Текст книги "Мои друзья медведи"

Новая мама

К палатке я добрался уже в густых сумерках, основательно перемесив на просеке вконец раздрябший от наступившего тепла, насквозь пропитавшийся водой снег. Из рюкзака не было слышно ни звука. Забрался в палатку, осторожно снял драгоценную ношу и поставил на спальный мешок. Рюкзак зашевелил боками, из него послышались предупреждающие звуки – не то фырканье, не то кашель: косолапики решительно заявляли о своем присутствии. Я развязал рюкзак, предоставив малышам свободу действий, а сам вышел подогреть для них молоко. Вернувшись, обнаружил, что рюкзак стоит на своем месте. Мишки и не думали из него выбираться.

На улице горел костер. Свет его короткими отблесками освещал палатку, позволяя в какие-то моменты рассмотреть малышей. Видны были только две высунувшиеся из мешка круглые головки с торчащими вбок ушами. Недолго думая, я перевернул рюкзак вверх дном, слегка тряхнул – и малыши вывалились живыми комочками к самым моим ногам. Но видно было так плохо, что я действовал больше на ощупь. Решил зажечь фонарик, направив его свет на крышу палатки, чтобы не испугать медвежат. Свет фонаря не произвел на них никакого впечатления, и я, не делая резких движений, стал по очереди предлагать медвежатам теплую соску, смоченную незнакомым молоком. Тут же малыши получили клички. Самый крупный стал Тошей, самочку я назвал Катей, а самого маленького, с белым ошейником, – Яшкой. Тоша деловито обнюхал соску, забрал ее в рот и немного пососал, удалось накормить и Катю. Яшка наотрез отказался есть, и все мои ухищрения ни к чему не привели. Как только я подносил соску ему ко рту он замирал, сжимался, каменел всем телом. Казалось, что даже глаза его останавливались, смотрели, не мигая, в одну точку, хотя при тусклом свете фонаря я не мог этого видеть. Я вставлял ему соску в рот и надавливал на нее пальцем, чтобы пошло молоко. Яшка не сопротивлялся, не двигался, но ворочал языком, выталкивал соску изо рта, и все молоко вытекало обратно. Я решил не мучить медвежонка, а дать ему привыкнуть к новой обстановке. Выставил молоко наружу, потушил фонарь и залез в спальный мешок, предоставив малышам самим выбрать себе место для ночлега.

Проснулся от того, что кто-то ворочался у самого моего лица, пыхтел и упорно царапал клапан спальника. Решил отодвинуть пришельца, но познакомился с острыми когтями. Зажег фонарик. Нарушителем оказался Тоша. Не обращая внимания на появившийся в палатке свет, он упорно лез ко мне в мешок, совершенно точно определив, что в мешке будет теплее. Я никак не разделял его желаний, повернулся на бок, закрыл клапан спальника, и Тоше ничего другого не оставалось, как смириться со своей участью. Он улегся рядом и тут же мирно засвистел носом, время от времени вздрагивая во сне, как маленький ребенок. Утром обнаружилось, что все три медвежонка, сбившись в кучу, спят на углу спального мешка. Мое появление их не очень обеспокоило, но они отодвинулись в дальний угол палатки и уселись на мотке капроновой веревки.

Утро только начиналось. Выбравшись из палатки, я умылся колючим снегом и принялся греть молоко. Угли костра засыпало ледяной крупой, которая выпала ‘ночью, и мне пришлось настрогать «ежиков», чтобы быстро разжечь огонь. Дело это не хитрое, но требует определенного навыка. Нужно присесть на корточки, упереть нож обушком в колено и, двигая по лезвию сухой палкой, срезать с нее стружку за стружкой, не отрезая их совсем от палки. Получится ежик, т. е. палочка, от которой во все стороны торчат стружки. Загораются ежики быстро. Три-четыре таких ежика позволяют без особого труда развести костер в любую погоду.

Из двери палатки изредка выглядывали смешные мордочки, с любопытством водили глазами и тут же исчезали обратно – ни один из медвежат так и не решился выйти наружу. Как только я принес молоко, Тоша и Катя самостоятельно пососали из тугой соски, а с Яшкой пришлось повозиться. Усевшись с ним рядом, я осторожно вставлял ему соску в рот, но медвежонок тут же поворачивал голову набок – и соска выпадала. Я вновь аккуратно вставлял ее обратно. Яшка, как заводная игрушка, медленно поворачивал голову в другую сторону – и соска опять выпадала. Так продолжалось несколько минут. Я уже совсем отчаялся его покормить, как вдруг он засосал быстро-быстро. Уши его при каждом глотке нервно вздрагивали, морда вытянулась, немигающие, округлившиеся глаза остановились, весь он напрягся, и только черный нос нетерпеливо шевелился из стороны в сторону. Так же неожиданно, как и начал, он бросил сосать и замер. Но теперь-то я знал, что его можно накормить!

Еще долго Яшка сосал плохо. Это был очень худой медвежонок – мешочек с костями. Первые дни он отсиживался где-то в уголке палатки, предпочитал одиночество. Тоша с Катей проявляли активность, деловито обследовали палатку, часто затевали игру. Уже с первого кормления, как только медвежата забирали соску в рот и начинали сосать, они издавали характерные ритмичные звуки «…ер-ер-ер-ер-ер-ер-ер…». Такие звуки медвежата издают, когда сосут медведицу. Значит, они приняли искусственное питание. После еды малыши быстро засыпали. Было интересно наблюдать, как только что шаливший медвежонок поворачивался на живот или на бок и мгновенно засыпал, как будто выключателем щелкнул! Дневной сон редко продолжался дольше 40 минут. Проснувшиеся малыши часто играли. Игра эта была веселая, но неумелая —"они тыкались носами друг в друга, толкались лапами и тут же расходились. Палатку они обходили постоянно, внимательно обследовали утлы, спальный мешок, лежавший моток веревки и все завязки на двери.

Прошло уже больше суток после того, как я принес медвежат, но они еще ни разу не опорожнились, Я заглядывал во все закоулки палатки, в складки спального мешка, в моток веревки и ничего не находил. Я делал им положенный массаж, регулярно протирал анальную часть тела ваткой, слушал, бурчат ли животики. Животики бурчали, лужицы были, а фекалий не было. Они появились через двое суток – небольшие колбаски грязно-зеленого цвета, причем одновременно у всех троих, чему я был бесконечно рад.

В хлопотах прошло два дня. Снегу было еще много, и я все раздумывал над тем, как такие маленькие медвежата – вес каждого едва достигал двух с половиной килограммов – могут следовать за матерью по лесу. Дело в том, что малыши должны идти точно следом за матерью. Если медведица пойдет по снегу, они неминуемо провалятся в лунки ее следов. Крепкие насты, способные выдержать вес медведя в здешних местах, – явление редкое. По-видимому, по этой причине семья покидает берлогу, когда в лесу появляются обширные проталины, однако и в эту пору малышам нужно быть достаточно физически подготовленными, чтобы преодолевать лужи, валежник и другие бесчисленные препятствия, которых в лесу так много. Вскоре медвежата рассеяли все мои сомнения, преподав урок истинного мужества.

Была вторая половина дня. Солнце щедро светило, а с юга подул слабый, но ровный, плотный, напоенный теплом ветер. Снег таял на глазах. Под ним показалась вода. Белый, искристый, подернутый блестящей корочкой наст превратился в мокрый грязно-серый снег, рассыпающийся от легкого прикосновения на ледяные крупинки. В лесу появился особый запах, какой бывает только весной, когда еще не лопнули почки, но деревья уже прогрелись, и кисловатая прель старой осиновой коры смешалась с тонким ароматом разогретой еловой смолы. Упругий ветер шевелил повислые веточки берез, толкал в лицо мягкими волнами.

Беспрестанно тянула свою нежную, весеннюю песню синица, во всех концах леса тарахтели дятлы. Стояла такая пора, что дух захватывало! Из сказочного царства меня негромко, но настойчиво вывели медвежата. Я оглянулся. Три малыша сидели снаружи палатки и таращили глаза на окружающий их мир. Я решил не загонять детенышей обратно – пусть побудут на солнышке – и отошел к навесу, что-; бы набрать в котелок чистого снега для чая. | Услышав за собой какой-то шум, я оглянулся и поразился – все три медвежонка бежали ко мне. Проваливаясь в снег, они отчаянно карабкались из него, обваливая сыпучие края, лезли, лезли вперед! Когда нас разделяло пространство в метр, они внезапно остановились. Значит, те два дня, что мы провели в палатке вместе, не прошли даром. Медвежата перестали меня бояться, ознакомились с моим запахом, а перемещающийся на светлом снежном фоне темный объект, т. е. я сам, вызвал у них стремление двигаться за ним. Иначе говоря, проявилась реакция следования, которая бывает выражена у животных, ведущих семейный образ жизни. Это один из главных механизмов, обеспечивающих детенышам связь с матерью, – везде и всегда следовать за ней, причем на таком расстоянии, чтобы не отстать, не потерять ее из вида. Чтобы проверить свое предположение, я решил медленно пройтись по просеке вдоль полянки, на которой стояла палатка.

Реакция следования у медвежат 1-го года жизни

Как только расстояние между нами стало увеличиваться, медвежата решительно двинулись следом. Я чуть прибавил шагу – и малыши рванулись вперед. Они бесстрашно бросались в лужи, карабкаясь через валежник, падали, тут же вскакивали и вновь спешили вперед, пробираясь сквозь мелкий кустарник, который должен был казаться им настоящим лесом! Ничто не могло остановить их стремления во чтобы то ни стало не отстать, догнать меня. Было заметно, что малыши сильно возбуждены. Они часто дышали приоткрытыми ртами, движения их стали резкими, торопливыми. Догнав меня, они остановились у самых моих ног. Все трое мелко дрожали от охватившего их напряжения. Я пожалел малышей. Медленно передвигаясь, выбирая места посуше, пошел к палатке, сопровождаемый эскортом маленьких, но упрямых, стойких и сильных зверюшек.

Мне не раз приходилось слышать, как медведица подзывает к себе медвежат. Звук этот не очень громкий, но чистый и похож на щелканье языком, только пониже тональностью. Возможно, медведица и производит его с помощью языка и небной перегородки. Нечто похожее можно слышать у всех медведей (у самцов тоже), когда они бывают возбуждены. Между тревожными «у-фф, чу-ф-ф-, чу-ф-ф» иногда различается короткое негромкое «нго». Это и есть звук, похожий на позывной сигнал медведицы. Как только медвежата пошли за мной, я, больше произвольно, чем продуманно, стал щелкать языком, приблизительно имитируя звуковой сигнал медведицы-матери. Быстро сообразив, что это будет необходимо в дальнейшей работе с малышами, я продолжал щелкать языком, регистрируя временной интервал между отдельными сигналами в серии, число и продолжительность серий. Потом все это записал. В дальнейшем звук сигнала изменился – я научился подавать его громко, и он безотказно служил надежной связью между мною и медвежатами в продолжении всей работы.

На следующий день мы снова прошлись по лесу. Я шел впереди, подавая время от времени звуковой сигнал, малыши спешили сзади, стараясь не отстать от меня более чем на метр. Прогулка затянулась, так как медвежата быстро научились обходить лужи, мелкие препятствия, встречающиеся на пути, а я двигался медленно, то и дело останавливался и дожидался их. Вид у них был сосредоточенный и спокойный, но лишь до того момента, пока я не начинал убыстрять шаги. Как только расстояние между нами увеличивалось до 3–5 метров, медвежата бросались напролом, сильно спешили и возбуждались до такой степени, что начинали нервно вздрагивать, а потом и трястись всем телом так, что ноги их ходили ходуном. Заметив, наконец, что резиновые сапоги и теплая куртка имеют явное преимущество перед «медвежьей одежкой», я поспешил в палатку. Детеныши промокли насквозь, и на спальном мешке сразу появилось несколько пятен, по всей видимости, не только от того, что медвежата вымокли. Тут же, сбившись в плотный комок, они заснули крепким сном, не дожидаясь, когда я приготовлю им молоко. Вот так я стал для медвежат «стимул-объектом», подменив им мать. Конечно, такая связь укреплялась еще и через кормление, но все же пища не могла оказать на медвежат столь сильное воздействие, что и подтвердилось в дальнейшем.

Медвежата быстро усвоили вид самой бутылки, связь бутылки с молоком и мною, однако четко знали свой режим, и в первые недели никакого попрошайничества не было. Кормил я их три раза в день досыта. Мне и в прошлом приходилось начинать кормить взятых из берлоги медвежат, поэтому я знал, что сразу давать им новый корм в достаточном количестве нельзя – может приключиться запор или понос, что довольно опасно для их здоровья. Поэтому после первого кормления медвежата в течение двух суток выдерживались на голодной и умеренной диете. Я давал им пососать немножко и тут же убирал соску. Пользуясь этим правилом, мне без всяких происшествий удалось скормить медвежатам весь запас сгущенки и сухого молока в то время, когда разлились ручьи и ходить в деревню за молоком стало трудно.

Необыкновенный концерт

Время шло. Я решил, что медвежата уже достаточно хорошо освоились со мной и их необходимо переправлять на центральную усадьбу заповедника для подготовки к дальнейшей работе. Вести за собой малышей по труднопроходимым лесным дорогам за 16 километров я не решился. Нести всех троих в одном рюкзаке почему-то посчитал неправильным и как горько потом об этом пожалел!

Вечером, как только стало темнеть (обычно всю ночь медвежата спали непробудным сном), я крепко зашнуровал вход в палатку, предоставив медвежатам все ее содержимое, и бесшумно ускользнул к дороге. Уже давно я не был дома и, подгоняемый предстоящей встречей с женой и детишками, бодро зашагал, с шумом расплескивая многочисленные лужи на вконец раскисшей проселочной дороге.

Дома еще никто не спал, когда я, грязный до самой макушки, ввалился в дверь. В палатке я привык к тишине, с мишками не разговаривал и поэтому буквально был оглушен возгласами, многочисленными вопросами, отвечая на которые, едва смог помыться и поесть. От разговоров почувствовал такую усталость, будто прошагал не 16, а все 100 километров. Но спать было еще нельзя – нужно было обсудить все возможные варианты доставки медвежат из леса на усадьбу. Привозить на лошади их нельзя – не известно, как они впоследствии будут реагировать на ее запах. Больше доставлять было нечем, и решили притащить медвежат в рюкзаках, посадив каждого в отдельный, чтобы обеспечить им лучший комфорт. Утром нужно было быть у палатки. Для сна оставалось совсем мало времени. Я предоставил жене возможность вести ночные переговоры с сотрудниками, а сам, едва добравшись до постели, уснул мертвым сном.

Помочь вызвались два молодых охотоведа, работавшие в заповеднике. Мы вышли из дома еще ночью, рассчитывая пораньше прийти к палатке. Но как ни спешили, к месту дошли, когда солнце уже поднялось высоко над лесом – весной здесь ночи короткие. Первое, что представилось взору, расхаживающие на свободе медвежата. С нескрываемым любопытством они уставились на приближавшихся носильщиков. Кто-то из зверушек, прорвав ткань, сумел сделать достаточно широкий проход прямо в стенке палатки, не утруждая себя развязыванием сложных узлов шнуровки двери. Я в меру, в расчете на дорогу, накормил медвежат. Попросил своих спутников воздержаться от разговоров. Мы рассадили малышей по мешкам и тронулись в путь. Все остальное имущество решено было забрать вьючной лошадью, так что груза у нас почти не было. Привыкшие к тяжелым рюкзакам, мы представляли себе доставку медвежат на усадьбу приятной прогулкой.

Первые три километра малыши вели себя спокойно. Неторопливо шагая, мы шутили вполголоса насчет косолапиков: вместо одной палатки теперь у них оказалось три «дома» – каждому свой, да еще «на колесах». И тут негромко, но ритмично, нудно и настойчиво в рюкзаке моего соседа стала вякать Катя. Вякает одну минуту, вякает пять. Мы стали беспокоиться за ее благополучие. Остановились, развязали рюкзак, осмотрели замолчавшего медвежонка – все было в порядке. Завязали рюкзак – и снова в путь. Через некоторое время из рюкзака опять послышалось знакомое вяканье, теперь уже более громкое. Смутившийся почему-то мой напарник сказал: «Авось утрясется». Но мы все, не договариваясь, прибавили шагу. Вяканье не прекратилось, наоборот, усилилось, и в нем явно слышалось раздражительное, с хрипотой, ворчание. Ворчание с вяканьем! Идти нужно было еще добрый десяток километров. Мы несли «музыкальный» рюкзак по очереди. Несколько раз развязывали его, вытаскивали Катю, разглядывали ее со всех сторон. Мы заглядывали ей в уши, в нос, осмотрели ноги, хвост, глаза, я щупал ей животик, делал массаж – она молчала. Но стоило посадить ее в рюкзак, как через 10–15 минут хода она начинала рявкать. Мы пересаживали медвежат, трясли и качали Катю – все было напрасно. Чуть отдохнув, она опять начинала орать, теперь уже изо всех своих сил! Мы шли очень быстро, даже бежали. Пот градом катился с наших растерянных лиц, кровь молотком стучала в висках, и было лишь одно желание – добраться быстрее домой! Но, перебивая все, набатом гремела в мешке Катя! Мы еле это выдержали. С заплетающимися ногами, семенящей трусцой ввалились в калитку. Забежали в дом, дрожащими руками развязали мешки и вытряхнули медвежат на деревянный, залитый солнечным светом пол веранды. Катя тут же прижалась к Тоше и Яшке (взъерошенный вид обоих показывал, что они неплохо поспали за дорогу), что-то чуть слышно промурлыкала и улеглась. Ни звука! По ее виду вовсе нельзя было предположить, что она перенесла трудную дорогу. Мы ошарашенно переглянулись. Все объяснилось просто – Катя не выносила одиночества, а я получил добрый урок.

Нашествие

Дом наш стоит на краю поселка, у самого леса. Просторная застекленная веранда выходит на южную сторону, к солнцу. Там мы и поместили медвежат, убрав предварительно все посторонние предметы. Одна дверь веранды выходила во двор, а вторая – в комнату, так что мы могли заходить к медвежатам с любой стороны. Кормлением малышей занялась жена. Кормили их еще из бутылок с соской, каждого в отдельности, но если нас было двое, мы сразу брали три бутылки и кормили всех троих. На руки медвежат брать никому не разрешалось, и это выполнялось беспрекословно. Не разрешалось играть с ними, так что основные контакты у них были друг с другом. Медвежата росли быстро, и уже через неделю я стал подумывать, куда бы их определить на время передержки.

Быстро достать хорошую клетку не представлялось никакой возможности. Я съездил в город, знакомый механик помог подобрать металлические уголки, нашлась и вольерная сетка, так что дело оставалось за разработкой чертежа и сваркой. Вдвоем с местным кузнецом, который согласился мне помогать, мы принялись делать дом для медведей.

Появление в поселке медвежат вызвало всеобщий интерес. Все считали своим долгом при встрече как можно подробнее расспросить меня обо всем, что касалось детенышей и работы с ними. Вопросы были самые разные. Я отвечал, как мог. Отшучивался, либо подолгу, в деталях, излагал предстоящую работу, пускался в рассуждения о медведях вообще, об отношении их к человеку и человека к ним и т. д. Наконец, мне это так надоело, что, завидев очередного нового человека, я старался куда-нибудь сбежать или махал руками, отвечал невпопад на сыпавшиеся вопросы и делал вид, что очень спешу. Люди пожимали плечами, разводили руками и, наконец, отстали. Другое дело – сами медвежата.

В. С. Пажетнов, Тоша, Катя и Яша. 1975 г. (фото И. Б. Бавыкина)

Разговоры о них подстегивали любопытство, особенно у вездесущих мальчишек, которые пытались пробраться к веранде своими тайными тропами. Если я встречал очередных лазутчиков около веранды, они делали невинные физиономии и говорили мне, что забрели сюда совершенно случайно. Но были и особо настойчивые взрослые, в том числе и из заезжих в заповедник гостей, которые считали, что они могут посмотреть на медвежат и законов, которые бы запрещали это делать, еще никто не написал. Мы решили пойти на компромисс. Теперь к веранде разрешалось подходить всем в присутствии хозяина и с условием, что никто не будет разговаривать. Однако как в присутствии нас, так и в наше отсутствие со стороны веранды все же довольно часто раздавались громкие восторженные возгласы и взрывы смеха. Медвежата нисколько не смущались любопытных глаз посетителей. Забавно кувыркались, боролись, отвешивали друг другу затрещины, падали, громко стукались лбами о дощатый пол и, как нарочно, выставляли напоказ черные, голые («… смотри-ка, как у людей!») пятки. За время пребывания медвежат на веранде цветы с этой стороны дома были затоптаны, часть забора сломана и выбито два стекла в раме. Появились неизвестно откуда притащенные малярный козел, обломок лестницы, две разбитые табуретки и доска – все для того, чтобы забраться повыше и лучше рассмотреть медвежат.

Я ломал голову над неразрешимой задачей – как быть с непрошеными гостями, когда мы переведем медвежат в клетку? Место для установки клетки выбрали в лесу, и это почти исключало возможность действенного контроля. Но вскоре к медвежатам привыкли, наплыв посетителей резко спал, и все дальнейшие хлопоты с размещением малышей завершились самым лучшим образом. Заручившись поддержкой дирекции заповедника, мы постепенно перекрыли свободный доступ к медвежатам. Это был важный шаг. Появилась возможность выпускать их для прогулки в лес на небольшую вырубку с уверенностью, что нам не помешают. Здесь были сделаны первые наблюдения за поведением развивающихся медвежат. На этом этапе работы нам помогали многие сотрудники заповедника, любезно взявшие на себя обязанность терпеливого объяснения несведущей публике о вредности праздного любопытства для проведения работы с мишками.