание, написанное на клочке бумаги, которую он получил от прелестной Гхирны.

Допкинс стал ходить взад и вперед по перрону. Он с нетерпением ожидал рассвета. Полицейские агенты уныло зевали.

Рассвет не заставил себя долго ожидать. Звезды одна за другой начали гаснуть. Тогда Допкинс сел в автомобиль и велел везти себя за город. Когда автомобиль отъехал километров за пятнадцать от города, уже почти совсем рассвело.

– Стойте, – сказал Допкинс. – Подождите меня здесь. Едва только взойдет солнце, я возвращусь. Ждите от меня сигнала.

Агенты многозначительно переглянулись и судорожно сжали в карманах револьверы. Допкинс вылез из автомобиля и пошел в сторону от шоссе. Там он выбрал большую и просторную поляну и сел на пальмовый пень, сжимая в руках записку. Вскоре по всему небу разлился смуглый вишневый румянец и над горизонтом показался ослепительный кусок солнца.

Допкинс вскочил на ноги и развернул записку. Он посмотрел в нее и громко прошептал:

– Мистер Допкинс, вы дурак. Клянусь вашей распухшей челюстью. Продолжайте в том же духе. Привет из Бенареcа. Ваш Рамашандра, он же очаровательная индуска Гхирна.

– Постскриптум: "Не забудьте стоять лицом к солнцу и прочитать эту записку громко три раза".

Допкинс дико зарычал и кинулся к автомобилю.

– На телеграф! – закричал он. – Я переверну мир, но поймаю этого негодяя!

Глава девятая
Любовь Рамашандры

Экспресс Калькутта – Бенарес стремительно глотал пространство.

В одном из купе первого класса сидели друг против друга на диванах заклинатель змей и его "дочь" Гхирна.

Читатель, конечно, уже догадался, заклинатель змей был не кто иной, как Хаморами, а прелестная Гхирна Рамашандра, которому как нельзя лучше шло одеяние молодой индуски. Особенно при вечернем освещении.

Рамашандра бешено смеялся.

Хаморами тревожно крутил бородой и хмурился.

– Рамашандра, – сказал Хаморами, – твоя проделка с запиской – это сплошное безумие. Она может погубить нас.

– Дорогой Хаморами, – воскликнул Рамашандра, – я не мог себе отказать в удовольствии разыграть этого осла Допкинса. – Ты затеял опасную игру.

– Ерунда. До восхода солнца Допкинс ничего не будет подозревать. А когда для него все станет ясно, то будет уже поздно. Мы будем в Бенаресе. Не забывай, что наш экспресс делает сто пятьдесят верст в час и в шесть часов утра мы будем на месте.

– Но все-таки, – пробормотал Хаморами, немного успокоившись.

Рамашандра весело сверкнул глазами.

– Успокойся, товарищ. Через час мы будем в Бенаресе. Мне предстоит большая и трудная работа. А перед большой и трудной работой никогда не мешает немного развлечься. Не так ли, Хаморами? А теперь, я думаю, нам надо принять свой прежний вид.

– Как, – воскликнул Хаморами с ужасом, – тогда нас непременно арестуют.

– Именно тогда нас не арестуют. Я не сомневаюсь, что Допкинс в данный момент лихорадочно сочиняет телеграмму о задержании на бенаресском вокзале старика факира и его дочери. Значит, и старик факир и его дочь больше не должны существовать. Верно?

Рамашандра был прав.

Одураченный Допкинс действительно в данный момент стоял у окошечка телеграфа и посылал шефу бенаресской полиции длиннейшую телеграмму о немедленном задержании старика заклинателя змей Тхаты с дочерью Гхирной. В телеграмме подробно описывались приметы беглецов. Что же касается того, что Рамашандра и молодая индуска одно и то же лицо, об этом, разумеется, Допкинс молчал как рыба. Не мог же он в самом деле так свирепо осрамиться в глазах бенаресской полиции.

Poвно в шесть часов утра экспресс пришел в Бенарес.

Все случилось именно так, как предполагал Рамашандра.

Бенаресский вокзал кишел шпиками, которые беспощадно арестовывали всех молоденьких девушек и всех стариков с плетеными корзинами, прибывших с экспрессом.

На этой почве произошло более десяти скандалов, из которых некоторые грозили принять международный характер.

Так, например, одним ретивым сыщиком была арестована вдова покойного генерал-губернатора Бомбея, престарелая мистрис Джонс, а другим был схвачен всеми уважаемый браминский жрец Натеза-Састри, ехавший в Бенарес по известному уже читателю поручению, полученному им от Хейса. Трое дюжих полицейских в течение двух часов пытались сорвать с него якобы фальшивую бороду, пока несчастный жрец не впал в обморочное состояние, так как борода была у него самая что ни на есть настоящая. А некоторые ученые утверждают, что если три дюжих полицейских тянут всеми уважаемого старца за бороду в течение двух часов, то старцу делается очень больно. Больно и противно.

Что касается Рамашандры, то он благополучно избег лестного внимания полицейских и в сопровождении Хаморами отправился к храму Шивы-Разрушителя, где его уже давно со страхом и нетерпением ожидала прелестная танцовщица баядерка Шандромуки.

Храм Шивы-Разрушителя находился в самой возвышенной части Бенареса, в самом его сердце. Окруженный со всех сторон тысячами других храмов, храм Шивы-Разрушителя выделялся среди них необыкновенным великолепием. Его овальные купола, похожие на страусовые яйца, были видны почти со всех пунктов этого пестрого, пышного, шумного, грязного, священного Бенареса Варанаса – "города чистой воды".

Пестрые чудовищные базары, полные ярких тропических овощей и плодов, поражали своими ослепительными красками в этот знойный утренний час. Толстые священные коровы, слоны и масса других священных животных мелькали в толпе торговцев и паломников.

Священный Ганг тяжело катил свои грязные "священные" волны, полные падали, и шоколадные от нечистот.

Возле храма они остановились.

– Ну прощай, – сказал Рамашандра. – Здесь будет мое убежище. Тебе я могу открыться. Здесь я скрываюсь всегда от полиции.

– Здесь? В храме Шивы-Разрушителя? – удивился Хаморами. Рамашандра лукаво улыбнулся.

– Именно здесь. Кому придет в голову мысль, что страшный социалист и безбожник Рамашандра скрывается в доме гневного Шивы?

– Это интересно, – пробормотал Хаморами. – У кого же ты здесь скрываешься?

– У Шандромуки – баядерки и танцовщицы храма, – сказал Рамашандра.

– Гм.

– Если я понадоблюсь тебе, ты должен будешь шепнуть об этом Шандромуки.

– А меня можно всегда найти в храме лиловых обезьян, где я морочу голову верующим своими священными змеями.

С этими словами друзья попрощались. Рамашандра быстро вошел во двор храма, а Хаморами с минуту постоял в задумчивости, еще раз сказал "гм" и отправился по улице, но отнюдь не к храму лиловых обезьян…

Едва только Рамашандра легко стукнул в дверь домика, где жила Шандромуки, как дверь распахнулась и две тонких, смуглых руки обвили шею Рамашандры.

– Рамашандра! Я так беспокоилась за тебя.

С этими словами Шандромуки нежно поцеловала Рамашандру в лоб.

Они вошли в дом.

– Ну, дорогая девочка, на этот раз ты беспокоилась не без некоторых оснований.

И Рамашандра в коротких словах рассказал своей невесте о всех приключениях, пережитых им за последние два дня.

– Надеюсь, что ты больше не будешь подвергать себя опасности, воскликнула Шандромуки, когда он кончил свой рассказ.

Лицо Рамашандры стало серьезным. Он взял обеими руками ее голову и нежно заглянул, в ее большие черные глаза.

– Любовь моя. Запомни раз и навсегда, что до тех пор, Лока мне не удастся окончательно уничтожить произвол и насилие богатых над бедными, я не прекращу своей работы. Ты ведь это хорошо знаешь. Но сегодня до вечера я даю тебе слово не подвергаться никаким опасностям…

Рамашандра замолчал и с улыбкой прибавил:

– Если, конечно, не считать опасностью целовать твои милые руки и глаза.

Прелестное лицо Шандромуки покрылось смуглым румянцем стыда и счастья. И она спрятала его на груди у Рамашандры. И до вечера Рамашандра рассказывал своей возлюбленной чудесные легенды о белом человеке, который отдал свою жизнь за счастье угнетенных. Имя того человека было – Ленин.

Тем временем "Акционерное общество по распространению рюмок для еды яиц всмятку" не дремало.

Глава десятая
Племянник Шерлока Холмса

Кто из читателей не слыхал имени великого английского сыщика Шерлока Холмса?

Я не сомневаюсь, что его слышали многие.

Это имя известно всем, хоть немного знакомым с английской литературой по увлекательным произведениям Конан-Дойля.

Многие из читателей держатся совершенно лишенного оснований мнения, что Шерлок Холмс на самом деле не существовал и что эта поистине непревзойденная фигура великого криминалиста ни более ни менее как фантазия маститого писателя.

Спешу разуверить.

Шерлок Холмс действительно жил в Лондоне на Бейкер-стрит и действительно совершал чудеса сыска.

Доказательством может служить мой роман, в котором с этой же главы начинает действовать знаменитый сыщик Стэнли Холмс – племянник великого Шерлока.

Но прежде чем ввести в роман эту интересную во всех отношениях фигуру, я хочу познакомить читателя с обстоятельствами, сопровождавшими появление на свет Стэнли Холмса.

Положительный читатель готов мне задать весьма разумный вопрос: как у Шерлока Холмса мог быть племянник, когда его единственный брат Майкрофт Холмс был застарелым, женоненавистником и одним из ревностных членов клуба холостяков? Постараюсь ответить на этот вопрос как можно подробнее.

В один прекрасный вечер, когда Шерлок Холмс сидел в своей холостой квартире на Бейкер-стрит и рылся в архиве, отыскивая интересующую его заметку, раздался пронзительный звонок.

– По резкости звонка можно судить, что у дверей стоит какой-то в высшей степени взволнованный джентльмен, – предположил Холмс, пока экономка, почтенная мисс Гудзон, открывала дверь.

Раздались тяжелые, поспешные шаги, и в комнату ввалился брат Шерлока, Майкрофт Холмс. Он, не здороваясь, повалился в кресло и закрыл лицо руками.

– Что с вами, Майкрофт? Говорите, прошу вас. Я вижу, что с вами случилось какое-то большое несчастье, – спросил Холмс, – я предполагаю, что только какое-то очень важное событие могло привести вас ко мне в столь поздний час.

Майкрофт тихо застонал с такой неподдельной тоской, что даже видавший виды Шерлок Холмс побледнел:

– Говорите же, говорите! – повторил он.

Майкрофт тяжело соскочил с кресла и, задыхаясь, забегал по кабинету.

– Это… это… ужасно… – забормотал он, – я не перенесу этого.

Шерлок не более минуты смотрел на своего брата.

Потом он улыбнулся краем губ и сказал:

– Садитесь, Майкрофт, и постарайтесь успокоиться. Ваше несчастье не так ужасно. Ребенка можно будет отдать в приют или какой-нибудь почтенной женщине на воспитание.

– Откуда вы знаете, что мне подкинули ребенка?! – закричал Майкрофт Холме, краснея до корней волос. – О Шерлок, вы ведите мои мысли, как у себя на ладони. Как вы это узнали?

– Как я узнал? Да очень просто. Путем логических выводов, которые привели меня к этому, как выяснилось, довольно разумному умозаключению. Я превoсходно знаю ваш уравновешенный характер и ваши привычки. Я знаю, чта вы не покините вашей квартиры, даже если бы государству грозила гибель. За всю свою жизнь вы только один раз пожаловали меня своим посещением. Если не ошибаюсь, это посещение было вызвано исчезновением чертежей Брюс-Партингтонз; Несмотря на огромную государственную важность этого дела, вы были внешне совершенно спокойны. Из этого следует вполне естественный вывод, что ваше посещение и ваш расстроенный вид вызваны каким-то личным несчастием. Я великолепно знаю, что если бы вашей жизни угрожала опасность, вы не были бы так расстроены, как сейчас. Следовательно, это предположение естественно. отпало. Дальше. Зная ваш характер, я остановился на том, что ваш расстроенный вид вызван только опасением, что какое-то чисто внешнее событие может вывести вас из привычной жизненной колеи. Сопоставляя этот вывод со свежим пятном на ваших полосатых брюках, я пришел к заключению, что вы держали на коленях младенца, который угрожает вашему спокойствию, холостяцкому укладу жизни. Чужой младенец не мог бы вас так сильно расстроить. Следовательно, этот младенец ваш. Теперь расскажите, как вас угораздило довести это дело до такого позорного конца и как эта блондинка, которую по-видимому, зовут Мэри, смогла околдовать такого солидного и положительного джентльмена, как вы?

– О Шерлок, Шерлок! – простонал толстый Майкрофт, – вы видите меня насквозь. Откуда вы знаете, что она блондинка и что зовут ее Мэри?

– Кольцо с инициалом "М", которое я заметил у вас при последнем нашем свидании в клубе, и золотистый женский волос на вашем пиджаке говорят сами за себя, любезнейший Майкрофт.

После этого расстроенный Майкрофт рассказал Шерлоку Холмсу все.

Она была официанткой в клубе и в последнее время угрожала подкинуть ребенка. Он относился к этому скептически и надеялся, что все уладится само собой, пока наконец (о боже мой!) сегодня, выходя из квартиры, он не наткнулся на подкинутого младенца…

Одним словом, после зрелого обсуждения этого происшествия братья решили, что отдавать ребенка в приют безнравственно и что Майкрофт, как честный человек, должен ребенка усыновить.

Так оно и произошло.

Младенец принял славную фамилию Холмса и был наречен в честь дедушки Стэнли.

Описанное выше событие произошло в 1899 году.

Исполнив свой долг перед читателями, я перейду к дальнейшему развитию романа.

Стэнли Холмсу было тридцать лет. Он был высок, сухощав и очень силен. Его большой, выпуклый лоб мыслителя, зачесанные назад волнистые волосы, горбатый нос, вечная трубка во рту и умение играть на скрипке – все это делало его сходство с покойным дядюшкой почти разительным.

Отдав себя с самого детства сыску, Стэнли Холмс пошел по стопам великого дяди, по смерти которого он поселился в знаменитой квартире на Бейкер-стрит.

Сидя в своем уютном кабинете с вечной трубкой в зубах, Стэнли Холмс был погружен в размышление.

– Традиции моего великого дяди, – думал знаменитый сыщик, – исполняются мною в точности. Я никогда не берусь за мелкие неинтересные дела. Я жду большого интересного дела, такого дела, которое дало бы мне возможность прогреметь. Но, как это ни странно, с самого начала моей деятельности я еще не имел ни одного такого дела, которое было бы достойно меня, носящего славную фамилию Холмса. Но я не теряю надежды. Я уверен, что рано или поздно мой час пробьет…

Размышления знаменитого криминалиста были прерваны резким телефонным звонком.

– Алло! У телефона Стэнли Холмс. Кто говорит? Что? Министр колоний? Очень, очень приятно. Ага… Да… да… сейчас еду!

Стэнли Холмс положил трубку и позвонил лакею.

– Пальто и шляпу, – сказал он, – я приеду через час. За это время, Джон, вы приготовьте мой чемодан для продолжительного путешествия.

С этими словами Стэнли Холмс вышел из дому.