Текст книги "Повесть былинных лет"

ГЛАВА 4
О том о сем да о начале путешествия ратного, опасного

– Завелось в лесах наших чудище ужасное, – сделав большие глаза, сообщил Гришка и почему-то испуганно обернулся на приоткрытую дверь избы.

– Лихо Одноглазое! – добавил Тихон. – Добрый люд пужает, никакого спасу от него нет.

– Пужает, говоришь? – задумчиво протянул Муромец.

– Знавал я одно Лихо, – подал голос Колупаев. – Правда, не с одним, а с двумя глазами. Лучшие годы я ей отдал. Разошлись мы потом. Забрала Марья детишек и в Астрахань к купцу одному сбежала.

– Бабы! – Илья значительно потряс указательным пальцем. – Вероломное племя!

Гришка с Тихоном очумело переглянулись. Похоже, к их зову отчаяния великий богатырь остался равнодушен.

– Помоги нам, Муромец, – жалобно заканючил Тихон. – Князюшка с нас три шкуры сдерет, если мы без тебя к нему воротимся.

– Сдерет, и правильно сделает! – пробасил Илья. – Вы-то небось, охламоны, с чудищем-то не справились?

– Не справились! – грустно вздохнули дружинники.

– А разве оно кого-нибудь у вас уже сожрало? – спросил Степан, помогая Муромцу освободиться от истлевшей от времени рубахи.

– Нет, не сожрало, – честно ответили братья. – Дровосеков вот напужало. Они у нас впечатлительные больно. Чуть что – за топоры…

– Паршивый народ дровосеки, – отозвался Илья. – Сплошная пьянь!

– И то верно, – согласился с богатырем кузнец. – По мне, если кто дровосек, то уже как бы и не человек, одно людское подобие.

Обнаженный по пояс Муромец выглядел внушительно, словно все эти годы не на печи лежал, а каждое утро бревна стопудовые по лесу таскал, а вечерами дрова топором рубил.

Вот что значит сила русского духа!

– Ну так как с Лихом-то? – напомнили княжеские племянники.

– А что Лихо? – улыбнулся Илья. – Не буди Лихо, пока оно тихо!

И они с Колупаевым весело заржали.

– Но как же…

– А кто сказал, что я обязан вам помогать?

– Но ты ж богатырь!

– Да какой я, к лешему, богатырь, – махнул рукой Муромец. – Вот он настоящий богатырь, а я так, случайно в герои попал.

Гришка с Тихоном недоверчиво посмотрели на Степана.

Кряжистый невзрачный мужичок на героя совсем не тянул. Вот Муромец это да, косая сажень в плечах, поперек себя шире. Вот такой и должен быть настоящий силач! А это что? Торговец леденцами, а не богатырь.

Но, к счастью, дружинники мысли свои озвучить не посмели.

Они только представили, как приводят пред ясны очи Всеволода вместо Муромца этого мужичонку, и им сразу же сделалось плохо.

– А по мне, так никакой проблемы и нет вовсе, – отозвался Колупаев. – Ну завелось в лесах Лихо, ну и что с того? Никто ведь от него не пострадал.

– А как же дровосеки?!! – возразили братья.

– А что дровосеки? – в свою очередь возразил Степан. – Велика беда – рассудка лишились. Да у них тех мозгов отродясь не было. Нет, ребятки, на халяву вы решили Муромца потревожить. Эта работа местного воеводы, а не великого богатыря.

– И то верно! – согласился с кузнецом Илья. – Конечно, спасибо тебе, Степан, за добрые слова, но никакой я не богатырь и уж тем более не великий.

Гришка с Тихоном окончательно перестали что-либо понимать.

До этого им хоть что-то было ясно. Теперь же они совсем запутались и думали лишь о том, как бы избежать неминуемого наказания.

– Подсоби мне, Степан! – попросил Муромец, и они с кузнецом принялись вытаскивать из заросшего паутиной чулана огромный, тяжеленный сундук.

За работой богатыри и не заметили, как добры молодцы в расстроенных чувствах покинули избу.

– А что в сундуке? – поинтересовался Колупаев, вытирая о штаны выпачканные руки.

Илья зычно чихнул.

– Доспехи мои ратные, меч-кладенец да копье булатное, – ответил Муромец, сбивая кочергой ржавый замок.

С тоскливым скрипом поднялась крышка. Илья хмыкнул, вытаскивая из сундука огромную позвякивающую кольчугу.

– Это все мне отец сделал, – с любовью сказал богатырь, неторопливо перебирая доспехи. – Где он сейчас, случайно не знаешь?

– Да вроде в Туле, – неуверенно ответил Степан. – Знатной оружейной мастерской заведует. Все князья у него оружие булатное заказывают…

Поверх отыскавшейся в сундуке льняной рубахи Илья надел славную кольчугу, затем нацепил поручи и подпоясался кожаным поясом. На самом дне сундука под оружием отыскал кольчужные штанцы, остроконечный блестящий шлем и атласный плащ.

Ярко-красные сапоги с медными бляхами Муромец натянул в самом конце. Повел плечами, попрыгал на месте.

Пол под ногами богатыря жалобно скрипнул, и правая нога Ильи с треском провалилась.

Муромец выругался и, высвободив ногу, повесил на пояс меч, а за спину копье булатное в плетеном чехле.

– Ну, вроде как все, ничего, кажись, не забыл… – Колупаев с восхищением смотрел на богатыря.

Особенно кузнецу нравился атласный плащ Муромца, расшитый по краям золотом. Узоры были замысловатые, изображавшие диковинных птиц.

– Вот, – виновато добавил Илья, – все это мне отец на шестнадцатилетие и подарил. «Ступай в свой первый ратный поход, сынок! – молвил он мне тогда. – Не дай в обиду Русь-матушку!» Конечно, я в молодости был помельче, нежели сейчас. Видно, старик переделал кольчугу да прочую амуницию. Все ждал, что сын его проснется. И вот теперь я готов идти в ратный поход!

Колупаев кивнул, и они с богатырем выбрались на двор.

Муромец двигался еще неуверенно, хотя сил в нем, видимо, было немерено. Поди встань сразу на ноги после сна беспробудного, анабиозного.

Одернув позвякивающую кольчугу, Илья заглянул в сарай, покачал головой, поправил съехавший на макушку шлем.

– Издохла лошадка! – сообщил он ожидавшему у повозки Колупаеву. – Отличный конь был, тяжеловес, Саруманом звали.

– Да что уж… – отмахнулся кузнец. – Зачем тебе конь, коль у меня есть отличная телега?! Залезай назад!

Муромец усмехнулся и, обнажив меч, косо обрезал большую часть своей гигантской бороды, которая, словно хвост Змея Горыныча, волочилась за ним по пыльной земле.

– Куда поедем, друг Степан, на север, на юг аль на запад?

– Да почем я знаю, – пожал плечами Колупаев и, послюнявив палец, попробовал определить направление ветра.

Ветер дул строго на запад.

– Вот туда и поедем, – махнул рукой кузнец, понукая лошадку.

* * *

Огромный булыжник с грохотом врезался в закрытые ставни.

Всеволод вздрогнул и, заглянув под кровать, достал оттуда огромный охотничий лук.

– Да ты что, князюшка?!! – испуганно пролепетал Николашка. – Неужель ты собрался…

– Вот-вот, – грозно кивнул князь. – Сейчас я к ним выйду, сейчас я им задам!

Уже второй час как княжеский терем пребывал в осаде.

С первыми лучами солнца разъяренные дровосеки, разбившись на маленькие отряды, взяли терем в плотное кольцо. Княжеские дружинники, понятное дело, разбежались. Кое-кто, правда, удрать не успел и теперь прятался в погребах. На помощь извне рассчитывать не приходилось. Весь удельный люд с интересом наблюдал, чем же это все закончится.

– Выходи, супостат! – донеслось снаружи. – Выходи, тиран! По-хорошему выходи!!!

– Сейчас! – прокричал Всеволод. – Обождите пару минут, засранцы.

Дровосеки немного успокоились, решив подождать.

Еще пара булыжников неуверенно грохнула в ставни.

Князь натянул лук, повесил за спину огромный колчан со стрелами и, отпихивая с пути подвывающего Николашку, решительно спустился в нижние покои, а оттуда вышел на крыльцо.

Дровосеки мгновенно затихли. На их испитых бородатых лицах читалось искреннее недоумение. А когда они узрели в руках Всеволода лук, к недоумению добавилась изрядная порция страха.

– Ну и чаво?!! – злобно поинтересовался князь, накладывая на тетиву длинную стрелу.

Дровосеки в ужасе попятились от крыльца.

Вплоть до этого самого момента все у них шло как по маслу. Вот они несутся в пьяном угаре через лес, вот с ликованием окружают княжий терем, пинками да тумаками разгоняя немногочисленную княжью дружину… Казалось бы, вот сейчас, сейчас сроют ненавистный терем к лешего матери…

Вышедший на крыльцо Всеволод все испортил.

Ведь по идее он должен был сейчас, дрожа от страха, прятаться в погребе вместе с остатками своей храброй дружины. Ан нет. На крыльцо вышел, глаза гневом сверкают, в руках лук. Не князь, а одно загляденье!

– Ну, и чаво же вам надобно, уркам безродным? – снова прокричал князь, не ослабляя тетивы.

Дровосеки растерянно переглянулись.

И действительно, чего это они ни свет ни заря подорвались, топоры похватали и к княжьему терему почесали? Без причины, выходит?

Вперед выступил здоровый конопатый детина с окладистой бородой. Сразу видно, сельский умник.

– На поклон пришли мы к тебе, князюшка, – льстиво проблеял он, не сводя взгляда с наложенной на тетиву стрелы.

– С топорами-то? – Всеволод лукаво изогнул левую бровь.

Конопатый недоуменно огляделся. И в самом деле, все дровосеки были вооружены, да и у него в руках имелась внушительных размеров секира.

– Так енто же орудие труда нашего! – быстро нашелся конопатый. – Средство к пропитанию. Дома-то не оставишь, а то украдет еще ненароком кто. Народ сейчас лихой. Детишки без хлеба останутся…

Князь демонически усмехнулся, зловещая стрела дрогнула. Конопатый судорожно сглотнул и на всякий случай опустил секиру на землю. Остальные дровосеки последовали его примеру.

– Так-то лучше, – кивнул князь, ослабляя тетиву. – Еще раз спрашиваю, чего пришли?

– Не корысти ради, – ответил конопатый, – а токмо для твоего же блага. Совсем измучились мы на вырубке. Староста лютует, Лесовик первач требует в плату за лес. Совсем житья не стало, а мы-то ведь на тебя, князюшка, работаем.

Всеволод снова кивнул: продолжай, мол.

– Мы тута посовешались, – продолжил конопатый, – и пришли к всеобщему мнению. Вот наши требова…

Князь снова натянул лук.

– То бишь нижайшая просьба, – быстро поправился дровосек. – Просим тебя, Ясно Солнышко, уменьшить трудовой день на два часа, а также разрешить нам созывать рабочее вече и назначить своего старосту. Все согласно ентой… – конопатый запнулся, – ентой греческой дерьмократии.

– И где это вы только слов таких заумных понабрались? – усмехнулся Всеволод. – Уж не от Пашки ли Расстебаева?

Услышав имя знаменитого расейского смутьяна, дровосеки испуганно зашептались.

«Скорее всего, Пашкиного языка дело, – хитро прищурившись, подумал князь. – Ох поймаю я тебя, Расстебаев. Ох, и вздерну на виселице другим в острастку, себе в удовольствие».

За голову смутьяна в землях расейских было назначено большое вознаграждение. Удельные князья обещали за Пашку столько же золота, сколько он сам весит. Но Расстебаев был хитер как лис. Прознав о вознаграждении, назло всем взял и по специальной восточной диете худеть начал. Весить стал в итоге всего ничего: кожа да кости, да язык острый. Кому столько золота нужно? Не стоит все это дело такого вознаграждения. Ведь ловить Павла ох как было непросто, да и опасно…

– Дерьмократия, значит! – повторил Всеволод. – Ну, будет вам сейчас ента дерьмократия.

И, обернувшись, князюшка зычно крикнул:

– Николашка, давай!

Из терема как ошпаренный выскочил Николашка, катя перед собой огромную деревянную бочку.

– Порох!!! – заголосили дровосеки и, забыв про свои топоры, бросились врассыпную.

– Стойте, ироды! – закричал Всеволод. – Не погубить вас хочу, а напоить вином славным, крепким!

Услышав магическое слово, дровосеки как по команде остановились и с не меньшим рвением кинулись обратно.

А Николашка тем временем уже поставил бочку на попа и ловко выбил деревянную крышку. Сладостный запах, идущий от бочонка, развеял последние сомнения бунтарей.

– Да здравствует Всеволод! – хором проревели улыбающиеся дровосеки. – Да здравствует князюшка!

Как по волшебству в руках трудового народа тут же возникли деревянные кружки.

Довольный Николашка подбежал к князю:

– Все исполнено согласно твоему велению. Дешевое заморское вино из дальних погребов.

– Да, и еще, – сказал Всеволод, с удовольствием наблюдая за веселящимися вокруг бочки дровосеками, – распорядись, чтобы к вечеру дружинники телеги подогнали для развоза супостатов.

Николашка быстро кивнул и уже было собрался исчезнуть в тереме, но князь его остановил:

– Это еще не все, пиши новый указ… – Секретарь с готовностью извлек из-за пазухи кусок бересты и маленький огрызок черного угля.

– С завтрашнего дня, – принялся диктовать Всеволод, – я, князь удела Сиверского Всеволод, повелеваю на всей принадлежащей мне земле ввести двенадцатичасовой рабочий день. Для лесных тружеников, в частности, к этим двенадцати часам добавляю еще – два.

– Но как же… – Николашка с восхищением посмотрел на Всеволода, затем перевел взгляд на веселящихся дровосеков, затем опять на Всеволода.

– Дерьмократия! – многозначительно произнес князюшка, прикладывая к сургучу на указе фамильный золотой перстень.

* * *

Совсем отчаялись княжьи племянники. Понятное дело, что без Ильи Муромца им возвращаться домой ни в коем случае не следовало.

На этот раз дубовой палицей князюшка наверняка не ограничится.

– Что же делать? – в отчаянии спросил Гришка, понуро садясь на небольшой пенек у дороги. – Порешит нас Всеволод, как пить дать порешит, седалищем чувствую.

– То-то и оно, – согласился с братом Тихон. – Бежать нам, Григорий, нужно, бежать, пока не поздно.

– Да куда ж тут убежишь?..

– Ну, к тем же грекам, в эллинские земли. Говорят, русичам там охотно кров дают.

– Кто говорит?

– Да вот…

– Хорош брехать! – разозлился Гришка. – Где это видано, чтобы русский человек на носатых работал, за кордон бежал из земли расейской?

– Ну так там же все хорошо, – попытался возразить Тихон. – Культура, цивилязация, высокий уровень жития-бытия. Нужники прямо в домах, так сказать, все удобства!

– Удобства, значит? – окончательно рассвирепел Гришка. – Да на кой ляд мне все енто надо? Мне и тут, в Расее, жить хорошо. Пусть и под кустом каждый день сажусь, пусть иногда получаю от князя по головушке крепкой палицей, но зато это все наше, родное, расейское! И князюшка, и кустик, и палица тяжелая, из славного русского дуба выструганная. А так увидит тебя какой-нибудь грек и нос. свой тут же в сторону поворотит. К емигрянтам везде отношение как к псам безродным. Нет уж, пускай лучше меня князь порешит собственноручно, чем я в эту заграницу отправлюсь!

– Ну, тогда… – задумчиво протянул Тихон, – может, к половцам податься?

– Ты что, братишка, совсем сбрендил? – Григорий вытаращился на Тихона так, словно у того шапка на голове загорелась. – Да ты знаешь, ЧТО они с русичами беглыми делают?

– Знаю, – кивнул Тихон, – кумысом с кровью поят да козьим сыром потчуют.

– А ты когда-нибудь пробовал этот их кумыс?

– Не-а, не пробовал. А что?

Гришка на время запнулся, не в силах подобрать подходящее словцо.

– Ты, братец, конскую мочу когда-нибудь пил?

– Чаво?!!

– Вкус тот же!

– А ты что же, получается, пил?

– Что пил?

– Ну, кумыс ентот.

– Ты за кого меня принимаешь? – огрызнулся Гришка. – Конечно, не пил, но от других слыхивал, что это страшная дрянь. Пить ее худшая из пыток для русского человека. Ну а козий сыр… От одного его запаха русич в обморок падает. Твои, Тихон, старые валенки по сравнению с этим сыром цветочное благовоние!

– Значит, и к половцам бежать нет смысла, – закручинился Тихон, поигрывая висящей на поясе ратной булавой.

– То-то и оно! – веско буркнул Гришка. – Ты, брат, как хочешь, а я в Расее остаюсь. Мне что грек, что половец – сучий сын… А наши… Наши роднее!

Помолчали.

Погрустили.

– Эй! Да никак княжий гонец скачет! – вдруг встрепенулся Тихон.

– Где? – резво вскочил с пенька Гришка.

– Да вон пылища какая!..

И впрямь княжий гонец Ерема! Глаза вытаращены, язык набок, нос по ветру. Впрочем, и выражение лошадиной морды мало чем отличалось от выражения физии ездока.

– И как это он только нас отыскал? – с восхищением прошептал Гришка.

О Ереме, гонце князя Всеволода, на Руси ходили целые легенды. Одни сказывали, что якобы видели его одновременно сразу в нескольких местах, другие толковали, что княжеский гонец имеет особо прирученного дятла, который и выслеживает для него разных ждущих весточку людей. Так или иначе, но обладал Ерема неким волшебным даром быстро отыскивать нужных князю дружинников аль купцов, аль какой другой необходимый люд..

– Стой, окаянная! – визгливо прокричал Ерема и, по обыкновению, пронесся мимо оторопелых княжеских племянников.

Окутанные с ног до головы клубами дорожной пыли, Гришка с Тихоном смачно чихнули и, проводив взглядом умчавшегося гонца, недоуменно переглянулись.

Через пару минут Ерема снова появился на дороге.

– Развернул! – радостно прокричал он дружинникам. – Развернул окаянную! Стой, кому говорю, сто-о-о-о-й!!! – Снова столб пыли.

Гришка с Тихоном бросились в сторону, и Ерема, грязно ругаясь, галопом промчался мимо, скрывшись в том же направлении, откуда и приехал.

– Чудны дела! – покачал головой Тихон, отряхивая пыль. – Может, и не к нам гонец спешил?

Тихон в ответ лишь пожал плечами.

Ерема снова возник на дороге где-то минут через десять. Гонец шел пешком, ведя под уздцы совершенно безумного вида взмыленную лошадь.

– Насилу остановил, – пожаловался он обомлевшим княжеским племянникам. – Раньше вот у меня скакун был – загляденье, Леденцом звали. А этот…

Ерема со злостью замахнулся на лошадь.

– Совершенно не слушается команд. Только два слова и знает: «сено» и «спать».

Остановившись рядом с дружинниками, Ерема порылся в седельной сумке и достал оттуда небольшой свернутый в трубочку кусок бересты.

– Вот это вам от князя Ясна Солнышка… – Гонец нетерпеливо протянул молодцам княжью весточку.

– Э… – смущенно замычали Гришка с Тихоном.

– Что, неграмотные? – смекнул Ерема.

– Да нет, грамоте учились, – ответил Тихон, – просто Николашкины каракули так просто с ходу не разберешь.

Гонец тяжело вздохнул и нараспев, зычно прочел:

– Повелеваю вам, двум обормотам, без малейших отлагательств исполнить мое второе указание: искать клятого летописца, что мое имя опозорил, чтоб ему пусто было!

– А как же… – начали было братья.

– Постскриптум, – зычно добавил Ерема.

– Что пост?.. – испугались дружинники.

– Енто по-заморски, – пояснил гонец. – Итак, постскриптум, дополнение то бишь. Лихо Одноглазое само из удела Сиверского сбежало, так что вам, охламонам, можно сказать, повезло. И подпись: князь Сиверский Всеволод.

– Фух, – вздохнули с облегчением дружинники. Как говорится, нет худа без добра.

* * *

Конечно, Степан понимал, что ввязались они с Муромцем в совершенно безнадежное дело: летописца сыскать. Как же, сыщешь ты его, коль ни имени не знаешь, ни места его проживания.

Но лиха беда начало. Стали Колупаев с Ильей встречный люд на дороге расспрашивать. Так, мол, и так, слыхали вы о таком, а ежели слыхали, то что? Но все сведения были обрывочные, разрозненные, противоречивые.

Кто говорил, что в Вологде этот летописец окопался, кто утверждал, что на Ижоре супостат проживает, труды лживые строчит.

Непонятно.

По одним сведениям, он монах, по другим – грек древний, по Руси на осле путешествующий.

Одним словом, темный лес и злые половцы!

– Так дело не пойдет! – решительно заявил Колупаев после того, как один крестьянин стал клясться да божиться, что сей летописец женщина.

Муромец даже за копье булатное схватился, так этот мерзавец ему надоел. Говорливый крестьянин попался на редкость.

Увидел копье и сбежал. Ну, туда ему, болезному, и дорога…

– И вправду мы так ничего не добьемся, – согласно кивнул Илья. – Совсем запутались. Нужен нам мудрый совет, не знаешь ли ты, Степан, у кого бы испросить?

Колупаев задумался.

Брехунов на Руси выше крыши княжеского терема. Никому доверия не было, особенно дровосекам. Все брешут. Даже князья, но у тех это профессиональное.

– Есть одно место, – наконец изрек кузнец, – но не знаю я, правда ли это, хотя попробовать стоит.

– Рассказывай! – решительно потребовал Муромец, и Степан рассказал…

* * *

До нужного места они добрались засветло.

На небольшом холме стояло гигантское изваяние, вернее, часть изваяния, а именно: громадная человеческая голова.

– Мне Кощей под пытками рассказывал, – шепотом сообщил Илье Колупаев, – и про место это, и про чудеса неслыханные.

– А может, соврал он?!! – усомнился Муромец.

– Под угрозой чесночной похлебки? – рассмеялся кузнец. – Я бы враз кровососа ею накормил, коль заметил бы, что врет мне все.

При ближайшем рассмотрении холм оказался песчаным, а голова…

– Ешки-матрешки!.. – прохрипел Муромец, изумленно тараща глаза. – Да она ведь живая!

– Конечно, живая! – подтвердил кузнец. – Это и есть Мудрая Голова!

Мудрая Голова, судя по всему, дремала.

Венчал ее дивной красоты боевой шлем. На лице Головы имелась буйная растительность: длинные усища и борода, полностью скрывавшая шею или то, что там у нее (Головы) от шеи осталось.

– Говорят, славный был витязь, – сообщил Степан. – Из народа велетней, проживающих на севере. Вот, забрел на Русь и головушку свою здесь сложил.

– Дык енто еще ухитриться надо! – покачал головой Муромец, дивясь диву дивному.

– Говорят, что его сам князь Змей Змеевич… того… – добавил Колупаев. – Одолел в равном бою.

– Чудно, – выдохнул Илья, рассматривая трепещущие ноздри обезглавленного великана.

Голова безмятежно дышала, ноздри с шумом засасывали в себя воздух и с таким же шумом выталкивали его наружу. Пахло от Мудрой Головы, как ни странно, медовухой.

«Хорошо, что повозку с Буцефалом мы оставили далеко отсюда, – подумал Степан, легонечко дергая Мудрую Голову за левый ус. – То-то конячка бы испужалась, удар Буцефалушку бы на месте и хватил!»

Главная причина, по которой богатыри оставили повозку в стороне, была в том, что к Мудрой Голове (как говаривал Кощей) следовало подбираться в полной тишине и не дай бог разбудить ее раньше времени. В противном случае голова начинала страшно ругаться и плевать в незваных гостей едкой слюной.

Ясное дело, не любил обезглавленный великан непрошеных гостей. От того, наверное, не любил, что те вопросов слишком много ему задавали. Вот и оборонялся, бедняга, как мог. А плевок такой громадины… страшно и подумать.

Мудрая Голова не просыпалась.

Кузнец дернул за ус сильнее.

Голова шевельнула бровями, подвигала мясистым носом и сладко зевнула.

– Если сейчас чихнет, – предупредил Колупаев, – то нам звездец.

Муромец тут же воткнул в песок длинное копье и крепко за него ухватился.

– Не поможет, – кисло усмехнулся Степан.

Но Мудрая Голова не чихнула.

Открыв правый глаз, она с неудовольствием уставилась на двух посмевших потревожить ее сон незнакомцев.